My fucking life with fucking you

- Почему ты раньше никогда не говорил по-итальянски? Мы двигались по оживленным вечерним улицам, кажется, без всякой цели. Он вел меня, куда глаза глядят, а я думал о том, какой длинный это был день, и что, наверное, в нашей с ним истории еще никогда не было такого длинного дня. - Разве?.. - Я ни разу не слышал от тебя ни одного слова. Он бросил на меня быстрый, неразличимый взгляд и пожал плечами. - Не знаю, мне как-то не приходило в голову. Тут была своя жизнь, дома - своя. - И они никогда не пересекались, эти твои две жизни? - Здесь и там?.. - Здесь и там. - Нет, - он помотал головой и повторил: - Здесь одно, дома другое. - Значит, дом для тебя все же Осло? - Дом - это там, где люди, которых ты любишь. А все остальное - так, съемное, что ли… - Временное, - подсказал я. - Да, именно. Временное. Дальше мы шли какое-то время молча, думая каждый о своем и прислушиваясь к звукам мелодий, доносящихся из открытых дверей баров. - Забавно все же, - ни с того, ни с сего подумал я вслух, - что здесь совсем нет англоязычной музыки. Ни одного хита, которые у нас по радио постоянно крутят… По крайней мере, я не слышал еще ни разу. - И не услышишь. Разве только крайне редко - да и то, столетней давности. - Почему? - Они тут любят все свое, в том числе и музыку. Исключение делается в лучшем случае для испанской, да и то не всегда… А кстати, - он вдруг глянул на часы, - может, еще успеем. - Что успеем? - Тут рядом… Он заозирался в поисках таблички с названием улицы. - Да, точно: буквально в двух шагах! - А нельзя просто ответить на вопрос? - воскликнул я с невольным смехом, когда он без всякого предупреждения скрылся за поворотом. - Без дурацких исчезновений и эпатажных выходок?! Холм?.. Свернув следом, я увидел его, придерживающим дверь небольшого бара. Внутри оказалось на удивление просторно и довольно уютно. Пространство напротив входа занимала широкая барная стойка с застывшим над ней водопадом из чистых бокалов, подвешенных вверх дном, по стенам виднелись старые плакаты с ретро-рекламой отдыха на Капри для всей семьи и какого-то вермута. Под самым потолком обнаружилась обычная крашеная дверь со вставками из матового стекла, где с обратной стороны были закреплены лампочки – оригинальная находка стесненного в средствах дизайнера. Зал был почти полон, и по тому, как люди общались друг с другом, как шутили и перекрикивались через столики, было понятно, что это заведение для “своих”. В дальнем углу была оборудована импровизированная сцена - крохотное возвышение, где невесть каким образом умещались музыканты: двое молодых людей и девушка. Переговариваясь, парни настраивали инструменты, а девушка болтала с кем-то из посетителей. - Здесь будет удобно, - он показал на один из последних свободных столиков недалеко от выхода. - Садись, я возьму нам выпить. Оставшись один, я снова осмотрелся. Бар был маленьким, определенно видавшим лучшие времена, но и сейчас чувствовалось, что это заведение с постоянным кругом клиентов, почти семейное. Одно из таких, где ранним утром вам сервируют простой и сытный завтрак, днем присмотрят за вернувшимися из школы детьми, а вечером соберут за общим столом соседей - посплетничать, пропустить по стаканчику, поболеть за местную команду или послушать музыку. Некоторое время я думал об этом - хотелось ли бы мне иметь такое место, где все меня знают и где каждому есть до меня дело: хорошо это или плохо. Где мои успехи или неудачи переживаются так же, как и свои собственные или - что еще важнее - как успехи детей или внуков. В Осло это было бы совершенно невозможно, но здесь, спустя лишь сутки после приезда, не казалось мне уже таким невероятным. В помещении стоял традиционный гвалт: встать и подойти к собеседнику вместо того, чтобы выкрикивать через зал, никому в голову не приходило, и я уже почти привык к этому мерному гулу, как вдруг от сцены неожиданно раздался громкий, пронзительный визг. Повернув голову, я увидел, как девушка-исполнительница, на ходу задевая стулья и ни на секунду не переставая радостно визжать, через весь зал бросилась по направлению барной стойки. Я перевел взгляд - смеясь и раскинув руки, он ждал ее и, когда она наконец подлетела, подхватил и закружил в воздухе. То и дело восклицая что-то, она обнимала его и целовала по всему лицу, куда могла дотянуться, отчего он жмурился и хохотал - точно так же, как совсем недавно в объятиях Наны. Как и Нана, девушка едва доставала ему до груди: маленькая, худенькая, с коротко стриженными волосами - издалека она казалась совсем ребенком: хрупкой, немного болезненной девочкой с открытой, белозубой улыбкой и при этом – с пирсингом на губе и добрым десятком колец в ушах. Эта их неожиданная встреча выглядела со стороны так тепло и одновременно комично, и девушка была так искренне рада, что, наблюдая за ними, я ни на секунду не насторожился, а даже наоборот - невольно улыбнулся сам. Почти сразу со сцены спрыгнул один из парней - высокий, загорелый, с каштановыми волосами, одетый в футболку без рукавов. По обоим предплечьям у него вились узорные татуировки, похожие на трайбл. Парень подождал, пока он поставит девушку на пол, затем шутливо отстранил ее в сторону, подал ему руку и, сцепив несколько раз пальцы в каком-то им одним известном приветствии, напоследок стукнулся плечом. По тому, как они рассмеялись все трое, с какой теплой улыбкой он смотрел на них, с каким интересом слушал или как говорил сам – быстро, словно торопясь рассказать, чем жил и занимался эти годы, - было ясно, что знакомы они давно. Со своего места я наблюдал, как они болтали и пересмеивались. В какой-то момент он указал на меня - парень с девушкой тотчас оглянулись и помахали, я также поднял руку в ответном жесте. Наконец, словно ставя точку в разговоре, парень шутливо пихнул его в плечо и, получив в ответ такой же дружественный толчок, кивнул на сцену, давая понять, что пора начинать выступление. После чего взял девушку за руку и потянул за собой. Пару шагов она пятилась спиной, договаривая что-то на ходу, улыбаясь и жестикулируя, а потом, перед тем, как окончательно развернуться, подпрыгнула от восторга. Я засмеялся. Поднявшись на сцену, они уселись и подкрутили стойки микрофонов, парень взял в руки гитару. Он вернулся за столик, все еще посмеиваясь и чуть смущенно приглаживая взъерошенные девушкой волосы. - Извини, я забыл спросить, что ты будешь. - Если есть пиво, я буду пиво. - Конечно, есть, - он улыбнулся, теперь действительно мне. - Это же бар. - Спасибо, - я кивнул вперед: - Твои друзья? - Да. Я тебя познакомлю. "- Ух ты... Ваши отношения выходят на качественно новый уровень: он собирается знакомить тебя с друзьями! - Да заткнись ты!.." Пока он делал заказ у стойки, зазвучала музыка - первые гитарные аккорды. Простые, легкие, спокойные. https://www.youtube.com/watch?v=tn5b4-VbULs Я достал телефон, собираясь до его возвращения проверить почту, но вдруг что-то в мелодии показалось мне необычным, привлекло внимание, будто за мнимой простотой и незатейливостью на самом деле скрывалась какая-то важная, наполненная смыслом история. Tu recuerdo sigue aquí (Воспоминание о тебе все еще живо) Como un aguacero (Как сильный ливень) Rompe fuerte sobre mí (Оно громом гремит над моей головой) Ay pero a fuego lento (Но вместо молнии – медленный огонь) Quema y moja por igual (Он разгорается и гаснет) Ya no sé lo que pensar (И я не знаю, что думать) Si tu recuerdo me hace bien o me hace mal (Помнить тебя – это счастье или горе?..) Голос парня - глубокий, теплый, бархатный - поднялся в воздух и прирученным воздушным змеем мягко закружил рядом с девушкой. Un beso gris, un beso blanco (Поцелуй - тоскливый или исполненный счастья) Todo depende del lugar (Все зависит от обстоятельств) Que yo me fui eso está claro, (Я, конечно же, ушел) Pero tu recuerdo no se va (Только вот воспоминания о тебе не уходят) Siento tus labios en las noches de verano (Я чувствую твои губы летними ночами) Ahí están cuidándome en mi soledad, (Они оберегают меня от одиночества) Pero a veces me quiere matar (И они же убивают меня) Я не понимал слов, но странным образом совсем не замечал этого: сама музыка звучала как сладкий, чуть тревожный сон или воспоминание - почти реальное, осязаемое. Однако, как только я протягивал руку, чтобы схватить его и рассмотреть поближе, оно тут же осыпалось к ногам переливчатой водной пылью. Tu recuerdo sigue aquí (Воспоминание о тебе все еще живо) Como un aguacero (Как сильный ливень) Rompe fuerte sobre mí (Оно громом гремит над моей головой) Ay pero a fuego lento (Но вместо молнии – медленный огонь) Quema y moja por igual (Он разгорается и гаснет) Ya no sé lo que pensar (И я не знаю, что думать) Si tu recuerdo me hace bien o me hace mal (Помнить тебя – это счастье или горе?..) Теперь ее голос вспорхнул с места - но не взмыл ввысь, а остался рядом, дразня его, не даваясь, заигрывая. A veces gris, a veces blanco (Иногда плохо, иногда хорошо) Todo depende del lugar (Все зависит от обстоятельств) Que tú te fuiste eso es pasado (Ты ушел, и все в прошлом) Sé que te tengo que olvidar, (И мне нужно тебя забыть) Pero yo les puse una velita a to' mis santos (Но вместо этого я лихорадочно молюсь) Ahí está pa' que pienses mucho en mí (Чтобы ты думал обо мне) No dejes de pensar en mí (Вспоминай меня) Они вплетались друг в друга, оберегали и поддерживали, ласкались, связанные общими нотами, и при этом оставались близко к земле, словно теперь, когда их было двое, эйфория свободного, захватывающего дух полета была им больше не нужна. Tu recuerdo sigue aquí (Воспоминание о тебе все еще живо) Como un aguacero (Как сильный ливень) Rompe fuerte sobre mí (Оно громом гремит над моей головой) Ay pero a fuego lento (Но вместо молнии – медленный огонь) Quema y moja por igual (Он разгорается и гаснет) Ya no sé lo que pensar (И я не знаю, что думать) Si tu recuerdo me hace bien o me hace mal (Помнить тебя – это счастье или горе?..) Piensa en mí (Думай обо мне), - … она посмотрела на него и улыбнулась. Es antídoto y veneno al corazón (Это ранит и исцеляет мое сердце), - … вторил он ей. Te hace bien (Тебе хорошо) Quema y que moja... (Пламя разгорается и гаснет) Que viene y va (Все приходит и уходит) ¿Tu dónde estás? (Где ты?) Atrapado entre los versos y el adiós (Я в ловушке у стихов, в плену у прощаний) Голоса снова переплелись и закружились – наедине друг с другом в переполненном людьми пространстве. В какой-то момент я вспомнил, что он так и не вернулся. Оглядев бар, я нашел его по-прежнему у стойки: в пальцах снова мерцал огонек, дым поднимался к лицу и путался в волосах, но он не уворачивался, не менял позы, почти не шевелился, точно намертво прирос к полу. Он смотрел на меня через зал, будто сквозь время, каким-то потемневшим, мучительным взглядом, словно отчаянно хотел подойти, рвался ближе и одновременно не был в состоянии сделать и шага. Или боялся, что, сделай он его, и этот длинный, солнечный день, и эта мелодия, и я вместе с ними – все задрожит и закружится перед его глазами, а потом, хлопнув, исчезнет разом, оставив на память только эти голоса, эту мелодию. Tu recuerdo sigue aquí (Воспоминание о тебе все еще живо) Como un aguacero de mayo(Как майский ливень) Rompe fuerte sobre mí (Оно громом гремит над моей головой) Y cae tan fuerte que hasta (Разбивает меня, и капли бьют так сильно) Me quema hasta la piel (Что почти сжигают кожу) Quema y moja por igual (Он разгорается и гаснет) Ya no sé lo que pensar (И я не знаю, что думать) Si tu recuerdo me hace bien o me hace mal (Помнить тебя – это счастье или горе?..) Ему было больно - я видел это по темной, беспокойной, будто раненой синеве. Может, оттого, что он понимал текст, и эта музыка звучала для него более глубоко и осмысленно, или потому, что в ней ему слышалась не просто случайная история, а своя собственная - сны и воспоминания, мысли и чувства, которые он хотел выразить, но не мог, не решался или не знал, как. Tu recuerdo sigue aquí (Воспоминание о тебе все еще живо) Rompe fuerte sobre mí (Оно громом гремит над моей головой) Pero que rompe, rompe el corazón (И снова и снова разбивает мне сердце) Quema y moja por igual (Обжигает и остужает мою кожу) Sé que te tengo que olvidar (Знаю, что должен забыть тебя) Si tu recuerdo me hace bien o me hace ma (Ибо помнить тебя – это и счастье и горе...) Вскоре песня закончилась, раздались аплодисменты, и он словно очнулся. Тряхнул головой, сбрасывая морок, сделал последнюю затяжку и резким жестом смял сигарету. Затем выпустил дым, подхватил два бокала и направился ко мне. - Держи. Я взял местное, надеюсь, тебе понравится. - Спасибо. Подстроив гитару перед следующим номером, парень на сцене наклонился к микрофону: - La siguiente canción es para nuestro amigo Rico! (исп. - Следующая песня прозвучит для нашего друга Рико). Con amor, amigo! (C любовью, друг!) Он негромко рассмеялся и в знак благодарности отсалютовал бокалом, публика снова зааплодировала. https://www.youtube.com/watch?v=tpdy7tS5fBg - Здорово - я сделал глоток и кивнул на сцену. - Да, - он глянул по направлению. - Изначально это были друзья Даниэле, а потом и я с ними подружился. Ах, да: Даниэле. Как это мы забыли про Даниэле... - А откуда они? - продолжил я. - Из Испании? - Она – да, из Андалусии. Она рассказывала когда-то, как родители здесь оказались, но я забыл. - А он? - А он из Пуэрто-Рико, его отец приехал сюда на заработки, на какой-то завод, а потом перевез всю семью. - И вы все вместе дружили, - подытожил я. - Ну, - тепло, по-детски искренне он улыбнулся. - Я был самым младшим, и Мария - ее зовут Мария - всегда за меня заступалась, если ей казалось, что эти двое чем-то меня обижали. - А потом? - Потом… Он глотнул тоже, пожал плечами, чуть повозил донышком бутылки по столу. - Потом они стали встречаться, Даниэле уехал учиться в Рим, а я окончатетельно вернулся домой. Конец истории. “Конец истории”. Конец. Истории. - Давай, спроси его. Спроси - тебе же хочется. - Ни о чем я не буду спрашивать! - Еще как будешь... - Я сказал - не буду. Отвали. Три. Два. Один. - Почему вы больше не общались с тех пор, как он уехал? Да блять!.. - С Даниэле? - Да. - Я пытался пару раз, - на секунду он сжал губы, но потом продолжил, как ни в чем не бывало. - Но он не захотел. - Почему? - Не знаю. Да и какая разница?.. Давай поговорим о чем-нибудь другом. - Я хочу знать... У меня не было никакой явной причины настаивать, но чем более явно он уходил от ответа, тем сильнее я чувствовал необходимость выяснить, почему, так охотно рассказывая обо всем, что касалось его неапольского детства, он словно делал шаг назад и неминуемо менял тему, едва только разговор заходил об этом Даниэле. - Хочу знать, что должно было произойти, чтобы человек исчез так внезапно и бросил своего лучшего друга? На последних словах он вдруг резко отвел взгляд, и тут меня осенило. - Ты с ним спал!.. Медленно кивнув, он снова глотнул из бутылки, но, опуская ее, неловко дернул рукой. Пиво вылилось из уголка рта и тонкой струйкой побежало по подбородку, он поморщился и вытер лицо тыльной стороной ладони. - Сколько тебе было? - спросил я. - Шестнадцать. - А ему? - Восемнадцать. - Понятно. - Это не имеет никакого значения, - торопливо, с какой-то неясной тревогой добавил он. - Это прошлое, его больше нет. - Постой, - продолжил я, мысленно сопоставляя факты, - он был… твоим первым? Чуть помолчав, он пожал плечами. - Да. Ну и что? У всех когда-то бывает первый раз. - Ты знаешь… Тогда, в ту ночь - в наш первый раз, - сказал я, и от неожиданности он резко вскинул на меня глаза, - ты ушел, и я подумал, что не могу быть у тебя первым. Ты у меня - да, но я... Я - нет. - Почему? - Почему?.. Потому что ты все знал: что и как делать, как проще и удобнее. У тебя была с собой смазка - а я и понятия не имел, что она понадобится, я даже не думал о таком. Поэтому и потому, что… Горло неожиданно перехватило, сжало, словно в мгновение высушило. - … потому что мне было слишком хорошо, слишком легко. Потому что ты, кажется, совсем не нервничал, тогда как я… И я подумал, что нет - это не может быть для тебя впервые. Он порывисто наклонился через стол, словно придавая больший вес словам. - Это была лучшая ночь в моей жизни. Слышишь?! Мне никогда и ни с кем не было так… как с тобой. Ни в первый раз, ни во второй, ни в пятый – никогда. - Мы сейчас не об этом, - я машинально оттянул ворот футболки: - Черт, здесь жарко… - Хочешь, уйдем? Поедем домой или прогуляемся, хочешь?.. Я покачал головой. - Нет. Нет, давай договорим. - Да зачем?! Зачем ворошить прошлое? - Ты сам меня сюда привез, - сказал я. - И я хочу знать. Теперь я хочу знать. Почему он уехал? Почему вы не общаетесь больше? Почему я никогда о нем не слышал? Он вдруг усмехнулся - зло и горько. Крутанул бутылку на столе. - В тот год я вернулся в Осло после каникул, и почти сразу позвонила Нана - сообщила, что его родители разбились. Похороны организовали быстро, и это был последний раз, когда мы виделись. Я хотел быть рядом, оказать ему поддержку, но… - он как-то подавился воздухом, словно захлебнулся: - Но ему это не было нужно. Ни моя помощь, ни поддержка - ни я сам. Я был ему не нужен! Дальше слова полились из него неуправляемо и безостановочно, и со все возрастающим страхом я начал понимать, что до сих пор он всегда держал это в себе и никому ни о чем не рассказывал. - Я хотел подойти к нему на кладбище… Хотел обнять его там - чтобы хоть как-то... хоть чуть-чуть… Понимаешь?.. Я и представить себе не мог, что он переживал - откуда мне было знать?! - но я был готов сделать все, что в моих силах… Все, что мог. А что я мог - ничего!.. Ничего особенного: так, постоять рядом, помолчать - и все. Что можно сделать в таких случаях, чем помочь, как взять часть на себя?.. Да никак. Никак – не вернешь ничего. Но я чувствовал тогда то, что знаю теперь: там нельзя быть одному, совсем нельзя, совсем. Отец умер - и я не знаю, как я смог бы, если бы не ты… Его голос дрогнул, и мне показалось, что сейчас он не выдержит. Сделав поспешный глоток, он пару раз вдохнул и выдохнул, и затем продолжил уже ровнее. - А у него погибли и отец, и мать, с которыми - в отличие от меня - у него были прекрасные отношения. Они его любили, им гордились, поддерживали… О, как я ему завидовал, аж до слез завидовал!.. Он рассмеялся каким-то хриплым, штормовым смехом, с болью, с натугой, словно насильно растягивая губы. - И он мне, знаешь, сказал как-то… Как раз после очередной ссоры с отцом: сказал, мол, ерунда это все, не расстраивайся. Вот мы вырастем, я тебя усыновлю, а ты - меня, и будем жить вместе. Мне двенадцать тогда было. Смешно, правда?.. - Не очень. Что произошло на похоронах? - Мы вернулись домой, я нашел его в кухне - он стоял один. Нана в гостиной разносила закуски, а он стоял один. Я спросил: “Как ты?” Он ничего не ответил, только смотрел в окно. Хочешь, говорю, уйдем отсюда - поедем к морю или в парк… или хоть куда-нибудь. Он опять ничего не ответил, и я дотронулся до его руки - потряс осторожно: “Дани, скажи что-нибудь… Пожалуйста, не молчи. Дани!..” Мгновение - и он вдруг исчез: ушел взглядом внутрь, в прошлое, повторил несколько раз: “Дани! Дани!..” Не прерывая его, я ждал, но когда он снова поднял на меня глаза, в них было столько черной, иссушенной тоски, что я похолодел. - А он… Он сказал: “Не разговаривай со мной больше. Никогда больше со мной не разговаривай". - Но почему?! - “Мы виноваты в их смерти”, - так он сказал. “Ты и я, мы оба виноваты”. Я застыл на месте, не в силах вымолвить ни слова. Я был готов к чему угодно, но не к такому - не к такому явному абсурду!.. - В каком смысле - виноваты? Он снова зло усмехнулся и в каком-то гротескном, театральном жесте развел руками в стороны. - А это, оказывается, его бог наказал… за нас. - Что, прости?! - Ага. Взял и наказал. Мол, долбишься в задницу, паскудник?.. А вот тебе. Долбись теперь без родителей. - Но ведь это… Это же бред! Это просто... - я беспомощно оглядел зал, словно призывая кого-то в свидетели. - Бред, да, - он устало пожал плечами. - Не знаю, откуда ему пришла в голову эта мысль, но так, наверное, было легче, проще. - Проще?.. Проще?! - Всегда проще, если есть, кого винить. Знаешь, вроде как есть какая-то причина, что ли… Кто-то несет ответственность, и во всем этом безумии есть какой-то смысл. Мы не можем существовать в хаосе, нам нужна какая-то причина. Но, как бы там ни было, с тех пор я его больше не видел. - Ты пытался? Пытался объяснить?! - воскликнул я. - Пытался. Я приезжал в Рим - взял у Наны адрес общежития и приехал. Он даже не открыл мне дверь. Он просто... Он резко поднял бутылку и прижал горлышко к губам - зубы неловко клацнули о стекло. - … он был у себя, я знаю. Я уверен. Я стучал, но он не вышел. Чуть помолчав, он поднял на меня глаза и попытался улыбнуться - теперь устало и слабо, словно этот короткий рассказ выжал его досуха. - Дани… он просто уехал. Просто исчез - бросил все, как будто ничего не было. Как будто меня не было. Перешагнул, будто я пустое место… Он даже не дал мне ничего объяснить. И от его последних слов, прозвучавших для меня отчего-то как упрек, в лицо ударила кровь. - Вот и вся история, - он вздохнул. - Нет, подожди, - я затряс головой, краем сознания понимая, что, может, лучше было бы здесь поставить точку, но все и так зашло уже слишком далеко. - Не вся… Не вся. Ты его любил. Он сжал зубы, и я поспешно продолжил, пока сквозь набирающий обороты шум в ушах еще слышал собственный голос: - Ты не просто с ним спал, он был не просто твой первый... Ты его любил!.. Дома отец внушал тебе, что ты, мягко говоря, не соответствуешь ожиданиям, потом ты возвращался сюда, и здесь ты был счастлив… Здесь тебе было хорошо - с ним тебе было хорошо!.. Для него ты не был просто красивым лицом - вы были друзьями детства, все делили пополам: море, шахматы, что еще… А потом ты влюбился. Ты его любил! Он бросил тебя, а ты его любил... - Ну и что? – мгновенно вспыхивая, вскинулся он. - Ну и что с того, какая разница?! Это было давно. Какая разница?! Как-то разом выдыхая все силы, я откинулся на спинку стула и покачал головой. - Никакой. Никакой разницы нет, просто… - Что – просто?! Что?! - ... просто я тебя совсем не знал. Я не знал, кто ты - на самом деле. Что было в твоей жизни - я ничего не знал. Тебя лучше знают твои друзья… Которых я не знаю тоже… Я ничего не знаю. Это так… Он схватил и сжал мою руку, а потом заговорил быстро и горячо, глотая воздух, будто опаздывая. - Послушай... Никто никогда не знал и не будет знать меня лучше, чем ты, понимаешь?.. Мне все равно, знают ли меня друзья или кто-то еще - мне достаточно, что меня знаешь ты... Только ты – и все. Понимаешь?! Я смотрел на него и не знал, что сказать. События этого дня, вдруг открывшиеся факты прошлого, звуки вокруг, запахи, его сумбурные, отчаянные объяснения - у меня было ощущение, что все это словно окружает меня, встает за спиной, по бокам, перед глазами. И медленно, но верно сжимает кольцо. Тем временем он продолжил, чуть повышая голос, явно начиная злиться: - И потом, действительно: какая разница? Какая разница, с кем я спал до тебя?! Я же не спрашиваю, с кем спал ты - до меня, после, во время... Какая разница?! - Ты не понимаешь, - ответил я. - Нет никакой разницы, с кем ты спал: мне все равно. Но о том, что ты кого-то любил - об этом я предпочел бы знать. - Зачем?! - Хотя бы ради того, чтобы эти несколько дней не натыкаться на твое прошлое, в котором мне нет места. Я пожал плечами. Он отпустил мою руку, тоже откинулся назад, поджал губы: он явно не ждал этого разговора, не собирался рассказывать мне их историю, и уж тем более - переживать ее заново. И вдруг мне пришло в голову, что он, быть может, переживает ее как-то слишком ярко. Слишком реально. Как будто она слишком… в настоящем - эта на первый взгляд давно забытая история. Но... Забытая ли?.. Нет, теперь она не казалась забытой. Одной из тех, в которой давным-давно поставлена точка, отыгран финал. Нет… Видимо, финал мне еще предстояло вытрясти из него, и что-то подсказывало, что, вполне возможно, он мне не слишком понравится, этот финал. - Значит, он не вышел к тебе, когда ты приехал в Рим? - Нет. - И больше вы не виделись. - Нет. - А если бы - да?.. - В смысле? - он недоуменно нахмурился. - Если бы… Сердце дернулось и затикало, словно поставленная на таймер бомба, но я упрямо продолжил. - Если бы он сейчас приехал - вот сейчас, сюда. - Перестань. - Или в Осло... Приехал бы в Осло. Или в Копенгаген. - Не говори ерунды, - он поморщился. - Давай предположим... Представим на минуту: если бы он приехал и сказал, что был идиотом, что все это гребаная чушь - все, что он там выдумал про божью кару, про карму и всю вот эту хуйню… - Я не понимаю, - сказал он отчего-то вдруг тихо, почти одними губами, - не понимаю, к чему ты ведешь… - Ответь. Воздух застревал в горле, царапался там песком, сердце колотилось все быстрее, и я уже всерьез боялся не успеть. - Скажи, что произошло бы, вернись он сейчас. Вы собирались “усыновить друг друга”, собирались жить вместе. Да - вы тогда были подростками, но ты его любил, и, наверное, он любил тебя... Скорее всего любил, раз не смог потом тебя видеть, раз не в силах был на тебя смотреть... Он молчал, только с расширенными от какого-то изумления глазами безостановочно мотал головой, словно напрочь отказывался верить происходящему. - Скажи, - выдохнул я наконец, - что было бы, если бы он вернулся? Он вдруг крупно вздрогнул, как если бы мои последние слова ударили его наотмашь, а потом замер. Застыл, и стремительно мелеющая синева в его глазах вдруг обнажила взбугренное песчаное дно с распластанными лентами скользких водорослей, деревянными обломками рыбацких лодок и рыжими от ржавчины якорными цепями. Теперь ему стало по-настоящему страшно: не оттого, что прошлое вдруг показалось на поверхности, а оттого, что, быть может, никаким прошлым оно и не было. - Я об этом не думал, - прошептал он. - Подумай, - также шепотом сказал я: говорить в полный голос не было сил. - Подумай: что было бы, если бы Даниэле вернулся? Вошел бы сейчас в эту дверь. Я вытянул руку по направлению. Он машинально проследил за ней, и на секунду его лицо безотчетно озарилось светлой, неподдельной радостью, ликующим счастьем и… “Любовью”, - услужливо подсказал Голос. Уже через мгновение он опомнился и поспешно спрятал это выражение под маску недоумения, но теперь он мог не торопиться. Мне хватило доли секунды, чтобы увидеть ее - улыбку с той фотографии на стене. Его-не-мою улыбку. ”Вот это, - на этот раз в Голосе не было издевательских, насмешливых нот, а только чистое изумление, - вот это поворот”. Опуская руку, я неловко задел свою бутылку - она опрокинулась, и из горлышка на стол полились остатки. Он резко отодвинулся, тут же ударившись в стул за соседним столиком. Оттуда раздалось негодующее восклицание, на звук среагировал оказавшийся поблизости бармен и бросился вытирать бегущую по столешнице дорожку. В каком-то полусне я встал и, пользуясь внезапной суматохой, шагнул к двери.