Любовь во время Зимы

      За полдня до отплытия все дела, наконец-то, были улажены. Тайвин остался доволен Бейлишем. Оливер готов был из кожи вон лезть, присматривая за борделями и собирая для Петира информацию. А знакомый Пересмешнику умелец браавосиец давно изготовил для него украшение, которое уже было передано сиру Донтосу, до времени ожидающему дальнейших указаний. Расставленные по шахматной доске фигуры застыли в ожидании хода противников. Пока они раздумывали над тем, как закончить игру за несколько ходов, он наслаждался самим процессом, то подыгрывая, то намеренно пропуская ход, то внезапно демонстрируя внушительное преимущество.              Перед тем, как взойти на корабль, Пересмешник в последний раз присел рядом с Железным троном. В полутёмном пустынном зале было тихо и спокойно. Сквозь витражные окна, преломляясь, падали солнечные лучи. Величественная безмятежность помогала забыть о времени и суете. Пока вдруг её не нарушили тихие шаги Паука.              — Тысячи мечей вырванных из рук павших врагов Эйгона, скованных вместе дыханием Балериона Ужасного.              С каждым напыщенным словом Вариса росло раздражение Бейлиша. На короткий миг, он прикрыл глаза, перебарывая его, после чего с ленивым превосходством заявил:              — Там нет тысячи мечей. — Скользнув взглядом по громоздкому трону, уточнил: — и двух сотен не наберётся. — После, помедлив, весомо добавил: — я считал.              — Ох, я не сомневаюсь! — насмешливо фыркнул Паук, поднявшись на пару ступеней. Вглядевшись в Железный Престол, он будто пытался увидеть нечто новое, но не найдя этого, поморщился. — Уродливая древность.              — У него есть особый шарм, — отстранённо произнёс Бейлиш, не столько для того, чтобы возразить, сколько затем, что в этом действительно была доля правды.              Варис вполне мог бы понять это, если бы не стремился вернуть Пересмешнику каждую колкость, когда-либо сказанную им.              — Как и у Лизы Арен, — довольный попыткой задеть Петира, он горделиво выпрямился и добавил сожаления в голос. — Жаль, что вам досталась не лучшая из двух.              — Дело прошлое, мой друг, — повернувшись к Пауку, улыбнулся Бейлиш. Затем, он неспешно поднялся и сложил перед собой руки, накрыв одной ладонью тыльную строну другой. — Мне очень лестно, что вас так пугает перспектива получения мною желаемого.              — Мешать вам никогда не было моей главной целью, уверяю вас, — вполне искренне признался евнух, а затем попытался вернуть Пересмешнику ещё одну остроту: — Но кто же не любит смотреть, как их друзья терпят неудачу.              — Как вы правы. Вспомнить хотя бы, как я помешал вам отдать Сансу Старк Тиреллам, — мягко начал Бейлиш, спускаясь по ступеням. — Если бы я был с вами откровенен, я бы выразил неприкрытое чувство радости, — оставив позади опостылевшие ухмылки и усмешки, он говорил с чувством и расстановкой, что напугало Вариса. Остановившись рядом с ним, Лорд Харренхолла на миг поднял голову, скользнул взглядом по потолку, а потом решил растоптать Паука. Повернув к нему голову, он мысленно расхохотался, когда заметил, что Варис едва сдержался, чтобы не отступить назад. Этот новый, неизвестный Петир, пугал его до дрожи. — Но вашей доносчице, которая посветила вас в мои планы, и которую вы поклялись защищать, вы не доставили никакой радости. Мне она тоже не доставила радости. Она оказалась плохим вложением моих денег, — насладившись осознанием, сожалением и страхом в тёмных глазах, он резко отвернулся от собеседника и направился к выходу из Тронного зала. — Но, к счастью, один мой друг захотел попробовать что-то новое, что-то запретное. И он был несказанно благодарен мне, — грациозно обернувшись, он повёл руками, обозначив размер благодарности, — за новые впечатления.              Ехидная улыбка, полная превосходства, преобразила Бейлиша. Его рассмешило то, как Паук, перебирая лапками, гневно приблизился к нему и напыщенно заявил:              — Всё, что я делал, шло во благо королевству.              — Королевству? — с непередаваемым сарказмом переспросил Пересмешник, потирая ладонь раскрытой левой руки пальцами правой. — Вы знаете, что такое королевство? — Наигранное удивление далось ему на диво славно. А затем он отбросил его, преодолевая пару шагов между ним и Варисом. — Это словно та выдумка о тысяче мечей, — не отрывая взгляда, твердил он. — Мы решили рассказывать друг другу снова и снова, пока не забудем, что это ложь.              — Но что у нас останется, если отринуть эту ложь? — Высокомерно полюбопытствовал тот, прежде чем с презрением воскликнуть: — хаос! Зияющий провал, желающий поглотить нас всех.              — Хаос – это не провал, — непривычно тягучим, словно мёд, голосом возразил Петир и едва уловимо отрицательно качнул головой. Полуприкрытые серо-зелёные глаза наполнял странный мерцающий свет, в них невозможно было прочесть ни одну из эмоций. За глазами этого мужчины просто никого не было. Никого, кто переживает, страдает или как-то эмоционально зависит от окружающей действительности. Это был взгляд самой сущности. — Хаос – это лестница, — с долей благоговения доверительно шепнул он. — Многие пытались взойти по ней, но оступались и уже не пытались вновь. Падение ломало их, — с разочарованием поморщился он, вспомнив Рос, прошлая ночь для которой стала последней в жизни. — У других был шанс взойти наверх, — презрение на миг промелькнуло в его глазах и пропало, когда память услужливо подбросила воспоминание о том, как Санса попыталась обмануть его в их последнюю встречу, — но они отказывались, продолжая цепляться за власть, за богов, или за любовь. Всё это иллюзии, — небрежно повёл он плечом, после чего неожиданно ожесточился. — Реальна лишь лестница, и важен лишь подъём наверх.                            Покидать Королевскую Гавань после стольких лет жизни в ней для Бейлиша было сущим наслаждением. Лиза заждалась его в Орлином гнезде, там, где даже в самые тяжкие дни войны абсолютно ничего не происходило, впрочем, как и в большей части мира. Петир не знал, удастся ли ему ещё когда-либо вернуться в столицу, но ни капли не жалел о неизвестности, в которую окунался с головой. Вместо себя он оставлял сотни глаз, смотрящих за него, сотни ушей, чутко прислушивающихся к чужим разговорам, и сотни губ, расточающих сладкий яд. Поэтому от него не укрылось ничего из произошедшего за ту неполную неделю, что оставалась до дня свадьбы Джоффри и Маргери. Он знал, как король и десница спорили о том, представляет ли опасность для Семи Королевств Дайнерис Бурерождённая и три её дракона. Как Серсея рассказывала Маргери о лордах из Кастамере, угрожая удушить во сне, если та ещё раз назовёт её сестрой. Как в столицу незамеченным прибыл Оберин Мартелл, жаждущий мести. И как горько плакала Санса, смотря вслед его кораблю, после того, как Тирион сообщил ей о том, что им предстоит пожениться.              Наслаждаясь дорнийским вином, он потешался, представляя, как Джоффри, выполняющий роль отца королевства, отведёт её к супругу, и как карлик будет покрывать плащом невесту, что была на фут выше него.              Единственное, в чём был уверен Бейлиш, во всех этих быстро развивающихся событиях, так это в том, что Тирион не тронет Сансу до тех пор, пока она сама этого не захочет. Тирион вообще проявлял удивительную стойкость, когда дело касалось Сансы. Не знай его Бейлиш, подумал бы, что карлик влюбился. Он не спал больше с Шаей, не вытворял выходок и не давал Сансу в обиду даже своему племяннику, ни когда он хотел проводить новобрачных на ложе, ни когда собирался преподнести Сансе голову её брата, пусть даже это грозило ему смертью. И пока он был верен своему обещанию, брак оставался не консумирован. Утро за утром простыни на их супружеском ложе были чисты.              Зато крови хватило на Красной свадьбе, очередной раз доказавшей, что короли нынче мрут, как мухи.