Incurable

Брюс идёт обратно в пещеру чёткими размеренными шагами. Наверное, ему следовало подождать, пока Кларк позавтракает, чтобы забрать поднос… но нет, так наверняка было бы ещё хуже. В неловком молчании наблюдать, как Кент ест. Будто в зоопарке. Особенно после того, как он так подчёркнуто поставил его в известность, что он уже находится под постоянным наблюдением… Он трясёт головой, словно это может как-то помочь избавиться от этой мысли. Это так странно, так перевёрнуто – подниматься к свету на верхние уровни, оставляя Кента внизу. Каждый раз в подобных обстоятельствах Брюс надеется, что повторения удастся избежать: истекающий кровью Кент придавлен его ботинком; он опускает тело Кента в руки Дианы; Брюс стоит на кладбище, а Кент лежит на глубине шести футов. Нет, думает Брюс. Из них двоих места повыше заслуживает именно Кент. И теперь его возвращение туда зависит от Брюса. Когда он добирается до комнаты наблюдения, Альфред уже спустился из кухни и напряжённо трудится. Брюс выработал предварительную версию, ещё когда только осознал, что увидел на крыше. Но он не хотел делать скоропалительные выводы. Однако когда датчики в комнате Кента разбудили его среди ночи, он увидел это во второй раз, и проглядеть сходство было невозможно. Сейчас оно ещё более очевидно, когда Альфред останавливает ночное видео Кента в ключевой момент бок о бок с подборкой более старых кадров. – Ммм, да, – Альфред переводит взгляд с Кента на Думсдэя и обратно. – Я понимаю ваше нежелание выдвигать предположения, сэр, но имеется несомненное подобие. Брюс молчит, он просто стоит и рассеянно покусывает губу изнутри. Альфред не ошибается: никаких сомнений, когда смотришь вот так на них обоих. Конечно, есть очевидное отличие в качестве. Ролик с Думсдэем прыгающий и не в фокусе, смонтированный из кусочков с новостных вертолётов и того, что камеры в капюшоне Брюса смогли уловить между потоками огня и выбросами дыма, внезапными фонтанами щебня и резкими рывками, когда Брюс зацеплялся кошками, перелетал с места на место и снова зацеплялся. Кент, напротив, был запечатлён с высоким разрешением, камеры были благополучно установлены неподвижно, и их немигающие линзы ничего не упускали. Но содержание… свет. Молния, если точнее, извергалась наружу сияющими дугами из каждой из двух размытых, более тёмных фигур, захваченных в центрах кадров; сноп ярко-красного и белого света, напряжённые вздувшиеся мышцы и оскаленные зубы; даже звук, высокое потрескивание и следующий за ним низкий громовой раскат, бессловесные хриплые выкрики. Разумеется, показания, снятые костюмом Брюса, менее точны, чем зафиксированные контрольными приборами в комнате внизу. Но общий профиль совпадает. И кое-что Кент подтвердил сам, когда Брюс задавал вопросы: его ощущение некой необъяснимой энергии, заключённой у него под кожей и бурлящей. Не существовало никакой возможности выяснить у Думсдэя точный механизм того, как именно он поглотил всю эту энергию и затем принялся испускать её обратно. Но описание Кента определённо согласуется с тем, как это выглядит, весь этот красный беспокойный жар, пылающий сквозь толстую шкуру Думсдэя. – Сэр? Брюс моргает под внимательным взглядом Альфреда и снова смотрит на экраны, на головы Думсдэя и Кента, запрокинувшиеся с жутковатой синхронностью, когда молнии рвались прочь из их тел обильными иззубренными разветвлениями. – Да, – вслух говорит он. – Это заслуживает более пристального внимания. – Смог ли мистер Кент предоставить вам какую-либо дополнительную информацию? Альфред, естественно, в состоянии в любое время прослушать запись беседы Брюса с Кентом. О чём он прекрасно осведомлён. Но он всё равно спрашивает, а это значит, что его интересует что-то другое, кроме очевидного ответа. – Да, – Брюс пристально изучает группу мониторов. – Есть свидетельства, позволяющие предположить некоторое… некоторое эмоциональное и психологическое нарушение, с большой вероятностью вызванное травмой. Хотя криптонцы демонстрируют явные физические отклонения от основных человеческих параметров, они, похоже, способны проявлять примерно тот же самый спектр эмоциональных переживаний. Он придерживается нейтрального тона в соответствии с некоторыми соображениями относительно Супермена, сформулированными, когда он тратил месяцы, анализируя часы и часы видеозаписей до глубокой ночи. Он тогда был скрупулёзно аккуратен, чтобы не смазать границы: не антропоморфизировать Супермена, не приписывать человекоподобные намерения или мотивацию тому, кто не являлся человеком. Он настаивал на том, чтобы начать с чистого листа, отказываясь предполагать, что пришелец неизбежно должен иметь что-то, что можно назвать «чувствами», или даже понимать печаль, страх, боль… – И, следовательно, могут страдать от тех же видов эмоциональных травм, – тихо бормочет Альфред. – Да, – соглашается Брюс не глядя на него. – На данном этапе этот вывод, по-видимому, является обоснованным. – Боже, – выдыхает Альфред. – Бедный мальчик. Брюс закрывает глаза. – Ладно. Начиная с этого момента, полагаю, мы будем действовать, исходя из того, что ваша изначальная гипотеза верна. – Согласен, – ровно произносит Брюс. – Если Лютор не вмешался со своей собственной ДНК гораздо более активно, чем мы считаем, способность Думсдэя поглощать энергию, направленную на него, изменять её структуру и функцию и выделять её обратно должна иметь криптонское происхождение. Это соответствует собранным мной данным о влиянии жёлтого солнечного света на способности Супермена. Что само по себе уже подразумевает, что результаты такого поглощения варьируются в зависимости от свойств поглощённой энергии. В норме Супермен контролирует этот процесс. Но данные обстоятельства едва ли нормальны. Учитывая его близость к Думсдэю во время смерти последнего и произошедший взрыв, он должен был поглотить невероятное количество очень необычной энергии в момент, непосредственно предшествующий его собственной смерти. Просто логично рассматривать вероятность, что мы наблюдаем последствия этого. – Во всех их проявлениях, – шепчет Альфред, а затем снова повторяет, ещё тише: – О боже.