Incurable

Кларк просыпается от толчка. Чуть более буквально, чем обычно. Кто-то трогает его… Уэйн, это Уэйн. И там, где его ладонь касается плеча Кларка, возникает пульсация, странное покалывающее ощущение. Он садится, слегка покачиваясь, и Уэйн отступает. Но ощущение – нет, сбивчивое потрескивание, только замурованное под кожей Кларка. Это почти как продолжение сна, будто он всё ещё наполовину спит. Потому что частично так и есть, верно? Он надавливает на закрытые глаза, преследуя не до конца оформившиеся воспоминания. Он был… горячка, медленное вскипание, жара тяжеловесно наплывала на него; он, его лицо, его глаза, когда он мрачно шёл… куда? Он должен был потрудиться, чтобы оттолкнуть этот безжалостный огонь настолько далеко, чтобы можно было его разглядеть… – Кент. Кент. Уэйн. Кларк, морщась, трёт глаза. Он чувствует себя медлительным и неуклюжим, дезориентированным. И он не хочет это признавать, но какая-то часть его, которая уже зацепилась за то, что Уэйн трогал его, прервал его, заявился и разбудил его и желает поговорить с ним, словно это может помочь… Он заставляет себя сделать глубокий вдох. Злиться на Уэйна тоже ничем не поможет. Даже если он действительно, действительно хочет на него злиться. Кроме того, он даже точно не знает, почему Уэйн здесь. – Что? – спрашивает он, немного слишком резко. – В чём дело? – Вы выглядели встревоженным, мистер Кент, – отвечает Уэйн. Его мягкий голос лишён интонаций, выражение лица соответствующее – бесстрастное и безмятежное, будто он никогда в жизни не видел плохих снов. Кларк пялится на него, на его проклятый костюм и галстук, на брюки с аккуратно отутюженной складкой и превосходно пошитый пиджак, на эту непринуждённую невыразительность, и жаждет ему двинуть. Вместо этого он сжимает челюсть до скрипа зубов: – Это всё, мистер Уэйн? Я полагал, вы должны мне помогать, а не врываться сюда каждый раз, как я хмурюсь во сне. – Я помогаю вам, мистер Кент, – сообщает Уэйн со спокойной уверенностью, и Кларк с такой силой стискивает кулаки, что костяшки пальцев начинают болеть: – О? Правда? Потому что, должен сказать, пока что не похоже, что твоя помощь помогает добиться прогресса. Ты уже имеешь хоть какое-то представление, что со мной не так? Это едва ли справедливо: у Уэйна не было даже сорока восьми часов, чтобы над этим поработать, а до этого он, скорее всего, думал, что Кларк мёртв. Исследование криптонской биологии наверняка отошло для него на второй план. Откуда он вообще должен был начать искать? Как именно он собирается подойти к решению проблемы типа «иногда из меня вырывается молния»? И Кларк в курсе, что это несправедливо. Только не похоже, что это имеет значение. И это вполне понятно: из-за того, как Уэйн, поддерживающий диалог и беспристрастный, смотрит на него: – Пока ещё ничего однозначного, я сожалею. Но больше похоже на жестокость, на враждебность. – Почему я должен тебе верить? – рычит Кларк, подаваясь к Уэйну с кровати. Он хочет… хочет, чтобы Уэйн прочувствовал, каково ему, непонятному, больному, загнанному в угол, атакуемому со всех сторон, в шкуре, ставшей слишком тесной. Он хочет, чтобы Уэйн ощутил, каково это, когда все тебя предали, даже ты сам. – Почему я, чёрт, должен прислушаться хоть к чему-то, что ты несёшь? Почему я вообще пришёл сюда? – Он ловит себя на середине движения в сторону Уэйна и заставляет себя вцепиться в кресло и с грохотом задвинуть его под стол. – Почему я вообще не подумал о том, что ты хотел… ты пытался убить меня! – Да, пытался, – соглашается Уэйн всё так же спокойно, почти равнодушно. Кларк практически ждёт, что сейчас он начнёт разглядывать свой маникюр, возможно, вытащит пилочку для ногтей. – Я украл у Лютора всё, что получилось, собрал воедино и разгадал вас. Вы для меня были не более чем образцом в банке, мистер Кент, и я хотел только понять, что заставляет вас тикать, чтобы я мог вас разобрать на части и остановить, как часы… – Заткнись! – орёт Кларк, потому что больше не выдержит, не вынесет ещё хотя бы одного точно выверенного слова. Он тянется к Уэйну, потому что сейчас уже не может себя остановить. Он тянется к Уэйну и нащупывает его, сжимает в кулаках лацканы его проклятого пиджака и толкает Уэйна к стене. Это приносит такое удовлетворение: вот так напасть на Уэйна и вынудить его отступить, контролировать его, даже если это слишком… психованно, тут это может видеть один Уэйн, так что неважно. И тогда он действительно слышит звук столкновения. И одно застывшее мгновение он испытывает страх. Заезженная пластинка уже заиграла где-то в его голове. Он не остановил этот удар, он… он не был осторожен, что если Уэйн… и затем он рефлекторно пытается проверить – и не может. Он не может. Он не может посмотреть сквозь Уэйна – из-за комнаты. Его зрение утрачено, так же как и всё остальное. Всё. Он не может ударить Уэйна сильнее, чем Уэйн может ударить его. Не здесь. Головокружительная мысль. Он должен был понять. Кресло. Он его не сломал. Так лучше или хуже? Как будто он и так уже не ощущал себя чужим в собственном теле. Но… Но Уэйн в порядке. В любой другой момент своей жизни, когда Кларк испытывал мимолётное мелочное желание кого-нибудь побить, оно всегда являлось с тенью чувства вины, с воспоминанием об отцовском строгом отрезвляющем лице и углублениях от пальцев самого Кларка на стальных прутьях ограды. «Будь осторожен. Тебе нужно быть осторожным, Кларк, или ты поранишь их». Он внедрил это так глубоко в своё сознание, что это почти рефлекс: независимо от того, что делает человек, с ним или с кем-нибудь ещё, он вообще не может прекратить вести себя с ним осторожно. За исключением Уэйна. Сначала за исключением Бэтмена, а теперь Уэйна. Раньше Кларк хотел ударить Уэйна и бил; он швырял его во множество стен до этой и даже сквозь парочку. Но Бэтмен пережил это, триумфально возвратился и сломал Кларка. И этот раз ничем не отличается: Уэйн в порядке. Думать об этом – это как тяжесть, упавшая с плеч, как наручники, открывшиеся и соскользнувшие. Он чувствует, что покалывание из-под кожи выходит наружу, и предполагает, что, вероятно, и в самом деле чуточку светится то тут, то там приглушёнными нерегулярными вспышками, прорывающимися откуда-то изнутри. Но это не превращается в молнию, не сейчас. Это словно… словно он снял достаточно пенки с поверхности своего гнева, толкнув Уэйна, и то, что осталось, пока больше не выплеснется. Никакой молнии. Только он и Уэйн. Уэйн прямо перед ним, вжатый в стену удерживающими его кулаками Кларка, без всякого выражения глядящий на него неподвижными тёмными глазами. Примерно тогда же Кларк и осознаёт, что возбуждён. – Всё в порядке, – тихо говорит Уэйн, потому что он заметил – как он мог не заметить? Кларк прижимает его к стене так близко к себе, что их грудные клетки практически соприкасаются, соприкоснулись бы, если бы не стиснутые кулаки Кларка. Кларк едва не начинает смеяться. В порядке? Ничего не в порядке, господи, какого чёрта он творит? Убеждает себя, что, если причинит вред Уэйну, Уэйн даст сдачи – будто бы это делает всё нормальным, будто бы нормально, что мысль вроде этой заставляет его так себя чувствовать. Он никогда раньше, он бы никогда не… боже. Это вообще всё ещё хоть немного он? Как он может быть уверен? Может быть, Кларк Кент и правда мёртв. Может, он просто какой-то неудавшийся эксперимент, который Лютор бросил на кладбище из какого-то извращённого чувства юмора… – Всё в порядке, мистер Кент, – опять произносит Уэйн, а затем осторожно, аккуратно исправляется: – Кларк. Он поднимает руку, чтобы опустить поверх кулака Кларка и разжимает его пальцы, и вот уже он не цепляется за пиджак Уэйна, всего лишь… всего лишь касается, ладонь плотно прилегает к груди Уэйна. – Кларк, – повторяет Уэйн, нарочито низко, и его вторая рука… на ремне Кларка, понимает Кларк, сглатывая; ослабляет пряжку… Кларк издаёт звук, даже не слово, и хватает Уэйна за запястье, горло сдавливает от чего-то, что он не хочет называть страхом. Уэйн не двигается. – Я могу помочь тебе и с этим тоже, – говорит он. – Ничего больше. Просто позволь мне тебе помочь. Он никогда раньше не делал ничего подобного. Это не то, кем он был. Но теперь он кто-то ещё, разве нет? Он отпихнул маму, накричал на неё и покинул её, он мечет молнии и страдает от ночных кошмаров. Он хочет ударить Уэйна и потом, возможно, трахнуть его. И эта мысль должна казаться ужасной, но всё, что она вызывает, это подъём гудения под кожей Кларка на тон выше. Рука Уэйна снова начинает двигаться, и на этот раз Кларк его не останавливает. – Хорошо, – вместо этого скрежещет он, низко, грубо и хрипло. И снова толкает Уэйна и следит за тем, как глаза Уэйна слегка расширяются. – Отлично. Тогда помогите мне, мистер Уэйн. Помогите мне.