Incurable

Костюм не спасти, решает Брюс, возвращаясь наверх. Он двигается ровно, аккуратно вымеряя шаги, чтобы ещё сильнее не порвать что-нибудь. Его рубашка влажная и липнет к талии там, где… Боже, думает он. Чёрт. Это помогло? С некоторой отстранённостью он признаёт, что безумно, отчаянно хочет знать, что да. Хочет думать, что сделал что-то, хоть что-нибудь, что дало Кларку хотя бы временное облегчение. Потому что Кларк не представляет, с чем столкнулся. С ним раньше не случалось ничего, хуже Думсдэя, хуже смерти. Но Брюс знает, насколько бездонна эта яма. Он бывал там не один раз и, несомненно, снова окажется. И опрометчивый секс с кем-то, кто тебе даже не особо нравится, совсем не худший метод с этим справиться. В тот момент, когда он понял, что происходит, Брюс был… он практически испытал облегчение, так ужасно с его стороны перед лицом весьма реальных проблем Кларка. У Кларка в распоряжении имелось множество вариантов реакции, с которыми Брюс, вероятно, не смог бы ничего поделать. Если бы Кларк замкнулся в себе или захотел бы причинить себе вред… Вначале Брюс считал, что выйдет наоборот: что Кларк, будучи настолько глубоко травмирован, захочет причинить боль кому-то другому. И он бы с готовностью ему в этом посодействовал. Это вряд ли даже расценивалось бы как широкий жест, как жертва – в той комнате Кларк, скорее всего, не смог бы навредить Брюсу сильнее, чем неудачное ночное патрулирование. Как бы то ни было, Брюс не может претендовать даже на такую ничтожную степень альтруизма. Кларк казался таким… таким приободрённым, даже довольным, когда заметил, что Брюс кончил в штаны. Брюс кривится и рассеяно потирает подбородок. Конечно, было бы лучше, чище, если бы он этого не делал, если бы не кончил, сосредоточившись исключительно на благополучии Кларка без малейшего намёка на удовлетворение собственных желаний, волочащихся за ним с немой ненасытностью... (Если и существовало на свете что-то, чего он ожидал меньше, чем Кларк Кент, восставший из мёртвых, это, пожалуй, Кларк Кент, возбуждённый и тянущийся к нему.) Но Кларк выглядел счастливым. Так что, возможно, запутанные мотивы Брюса не слишком его беспокоили. Как будто Брюс мог бы что-то с этим сделать, если бы беспокоили. Ему слишком сильно нравилось даже просто возвращаться обратно в дом, он смаковал это: растяжение и боль натруженных мышц, тихую электрическую пульсацию в тех местах, где утром появятся синяки. Воспоминания о теле Кларка, прижатом к его телу, о его жаре, силе, с которой его рука плотно скользила сквозь его волосы. Нетерпеливую горячность, с которой Кларк вцепился в него, удерживал его и двигался на нём, как если бы в процессе открыл, что всё позволено, что он может иметь то, что хочет, и Брюс – то, чего он хочет… Снятие стресса, напоминает себе Брюс, методично избавляясь от того, что осталось от костюма, у порога ванной комнаты. Для Кларка это способ освободиться от всего, что его тяготит, пусть даже на короткий период. Или пройти через хотя бы малую часть этого. Не помогает. Он открывает кран и шагает под струи воды, и всё, что он видит, всё, что он делает, это… это он. Призрак ладони Кларка, когда он смывает мыло с груди; отпечатки пальцев Кларка на его руке, на его плечах, тусклые синие метки, которые за ночь расцветут пурпуром. Он закрывает глаза, но всё ещё может чувствовать, помнит ощущение веса Кларка сверху, звуки, которые Кларк издавал, то, как их руки встретились и сцепились прямо перед тем, как всё закончилось. Он до боли упирается кулаками в стену душевой кабины, а потом с совершенно осознанным пониманием, насколько явно это демонстрирует всю степень его слабости, обхватывает свой член. В горячке момента случилось кое-что. Позволить себе возбудиться от мысли об этом сейчас, после, с ясной головой, это абсолютный и впечатляющий провал: словно секс имел какое-то значение, за исключением того, что являлся показателем психического и эмоционального состояния Кларка. Словно Брюс заслуживает его. Он не должен этого делать. Он понимает. Но… (как и всегда) …это его не останавливает.