Incurable

Уэйн всё не приходит. По крайней мере, в течение нескольких дней. Для Кларка они тянутся ужасно медленно, а часы – единственная реальная единица измерения… часов. Часы, подносы Альфреда и молнии, испускаемые на нерегулярной основе. Гнев тоже продолжает ворочаться в нём, непредсказуемый и не имеющий цели. На комнату: он с неизбежностью изучил её вдоль и поперёк; на Уэйна: за то, что запер его тут… (Альфред спрашивал его, не хочет ли он выйти, и он ответил нет. Он сказал нет, и именно это и имел в виду. Уэйн в этом не виноват) …и сидел где-то там, наблюдая за ним. Он уверен, Уэйн уже понял, что с ним не так, точно знает, что с этим делать и как, и всё равно просто бросил его здесь. Хочет увидеть, как быстро он сломается. «Образец в банке» – это слова Уэйна. «Разобрать тебя на части и остановить, как часы». (А потом «просто позволь мне тебе помочь». Что-то одно должно быть ложью, верно? Уэйн не мог быть одинаково искренним в обоих случаях. Но в котором из?) Порой эти размышления завершаются молниями. Иногда он обнаруживает, что внезапно вскакивает с кровати, хватает книги с полки и швыряет в стены, желая вернуть себе лазерное зрение достаточно надолго, чтобы просто испепелить тут всё дотла. Но рано или поздно всё отступает. Временами он засыпает или крадучись идёт в ванную, ища ещё что-нибудь, чем можно кидаться, и заканчивает тем, что суёт голову под кран, чистая холодная вода омывает его, и он, словно задыхаясь, выныривает за воздухом. И затем он осознаёт, что, вероятно, Альфред уже скоро принесёт ужин, и смущённо возвращается в комнату, чтобы всё собрать и разложить по местам. Всё это начинает укладываться в своего рода ритм – за исключением Уэйна. Кларк всё ещё иногда думает об этом – трудно не думать. Каждый раз, когда он раздевается, он не может избавиться от воспоминаний о руках Уэйна на своём ремне, о тех резких уверенных рывках, о том, как костяшки пальцев Уэйна задели его член сквозь джинсовую ткань; и затем он забирается в до смешного роскошную душевую кабину уже наполовину возбуждённый и… ладно. Невозможно не представлять, как бы всё было, если бы он затащил Уэйна сюда, вместо того чтобы просто уронить на пол, под водой свежая белоснежная рубашка Уэйна стала бы мокрой и прозрачной на его плечах, на груди, и потом Кларк содрал бы её с него, мог бы… Неважно. Он привыкнет к этому, к воспоминаниям об Уэйне в отсутствии подлинного явления, к разуму, блуждающему в направлениях, в которые ему не стоит углубляться. Это хотя бы лучше, чем изнемогать от ярости. Так что Уэйн и правда помогает, даже когда его нет. И вот однажды он возвращается. – Мистер Кент, – говорит он, переступая порог, и Кларк вздрагивает от неожиданности: он слышал, что дверь открывается, но предполагал, что это Альфред. – Мистер Уэйн. Я вас не ждал. – Полагаю, нет, – Уэйн слегка улыбается. – Но я решил, что вы захотите услышать это от меня. Кларк мгновенно вскакивает на ноги: – Вы знаете, что со мной не так. – Мы собрали достаточно данных, соответствующих нашей рабочей гипотезе, так что у нас есть приемлемое заключение… – Вы знаете, что со мной не так, – напирает Кларк. – Мы знаем, что с вами не так, – соглашается Уэйн, его улыбка исчезает, он делает паузу. – Как много вы помните о своей смерти, мистер Кент? Больше, чем хотелось бы, не говорит Кларк. Он закрывает глаза: – Большую часть. Я помню вас… копьё, всё это, – он рассеяно проводит пальцем по щеке там, где Бэтмен его ранил. – Да, – произносит Уэйн, очень мягко. – Я помню эту штуку… Думсдэя? Это же так все его называют? Я помню его. Женщину, которая явилась, чтобы помочь нам, со щитом и лассо… – Диана. – Диана, – повторяет Кларк. – Её я тоже помню. Пожар, взрывы и… Он останавливается, чувствуя, что внезапно перехватило горло. Молния. Он открывает глаза и смотрит на Уэйна, и Уэйн долгую секунду испытующе смотрит в ответ, а затем коротко кивает. – Это он, не так ли? Молния. – Уверен, вы в курсе своей способности поглощать энергию. Очевидно, Думсдэй обладал аналогичными возможностями. – Каждый раз, как они пытались взорвать его, – медленно выговаривает Кларк, – он просто… поглощал всё, а потом выдавал обратно. Это не могло ему навредить. – А затем вы его проткнули, – любезно подсказывает Уэйн, и себя, отличная работа, – и он… взорвался. Излишне упоминать, что вы находились в пределах радиуса взрыва. Это невозможно подтвердить, но я считаю, что близкое присутствие криптонита ограничило количество энергии, которое вы были способны поглотить, и, возможно, замедлило вашу способность перерабатывать её. Должно быть, она вас и воскресила. Кларк моргает. – Вас похоронили, – развивает мысль Уэйн. – Ваш обычный источник энергии – жёлтый солнечный свет – был для вас полностью недоступен. Вы поглотили и накопили огромное количество энергии, но гораздо менее полезной и более нестабильной. В итоге вы смогли исцелить себя с её помощью, но вы не можете её контролировать. Отсюда… – Уэйн разводит ладони, – молния. И Кларк таращится на него, а затем ощущает такой сильный прилив облегчения, что голова кружится: – Это не я. – Это определённо не присуще вам, нет, – начинает Уэйн, который… о, нет, он неправильно понял. – Нет, нет, не то. Я имею в виду… я рассказывал вам раньше. Как я себя чувствую, как веду себя, что творю. Вот ответ. Это, наверное, Думсдэй. Я впитал это… или это как-то проникло в меня. Ярость Зода, эгоизм Лютора, это… это не я. Он усмехается, покачивая головой от нелепости всего этого, а потом идёт ещё дальше, расправляя шею и плечи, протяжно выдыхая, потому что, боже, какой груз с него свалился. Это не он, это не его проблема. Как только Уэйн поймёт, как избавить его от молнии, это избавит его и от этого тоже. И тогда Кларк снова станет собой, и всё будет хорошо. Он смотрит на Уэйна, гадая, что он скажет дальше, он, вероятно, ещё не определился, что со всем этим делать, да? И Уэйн… Уэйн глядит на него. Выражение его лица абсолютно нейтральное, спокойное и невыразительное, его взгляд неподвижный и идеально ровный. – Учитывая количество неизвестных, это не является невозможным, – легко соглашается Уэйн. И если у Уэйна есть ещё какой-то способ более явно обозначить, что он ни на миг в это не поверил, Кларк без понятия, что бы это могло быть. Он чувствует, как напрягаются желваки на челюсти. Почему Уэйн всегда должен всё портить? Почему он продолжает думать о Кларке самое худшее? Он должен помнить, что случилось в прошлый раз, когда он так считал… ему следует понимать получше. – Это не я, – резко выпаливает он. – Это логично. И, как по команде, он снова улавливает это – предупреждающее потрескивание под кожей – и внутри него вспыхивает обжигающее разочарование. Вот так оно и происходит почти всё время, не так ли? Молния ужаснее, когда он злится. Это и должен быть ответ. Должен. – Это стоит обдумать, – невозмутимо сообщает Уэйн, и Кларк вцепляется в его рубашку обеими руками прежде, чем он успевает закончить. – Это не я, – повторяет он на ухо Уэйну, наполовину рыча, наполовину умоляя. – Это не я… – потому что такого просто не может быть, потому что – ну взгляните на него, посмотрите, что он вытворяет. Он вжимает Уэйна в стену, напряжённый и заведённый; он так сильно давит костяшками сжатых в кулаки пальцев на грудь Уэйна, что останутся следы – снова. Он не может быть таким, он… он лучше, он всегда должен быть лучше. – Кларк, – низким голосом зовёт Уэйн и обхватывает Кларка рукой за плечи. – Это не я, – твердит Кларк, и – чёрт, Уэйн уже догадался обо всём, обо всём, о чём он не может попросить: вторая рука Уэйна уже на его ремне. – Кларк, – снова зовёт Уэйн и отпускает плечи Кларка, чтобы ухватить его за подбородок, развернуть его лицом к себе и заставить встретиться с ним взглядом. – Кларк. И Кларк не хочет этого делать, не хочет видеть, как Уэйн наверняка изучает его. Но он делает, и… и Уэйн просто смотрит тёмными внимательными глазами. – Я помогу тебе, – говорит Уэйн, и впервые для Кларка это звучит не как заявление, а как обещание – клятва, что-то странное с примесью подступающего отчаяния. – Это не имеет значения. Ты это или… это неважно. Понимаешь? Я помогу тебе. Тебе не нужно заслуживать этого, вот чего он не говорит, ты не должен быть этого достоин. Но Кларк всё равно слышит, и он зажмуривается и тянется к Уэйну, чувствует, как его руки пробираются Уэйну за пояс, и позволяет себе быть недостойным.