Арес

26. *Прошло полтора года* - Ты не понимаешь меня, Арес! У тебя всегда всё было хорошо, тебя все любят. Ты никогда не поймешь... - полулежа на диване, Каспар упрямо помотал головой, никак не желая слушать увещеваний приятеля. - Но как я могу понять тебя, если ты ничего толком мне не рассказываешь? - Арес осторожно забрал у Каспара пустой бокал из-под вина и долил вишневого сока. - Почему я должен с тобой откровенничать? Никто не просил тебя за мной таскаться! - в желтовато-карем взгляде, казалось, не осталось ничего элитного или даже человеческого, только опьянение и дикая, звериная тоска. Какое-то время Арес молчал. Эти посиделки в роскошной гостиной повторялись раз в несколько месяцев, и разговоры почти не отличались один от другого. С тех пор, как умер Гилберт, Каспар всё никак не мог смириться с потерей. Если родной сын Бома просто еще больше замкнулся в себе и по сути жил на работе, а по спокойному виду Камиля трудно было сказать, что он чувствует - впрочем, все знали, что с приемным отцом юный Зави не очень ладил - то Каспар вел себя так, будто одна из основ его привычного мира рухнула и ему не хватало сил подняться и продолжать идти дальше. Арес прикрывал друга перед отцом, уговаривал медика выдавать Каспару больничные, когда тот был явно не в лучшей форме после "хорошо" проведенного вечера, терпеливо выслушивал и воспоминания о прошлом, и явные грубости. Да, если Каспар не остановится, рано или поздно тайное станет явным, не приведи небо кто проболтается - и в ложь о проблемах с сердцем никто не поверит. И лучше не думать, что тогда случится. Лучше не думать. И так в полутьме и прохладе комнаты было слишком неуютно. Арес поежился - плотный теплый свитер не согревал до конца. Хотя, должно быть, это просто нервы. Щелчок зажигалки. Каспар закурил и равнодушно смотрел на растворяющиеся в воздухе колечки сизого дыма. - Кас, пойми и ты меня... - мягко начал Арес. - Я защищаю тебя, как могу, но я же не всесилен. Что скажет консул, если узнает, что ты вовсе не болеешь? Что скажет Мать? - Да плевал я и на консула, и на Мать, - Каспар презрительно поморщился. - Пошли они все. Я не просил, чтобы меня создавали для этого конченого ведомства образования! Эти бесконечные бумажки, отвратительные дети, придурочный иностранный корпус... я не-на-ви-жу свою работу. - Это ты так говоришь от горя, но если нас вырастили для нашей работы, значит, мы к ней способны, мы можем что-то сделать. И у тебя много талантов кроме того, мне даже в колониях говорили, какой ты одаренный фотограф, какие у тебя способности бойца. Разве ты хочешь зарыть всё это в землю? - продолжал уговаривать Арес. Ответом ему было короткое, брошенное с нескрываемым отвращением: - Заткнись. Но Арес не отстранился, наоборот, подвинулся ближе, и, когда Каспар докурил и бросил окурок в пепельницу, перехватил изящную узкую ладонь, поглаживая длинные тонкие пальцы. - Шшш. Всё наладится. Я с тобой. Он спокойно ждал, пока любимый исчерпает запас злости и ядовитых слов и согласится принять душ, переодеться и лечь спать, примет помощь и не будет срываться на фурнитурах. Мальчишки и так шарахались, стоило хозяину хоть чуть-чуть повысить голос, а стоило Каспару напиться, вообще боялись к нему приближаться, пока Арес не убеждал их, что он держит ситуацию под контролем. Так было и теперь. "Сколько же это продлится?" - с тоской подумал Арес. Когда Каспар наконец лег спать, был уже третий час ночи. Арес устроился в соседней спальне, с тоской думая о том, что надо бы попытаться заснуть хоть на час-другой, иначе никто не поверит, будто он просто был в гостях с ночевкой у приятеля и хорошо провел время. Вечная ложь, всем, всем вокруг. А завтра Эмиль Лорентье прилетит - и от него скрыть происходящее будет еще труднее, чем от отца.