ultrasad

просыпаясь утром в холодном поту и мокрой, пропахшей спермой вперемешку с никотином постели, тэхен и не думает благодарить небеса. перепонки сразу же полосует мерзкой какофонией, и этот звук настолько всеобъемлюще громкий, что создается ощущение, будто пульсируют не только виски, но и весь мозг сразу. тэхен резко, что делает явно зря, отрывает голову от подушки и еще несколько секунд дезориентировано пялится на влажное пятно слюны на наволочке, прежде чем наконец понимает, откуда. откуда это адское пиликанье. семь двадцать пять, поздравляю, вы все еще в аду. рука опускается на маленькую округлую кнопку выключения, и тэхен буквально чувствует, как каша в голове постепенно превращается в поток куда более связных мыслей. он с трудом выпутывается из смеси одеял, приподнимается в сидячее положение, устало трет глаза и спускает ноги на пол, застывая так на несколько секунд, превозмогая не настраиваемую расфокусировку. замечая на гладкой серой стене тонкую полоску желтоватого света, он наблюдает за вихрем пыли. второе ноября. семь двадцать восемь. пора бы поднимать свою задницу. прозрачный стеклянный чайник, собирая на стенках горячую влагу, вскипает достаточно быстро для того, чтобы тэхену не удалось вновь уснуть прямо на столе. и пока он мешает аккуратной чайной ложечкой сахар и бездумно пялится в окно с обшарпанной рамой, где за плотным слоем стекла — промозглый пыльный дождь, барабанящий по подоконнику, клубящийся туман и ветер, гоняющий кучи пожухлых листьев, — обжигается кофейным паром, исходящим от пухлой зеленой чашки. «спишь?» дисплей телефона оживает голубоватым свечением, выдавая единственный белый конверт. тэхен кривит край искусанных губ и мажет пальцем по стрелке разблокировки. «неправильно ставишь вопрос» чимин — задорная улыбка, задорные глаза и безупречное понимание тонкой душевной организации тэхена. вот уж кто действительно мог бы быть его истинным. «еще не ложился?» тэхен буквально чувствует, как от глобального недосыпа вкупе с хронической бессонницей лопаются многочисленные глазные капилляры. «если три жалких часа можно назвать "сном", то да — я ложился» тэхен отсутствующим взглядом вновь утыкается в окно и откусывает добрый кусок мягкого воздушного эклера. к слову, уже третьего за утро. ноздри раздуваются от усердия, а челюсти активно перемалывают масляный крем, шоколадную крошку и сладкое тесто. подбородок болит. тэхен даже не чувствует вкуса. потому что это уже давно не вкусно. еда, точнее бесформенная каша, оседающая приторностью на языке, застревает в глотке, мешая вдохнуть или проглотить. тэхен отпивает кофе и чувствует, как постепенно наваливается на тело тишина. обволакивающая, как смертоносный кокон, и наконец — вдох. полной грудью, до боли в легких. он каждое утро бросается на еду так, будто бы она могла ему помочь. помочь почувствовать себя хоть чуточку радостнее. будто бы она спасет его от вездесущего чонгука, который каждый, сука, раз прохаживается своей пафосной походкой мимо тэхена с таким лицом, будто перед ним не человек, а живая куча вонючего дерьма. тэхен с содроганием вспоминает, как методично чонгук дробит его на кровавые ошметки. пичкает болью, как основной составляющей. при(р)учает. гадкий чон чонгук, который хуй клал на общественное мнение, рамки приличия и моральные нормы. которому плевать на всех и все. который если захочет — сможет все и даже больше. захочет трахать каждый день новую телку? не вопрос. бросить еду в лицо какому-то задроту прямо в университетской столовке? раз плюнуть. и если он захочет доебаться до тэхена, то он блять доебется до тэхена, даже если тот свалит на луну. только вот тэхену не наплевать. он не каменный, не железный, и не гуттаперчевый. он все ждет, пока чонгуку надоест. но ему отчего-то не надоедает.