ultrasad

желудок настолько скручивает тисками, что тэхен даже забывает вдохнуть. сколько он уже стоит вот так? кажется, три чонгуковских размеренных вдоха и два выдоха. за окном вновь заряжает мелкий противный дождь. чернота сгущается за тэхеновым растрепанным затылком, и ему кажется, что это все тоже из-за треклятого чонгука. ветер отчаянно бьется о стекло моросью и редкими пожелтевшими листками, сорванными с черных веток. вокруг — большой коридор с высокими потолками и белоснежными стенами, мельтешащие люди в разноцветных свитерах, громкий смех. многочисленные флуоресцентные лампы, бьющие по расширенным зрачкам шаровыми светящимися зарядами. тэхен рассматривает каждый выбившийся волосок смоляной челки и не слышит ничего. в ушах у него мягкий гул взрывной волны, а в носу — терпкий запах древесного парфюма, стирального порошка, свежего антиперспиранта, яблочной жвачки и горячей кожи. чонгук надвигается на него каменной скалой, которую тэхен никогда в жизни не перепрыгнет. не разобьет. не сломает. смотрит сквозь ресницы и ждет. чего? тэхен сжимает влажными пальцами тонкие лямки рюкзака и чувствует, как дрожит рот. чонгук оказывается слишком близко. настолько, что тэхен может рассмотреть тонкую полоску шрама на угловатой щеке, сосчитать количество точек-родинок и наблюдать, как двигается упругий розовый язык во рту. о нет. тэхен совсем не собирался думать о языке… боже. тэхену кажется, будто еще секунда — и что-то упадет. потолок на голову, например, чтобы раздавить их наконец к чертям. вселенная, чтобы закончить этот чертов безустанно циркулирующий ад. все мироздание, чтобы перестать смотреть на влажные контурные губы в полуметре от его собственного рта. чонгук выбивает почву из-под ног одним лишь своим присутствием, и тэхену вдруг становится физически больно находиться рядом с ним в такой опасной близости. под ребрами стучит так, будто тэхен бежал кросс или находится под прицелом. чонгук горячо выдыхает ему на шею, и тэхен наконец вдыхает, едва не падая с ног, и сдерживается, чтобы не ухватиться за чужое крепкое, выглядывающее из-под футболки, предплечье. он урывками глотает этот продышанный сотнями, спертый воздух и смотрит в ледяную черноту зрачков. — ты как бельмо на глазу, — чеканит чонгук, и его вязкий бас рикошетит от барабанных перепонок, тонет в гуле постепенно пустеющего коридора. тэхена бьет дрожью. колотит. разрывает. и появляется злость. чистая агрессия, расходящаяся волнами по венам, плавящая и обжигающая. ему хочется выхаркать ее прямо в мерзостно-высокомерное лицо чонгука, который незаинтересованно рассматривает свои конечно же, блять, идеальные округлые ногти и перемещает вес на одну ногу. тэхен сжимает кулаки и поднимает горящий взгляд. его подбородок с вызовом дергается вперед, и чонгук наконец-то обращает на него внимание. впивается зрачками в лицо — улавливая клокочущую ненависть, выжигающие язык колкости, — и вдруг растягивает уголки рта в обманчиво-ласковой улыбке. одной из тех, после которых тэхен точно будет отковыривать себя от занозистого паркета. — вроде бы и похуй, но лучше все-таки избавиться от него… удар под дых. тэхен сдувается так, как если бы был гелиевым шариком, и до боли зажмуривает увлажняющиеся глаза. — верно? нет. он не будет плакать. он не доставит такой радости этому чудовищу, что находится рядом с ним. возле него. внутри него. тэхен видит, как жадно чонгук следит за спектром перемены, высокоскоростным скачком эмоционального диапазона, и легко щурит коньячные глаза. вжирается в него. до самой внутрянки. вся спесь медленно тлеет меж ребер, и тэхен отчаянно просит:

если будешь стрелять, то, пожалуйста, целься в голову