ultrasad

когда тэхен распластывает подошвы кроссовок об мокрый асфальт — на дворе уже стоит предзакатная темнота, а холодное крошево мерзко сыпется с неба прямо за шиворот. он натягивает ворот широкого черного свитера по выемку под нижней губой, шумно дышит носом и неспешно топает через полу-опустевшую парковку к выходу, вяло передвигая заиндевевшими конечностями. за его затылком сплошным смазанным пятном сгущается серая темень и яркие огоньки пестрых витрин многочисленных бутиков, дорогих ресторанов, высоченных стеклянных коробок, забитых под завязку офисным планктоном. машины преграждают ему путь на светофоре своей бесконечной чередой, и тэхен задумчиво ковыряет носком выемку в каменной кладке на тротуаре. разношерстые люди в пальто с высокими воротниками и следами недавней мороси на плечах, визгливые школьники, расфуфыренные дамочки в шубах с сумочками стоимостью в чью-то почку, такие же заебанные, как и сам тэхен, студенты — все они надвигаются на него, ощутимо давят со спины, и тэхен чувствует, как к горлу подкатывает старая-добрая паническая атака. ноги и суставы деревенеют, превращаясь в сплошную неподвижную массу из кожи, плоти и крови. горло сдавливает тугим спазмом, а желудок радостно скручивается узлом. дыхалку сбивает напрочь, и он уставляется прямо туда — на противоположный конец от этого ада, расчерченного оживленной кляксой четырехполосной магистрали. уши враз закладывает, и в плотном вакууме тэхен способен слышать только свое тяжелое грудное дыхание, которое попутно проебывается где-то меж ребер. перед глазами начинает постепенно белеть, и он бросается вперед. прямиком в чертово пекло. до перепонок, будто сквозь плотную водяную толщу, долетают возмущенные крики из приопущенных тонированных окон, вибрирующие где-то в затылке протяжные гудки и натужное дыхание. выдох-вдох. вдох-выдох. снова. он упирает дрожащие руки в колени и чувствует, как мерзкий холодный пот скатывается с левого виска прямо к переносице. изо рта вырывается зажатое меж реберных дуг сиплое дыхание, а в грудь отчаянно долбит фиброзно-мышечный. тук-тук-тук-тук тэхен разгибается, врезаясь плечом в случайного прохожего, и чувствует, как его постепенно отпускает. в брюхе все еще опасно урчит, кислый желудочный сок подскакивает ебаным гейзером прямо к горлу, но нахлынувшая паника враз проваливается камнем в самое нутро. тэхен судорожно засовывает крошечные капельки наушников в уши и смотрит на яркие звезды, пока рваное горячее дыхание облизывает теплым паром его верхнюю губу. он смотрит, как постепенно стягивается широкая оживленная улица, и сворачивает в неприметный переулок, ныряя между покосившихся от времени домов, что наползают на него длинными черными тенями. он быстрыми шагами пролетает еще один проспект, прежде чем застревает у протяжного невысокого ограждения с недостающими частицами отлепившейся краски, что присасываются к ладоням синеватыми пятнами. под ногами гулко шумят поезда, вагоны наземного метро и локомотивы. тэхен бездумно сует в рот сигарету, зажимая резцами мятную кнопку, и дергает колесико пластмассовой зажигалки. желтоватый огонек облизывает самый кончик. горький дым вываливается из глотки вместе с воздухом. тэхен ведет языком по зубам, слизывая привкус. пустота наваливается на тело тяжеленным пластом, прибивая к земле. вышибая из колеи. тэхен вновь чувствует, как его знобит, и как колет в тех местах, где его касался чонгук. какого хера он об этом думает? порыв ледяного ветра с размаху бьет по затвердевшим от недавней испарины щекам, и тэхен бросает сигарету вниз, надеясь, что однажды они все же взорвутся. все. раскрошатся на составляющие и закончатся. шестеренки натужно скрипят и ворчат, пока он проворачивает ключ три раза, отпирая все замки. в прихожей пахнет табаком и спертым воздухом, пролитой на коврик водкой с клюквенным соком и совсем немного озоном. тэхен устало скатывается по стене, цепляя спиной вешалку, утопая с головой в ворохе курток и не по погоде легких ветровок. под веками жжется. он трет до красноты запястье, которое вновь нещадно пульсирует, и думает, что если бы ему сейчас дали заряженный пистолет, он бы знал, что с ним делать. из-за тонкой стены соседней квартиры, той, что справа — доносится громкая ругань и дребезжащий звон. тэхен отсчитывает несколько бесконечных минут, за которые его соседка — холеная курица с визгливым голосом — успевает влепить посуду в стену, наорать на своего «спутника» и громыхнуть чем-то потяжелее, возможно из мебели. ебаная истеричка. тэхен нихрена не пацифист, особенно сейчас. особенно когда что-то крутится внутри, прорываясь из самых недр его законсервированной бесконечной ярости на весь мир. и самого себя. о, это особенно. он выскакивает на лестничную, даже не закрыв дверь, даже не удосужившись надеть обратно кроссовки. так и стоит — запыхавшийся, босой, в одной пропотевшей насквозь футболке, сползающей с костлявого плеча. собирает ступнями грязь и собственное самообладание. получается откровенно хреново. — можно потише, — начинает он, и все слова проваливаются куда-то в диафрагму. оглушенный, будто предчувствуя коренные изменения, он глупо моргает через раз и дышит точно так же. из квартиры напротив, той самой, справа — выглядывает чонгук. в одних потертых светлых джинсах, низко сидящих на его мясистых бедрах. смотрит из-под растрепанной смоляной челки и густых бровей прямо в глаза, и тэхен чувствует, как заново рождается из темноты коридора. перманентно-поминутно, погибает — на следующую, оживает — через. он круто разворачивается на пятках и шмыгает обратно, цепляясь пальцами за высокий порог и едва не расквашивая нос. чонгук суетливо отмахивается «да отвали же ты, ну» от высоченной светловолосой бабы, которая похожа на мертвую воблу, и бросается следом. он ухватывается за дверной косяк ладонью и влетает в квартиру. его глаза пилят тэхенов позвоночник, и тэхен чувствует, будто еще секунда, и он расплачется. потому что какого хуя. какого блять хуя чон чонгук забыл в его квартире. в его убежище. его крепости. какого сраного черта он опять зажимает тэхена у стены и вынуждает чувствовать себя грязным и слабым. недостойным. заставляет смотреть под ноги и боязливо поджимать пальцы. зачем он вообще потащился за ним? под пупком гадко щекочет, а по затылку нещадно лупит фантомными отголосками касаний. «это просто спазмы в желудке от переизбытка травяного чая», — думает он и жмется лопатками в рифленый узор обоев. чонгук смотрит на тэхенову макушку и снюхивает привычный запах шампуня, кондиционера для белья и кокосового геля для душа. и это срубает в нем все тормоза. это сшибает все его мироздание прямо на голову. оглушая. добивая. он смотрит, как тэхен тонко дрожит, когда он подходит ближе. как нервно дергается его едва заметный кадык, когда чонгук цепко дергает его за подбородок. и какие у него красные глаза. как будто он собирается плакать. нет. как будто он уже плакал… рука раскалывается от наваливающейся боли. голова кружится ебаной каруселью, когда тэхен наконец смотрит, не вниз, не в сторону, а на него — прямо туда, где болеть нечему. — запястье, — выдушивает из себя чонгук и скашивает взгляд в яремную впадину. — что с меткой? тэхен давится разворачивающимся где-то в кишечнике злым смехом и смотрит на чонгука широко распахнутыми глазами. чон-я-ебал-вас-всех-в-рот-чонгук только что беспокоился о нем? — какая нахрен разница? — взрывается он. — тебе же поебать! тэхен выбивается из рук и выглядит как сумасшедший. чонгук вопросительно вскидывает брови вверх, тэхен в миллиметрах от него пышет жаром. — мне не поебать, ясно? — нехотя раскатывает парафин на языке. — бля, тэхен, я спрашиваю… тэхен закатывает в раздражении глаза, а затем из него вышибают выдох, когда вновь толкают спиной в стену. чонгук вновь зло смотрит на него, и этим взглядом можно шинковать капусту. тэхен тут же давится ироничным смешком и отворачивает нос, забитый сиплым вдохом, в который ударяет со всей дури теплым запахом кожи. и злости. ее так много, что тэхену хочется выскочить обратно на лестничную. — я не знаю, ясно?! она загнивает... он выпаливает это на одном выдохе, а потом думает, что умрет. тахикардия сбивает зрительный фокус, иначе почему все, что он видит — это розовые губы чонгука? он соприкасается коленями с треугольными коленками тэхена и долго смотрит прямо в бешено мечущиеся зрачки, выдыхая тихое в самые губы: — дыши, звереныш… тэхен глотает собственное сердце и сгорает заживо в этом жарком шепоте. чонгук мажет губами по косточке на его плече и исчезает в темноте общего коридора. в брюшине тяжело и грузно, в голове — месиво. он запускает руку под резинку штанов, слушая, как оглушительно громко захлопывается дверь чужой квартиры. тэхену больше нихрена не весело. тэхен расцарапывает руку и проскуливает тонкое «чонгук», когда белье становится мокрым и липким. а после падает лицом в сбитую продавленную постель и проваливается во временную кому. это ничего. он все еще в игре. завтра все обязательно вернет назад.