Селфхарм

найтивыход — это, наверное, здорово. Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три-раз. Дыши в такт и помни — ты не самый несчастный здесь. Сколько раз вы терпели боль, стискивая до скрежета зубы, оставляя на внутренней стороне ладони красно-лиловые синяки? Сколько раз вы делали вид, что всё хорошо? Что это не вы всю ночь прорыдали в собственные колени, заснув только к утру, а перед школой/университетом/работой замазывали перед зеркалом круги. Сколько раз вы говорили себе, что суицид — это не выход и что завтра будет лучше? Ничего, между прочим, весьма неплохой вариант. Давайте, говорите, что этого не было. Это ведь слабость. Простая человеческая слабость, присущая абсолютно всем. Толстой писал о неправильной любви, но трагедия здесь не в обществе и семье, а лишь в слабости Анны. Эдди, конечно, не она, но вот Вронского ему определённо не хватает. Или не Вронского. Или хотя бы кого-то, боже, неужели и вправду так сложно, а? Эдди, конечно, в Иисуса не верит, как и в Аллаха, как и в окружающий мир. Мир давно прогнил, превращаясь в кислотные дожди из чужой крови и слёз; пункт помощи для убогих и обездоленных закрылся перед зимой и уже не откроется никогда, а помойка всего, что мы называем чувствами, прямо в сыром и грязном подвале, где красивые девочки (вообще-то, и мальчики тоже) за деньги отдают своё тело другим. И это не то, чтобы деградация всего святого, просто Эдди пятнадцать и весь мир вокруг похож на кровавое месиво как у него на руке — спасибо, что не пепелище. Эдди хороший сын, Эдди не играется со спичками, зажигалками и сигаретами. Маменька про лезвия в детстве ничего не говорила — что же, не проблема Эдди. Порезы — это почти выход. Почти синоним к «нет». Каспбрэк проводит лезвием по исполосованной до этого коже; кое-где шрамы совсем свежие, даже без корочки, а некоторые почти светлые и незаметные. Эдди надавливает чуть сильней, а за холодным прикосновением металла через секунду выступает кровь — ярко-красная, отдающая железом на языке. Эдди нравится резать свою кожу, оставляя кровоточащие раны, не слишком глубокие, но болезненно-красивые, тонкие, аккуратные, а после слизывать языком кровь, ощущая шершавость и собственный вкус. Это как наркотик, только кайф тут вязкий, тянучий и не проходящий достаточно долго. Эдди рассматривает капли крови, медленно сползающие вниз по руке — некоторые из них уже упали на белоснежный умывальник, — проводит ещё раз языком и выдыхает. Ему кажется, что все проблемы и та боль, разящая от пепелища собственного внутреннего мира, перестаёт сжимать когтистые лапы на его шее. И дышится легче, и хочется улыбаться, но выходит с надрывом и немного паршиво. Эдди чувствует, как усталость накатывает с головой, берёт в свои сети. Он не спал, кажется, со вчерашнего дня, а может и больше. Подросток приоткрывает кран, выкручивает до горячей воды, и тонкой струёй промокает ватный диск, а после, стискивая зубы, аккуратно вытирает кровь. Он точно подумает о дезинфекции завтра. Как и о том, что нужно с этим заканчивать. Правда, стоит уточнить с чем «этим». Он засыпает чертовски быстро, и через мутную пелену полусна ему чудится шум ударяющихся волн о высокие скалы, тянущая боль в левой руке и лёгкий морской бриз. Снятся ему чужие тёмные глаза, свято-невинные и заинтересованные.

***

Ричи лежал на развороченных простынях, одними пальцами выписывая круги на обнажённой спине Эшли. Честно, он даже не знал, почему всё ещё встречался с ней, почему создавал иллюзию счастья, потому что она была явно не той девушкой, с которой ему бы хотелось бесконечно общаться по телефону, гулять по вечерам за руку в парке и целомудренно целовать в тонкие губы по утрам. Она не была плохой, нет. Она была не его. Они не разговаривали по телефону, потому что её трёп раздражал Ричи. Они не гуляли по вечерам, потому что она была чаще всего занята. Они засыпали и просыпались по-отдельности, потому что в объятьях не было смысла. Они были чужими, но Ричи с улыбкой вспоминал её привычку кусать губы и те редкие моменты, когда он готовил для неё кофе. Кажется, эти отношения давно переросли (лучше сказать скатились) до секса по дружбе, но друг из неё такой себе, кстати. — Эш, слушай. — М? — она поворачивается к нему, вопросительно глядя в глаза, чуть приподнимаясь на локтях, ни капли не стесняясь своей наготы. Она не была лучшим собеседником, но другого Ричи найти вряд ли бы смог, да и не хотел. — Как ты думаешь, почему люди режутся? Это же глупо. Нет, я не осуждаю их, но в этом нет смысла. Если ты думаешь, что станет легче, то этого не случится. — Ричи говорил быстро, немного надломленно. Он не задумывался о своих словах, не пытался подобрать те, что подходят больше всего. Он говорил так, как думал сам. Быть может, Тозиер не был прав, но за личное мнение не осуждают, вообще-то. — Я думаю, это херовый способ избавиться от стресса. Эшли посмотрела на него внимательно, с лёгким прищуром, а Ричи виделось, как в её голове шестерёнки прокручивают всё, что он сказал. А потом она рассмеялась. Немного фальшиво, с лёгкой ухмылкой на тонких губах, она вглядывалась в чужие глаза своими мутно-серыми, в которых плескалось на дне что-то похожее на осознание. — Ричи, не думала, что ты будешь интересоваться подростковыми драмами. Охуенная тема после секса, конечно. — она оттолкнулась, приставая на коленях и скатываясь с кровати, попутно ища нижнее бельё. Ричи смотрел на неё без интереса или желания. Да, она была симпатичная, возможно, даже красивая, но это не мешало оставаться ей эгоистичной сукой. Она застегнула лифчик, а после повернулась к нему лицом, откуда-то из-под кровати доставая свою футболку. — Думаю, Ричи, не тебе судить о способах избавиться от стресса. Но если ты спросил моего мнения, то, честно, мне плевать. Пусть делают, что хотят. Не думаю, что на этом нужно концентрировать своё внимание. Есть много других вещей. Дети в Африке голодают, например, — на этой фразе Эшли слегка улыбнулась, вероятно считая, что охуенно круто перевела тему, но Ричи почувствовал лишь что-то отдалённо напоминающее отвращение. К себе или к ней — это уже неважно. «Как будто тебе есть какое-то дело до детей в Африке». Как будто Ричи есть какое-то дело до Эдди. — Так что забудь об этом, Рич, — она взяла со стола свою сумку, приглаживая короткие волосы, а после наклонилась к нему, сухо целуя в губы. — Пока. За ней закрывается дверь, и Тозиер даже не думает, чтобы проводить девушку. Он смотрит в идеально белый потолок без малейших трещинок и думает, что он определённо проебался. Просто выброси его из головы. Просто он тебе нахуй не нужен, серьёзно, хватит. — Пока... — в пустоту выдыхает парень, комкая пальцами простыни. На следующий день Ричи не приходит. На следующий день правое запястье Эдди украшают новые порезы. «Так что забудь об этом, Рич».