Бельчонок

После выхода альбома дела пошли в гору ещё быстрее. Кою казалось, что они участвуют в гонке со временем – так быстро они писали новые песни. Теперь их лица узнавали повсюду. Таканори не расставался с огромными очками, Кою пришлось полюбить пальто, чтобы хоть иногда скрывать пушистый хвост. Обложки журналов, вершины чартов, тур в поддержку альбома. А потом, как снег на голову, когда после финала тура к ним подошёл отец Таканори, неизвестно как пробравшийся за кулисы. - Что тебе нужно? – Руки демонстративно не смотрел в его сторону, словно этого человека и не было. - Ты совсем не изменился, – Матсумото-сан слабо улыбнулся, явно пытаясь не обращать внимания на грубость сына. - Ошибаешься. - Таканори, я пришёл не для того, чтобы снова ругаться. Я… пришёл извиниться. Я вижу, как усердно ты работаешь ради своей мечты; не думай, что мы с мамой о тебе забыли. Что я о тебе забыл. - Из…извиниться? Ты?! Не смеши меня. Никто не тянул тебя за язык, когда ты говорил, что у тебя есть только один сын, когда ты называл меня грязным педиком и выродком. И ты думаешь, что я теперь тебе поверю? - Я тогда много лишнего наговорил. Я вовсе так не считаю. Таканори, но и ты должен меня понять. Ты всегда сваливаешь важные новости, как снег на голову, – кажется, он начинал понемногу заводиться. - Ты не только говорил. - То, что я делал, – это моя и только моя вина, я не отрицаю… Просто… Прости меня, прошу. И хотя бы иногда позволь нам с мамой навещать тебя. Мы гордимся, что у нас есть такой сын, как ты. - Я… Да с какой стати ты думаешь, что я вот так просто… – Таканори вдруг замешкался, словно что-то для себя решив. – Мне нужно подумать. Я… позвоню. Домой. - Мы будем ждать. И ты, Судзуки-кун, прости меня. Я был к тебе несправедлив, – Матсумото-сан не заметил болезненной гримасы, исказившей лицо сына. – Обязательно позвони маме, сынок. Даже если ты больше не хочешь видеть меня. Она ни в чём не виновата. Она любит тебя и беспокоится о тебе. Руки ничего не ответил, но, кажется, никто этого и не ждал. - А когда ты в последний раз разговаривал со своими родителями? – Кою сидел на перилах балкона и следил за дымом сигареты Юу. – Я не помню, чтобы ты звонил маме. - Ты о сегодняшнем явлении отца Таканори? Я не он. Ты просто не замечал, когда я им звоню. Мама никогда не была фанаткой дешёвых драм. - Думаешь, Таканори их простит? - Думаю, что наша маленькая звёздочка достаточно играла в оскорблённую невинность. Кою улыбнулся. - Ты всё же слишком строг к нему. Если бы Така был другим, может, у нас и группы бы не было сейчас. Юу неопределённо хмыкнул и выдохнул дым в ночь. - Ты видел новый журнал? - Что-то о нас? Я не могу привыкнуть к этому. И эти костюмы… – Кою всё так же безмерно смущали слишком открытые сценические вещи. Словно он стоял на сцене обнажённый, прикрытый от жадных, похотливых взглядов фанатов только гитарой. - Нет. На сей раз нет. Но я думаю, тебе будет интересно. - Что значит Нишикава возвращается на сцену?! – Руки закашлялся, поперхнувшись дымом. – Он же вроде совсем ушёл! - Така, ты говоришь так, словно боишься конкуренции, – Кай укоризненно покачал головой. - Но они будут играть рок! Конечно, я беспокоюсь, – Матсумото тряхнул журналом, на обложке которого едва заметно улыбались четверо мужчин. – И что это за название такое дурацкое?! - Abingdon Boys School… А мне нравится, – Юу закатил глаза, перехватив гневный взгляд Таканори. – Расслабься, Така. Думай о том, что у нас первый крупный тур по стране на носу, а не о том, как и что будет петь Нишикава-сан. - Тебе легко говорить… - Руки-сама, если в твоих крошечных мозгах осталось хоть что-то, кроме бесконечного самодовольства, то ты вспомнишь, что это я, а не ты работал под началом Нишикавы три года, и нет, мне нелегко думать, что его проект может быть куда более успешным. Но, чёрт тебя возьми, Така, это не наше дело! А теперь, может, ты снизойдёшь до нас, простых смертных музыкантов, и окажешь нам честь спеть, раз уж мы тут все репетировать собрались? Кою тронул Широяму за плечо, чуть поглаживая, успокаивая. - Не нужно, Юу… Не заводись. - Скажи это ему, – Юу фыркнул и повернулся к Таканори спиной. – Пора бы тебе повзрослеть, наконец, – так тихо, что Кою на секунду показалось, что слова были обращены к нему. - Как, твою мать, тебе это удалось?! – Таканори кричал так, что казалось, будто он сейчас сорвёт голос. Акира баюкал перевязанную руку и временами морщился. – Как ты теперь собираешься играть?! - Я смогу играть! – Сузуки, наконец, не выдержал. - Это всё твоя чертова самоуверенность! У нас финал тура в Будокане, а ты… – ещё один испепеляющий взгляд – и Руки выскочил из гримёрки, как ошпаренный. - Придурок, – Юу покачал головой. – Прежде чем мы доберёмся до Будокана, я придушу его голыми руками. Скандалы за время тура стали привычной картиной. Отсутствие обычного комфорта, невозможность проводить вечера так, как хочется, постоянные переезды и общая усталость всех их делала раздражительными. Даже Юу злился на то, что Сакай строго-настрого запретил любые личные контакты. - Озаки-сама чётко сказала вам, когда вы подписывали контракт – вы должны забыть о личной жизни. Когда у вас перерывы в турах, вы с разумной оглядкой можете делать, что вам угодно. Но никаких интрижек в турах, никаких прогулок под ручку. И уж, конечно, никаких жён и детей. В противном случае ваш контракт будет расторгнут, и мы будем вынуждены взыскивать неустойку. Я надеюсь, вам ясно? - Ясно, – ответил ему нестройный хор голосов. Когда они жили дома, Кою и не подозревал, как ему может быть тяжело без тёплых рук и губ Юу. Что засыпать одному будет так сложно. Даже алкоголь не помогал. Поцелуи украдкой, полукасания и отчаянные объятья на сцене были теми крохами, что им оставались. Кою, наконец, понял, что такое ревность. Когда волной накатывала злость на людей, которые могли спокойно прикасаться к Широяме, безо всяких подтекстов. Знать, что ему нельзя даже поцеловать его при всех, потому что стафф чужой, выводила из себя. Мучительно хотелось украсть его у всех, уехать после концерта в богом забытый лав-отель и восполнить эти ужасные недели без него. И если бы не передышка, которая ждала их перед Будоканом, кто знает, как бы он прошёл. Но пока до финала оставалось ещё два месяца, и Таканори можно было злиться только на то, что Акира умудрился неудачно поймать гитару и повредить себе руку. Он ворчал даже тогда, когда Судзуки, напившись обезболивающих, стоически отрабатывал концерты, выкладываясь настолько, насколько вообще позволяла подвижность пальцев. Впрочем, в туре было не только плохое. Множество забавных моментов, поразительное единение, сумасшедшая отдача фанатов в каждом городе. Было поразительно видеть, сколько людей на самом деле их любят. И Кою начал понимать, что не таким уж невозможным представляется их триумф в Будокане. - О боги милосердные, как же я соскучился! – они, едва живые, ввалились в свою квартиру, с облегчением свалив в прихожей тяжёлые сумки. Юу на секунду словно задумался, а в следующий миг Кою вскрикнул, когда Широяма подхватил его на руки. – Хочу тебя. Сейчас же! – Но мы только с дороги… Юу, ну хоть в душ… – Кою и сам не верил в свои слабые попытки отпираться, не в силах лишить себя удовольствия целовать его снова и снова, так, что дыхание сбилось, а перед глазами заплясали разноцветные круги. - Душ. Точно, душ, – на губах Юу заиграла хитрая улыбка. – Ну, раз ты хочешь, то можно и в душ. - Юу я не это… – ему не дали договорить вездесущие губы Широямы. Мокрая одежда, застывшая в углах тёмными бесформенными кучами, срывающееся дыхание губы в губы, пальцы, скользящие вслед за каплями по коже, сминающие, цепляющиеся друг за друга. Мокрая чёлка лезет в глаза, но сил оторваться от таких любимых, таких мучительно желанных губ просто нет. Тяжёлый от воды хвост липнет к ногам, а Юу подхватывает его, прижимая к стене, удерживая своим телом, давая почувствовать его всего, медленно, слишком медленно овладевая податливым, вожделеющим его телом. Так бесстыдно, так сладко... Так не было даже в их первый раз. Может, потому, что не было такого мучительного ожидания. Кою цепляется за широкие плечи, стискивая их так сильно, как только может. Он хочет чувствовать, что Юу с ним, что только его и ничей больше. От собственных стонов звенит в ушах, а щёки полыхают от смущения. Но сейчас он не сдерживает себя. Он сходит с ума от ритмичных, сильных толчков, от ощущения Юу в себе. Он наслаждается тяжёлым, жаждущим взглядом, любуется тем, как восхитительно полные, чувственные губы приоткрываются в стоне, как с них срывается его имя. И когда они, обессиленные, опускаются на пол, он прижимается к Широяме, утыкаясь носом за ухо, не в силах даже теперь отпустить его хоть на мгновение. - Я люблю тебя. - Я тоже тебя люблю, – Юу тянется, выключает воду. – Идём, нужно высушиться, не то Руки хватит удар, если мы заболеем перед финалом. Этой ночью Кою заснул так сладко, как не спал уже пару месяцев, ведь его обнимали любимые, такие заботливые руки. - Я не верю, что мы здесь, – Кай с восторгом рассматривал высокую сцену. – Ущипните меня кто-нибудь. Акира, озорно улыбаясь, ущипнул его за задницу, вызвав взрыв негодования. Но Кай был прав: Будокан казался до ужаса реалистичным сном. Саундчек, гримёрки, где вокруг крутилась целая толпа стилистов, новые костюмы… Словно в тумане, все разговоры, последние согласования перед выходом, жадное наблюдение за заполняющимся залом – неужели все эти люди пришли только ради них пятерых? Кою почти не отходил от Юу, цепляясь за него так, словно Широяма был последней опорой. Не помогло даже шампанское, так расслаблявшее перед выступлениями в туре. Така и вовсе сидел, сжавшись, в кресле и распространяя вокруг чуть ли не осязаемую ауру страха. Курить ему общим решением сегодня запретили. - Он на нас злится, – Юу сжал пальцы Кою. - Пусть лучше злится, чем голос потеряет перед таким выступлением, – Кая отчётливо трясло, но на губах играла лёгкая улыбка. Осталось десять минут. Вы как? - Как будто я на сцене разревусь от страха, – Кою беспомощно улыбнулся. – А если что-то не так пойдет? - Не думай о плохом. Мы справимся, я верю. Последнее пожатие рук, последние судорожные объятья и жадный поцелуй – и перед ними распахивается дверь. Сквозь ликующую толпу, у которой нет лиц, – вперёд, на сцену, сияющую десятками софитов. Он не чувствует прикосновений, хотя и понимает, что его кожи касаются чужие руки. Ноги словно ватные, даже странно, что он до сих пор не упал. Странно, что он вообще так спокоен. И только когда в глаза бьёт яркий свет софитов, когда на плечи ложится привычный груз гитары, Кою, наконец, приходит в себя. Когда они собираются полукругом вокруг улыбающегося Кая, у которого в руках подрагивают палочки, улыбаются друг другу и... начинают. Гитара в руках поёт, словно живое существо, аккорды переплетаются, сливаясь в знакомую мелодию, и он всем телом чувствует отдачу зала. Эту мощную вибрацию воздуха, вобравшего в себя ликующий рёв толпы, голоса фанатов, подпевающих Руки, выкрикивающих их имена. Такого не было с ними никогда. Это совершенно другая, непохожая на обычные концерты атмосфера. Они растворялись в ней, купаясь в лучах софитов, позволяя музыке проходить сквозь тела. И было так странно думать, что всего несколько минут назад им было так страшно. Это было лучше, чем сон. Это было воплощение мечты. Они были здесь, на сцене своей мечты – известные, успешные. И всё ещё вместе, несмотря ни на что. Такие разные, так часто не понимающие друг друга, но более близкие, чем можно было вообразить. Больше, чем семья, больше, чем друзья, больше, чем любовники. Словно единый организм, который не сможет выжить без одной из своих частей. И теперь уже не страшно и не стыдно подойти к Юу и поцеловать у всех на виду. Увидеть в тёмных глазах бешеных весёлых чертей и убежать, пока не успел опомниться. Позже Сакай скажет, что это был отличный фансервис. Никакого фансервиса – только сиюминутное желание. И намного более интимно – спиной к спине, одна мелодия на двоих, отдающаяся в телах дрожью. Эта близость лучше любого секса. Это больше, чем любые слова. Это разделённая на двоих маленькая жизнь. И так жаль, что этот вечер должен закончиться. Всегда тяжело, когда мечта наконец исполнилась. Тяжело с ней расставаться, пусть даже всё прекрасно. Они все не могут сдержать слёз – ни на сцене, ни после, в гримёрке, когда никто уже не видит. Когда они сами не видят слёз благодарности на лицах фанатов. Когда сияние сцены гаснет, и остаются только они пятеро. Безмерно уставшие, так, что нет сил даже подняться с пола, но счастливые настолько, насколько вообще может быть счастлив человек. Они шли к этому долго, очень долго. Они так многое пережили и теперь точно знали, что будут вместе всегда, что бы ни случилось.