*
В шесть Юнхо уже на ногах и сна нет ни в одном глазу. Чанмина почти не видно за одеялом, только торчит трогательная розовая пятка, которую Юнхо с трудом не щекотит/гладит и ещё бог знает что. — Ты просто любишь меня, — говорит ему его отражение в зеркале, когда он умывается и сбривает утреннюю щетину. Он думает об этом, касаясь местечка на шее, где ещё ощущалось тепло от поцелуя, что уже походило на бред. Когда он хмурый выползает на кухню, Чанмин уже там. Готовит завтрак, распахнув окна и впуская удивительно теплый воздух. Штаны на нём висят непозволительно низко, видно резинку боксеров, и он определенно специально не надел футболку. — Утро, — Чанмин кивает на две кружки возле кипящего чайника. — Ага, — кивает Чон, одним движением подтягивая его штаны до приемлемой высоты, на что получает возмущенное мычание — Чанмин пробовал свою стряпню. Юнхо делает чай, не замечая, что чуть улыбается, а Чанмин раскладывает пасту с гребешками на две тарелки, и сначала Чон не понимает, что собственно не так. Он садится на стул, не отрывая взгляда от покачивающихся в такт тихому мычанию мелодии бедер, и его озаряет. Чанмин тут песни напевает. — А где твоя гитара? — Я не буду тебе играть, — тут же отзывается Шим, поставив перед ним тарелку и присаживаясь на стул справа, — приятного. Так же как мы не будем летать, да, Чанмин? — смеется про себя Юнхо, принимаясь за еду.*
Чанмин пододвигает коробку ближе к себе, скидывая старую кое-где сколотую посуду внутрь, туда же швыряет покрытые толстым слоем жира и пыли статуэтки, пока Юнхо радостно вытаскивает барные стулья на улицу. Можно подумать, что эта возня делала его счастливым, настолько одухотворенным выглядело его лицо. Он собирался перестелить пол, на ходу выискивая в интернете как это делается, бубня себе под нос. — О, это понятно…хм и это просто, окей! — хлопает он в ладоши, беспечно откладывая телефон на крышу небольшого храма в углу. Чанмину хочется отобрать у него телефон насовсем, стянуть с его буйной головы кепку, и целовать эти пухлые губы, пока из его головы не вылетят все мысли о ремонте. А ещё лучше вытащить его куда-нибудь на природу, слишком уж хорошая погода, и в каком-нибудь тихом месте подальше от людей… — Чанмин-а! А где у нас уровень? — У тебя под ногой, — вздыхает он, набирая полное ведро воды с моющим средством. Пора как следует выдраить каждый миллиметр этой кухни, где он собирался готовить божественную во всех смыслах еду. И он моет, ползая из одного угла в другой, оттирая многовековой слой жира на плите. Чанмину не нравилась идея о ремонте руками, ровно до тех пор пока Юнхо не закатал рукава и не пошел отрывать старые доски пола. Он окончательно перестает делать вид, что работает сам, одним махом руки отправляя коробки на улицу, и облокотившись на стойку, смотрит, как движутся сильные мышцы на спине человека, как напрягаются руки от усилий. Как скользят капли пота по шее за воротник, он бы предложил ему вообще снять футболку, но не нарывался. Доски трещат и ломаются под его руками, а свежие уже ждут своего часа у стены на улице. — Хватит пялиться, займись делом, — просит Юнхо даже не оборачиваясь, и приходится трудиться, как человек. Не то чтобы Чанмин не умел, за те долгие годы, когда он брался за любой труд, он многому научился, но теперь не хотелось даже пальцем шевелить. К чему такие затраты сил, если можно одним движением пальца сменить этот чертов пол. Но Юнхо выглядел таким довольным и невыносимо гордым, когда оценивал свою окончательную работу — он подогнал свежие доски уже с помощью Чанмина, который больше не мог смотреть на это издевательство над деревом, и уже собирался взяться за полировку, как Мин решительно потащил его на улицу. — Перерыв, а то ты даже поесть забудешь, — он усаживает мужчину на низкую лавочку у самого входа, подавая ему бутылку с прохладной водой и большую миску пибимпапа. Когда он умудрился его приготовить не понятно, но смотря на аппетитные свежие овощи, тонкие полоски мяса и яркий желток яичницы, Юнхо едва подбирает слюнки. Он и правда проголодался. — Разве ты не счастлив, когда видишь результат своего труда? — спрашивает Юнхо с полным ртом, кивая на целую тележку всякого хлама, что они выгребли за эти четыре часа работы. Он восхищенно мычит на каждую ложку, от чего Чанмин улыбается, устроившись на пороге и вытянув ноги на каменную дорожку. Солнце припекает совсем по-летнему, но легкий ветерок ещё прохладный. Юнхо снимает кепку, ероша слегка мокрые на висках волосы, и с удовольствием вдыхает полной грудью. — Очень, — кривится Чанмин недостаточно убедительно. Юнхо делает три глотка воды, щурясь на жарком солнце, и тут же вскакивает, прихватив с собой пустую миску. — Так, ладненько, отдохнули и вперед! — Сиди, — Чанмин тянет его за руку, вынуждая вернуться в обратное положение, и для большего эффекта, укладывает голову на его плечо, — я сам отполирую. Юнхо застывает на месте, сжимая в руках миску до побелевших костяшек. Он вполне успешно избегал весь день мыслей о Шиме, полностью отдаваясь работе, но теперь не получалось. Чанмин вздыхает, отбирая у него посуду, и Юнхо слышит, как она летит на дно раковины в будущем ресторанчике, и как плещется вода. — Мы же хотели сделать всё сегодня, — нерешительно говорит Юнхо, сжимая собственные колени. От Чанмина пахнет как-то по-особенному вкусно, будто не он тут несколько часов трудился в поте лица, насчет себя Юнхо совсем не уверен. Светлые волосы щекочут шею, и на миг забывшись Юнхо зарывается в них носом, чувствуя как накатывает беспричинное счастье и умиротворение. Ему нужно меньше думать и накручивать самого себя. — Я уже работаю, — говорит Чанмин и, словно подтверждая его слова, в свежем воздухе появляется резкий запах пропитки для дерева. — Чанмин! — Ты хорошо поработал, — обрывает его Шим, поворачиваясь так, чтобы смотреть в обиженное лицо, — Может, теперь уделишь время мне? Юнхо опасливо оглядывает пустынную улочку внизу на наличие свидетелей их сворачивающего куда-то не туда разговора. — Даже будь здесь целая толпа, никто бы не заметил нас, — говорит Чанмин и его рука скользит на гладкую щеку Юнхо. Приходится вернуться к его глазам, главное не на губы, что так вызывающе улыбаются. Эти такие мягкие губы, которые он целовал раньше и терял голову, и которые так хочется смять поцелуем сейчас. Сжать белоснежные волосы на его затылке до легкой боли, чтобы он понял насколько сильно…он просто любит его. Чанмин ловит его изменившийся взгляд полный неясной решимости и осторожно гладит большим пальцем по чуть шершавому подбородку, надеясь, что не спугнет эту ставшую густой и тяжелой атмосферу, совсем как в ту ночь. Потому что у них опять проблемы с принятием. — Ты прав, — вдруг говорит человек, а Мин перестает дышать, — я действительно хорошо поработал. Чанмин разочарованно убирает руку и поднимается. — Я займусь вентиляцией, не сходишь за пивом? — Хорошо. Юнхо чувствует себя так, словно из него выкачали все силы разом, но сохраняет эту беспечную улыбку, даже когда Чанмин исчезает за распахнутыми дверями. Ближайший магазин находился вниз по улице, и Юнхо пользуется возможностью немного прогуляться и узнать район. К его удивлению до работы отсюда рукой подать и тут же зреет план, кого привести сюда первым. Это немного воодушевляет, хотя к упадническому духу теперь добавляется липкое чувство того, что за ним наблюдают. Как можно незаметнее Юнхо оглядывается, но все случайные прохожие заняты своими мыслями и делами и не обращают на него внимания. Однако он чувствует это нервирующее чувство, и это определенно не приступ паранойи. Потянувшись к карману, где должен был быть телефон, он находит только пару щепок, и вынужденно ускоряет шаг. Ощущение погони пропадает только в маленьком магазинчике. Здесь уже вовсю работают кондиционеры и холод кусает голые руки. Юнхо быстро набирает несколько видов пива и себе холодное кофе, но прежде чем выйти внимательно оглядывает улицу. Никого подозрительного он не видит, и приходится возвращаться, продавец и так неодобрительно смотрел, как он отирался у выхода. На обратном пути всё повторяется, поэтому в ресторанчик Юнхо едва ли не бежит, готовый с порога вывалить Чанмину, что за ними следят, однако бег всё продолжается. Вверх по улочке, где уже десять раз должен был показаться ресторанчик, но его нет. Ничего вокруг нет кроме непрекращающейся дороги и повторяющихся домов, похожих на дешевую картонную декорацию. Ветер стихает, и из воздуха пропадают все запахи. Здесь ни тепло и ни холодно, хотя, кажется, будто светит солнце. Юнхо останавливается посреди улицы, вскидывая глаза на солнце, но ожидаемой слепящей боли нет. Он спокойно смотрит на это светящееся нечто, и сжимает в руке ничего не весящий пакет. Оглядывается, стараясь не паниковать, прислушивается к себе, как говорил Чанмин, но не чувствует этой непрерывной связи между ними. Тяжело сглотнув, он делает ещё один шаг и вздрагивает. Перед ним двери ресторанчика, распахнутые, но он не видит ничего внутри. Знакомый каменный порожек, истертый сотнями ног в середине, низкая лавочка всё знакомое и чужое одновременно. — Мин? — зовёт Юнхо осторожно, но тишина становится абсолютной. Он не слышит своего голоса, не помнит его звучания и теперь ему по-настоящему страшно. Впереди загорается свет и Юнхо видит знакомые стены и узкую стойку заменяющую стол. На высоком стуле сидит неподвижная фигура, длинные черные волосы спускаются по прямой спине до самого сидения. Он видит расшитые золотом одежды, что скрывают всю фигуру и сбегают на пол тяжелыми волнами. — Не зайдешь? — голос мягкий и завораживающий, некто чуть поворачивается, позволяя разглядеть острый профиль. Юнхо делает шаг внутрь, ожидая подвоха, но потолок не рушится, и его не рвут на куски, и он уже более уверенно идёт вперед. Присаживается через стул от незнакомца, укладывая пакет на столик, но нет даже шороха, такая тишина уже знатно напрягает. — Красиво получилось, мне даже льстит, — продолжает мужчина, и Юнхо осторожно разглядывает его красивые тонкие руки, слишком длинные пальцы, с острыми будто стеклянными ногтями. Эти руки пугают. Сухо сглотнув, Юнхо поднимает глаза на бледное лицо, но оно не настолько пугающее. Утонченно красивое, с тонкими губами, чуть опущенным вниз кончиком носа, и миндалевидными глазами, что искрятся весельем — это сбивает с толку. — В прошлый раз ты выглядел по-другому, — Юнхо слышит свой голос будто со стороны, — Лун Ван. — Можно просто Ван, — хмыкает он, и перед человеком появляется небольшая фарфоровая чашечка с зеленым чаем. Тонкие струйки пара извиваются причудливым узором, и пахнет. По-настоящему пахнет чаем. — Не бойся, просто чай. — Я думал, что Избранники неприкосновенны, — брякает Юнхо, запоздало прикусывая язык. Но как ни странно произнесенное заметно успокаивает. Лун Ван делает лицо, в котором смутно признается умиление. — А ты в опасности? — он изгибает ровную черную бровь, и обольстительно улыбается, — Мы ведь просто разговариваем, я не нарушаю правил. — И что тебе нужно? — Юнхо вот например очень сильно нужен Чанмин, но если он здесь появится, начнется драка и, смотря на этого бога, Юнхо очень сильно сомневается, что они с Мином справятся. От этой спокойной фигуры веяло такой силой, что подгибались колени, но хотя бы не опасностью, что не может не радовать. — Выпить чаю, — продолжает улыбаться дракон и берёт свою чашку. Он делает глоток под подозрительным взглядом человека, и Юнхо для вида крутит чашку в руках, чай наверняка горячий, но тонкий фарфор не обжигает пальцы. — И подразнить твою верную зверушку, — продолжает Лун Ван, и едва Юнхо пытается высказаться, как понимает, что голоса больше нет, — Я ещё не закончил, — улыбается тот мило, и Юнхо захлопывает рот. — Честно говоря, это было так увлекательно, смотреть на тебя издалека. Ты так трогательно верил в него, безоглядно и глупо любил, как могут любить лишь люди, пока все были уверены, что он мертв. Я почти прослезился, — хмыкает он, — просто представь, что за жизнь тебя ждёт с его смертью? Эта печать не исчезнет, ты навсегда будешь его, умрешь с его клеймом на душе. С верой в его лживые обещания о любви. Позволь, открою тебе секрет, мы не испытываем любви, это чувство нам не доступно, но вы люди так его цените. Он уже говорил, что любит тебя? Юнхо чувствует, что дрожит. Перед глазами стоит незнакомая комната, очертания которой постоянно меняются, и лишь одно остается неизменным — лежащий на кровати старик, его сухое изможденное тело покрыто красным узором до самых кончиков пальцев ног. — По глазам вижу, что говорил. Это ведь так легко — говорить, плести ложь, словно кружево, заставить верить в неё, укрепляя связь до того, что одна душа становится частью неполноценного создания. — Я тебе не верю, — хрипит Юнхо мысленно, надеясь, что по глазам видно его ответ. Он слишком много верил посторонним, чтобы снова повторять эту ошибку. Он давит в себе даже призрачную тень сомнения, потому что чувствует — Чанмин никогда ему не врал, только не в этом. Ван улыбается почти с нежностью. — Нет зрелища более печального, чем Избранник, чей бог давно мертв…вечная мука, ломка по призрачному могуществу, и вечное одиночество, потому что ты уже принадлежишь нашему миру, и люди будут обходить тебя стороной. Они уже обходят, ты ведь заметил? — он отпивает ещё глоток под пылающим взглядом человека, — Но вот он снова с нами, — его красивое лицо искажает презрение, — эта пародия на бога, отвернулся от своей сути, бегает за человеком, как щенок, и держа в руках такое сокровище, — он едва не выплевывает окончание тирады — просто живёт. Просто думая об этом, я хочу разорвать его на куски. Юнхо хочет вскочить с места, встряхнуть говорящего за эти золотые одежды, но тело вплавляется в окружающий интерьер, становясь его бесправной частью. Узором столешницы, рассеянным светом. Чужое, только лихорадочные мысли ещё можно назвать своими. — Как думаешь, как долго он протянет, лишившись своего главного блюда? Ты станешь моим, едва я раздавлю его, — его идеальное лицо оказывается вплотную и Юнхо чувствует яростное, ледяное дыхание на своих губах, — и я с наслаждением буду пить тебя на его угасающих глазах. Он умрёт, лицезрея доказательство своей никчемности — Избранника, которого не смог защитить. — Зачем это тебе? — голос дрожит от ярости, — Зачем тебе я?! — Мне скучно, — хмыкает дракон, отодвигаясь, и чашки исчезают, исчезает эта комната, проваливаясь в вязкую тьму, — а ты бы отлично смотрелся рядом со мной. Человек силы духа которого хватит на рождение нового божества в руках жалкого сопляка, это плевок в сторону могущественных богов. На взгляд Юнхо Лун Ван беспечно отрицал третий вариант событий, где Чанмин размажет его самодовольную рожу об асфальт, и это наверное даже хорошо. Недооценить противника самая главная ошибка перед битвой. — О, это пламя в глазах делает тебя еще прекраснее, — Юнхо не может даже отпрянуть от возникшего в паре сантиметров лица со змеиными глазами, когда чувствует холодные губы на своих. Откуда-то берутся силы, пусть и с трудом, но он возвращает себе контроль над руками, и что есть сил толкает приставучего змея, вываливаясь в свою реальность. Реальность, где он стоит посреди улочки, сжимая в руке тяжелый пакет с пивом, где так ласково печет солнце и гуляет ветер. Где напротив него стоит Шим, недовольно сложивший руки на груди. — Я бы мог сказать, что не волновался, но врать не имею, — говорит он, отнимая пакет, и деловито шаря в нём. Судя по лицу, ни с одним из напитков Юнхо не угадал, а фразу можно понимать как угодно. Чанмин все-таки делает выбор, и, повесив пакет на локоть, с улыбкой открывает банку. — После работы самое классное выпить баночку холодного пива, — говорит он, словно не замечая растерянного лица человека, и делая глоток, — Этот придурок, — тут же злится он, едва не выплевывая пиво обратно, — так долго болтал, что оно согреться успело. У Юнхо все вопросы на лбу написаны, и Чанмин вздохнув, берет его за руку и ведет к ресторанчику. — О чём болтали? — спрашивает он, сверля взглядом далекую дорогу, крепче стискивая пальцы. — О тебе, — хмыкает Юнхо, чувствуя, как отпускает страх и злость, как замедляется бешеный пульс, просто от того, что Чанмин идет рядом, — Ты ему определенно не нравишься, а вот я очень. Он меня поцеловал. Чанмин тормозит так резко, что Юнхо едва не летит вперед, запнувшись о его ногу, но тут же оказывается в жестких объятиях. Кто первый тянется непонятно, но поцелуй выходит каким-то совершенно диким. Без прелюдии, без разрешения Чанмин скользит языком глубже в чужой рот, сильным движением обнимая за шею. Его пальцы зарываются во влажные на затылке волосы, и легкая боль лишь больше подстегивает нарастающее возбуждение. После той тишины и пустоты, каждое касание воспринимается слишком остро и ярко. Руки Юнхо жадно скользят по его рукам, на спину сжимая рубашку и царапая кожу под тканью. Он дергает Чанмина ближе к себе, желая сократить это неудобное расстояние, запоздало вспоминая, что они стоят посреди улицы. Но это слишком хорошо, чтобы остановиться, Чанмин впервые не нежничает, и Юнхо это заводит на раз два- его горячее тело под мешающей одеждой, его руки и властность в каждом движении. — Этот ублюдок, — рычит Чанмин, цепляясь непослушными пальцами за его плечи, — нарывается на трёпку, — он ещё на миг прижимается к губам в коротком поцелуе, а после начинает поправлять одежду на Юнхо, которую сам же и задрал. — Но знаешь, я не могу обещать, что в легкую с ним разделаюсь, — Чанмин хмурится, и сам не в восторге, что приходится признаваться в таком. — И не надо. Думаю, это будет трудно, почти невыполнимо. — Ну, спасибо, что так веришь в меня, — саркастично смеется Мин. — Пожалуйста, — жмёт плечами Юнхо, копируя жест и интонации своего парня. — Может, есть какой-то способ, — Юнхо щелкает пальцами, собираясь с мыслями, когда они уже подходят к ресторанчику, — сделать тебя сильнее быстрее. Вряд ли им дадут время, Лун Ван может прийти хоть сейчас, пока они тут мебель расставляют и вешают табличку «открыто». — Есть, — кивает Мин, — сожрать парочку сущностей. Юнхо ощутимо передергивает от воспоминаний о токкэби, во что он превратился после такого вот пожирания и вариант этот тут же летит в топку. — Мы должны что-то придумать, — решительно стучит по столу рукой, куда только что швырнул пакет так, что пара банок свалилась на только что постеленные полы, — А как же я? Я ведь твой избранник, источник силы, батарейка и прочее. Возьми всё, все равно я потом восстановлюсь. Юнхо чувствует себя гением пару мгновений, но потом ловит хмурый взгляд Чанмина. — Это очень опасно, даже если я заберу всё, совсем не факт, что мы приблизимся к его уровню. Ему очень много лет, и от своей работы он не отлынивал. Ты опустошишь себя, а у него будут ещё сотни последователей, которые будут питать его каждый миг нашей битвы, на которой я останусь один. Ты не умрешь, но рядом тебя уже не будет. Твоя душа не пострадает, но я не знаю насколько сильно это отразится на теле, именно поэтому я никогда не беру много. И знаешь, могущество…оно не слишком хорошо влияет на нашу суть, я могу измениться. — Я заметил, — кивнул Юнхо, садясь на новенький стул с кожаным круглым сидением без спинки, и разглядывая кухню, которую Чанмин закончил без него, — все эти божественные крепыши те ещё засранцы. Чанмин лишь усмехается на его ругательство. И припоминает специально для человека, насколько ему было «хорошо» тогда на пляже. Как его трясло от того мощного потока, что Юнхо просто вывалил на него без подготовки, а ведь Чанмин не губка, так быстро не распределит что куда. Юнхо на его сравнение только смеется, но он понимает. Тогда, Чанмин находился в его руках и дрожал, будто умирал от холода, и в глазах была дикая жажда не то сожрать человека, не то завалить. А ведь это было процентов пять всей мощи, а дракон потом с трудом на ногах стоял какое-то время. — Начнём постепенно, по пять процентов? Прямо сейчас? Чанмин улыбается на его рвение, отрицательно качая головой. — Мне нужно подумать, нельзя полагаться только на силу. Юнхо хочет остаться и помочь, но Чанмин не даёт, мягко подталкивая на выход. — Возвращайся домой, отдохни хорошенько, вечером начнём.*
Сначала Юнхо уверенно идет в торговый центр, он всё ещё должен кое-кому пижаму. Выбрать получается далеко не сразу, продавцы, пользуясь его задумчивостью и доверчивым видом, пытаются всунуть залежавшийся товар по заоблачным ценам. А в кое-какие магазины его и вовсе не пускают — он как-то подзабыл, что только что с полами возился, и выглядит как беженец. Однако пижама найдена, и он уже оплачивает покупку, когда знакомое ощущение взгляда, сверлящего затылок, возвращается. Похоже, китайский дракон страдает манией преследования. Мысленно он уже готов и собран к повторному путешествию в другие миры в компании не особо приятной, но внешне делает вид, что даже не подозревает. Спокойно проходит до выхода, доставая на ходу телефон, и отправляет смс Чанмину. — За мной следят. Так что если я опять пропаду, ты знаешь, чьих это рук дело, — это слегка смешно, Юнхо останавливается на пешеходном, разглядывая людей рядом и дальше по улице, но никого подозрительного нет. Дорога к дому похожа на испытание нервов, Юнхо чисто из принципа не оборачивается, даже когда слышит шаги слишком близко от себя. Но это просто проходит мимо спешащий мужчина, которому Юнхо преградил путь, и он смотрит назад. Оживленная улица больше не кажется опасной, а ощущение слежки исчезает. Оставшееся до возвращения Шима время, он проводит можно сказать плодотворно. Сначала говорит с ДжиХе, которая напоминает, что завтра у её супруга день рождения, и если Чон забыл, он тоже приглашен. И желательно бы прийти со своей драгоценной пассией, из-за которой он родных родителей забыл, Юнхо обещает подумать над этим, представляя размер скандала, если он решится представить им Шима, а в том, что это рано или поздно случится, он уверен. После, припоминая, что Чанмин будет слегка неадекватен, он идёт в душ и долго отмокает под едва ли не горячей водой. Он бы должен волноваться о той опасности, что ждёт их обоих, но перед глазами расширенные зрачки Чанмина, его горький поцелуй в губы, и всё внутри сладко стягивает предвкушением. Переодевшись в вещи попросторнее, чтобы быстрее можно было снять, Юнхо тщательно расправляет постель, выбрасывая на диван все подушки и лишнее одеяло. Сначала он собирался просто поужинать, но в итоге отложив вилку с наколотой на неё едой, пялится в экран телефона, смущенный до корней волос. Отлично, он учится по гей-порно, которое как-то смотрел ещё будучи подростком один раз, увиденное смущает и одновременно заводит, особенно если представить, что там вовсе не неизвестные ему актеры. — Мило, — говорит Чанмин на ухо, когда парни на экране падают на кровать. Юнхо вскакивает, резко роняя телефон экраном на стол с таким звуком, что становится понятно — дисплею конец. — Кажется, я просил тебя отдохнуть, — продолжает Мин так, будто всё в порядке вещей, — но если после нашего сеанса ты ещё будешь способен двигаться, так и быть. — Мне...я...просто… Чанмин снисходительно усмехается и идёт прямиком в спальню, где на кровати разложен кошмар всей его жизни. -Это точно в твоем вкусе? — с ужасом спрашивает бог, разглядывая это облачение столетней бабули, осторожно подцепив его пальцем. — Не нравится? — смущенно спрашивает Чон, ему показалось она милой. — Я сплю голый, — ставит точку бог, отбрасывая текстильное извращение в сторону. И даже обиженное лицо Юнхо не заставит его это надеть. Но шутки приходится отложить на позднее время. Юнхо забирается на кровать, устраиваясь сидя поудобнее, чтобы если Чанмин увлечется, было куда упасть. Сам Шим выглядит слишком спокойным, настолько слишком, что это немного пугает — он остается стоять в ногах. Юнхо прикидывает расстояние, так просто он не дотянется. — Всё как в прошлые разы, просто я возьму больше, ты почувствуешь возможно дискомфорт, — говорит он так словно они играют в доктора, — думаю пять процентов мало, я уже привык к твоим «вливаниям», но начнём с них. Оценим твоё состояние на такую потерю, завтра выходной отоспишься. Юнхо кивает, не в силах сдержать нервную улыбку. — Если начну себя странно вести, — продолжает он хмуро, — и я имею ввиду, накинусь на тебя, лучше прикажи мне свалить. Это опасно. Юнхо кивает и закрывает глаза. И вначале всё идёт гладко — мир так привычно уходит на второй план, но в этом он ощущает Чанмина так четко, будто они и правда привязаны друг к другу. Он чувствует ровное спокойное тепло, исходящее от его сияющей фигуры напротив и этот свет, он завораживает Юнхо. Околдовывает переливами цветных всполохов и Юнхо чувствует, что хочет быть ещё ближе, хочет сделать его сильнее, чтобы никто на свете не мог причинить ему боли.Собственное тело стирается, заполняя темную изнанку мира ярчайшим белым светом, что тут же, будто пёс сорвавшийся с цепи, стремительно летит вперед. Сливается со светом Чанмина, вплавляется и смешивается. Юнхо чувствует эйфорию, в центре груди растёт уже знакомое ощущение давления, и он отпускает его. Мир вокруг гудит на низких частотах, собственное тело дрожит ему в такт, а тьма исчезает, поглощенная ярчайшим сиянием. Юнхо кажется, что мир слишком тесный и маленький для него, а Чанмин в его руках будто младенец. Крошечный и самый важный, любимый всей душой. Юнхо тянется к нему, отдает всё накопленное тепло, и совершенно не понимает, почему тот вдруг начинает сопротивляться. Его словно отталкивает это свет, похожий на витражный рисунок с острыми гранями — такой красивый, родной. Юнхо знает каждый фотон его сияния, и стремится к нему, одним толчком ломая его сопротивление. Их слияние — это взрывы сверхновой, это гудение пульсаров, это бесконечная эйфория. Гул становится почти нестерпимым, Юнхо чувствует, как начинает кружиться пространство, хотя у него нет направлений или глубины - он и есть это пространство, однако кружение постепенно набирает обороты. Он слышит крик, такой знакомый голос, который что-то говорит, о чём-то просит. И снова кричит так, что рвутся связки и остается только страшный хрип. И этот крик словно пощечина, которая выбивает это туманное, вязкое удовольствие от единения из головы. Юнхо пытается вырваться из этого слепящего клубка, пытается понять, где границы его души, а где Чанмин, но не находит их. Вокруг лишь свет — он сам, и распахнуть глаза, он ещё помнит, что должен это сделать, очень трудно, будто они уже открыты, только свет мешает это понять. Гул перерастает в писк, режущий слух, и по телу словно пустили ток. Страх появляется так внезапно, поглощает всё его сознание, не давая сосредоточиться. Он в ужасе, он лишь свет, что безжалостно поглощает пространство темноты. Юнхо кричит — но крика нет, есть только немой ужас, и ощущение потери. Времени здесь нет тоже, но Юнхо кажется, что проходит вечность в несмолкающем крике без голоса, пока на него не накатывает слабость. Свет меркнет, становясь грязно-серым, будто кто-то поглощает его из мира, вытягивает из груди Юнхо с дрожью преодоления. В сером мареве проступает пятнами тьма, и Юнхо наконец может почувствовать свое тело — у него есть пальцы, скрюченные в судороге, есть нутро — словно вывороченное, есть губы, язык на котором остаётся соленый привкус крови, есть глаза, прикрытые тяжелыми веками. Он должен открыть глаза — единственная мысль в голове. Но веки не поддаются, давят на глаза будто под прессом, он мучительным усилием пытается шелохнуть хотя бы пальцем, и всё тело прошибают судороги. Мышцы выворачивает, отрывая от костей, разрывает сухожилия будто старую трухлявую веревку, скрюченные пальцы трещат в суставах и кровь теплом опаляет губы, стекает на сведенную судорогой шею. Юнхо не может даже дышать, легкие сжимаются в кровавый ком, что давит на позвоночник, будто пытаясь его сломать. Но единственное о чём он может думать, даже не то, когда же эта агония закончится, нет. «Чанмин» — кричит его измученный разум, но не находит ответа. Спасение приходит внезапно, но так долгожданно, подкрадывается в легком сером блике на внутренней стороне век. В проступающем тонкими нотками запахе — моря и влажного ила, в свежем бризе, что ласково гладит измученную, в потеках крови кожу, а потом приходят волны. Прохладные, солёные — они бы должны усилить мучения, если бы было куда, но Юнхо чувствует только, как каждая из них словно уносит порцию боли. Разжимаются пальцы, выпрямляясь на мокром песке, и он может чувствовать, боже он скучал по простой способности чувствовать хоть что-то кроме боли. Кончики пальцев ведут по песчинкам, и Юнхо едва заметно трясет от избытка ощущений. Вода ластится к лицу, свежие брызги и пена накрывают опухшие веки, и Юнхо наконец дышит. Глубоко и свободно — от счастья едва не срываются слёзы. Осторожно, ожидая, что в любой момент вернётся в персональный ад, он приоткрывает веки. Перед глазами расстилаются полотном сумерки — огромное небо затянуто плотными серыми облаками, что закручиваются в спираль над головой Юнхо, обещая дождь и молнии. Ветер, словно поняв, что человек проснулся, усиливается, принося горькие капли воды, что мелкой наждачкой проходятся по чувствительному лицу. Юнхо облизывает саднящие губы и горечь морской воды самая вкусная вещь на свете. Руки дрожат от усилия, с которым он пытается приподняться. Но каждая попытка заканчивается падением в песок с мелкими камушками, что так приятно царапает лицо, приходится отдыхать подолгу после каждой, сил было как у младенца. Удержаться получается только с третьего раза, всё лицо в песке, он забивается в рот, и с волос капает вода — Юнхо чувствует себя живым как никогда. Осторожно упираясь на ладони, он оглядывает своё пристанище, грозящими закрыться обратно глазами. Начавшийся дождь мешает как следует осмотреться, но Юнхо упрямо щурится и медленно вертит головой, боясь повторения пережитого. Небольшой, буквально для одного человека песчаный островок среди темного, бушующего преддверием шторма океана, сливающегося со всех сторон с мрачным серым горизонтом. И единственная суша, которую может найти слезящимися глазами ослабший человек, это далекие хребты гор, торчащие прямо из бурлящей воды, и опоясывающие островок кольцами, что то пропадают, то вновь появляются на разной высоте. Возможно это лишь рифы. Руки подводят, и Юнхо валится на бок, чувствуя подкравшуюся к горлу тошноту. Он здесь один. Чон заново проживает моменты агонии, пусть и всего лишь как воспоминания, они смешиваются в неясные образы, путаются с недавними моментами счастья, где Чанмин сидел рядом, и его голова так уютно лежала на его плече, а вот он ломает силой его сопротивление. Вторгается в его душу, выворачивая на изнанку, думая, что делает его сильнее. Чанмин его отталкивал, он умолял его остановиться. И это его крик звучал так жутко. — Чанмин, — тихо зовёт, но из горла вырывается лишь неясный полу всхлип, заглушенный усилившимся ливнем. Горы приходят в движение.