lost remembrance

      Обратный рейс был назначен на восемь часов вечера, что было не так уж плохо. День выдался богатым на события, и, оказавшись в тёплом салоне автобуса, Кастелланос, сев к окну, почувствовал, что его клонит в сон. Он попытался взбодриться и долго размышлял о том, как найти Рувика, но все версии казались глупыми.       Там, где он был, — его уже точно нет, в этом Себастьян был уверен, но, быть может, если он найдёт прошлое пристанище, то сможет отыскать и нынешнее? "Охота на кроликов" не может продолжаться вечно, Викториано рано или поздно выдаст себя. Вопрос лишь в том, кто первый его заметит. Знает ли "великий Мёбиус", где искать гениального психопата, или они блуждают в потёмках так же, как и сам детектив, лишь надеясь напасть на след? Если последнее предположение верно (а Себастьян искренне верил в такой расклад), то полицейская ищейка найдёт беглеца быстрее и лучше, чем любой молодой пёс "Мёбиуса".       Подумав, Себастьян отправил Оде короткое сообщение: «Был здесь», которое затем сразу удалил. Конечно, при желании сообщения можно восстановить из памяти телефона, но, если враги не знают про его новое средство связи, можно быть спокойным, по крайней мере, сейчас.       Ответа от Джозефа не последовало, и Кастелланос, решив, что его напарник чем-то занят, прислонился головой к стеклу, засыпая. Мимо полузакрытых глаз пролетали чёрные полосы деревьев и бесконечная дорога, освещённая сотнями фонарей, провожающих междугородние автобусы и легковые автомобили в далёкий ночной путь. Автобус шёл мягко, и мужчина быстро заснул, погружаясь в ставшее таким ненавистным царство снов. +++       Тусклый свет заката едва пробивался сквозь плотный слой тяжёлых фиолетово-чёрных облаков, закрывающих алое, покидающее небосвод, солнце. Его последние отблески слабо играли на отражающих поверхностях, поглощаемые холодом земли. В палатках, меж пустых прилавков, где когда-то торговцы размещали свой товар, гулял лёгкий ветерок, приносящий с озера прохладу. Себастьян сидел на ящике, внимательно осматривая арбалет: кажется, тетива немного ослабла. Было тихо. Все твари, что обитали здесь, — перебиты, а новых, он очень на это надеялся, пока что не предвиделось.       Брезентовый полог у входа слегка приподнялся. Кастелланос тревожно перевёл на него взгляд, но тут же успокоился, — в палатку зашёл его напарник. Кивнув Оде, испанец продолжил ремонт арбалета, подтягивая и фиксируя тетиву. Джозеф не стал ему мешать, сев на другой ящик, чуть дальше. — Никого? — поинтересовался Себастьян, не отрываясь от работы. — Чисто. Всех перебили. — Хорошо.       Ода внимательно смотрел в импровизированное окно — огромную дыру в брезенте, чтобы не пропустить новую волну тварей. Эти существа всегда появлялись неожиданно; кроме того, они прекрасно маскировались под мёртвые тела, лишённые любого проблеска жизни. Но если Джозеф и верил, что труп в паре метров от него — это действительно труп, то только в случае, если голова существа была прострелена или разможжена, а лучше бы и вовсе лежала где-то в стороне. — Чёртов «Маяк», — выдохнул Себастьян, крепко зафиксировав тетиву. — Кажется, нам ещё долго туда идти. Я не совсем понимаю, где мы сейчас, но, возможно, это какая-то ярмарка или рынок. Такие были раньше. — Не важно, где мы сейчас, — устало заметил Кастелланос, потерев лицо рукой.       Джозеф промолчал, думая о чём-то своём. Он ещё пару минут посидел с напарником, после чего вышел из палатки, проверяя окрестности. Ода не стал отходить далеко, чтобы не попасть в беду, а здесь это было возможно на каждом шагу.       Кастелланос тоже встал с ящика, разминаясь. Они оба уже смертельно устали продвигаться в неизвестном направлении, меняя миры, места, теряя друг друга. Сквозь тёмное небо пробивался свет маяка, проникающий своими яркими лучами в саму суть каждого предмета, давя. Этот свет был единственным ориентиром для них, последним пристанищем, где уготована судьба ещё более страшная, чем то, что с ними происходит сейчас. Кажется, мотыльки летят в огонь по той же причине: им больше некуда стремиться во тьме, отовсюду веет холодом, и только свет, сжигающий и умерщвляющий, может их спасти.       Себастьян окликнул Оду, что, прищурившись, всматривался в тёмную даль, пытаясь уловить малейшее движение, но всё было спокойно. Убедившись, что им ничего не угрожает, Джозеф вернулся к напарнику. — Нам надо как-то перебраться на ту сторону или постараться вернуться в город, — наконец произнёс японец канадского происхождения, поправив очки. — Думаешь, через озеро — безопасно? — Здесь везде одинаково, — мотнул головой Ода, вздохнув. — Хорошо.       Кастелланос, сняв фонарь с пояса, поставил его в выемку скалистой породы и начал осторожно спускаться. Джозеф светил ему сверху, одновременно вслушиваясь в ночную тишину. Тишина давила, напрягала, таила в себе скрытую угрозу. Спустившись, Себастьян с помощью верёвки, одолженной в одной из торговых палаток, получил свой фонарь обратно; теперь уже он освещал путь Оде, который тоже начал осторожно спускаться.       Внизу они внимательно осмотрелись, после чего направились вдоль берега: где-то метрах в пятистах левее Джозеф заметил лодку. — Чёрт знает что, — разочарованно произнёс Кастелланос, оглядев днище найденной лодки, та была разбита сильным ударом о камни; должно быть, её занесло сюда ветром. – Знал бы, что впутаюсь во всё это, чёрта с два меня бы затащили в полицию. — Пойдём, нужно найти другую, — безэмоционально отозвался напарник.       Себастьян поднялся с корточек, следуя за спокойным Джозефом. Кажется, Ода никогда ничему не удивлялся, всегда выглядел таким собранным и спокойным. Разве только однажды... — Помнишь наше первое дело? — неожиданно произнёс Кастелланос, шагая рядом с другом. — Ещё бы, — спокойно ответил японец. — Ты тогда так волновался. Сам за три дня вычислил наркопритон и, наплевав на меня, ринулся проверить свои теории. Глупо было. Ода молчал, но по его взгляду было видно, что эти воспоминания для него не самые приятные. — Ты был таким несносным и молодым, неопытным. Я и правда думал… боялся, что не успею. Но ты — крепкий орешек.       Джозеф продолжал молчать, явно не желая разговаривать на эту тему. Впрочем, воспоминания были не слишком весёлые для них обоих. Они оба совершили ошибку, и только чудом ни один не заплатил за неё слишком дорого — всего пара деньков в больнице.       Вспоминая прошлое, Кастелланос не забывал про настоящее, ища взглядом пригодную лодку. Продвинувшись значительно левее, чем планировали, мужчины нашли целую, хотя и весьма обшарпанную, лодку с одним веслом. — Будем грести по очереди, — произнёс Ода, вытаскивая лодку на воду. — Окей.       Себастьян запрыгнул в лодку, после чего Джозеф отвёл её на глубину, оказавшись в воде по пояс. Убедившись, что лодка не просядет на дно, если он тоже залезет внутрь, Ода, схватившись за руку напарника, присоединился к другу. Кастелланос крепко сжал весло и начал грести, стараясь держать курс прямо. Когда-то давно, ещё мальчишкой, он плавал с отцом на байдарках. Это было всего один раз, но мышцы рук хорошо запомнили свою работу. Что ж, хоть чему-то отец сумел его научить.       Мужчины молчали, ощущая прохладу ночи. Джозеф ёжился, его брюки полностью намокли, а прибрежный ветер оказался довольно свежим. И всё же Ода старался всеми силами не показывать, что замерз. В немой тишине они добрались до середины озера, откуда то и дело слышался тихий, но неприятный, шум. Вода надёжно поглощала все звуки, но редкий всплеск волны в другой стороне от весла напрягал. Под водой явно кто-то был, и, зная местных обитателей, вряд ли это были рыбы. — Давай я буду грести, ты лучше убиваешь этих тварей, — тихо произнёс Ода, напряжённо вглядываясь в гладкую поверхность воды. — Нет. Ты точнее стреляешь. Кроме того, здесь течение, и оно довольно сильное. — Ладно.       Джозеф подобрался ближе к Себастьяну, готовясь защищать их обоих. Спереди подозрительно блеснула вода, и на пару секунд показался слишком длинный для рыбы плавник. Плавник скрылся, а через мгновение из воды вынырнуло существо, похожее на русалку-мутанта, изуродованную гарпунами и покрытую скользким илом.       Ода быстро выстрелил существу в голову, но пуля не убила тварь, а только разозлила сильнее. Кастелланос замер, почувствовав, как что-то скользкое и длинное сжало его ногу и потащило вниз. Едва не выронив весло, он ударил им по хвосту или руке твари, освободившись. Мгновенно отодвинувшись от края лодки, он выхватил револьвер, но не успел даже прицелиться — несколько рук, покрытых гнилью и тиной, вынырнули из-под воды и вцепились в Оду, таща его через левый край лодки.       Кастелланос выстрелил по нескольким рукам, но тварь, что тянула его друга на дно, была проворнее. Пару выстрелов — и Джозеф Ода скрылся под слоем чёрной воды. +++       Себастьян распахнул глаза, тяжело дыша. Это просто очередной кошмар, только кошмар… Ничего этого не было, Джозеф жив… Жив!       Перепуганный, бледный, с дрожащими руками, Кастелланос схватил телефон, надеясь увидеть подтверждение, что его друг и напарник действительно жив, но экран так и не высветился при отправлении sms. Чувствуя, как к горлу подкатывает непонятная паника, мужчина быстро, ошибаясь в словах, набрал короткий текст: «С тобой всё в порядке?», отправив его на заученный номер. Ответа не было. В панике мужчина стал оглядываться по сторонам, пытаясь понять, где он находится. Убедившись, что находится в автобусе и что до родного города уже рукой подать, Себастьян почувствовал, как паника утихает, но волнение, вызванное столь долгим молчанием Джозефа, лишь усиливалось.       Еле высидев до конца поездки, Себастьян быстро покинул автобус, чувствуя, как его слегка потряхивает от напряжения. Ода так и не ответил, и это пугало мужчину. Он только нашёл этого человека, и, чёрт возьми, он не мог снова его потерять.       Покинув территорию вокзала, мужчина, чувствуя дикую, ни с чем не сравнимую необходимость выпить, отправился в магазин, купив две бутылки дешёвого пива. Открыв одну об острый выступ стены, Кастелланос присел на холодный бетонный бордюр, отгораживающий высокую клумбу от тротуара, и сделал глубокий жадный глоток. Паршивый вкус дешевого пива был почти привычен, мужчина не замечал его, он пил, не морщась, глотая желтоватую жидкость как спасение.       Себастьян не знал сколько сидел на холодном бетоне и хлебал алкогольную дрянь, но, почувствовав на плече чужую руку, словно очнулся. Над ним стоял молоденький полицейский, видимо, недавно окончивший стажировку и смотрящий теперь на всех так гордо, словно из неоперившегося птенца уже превратился в бравого детектива, грозу преступного мира. — Здесь запрещено распивать спиртные напитки, мистер, — с вызовом произнёс полицейский в форме участкового. На его лицо была сильно надвинута чёрная фуражка, из-под которой виднелись карие холодные глаза.       Усмехнувшись, с горькой улыбкой, Кастелланос кивнул, поднимаясь. Оценив взглядом обстановку, он спрятал непочатую бутылку под плащ, а опустевшую выкинул в урну, уходя в сторону дома. Он так часто напивался за последнее время, что научился хорошо это скрывать: его походка ни разу не выдала состояние испанца, должно же быть в его затяжном алкоголизме хоть что-то хорошее. Молодой полицейский с серьёзным видом проследил за удаляющейся фигурой, найдя себе ещё один повод для гордости. Всё же форма творит чудеса.       Вернувшись домой, Кастелланос скинул плащ и обувь и поплёлся на кухню, желая допить своё пиво. Ода так и не ответил, что теперь стало раздражать мужчину. Решив, что верный друг вряд ли столько времени был занят, Себастьян, уже изрядно выпивший, начал злиться. Какого чёрта Ода ему не отвечает? Считает, что бывший товарищ не достоин его бесценного внимания?       Разозлившись, мужчина удалил свои сообщения, после чего швырнул телефон куда-то в сторону, не заботясь о стекле. Злоба начинала распирать его всё сильнее и сильнее. Чёрт подери, он так беспокоится за этого японца, а тот игнорирует его почти двенадцать часов! Какого чёрта! Если бы только Джозеф сейчас был здесь, с каким наслаждением Кастелланос ударил бы его кулаком по лицу.       Чувствуя раздражение, мужчина делал всё большие глотки, пока опустевшая бутылка не была в ярости запущена в стену и разбита об неё. Голова затуманилась, и через туман пробивалось лишь жгучее желание хорошенько выпустить пар. Не совсем понимая, что делает, Кастелланос вышел на улицу: ему хотелось купить ещё одну бутылку пива. Взял ли он деньги, мужчина не помнил, да и вряд ли в этот момент понимал, что они ему нужны.       Проходя через двор, он столкнулся с какими-то парнями — ещё малолетки, по его меркам, девятнадцатилетние петухи, решившие подразнить бывшего копа. Что ж, сегодня эти дети от него получат, хоть кто-то в этом чёртовом мире получит за его унижения! Хоть одна душа будет наказана, хоть кто-то заплатит по счетам. +++       Проснулся Кастелланос в отделении полиции, слишком знакомом ему по работе. Голова болела, но не столько от выпитого, сколько от синяка где-то с правой стороны черепа; кажется, вчера его хорошо огрели.       Внимательно осмотревшись, насколько позволяло его состояние, испанец сделал для себя несколько несложных выводов: во-первых, он находился во временном изоляторе по ту сторону решётки, которая раньше была для него непривычной; во-вторых, в камере он был один, но по соседству шумела группа молодых людей, чьи голоса показались ему знакомыми; в-третьих, за регистрационным столом в конце коридора сидел его старый приятель, который, порой оглядывая свой зверинец, старался не смотреть на Себастьяна. Однако, заметив, что бывший коллега очнулся, Джеймс неспешно направился к его клетке, неприятно постукивая туфлями. — Брезгуешь знакомством? — поморщившись, спросил Себастьян, когда высокий худой мужчина остановился напротив него. — Нет. Жалею, что в тебе умер отличный коп.       Кастелланос внимательно посмотрел в тёмные глаза Джеймса, но ничего не сказал. Он видел жалость, смешанную с отвращением, на лице человека, которого раньше мог считать, если не другом, то уж точно неплохим знакомым, а теперь… Что ж, разве Себастьян не сам заслужил такое отношения? Чёртов алкоголь, он должен бросить, должен… — Что вчера было? — Не помнишь? — насмешливо поинтересовался охранник, — Спроси у тех ребят по соседству, они тебе много расскажут. — И на сколько вы меня закрыли? — Себастьян не горел желанием разговаривать с вчерашними молодчиками. — На пару суток, до решения суда. — Что?! — воскликнул Кастелланос, зашипев от собственного крика. — Какого ***** суда? — Я сделаю вид, что не слышал этого, — серьёзным тоном произнёс коллега. — Ты уже не первый год пьёшь, но раньше хоть не имел опыта знакомства с вытрезвителем. Послушай, Себ, так нельзя. Ты уже всего себя пропил. Влез в эту дурацкую драку с молокососами. Тебя ещё давно хотели отправить в диспансер, но… Мы верили, что ты можешь держать себя в руках, ходишь к психологу. — Я и так могу держать себя в руках, — зло выплюнул Кастелланос. — Оно и видно. Посмотри на себя. Ты спился, Себ. — А что мне оставалось, чёрт подери? Меня списали, как сумасшедшего! Всё этот дьявольский «Маяк»! Конечно, мне вкололи какую-то *****, и я остался виноват в этом! Медики даже состава наркоты не поняли, конечно же, я бредил тогда. Но все отвернулись от меня, посчитали психом, меня выгнали с работы. Что мне после всей этой ***** оставалось делать?       Джеймс молчал, нахмурив брови и закусив губу. Он не хотел спорить с некогда хорошим детективом, не хотел ввязываться в эти разборки, поэтому просто развернулся и направился к выходу, — ему нужно было выпить кофе.       Кастелланос закрыл лицо ладонями. Какой позор — угодить за решётку, пусть даже на пару часов; какой позор — для него, человека, что всегда стоял по другую сторону закона, держа его свод на своих плечах.       Мужчина попытался вспомнить о причине, по которой оказался в столь плачевном положении, и с ужасом осознал, что всё случилось из-за того, что Ода так и не написал ему ответ. Сейчас, сидя в камере временного содержания, он понимал, как глупа была его злость, — Джозеф никогда бы не стал не отвечать только потому, что ему так захотелось, он не такой человек. Неожиданно в голове мелькнула мысль, что Ода мог ответить ему позже, а ведь телефон остался дома. Чёрт, да он же швырнул телефон об стену… А если он теперь сломан, и Джозеф не сможет с ним связаться, что он подумает, чёрт возьми?       Себастьян вспомнил о том, что он имеет право на звонок, но… В полицейском участке, конечно, идёт прослушка, и они сразу засекут Оду, постараются его достать и поставят под удар. Если бы не уверенность в том, что руководство подкуплено, Кастелланос бы наплевал на все мыслимые и немыслимые правила, связавшись с напарником. Но нельзя. У Оды будут проблемы.       Через полчаса Джеймс вернулся, но он вновь не смотрел на Себастьяна. Было очевидно, что ему неприятно видеть своего коллегу в таком виде и месте, и всё же, минут через двадцать, он подошёл к Себастьяну, стуча своими начищенными туфлями. — Похоже, ты тут надолго.       Кастелланос поднял на него измученный взгляд, понимая, что смысла кричать, материться и угрожать просто нет. Поняв, какую совершил ошибку, он решил во чтобы то ни стало докопаться до истины. — Почему они хотят засадить меня в диспансер? Это ведь в первый раз. Джеймс покачал головой, но, постояв немного над Кастелланосом, ответил. — Ты давно пьёшь и уже не контролируешь это. Первый раз... Это не первый раз, Себ. Тебя видели пьяным в разных местах, и многие говорят, что лишь по чистой случайности, ты не попал сюда раньше. Тебя ведь не было в городе целую неделю. — Что?       Себастьян со смесью страха и удивления взглянул на мужчину, стоявшего по ту сторону решетки. Неделю… Откуда они знали? Неужели? Значит, его узнали в Канаде, действительно узнали, и теперь по его милости Джозеф вновь находится в опасности. В голове промелькнуло страшное предположение: а что если они уже добрались до Оды? Если это молчание было связано не с занятостью, а с реальной опасностью, в какой оказался его друг? — Разве ты не помнишь? — видимо, истолковав поведение коллеги иначе, продолжил Джеймс. — Чёрт, Кастелланос, как тебя угораздило до такого допиться? Ты шаболдался по всему городу как последняя пьянь, а после свалил куда-то на неопределённый срок. Кто-то из наших сказал, что тебя видели в десятках километров от Кримсона. Кто-то говорил о Канаде, но это, конечно, слишком даже для тебя.       Себастьян замер. Сбывались его худшие опасения: "Мёбиус"… Это они. Агенты "Мёбиуса", должно быть, кинулись за ним по следу в Онтарио, но скорее всего не были полностью уверены в чём-либо. Они вновь его потеряли и тогда убили владелицу съемных комнат. А после… Конечно, разве это не очевидно? Агенты отправились к Оде, понимая, что первым делом Кастелланос бы пошёл к бывшему напарнику.       Мужчина яростно ударил кулаком по полу, крепко, до боли, сжав зубы. Если эти твари тронут хоть волосок на голове Джозефа… Если только хоть один из них сделает что-то, он найдёт, найдёт и уничтожит их собственными руками, разотрёт в пыль, сотрёт с лица земли. Он слишком долго оплакивал своего друга, чтобы теперь позволить кому бы то ни было причинить ему вред. — Джеймс, — неожиданно сипло проговорил мужчина, сжав кулаки, — я не могу попасть в диспансер, не могу, понимаешь? Чёрт, я всё сделаю, всё, но я не могу попасть туда сейчас. Товарищ «по цеху» как-то странно посмотрел на него, после чего, выпрямившись и отвернувшись, сказал: — Я не хочу говорить с тобой об этом сейчас, Себастьян. Ты слишком… Ты не понимаешь. Не понимаешь, что творишь. Сейчас? Сейчас тебе туда и надо, давно надо! Посмотри на себя. Тебя вылечат, ты будешь полноценным нормальным человеком. Да, чёрт возьми, ты просто человеком станешь, а не жалким подобием прежнего себя.       Чувствуя, что сказал слишком много, мужчина резко развернулся и быстрыми шагами проследовал назад, не желая слушать оправдательные речи такого человека, как Кастелланос. Ему самому было больно… Ведь они работали вместе, бывали на заданиях, и Себастьян… Он мог стать их шефом, если бы проработал ещё пару лет.       Испанец выматерился сразу на нескольких языках, даже припомнив одно японское ругательство от Оды, значения которого он не знал, но посчитал, что звучит это слово очень подходяще для подобного случая. Перебрав всех своих коллег, он извлёк из памяти ещё пару матерных слов на итальянском и немецком.       До самого обеда никто не объявлялся, в камерах было непривычно тихо. Обычно в ИВС довольно шумно, особенно, когда какой-нибудь «особо» удачливый доходяга отходил от последствий алкогольного опьянения, понимая, что находится отнюдь не в ласковых объятиях своей квартиры и даже не на улице, где-нибудь на скамейке в парке или у вокзала. Но сегодня было непривычно тихо.       Обед подали строго по расписанию в регламентированных порциях. Еда была не то, чтобы неприятной, скорее безвкусной, но хоть не помои; впрочем, возможно, что, находясь в столь плачевном положении, Кастелланос мог бы принять за помои и деликатесы. Медленно накатывало бессильное безразличие.       Мужчина лёг на кушетку, смотря невидящим взглядом в белый потолок, слыша негромкую ругать и шипение в соседних камерах, и лениво думал, засыпая. Он уже давно был знаком с этим состоянием бессильной лени, ненужной усталости, когда единственным желанием, целью всей никчёмной жизни, казалось желание заснуть однажды и навсегда. Невесёлые мысли двигались в голове медленно и до отвратительного лениво. «Что теперь делать?» — безынтересно прозвучал важный вопрос, на который мужчина уже не знал ответа; глаза закрывались, а к желанию спать прибавилось желание выпить. +++       Джозеф в сотый раз набирал выученный за короткое время номер, прихватывая передними резцами нижнюю, уже припухшую от укусов, губу. Гудки не шли, а механический голос автоответчика равнодушно повторял одну и ту же фразу, тошнотворно-безысходную, обрывающуюся мерзким звуком, который было сложно охарактеризовать иначе, кроме как звук отчаянного раздражения. — Аппарат абонента выключен или… — Да знаю я, чёрт тебя дери, — не выдержал очередного повтора Ода, обрывая мерзкий голос робота. – Ксо*.       Джозеф в тысячный раз проклял и себя, и Кастелланоса за убитые за последние пять часов в невосполнимом количестве нервные клетки. Если бы он только знал, что решение отложить разговор с напарником превратится в многочасовое волнительное ожидание ответа на той стороне границы, он бы послал всех к чёрту и связался с этим кретином испанского происхождения.       Ода положил телефон на видное место на столе и налил себе ещё одну чашку крепкого кофе, сжимая её белую фарфоровую ручку с такой силой, что костяшки пальцев начали белеть, а собственные ногти, довольно аккуратно подстриженные, чтобы не портить перчатки, болезненно впивались в ладонь.       Вместо того, чтобы мирно спать в своей кровати, насколько это теперь возможно с учётом недавно устроенного погрома в его квартире, детектив отчаянно терроризировал телефон, пытаясь во что бы то ни стало дозвониться до Себастьяна. Горло сдавило ужасное предчувствие. И если сначала он ещё мог убеждать себя в том, что Кастелланос просто пьянствует где-то у себя в доме, то с каждым коротким гудком надежда перерастала в страх. — Лишь бы только это придурок просто напился, лишь бы просто напился, — сбивчиво молил про себя канадец, болезненно растирая виски, что от пережитого волнения и усталости на работе стали нестерпимо болеть. — Чёрт подери, Кастелланос, если до завтрашнего вечера ты мне не ответишь, я сам лично придушу тебя, когда увижу.       Обессилевший от страха за коллегу, головной боли и усталости, Ода поплёлся в свою комнату. Он запер дверь на ключ и внимательно проверил окна, положив на прикроватную тумбу для уверенности шестизарядный револьвер, полученный им в первый год работы в канадской полиции после пережитой катастрофы. Кое-как устроившись в холодной постели, мужчина закутался в одеяло и почти сразу уснул, видя тревожные, тяжёлые, обрывочные сны, наполненные чем-то отвратительно-алым.