lost remembrance

      Свет: физическое явление, представленное через световые волны; источник жизни на земле, энергия частиц; инструмент пыток. Мало кому может прийти мысль, что свет сводит с ума ничуть не хуже непроглядной темноты. Глаза быстро привыкают к темноте, но свет не позволяет привыкнуть к себе в достаточной мере. Стоит лишь на секунду прикрыть глаза, и свет, казавшийся уже безобидным, вновь жжет их своей непостижимой белизной.       Кастелланос уже ненавидел свет. Это маленькое солнце, что денно и нощно сияло с потолка, сводило с ума. Его комната больше походила на камеру для сумасшедших — негаснущий свет, мягкая мебель, голые стены, отдельный санузел в закутке, больше похожем на шкаф, и свет, свет, свет. Мужчина помнил из курса физики, что цвет солнца — белый, жгущий, яркий; белый цвет, рожденный энергией вечно горящей звезды, такой же, как эта чертова лампа, но солнце — живое, теплое, а лампа — нет. Он чувствовал — ещё немного, и совершенно точно сойдёт с ума.       В камере было тихо, слишком тихо даже для больницы в ночные часы, а ещё пусто — ничего кроме кровати, всё замкнуто и изолированно. Здесь не было окон, из которых можно было бы сбежать или увидеть мир, впустить вечерний воздух и, может быть, темноту; здесь не было часов и календарей — лишь мерный звук шагов за дверью; здесь не было ничего, что позволило бы отвлечься хоть на миг, а ещё не было выключателя, который бы уничтожил этот невыносимый свет! Его выключали только на пару часов, ночью, чтобы так же издевательски включить утром, а порой не выключали вообще. Его крики и ругать стихали за плотным слоем звукоизоляции, а еду приносили, не заходя в камеру, используя специальное отверстие в двери.       Его держали в этом месте почти неделю. Держали, как какого-то бешеного пса, готового кинуться и сожрать любого, кто попытается зайти. Впрочем, в первое Кастелланос и сам начинал потихоньку верить. Его заперли, объявив, что в этой комнате он должен пережить ломку, справиться с неукротимой агрессией, что возникнет при резком прекращении приема алкоголя, но единственное, что вызывало его агрессию, — белый свет, поглощаемый тишиной.       Сильной ломки с ним до сих пор не случалось. Он помнил, что действительно чувствовал вспышки ярости, но крайне редко. Будучи взаперти, мужчина испытывал ярость не от нехватки алкоголя, а от мысли, что его держат здесь, как тигра в зоопарке. Пить хотелось, но не так, как бывало. Злость на самого себя помогала контролировать желания, держать себя в руках.       Себастьян часами расхаживал вперед-назад по камере, измерив ее шагами вдоль и поперек: десять шагов в длину, пятнадцать в ширину, восемнадцать шагов по диагонали, пятьдесят по периметру. Чёртово место! Как же оно бесит!       От отчаянья экс-полицейский начал разговаривать сам с собой, благо что мысленно. Думать о серьёзных вещах оказалось непривычно больно. Мысли сбивчиво скользили в голове, вызывая своим неясным наслоением мигрень, но испанец лишь жестоко мотал головой, злясь на самого себя. Пока он здесь, он не имеет права выть, лежа на кровати, упершись бессмысленным взглядом в потолок. Хватит! Належался уже за три года.       Зная, что строить теории о «Мёбиус», не имея фактов и правдоподобных версий, глупо и даже опасно, детектив решил, что ему стоит вспомнить те азы, которые он учил ещё в полицейской академии.       Попытка вспомнить и систематизировать собственные знания увенчалась провалом — он помнил лишь отдельные методики и положения, рваными обрывками текста проносящиеся в голове. Ужасно, просто ужасно, во что три года пьянства превратили одного из лучших детективов; то-то Джозеф в последний год их работы старался все сложные следственные действия проводить самостоятельно. Он видел, во что превращался Себастьян.       "Видел и не остановил!" — промелькнула яростная мысль, быстро приглушенная внутренним голосом. Да, Ода пытался его остановить, он понимал, теперь понимает, но что мог его друг, человек с таким складом ума и жизненным опытом, сказать Кастелланосу, бредившему только двум идеями — отомстить и забыться.       Вновь вспыхнувшая злость на себя противно стиснула горло, но Себастьян, кажется, начал привыкать к иррациональным попыткам самоуничтожения. Взяв себя в руки, мужчина попытался сконцентрироваться на чём-то одном. В голове всплыл образ Оды, нового Оды, получившего свои очки в качестве материального доказательства совершено безумного прошлого, частично утерянного и размытого, как след на размоченной ливнем земле. Тогда Джозеф допрашивал его, наверное, впервые в жизни не опасаясь навредить. Что ж, значит допрос.       В голове всплыли обрывки служебных инструкций и почти полностью стертые из памяти идеальные следы — строки из учебной литературы. Наверное, будь бы он студентом на экзамене их противного толстого профессора, отставного инспектора полиции мистера Грейвса*, то заранее бы пошел рыть самому себе могилу, ибо этот зачет он бы не получил никогда.       Себастьян помнил, что допрос потерпевших, подозреваемых и свидетелей сильно различается между собой. Помнил, в каком порядке, в зависимости от следственной ситуации, предъявлять доказательства и улики, но что-то от него все равно ускользало. Он помнил, что в конфликтной ситуации лучше использовать допущение легенды, попытавшись усыпить бдительность допрашиваемого, намеренно не цепляясь за мелкие несостыковки, производя вид недостаточно внимательный. Помнил, что в ситуации, когда допрашиваемое лицо перестает держаться крайне напряженно, нужно немного выждать и тут же уличить его во лжи. Но что делать, если попался рецидивист, а главное, какие лучше использовать уловки при его допросе, — Кастелланос совершенно не помнил. Его мысли медленно пробуждались после длительного пребывания в алкогольной коме и сбивчиво моделировали ситуацию, заводя самого Себастьяна в тупик, но мужчина лишь хмурился, твердо решив, что вспомнит, ведь бывших копов не бывает. +++       Джозеф, протерев глаза, усталым, злым взглядом уставился в монитор. За последнюю неделю работы заметно прибавилось, благодаря неожиданно нагрянувшей проверке сверху. Высшее руководство выказало неудовольствие криминальной обстановкой в городе, сославшись на свои источники и указав, что именно пятый отдел полиции справляется хуже всего. Особенно неприятно было то, что участок полиции на главной улице города, коим они имели честь являться, работал очень хорошо, чего нельзя было сказать об участке на окраине, где место инспектора занимал человек, которого многие считали личностью крайне сомнительной. Но, как говорится, приказы не обсуждаются, а Джозеф как потомственный японец и вовсе не имел такой привычки.       За последние две недели на его имя поступили десятки документов, и все требовали тщательного изучения и анализа. От количества подписей, штампов и печатей рябило в глазах, а тысячи букв смазывались перед усталыми от долгой работы глазами, переставая идентифицироваться как буквы латинского алфавита. Затевать сейчас что-либо было чистейшим безумием, но если не сейчас, когда руководство полностью уверено в его занятости, то когда?       Ода снова сутками находился в своём кабинете, деля с вернувшимся напарником одну кушетку на двоих по очереди. Подобные авралы как никогда сближали коллег, прежде не отличавшихся особой дружелюбностью и отзывчивостью. Понимание, что все находятся в одной лодке, связаны по рукам одним делом, как никогда способствовало духу взаимопомощи и сотрудничества.       Встав со стула, мужчина выпрямился, похрустев костями. Шея, спина и руки болели, периодически немея. Нет, всё же такой темп работы сведёт в могилу любого. Оглядевшись, Ода заметил, что напарник беспокойно спит, положив голову на стол, сгорбившись. Потянувшись, мужчина взял кошелёк и вышел из отдела. Ему нужен свежий воздух и кофе, двойной крепкий эспрессо, иначе через полчаса он тоже будет спать на столе, обессилив от долгого и неоценимого труда.       Выйдя на улицу, Ода как-то заторможено отметил, что уже вечер и через пару часов заканчивается смена. Быть может, стоит сегодня поехать домой? Основной завал работы уже прошел, и он добивал ежедневную рутину, к слову, не самую спешную. Внутренний педант тотчас вступил в жаркую дискуссию с усталым за неделю мужчиной.       Джозеф знал, что не должен поддаваться соблазну и что такой сумасшедший график для него — манна небесная, ведь он не может думать ни о чём, кроме работы, но чёрт возьми, как ему хочется вот так просто взять и послать начальника куда подальше, засунув свою японскую гордость и дотошность к прародителям. Но японец — это не нация, а склад ума и характера, особенность ценностей и воспитания, а потому он не должен бросать работу неоконченной. Дедушка всегда учил его уважать труд, учил его, глупого мальчишку, обладающего диким смешением европейской и азиатской крови, быть японцем, и Джозеф учился быть тем, о ком почти ничего не знал, кроме того, что говорил дедушка.       Ода поморщился. Нет, он должен закончить. Теперь, когда дедушкины очки наконец вернулись к нему, он не должен делать ничего, чем бы был недоволен Оджии-сан. Вдохнув крепкий ароматный ночной воздух, пьяный от нарастающего тепла и приближающегося лета, мужчина направился в кафе, попросив кофе на вынос. Взяв свой заказ, полицейский присел на лавочку, думая, что его небольшое самовольное отлучение вряд ли можно растолковать как отлынивание от работы и нарушение должностных инструкций. Что поделать, работа в полиции — не сахар, как и почти везде, впрочем. Ныне мир стал совсем сумасшедшим, и уже не знаешь, где лучше.       Детектив на секунду захотел закрыть глаза и посидеть на скамейке с кофе, вдыхая успокоительный вечерний воздух, но побоялся заснуть. Что ж, после такого аврала, многие пойдут в отпуск, может и ему на неделю сходить? Нет, скверно выйдет, лучше подождать месяц-другой: нехорошо, когда половина отдела с ног валится, должен же кто-то оставаться в более-менее вменяемом состоянии.       Допив кофе и твёрдо сказав самому себе: «Я сделаю работу, а после позабочусь об остальном», Ода вернулся в свой кабинет. Напарник всё также спал, и будить его было жаль. Джозефу почти сорок лет, а этот — мальчишка, всего-то двадцать шесть, пусть спит, пока может.       Вернувшись за свой стол, мужчина заметил странный отчёт, явно относящийся не к его компетенции. Взглянув на печать, японец хотел было отнести бумагу Кларе, чтобы она перенаправила отчёт по назначению, но пробежавшись по первым строкам, передумал. Внимательно посмотрев на напарника, что всё так же мирно спал, Ода цепко прошёлся взглядом по листку, быстро читая.       Отчёт представлял собой протокол участкового полицейского, зафиксировавшего ряд нарушений правил дорожного движения водителя-мотоциклиста, в чьих действиях угадывалось хулиганство. Но внимание Оды привлекла фамилия нарушителя — Александра Блэквуд.       Джозеф почувствовал, как всё внутри похолодело. Это не могло быть совпадение. Пробежав по данным нарушительницы, Ода ещё раз убедился, что водитель-мотоциклист действительно тот человек, которого он искал, но что это? Провокация? Как отчёт, который совершенно точно не мог попасть к нему, оказался среди документов? Кто-то в канцелярии подбросил, но кто и зачем? Кому выгодно вывести его на эту женщину и самое главное — для каких целей? От предположений закружилась голова.       Закусив губу, Ода внимательно вчитался в контактные данные, мысленно повторяя их как мантру, после чего, неуверенный, что за ним не наблюдают (камеры нигде не было, но ощущение надзора не покидало ни на секунду, впрочем, возможно, это было связано с начинающейся паранойей), Джозеф направился в канцелярию, решив показательно возмутиться тому, что этот документ никак не может быть отнесен к его компетенции. Мужчина понимал, что-либо кто-то пытается ему помочь, что на фоне всей той неразберихи, в которой он оказался, выглядело чем-то фантастическим, либо это была проверка, возможно даже не просто проверка, а провокация, а потому следовало вести себя спокойно и неприметно.       Скандал Ода закатывать, конечно, не стал (да и не любил он вообще как-либо привлекать внимание к своей персоне, все же менталитет — это что-то впитываемое с молоком матери), лишь отдал бумагу в канцелярию, предположив, что в ведомостях что-то напутали и в особый отдел попал материал, которым занимаются участковые, после чего попросил внимательнее относиться к документам и высказал мысль о том, что если путаница по какой-то неясной причине произошла в ведомостях, то канцелярии стоит проверить все свои бумаги и сразу вернуть чужие, своей работы хватает.       Клара, одна из сотрудниц канцелярии, которая и принесла ему эти бумаги, была женщиной строгой, язвительной и вообще относилась к той породе женщин, застрявших между «Мать Тереза» и «ярая феминистка». Это был тот тип женщин, что всегда носили строгую, вычурную одежду, словно всю жизнь ходили в школьной форме, но при этом, всегда старались подчеркнуть свою женскую красоту и без зазрения совести пользовались ей, но при этом никогда не переходили определенную черту, после которой их поведение могло быть расценено как слишком вольное. Клара всегда носила рубашки и офисные платья-сарафаны, чулки, остроносые туфли, волосы держала собранными заколкой на затылке, так, чтобы они поднимались павлиньим хвостом, но при этом не были растрёпаны.       Выслушав претензии Оды, она холодно кивнула и окинула мужчину неприятным колким взглядом, не желая, однако, вступать в спор. Джозеф вообще не вызывал у неё негативных чувств, хоть и раздражал своей педантичностью и непрошибаемостью. Пожалуй, он даже нравился ей, нет, конечно, ни о какой любви не могло быть и речи, только не с такой как она, Клара, женщиной. Секс, свидания, но не любовь, этого она бы не потерпела по отношению к любому мужчине. Никакой любви, мужчина этого не достоин, если она, конечно существует — вот оно, негласное правило Клары Райт, десять лет работающий в полицейской канцелярии.       Забрав отчёт, Клара пробежалась по нему взглядом, мысленно хмыкнув. Вряд ли бы она незаметно для самой себя пронесла его в кабинет Оды, только не она. Дурочка Мэгги ещё могла перепутать бумажки, взять что-то не то или просто попытаться привлечь таким образом внимание недурного мужчины, но только не она. Интересно, кто же тогда? Этот шалопай Стивен — напарник Оды, вполне возможно, залип на сексуальную женщину (а женщина на фотографии, не пожелавшая отойти от своего железного коня даже для того чтобы сфотографировать место ДТП, была именно такой) и быстро сунул протокол в кипу бумаг. Что с того мальчишки взять, они все дурные до тридцати пяти, но сунуть именно в документы Джозефа, не дурак же он совсем. А, впрочем, может быть и дурак, раз до сих пор не повзрослел и не ушел.       И всё же Кларе однозначно не понравилось то, что она узнала. Конечно, для себя женщина объясняла подобный интерес профессиональной этикой, но внутренняя самка, уже давно затачивающая когти, желая сцапать Оду, насмешливо хмыкала, но не сопротивлялась. Женщина знала — ничто в мире не происходит просто так, и она обязательно должна узнать причину.       Джозеф вернулся в кабинет неспешно, со спокойным лицом. Напарник его уже проснулся, сонно щурясь на старшего коллегу, сдерживая зевоту. Ода строго посмотрел на Стивена, но ничего не сказал: они все довольно сильно устали, и если этот щенок успеет добить свои отчеты, то ничего страшного в его небольшом сеансе сна нет.       Сев за свой стол, Ода быстро переписал в блокноте данные Кидман: место фактического проживания, номер телефона, отличный от того, что был в базе, и, конечно же, другую почту, что привлекла его внимание. Почта Александры Вуд значилась как alex7us.com, что наводило на определенные размышления.       Переписав контакты, мужчина, не привлекая к себе внимание, закрыл полицейский блокнот, уткнувшись в отчеты. Сейчас нужно разобраться со своей работой и постараться не попадаться на уловки. Что ж, Кидман (а это была именно она, Джозеф был уверен в этом) не просто так попала в ДТП и, уж конечно, не просто так кто-то любезно подкинул чужой отчет на его стол, а раз так, то либо его выманивают, что вероятнее всего, либо пытаются связаться.       Закончить работу получилось только к девяти часам вечера. Сил добираться до квартиры не было, но ночевать на неудобном диване не хотелось. Умывшись, Ода поплелся домой, чувствуя, как его мутит от усталости. К счастью, в квартире никакие сюрпризы его не поджидали, и японо-канадец наконец уснул крепким сном без сновидений.       Проснувшись в семь утра от звона будильника, мужчина сонно выключил устройство, служащее по совместительству телефоном, сощурившись, попытался встать с кровати, но мягкая постель не желала отпускать уставшего человека. Посмотрев мутным взглядом на экран, Ода нахмурился, получив смс от начальника. Сразу же проснувшись, полицейский открыл сообщение, удивленно уставившись на экран телефона: «Ода, сегодня у тебя выходной. Выплатить сверхурочную денежно не могу, сам понимаешь, а вот выходной предоставляю. Ты за неделю сверхурочно отработал десять часов, так что у тебя свободный день».       Японец мрачно фыркнул, не любил он узнавать важную информацию в последний момент, но выходному не порадоваться не мог, поэтому, выключив телефон, снова лег спать.       Проснувшись через пару часов и выпив кружку кофе, мужчина серьёзно задумался о причинах, побудивших начальство дать ему выходной. Такие вещи всегда согласовывались с сотрудниками, поэтому неожиданно никто не узнавал о выходных, и это после того, как он получил возможность связаться с Кидман. Конечно, нельзя исключать развивающуюся у него паранойю, а в том, что у него начиналась данная болезнь, полицейский не сомневался, но всё же, всё это выглядело слишком подозрительно. Ода знал, что в большинстве случаев, если, конечно, это не касается оперативной слежки, лучше «переглядеть», чем «недоглядеть», но не будет ли тогда его поведение слишком подозрительным?       От Кастелланоса не было вестей, но Джозеф предпочитал не думать о странном мужчине, хоть это и выходило не слишком хорошо. Ода отчаянно уверял себя, что с мужчиной всё в порядке и даже верил в это, пока не появлялось время на размышления. Иногда детективу хотелось заставить себя поверить в то, что никакого Себастьяна нет, "Маяка" не было, а всё, что он слышал про «Мёбиус», — идиотская шутка нанятого кем-то актером, но каждый раз, когда мысли Джозефа стремились в данном направлении, что-то неприятно тянуло его в области груди, словно запрещая. Он ощущал что-то неправильное, неестественное, думаю о том, что ничего плохого не было, а «Маяк» — выдумка, поэтому, принял все полученные данные к сведению, продолжая составлять план действий.       Выходной, любезно подсунутый начальником, выбил из колеи. Он нарушал привычный график работы, самовольно менял планы Оды и его расписание, а что самое главное — заставлял изрядно понервничать, прикидывая вероятность того или иного события. К обеду мужчина извёл себя опасениями настолько, что принял лишь одно верное решение — попытался выследить Кидман иными путями.       Первая здравая мысль, зацепившая его сознание, заключалось в идее поискать информацию об Александре Блэквуд в байкерской среде. Но тут же обозначилась довольно сложная проблема — как узнать информацию, если эти ребята не особо переносили полицию и делились информацией только со своими проверенными людьми? Доверие не возникает за один день, как, впрочем, и умение прилично, по меркам любого байкерского клуба, кататься. Ода знал, что ему не место в данной среде, да и катался на байке он всего пару раз в жизни, смутно представляя себе все те трудности, с которыми он может столкнуться. Друзей или знакомых среди мотоциклистов у Оды не было, а потому нужно было что-то срочно придумать, не особо привлекая внимание.       Выследить Кидман самостоятельно не представлялось возможным, а значит, неофициального обращения к специалисту не избежать. Как на зло, Джозеф знал только одного человека из среды хакеров, что усложняло дело: не было никакой гарантии, что Чарли не сдаст его.       Люди, которым пытался противостоять японец, были опасны, хитры, богаты и многочисленны, но самое главное — они были рядом и действовали практически незаметно. Ода пару раз ощущал слежку, но никак не мог понять, кто же её ведет. Интуиция кричала об опасности, но глаза упорно не замечали её, наверное, пока его не застигнут «на месте преступления», за жизнь можно не опасаться, в любом случае, думать так было намного приятнее и спокойнее, чем вздрагивать каждый раз от скользящей мимо тени от фонаря. Оставался только номер телефона. Но за номером Кидман точно следят, а значит, чтобы он не написал, ему нужен серьёзный повод. Какой повод может быть у совершенно незнакомого мужчины, который и знать-то о ней не должен? Никакого, если этот мужчина Джозеф Ода.       Идея пришла неожиданно. Решив, что повода связаться с Джулией напрямую у него нет, Ода пришел к выводу, что сама Кидман могла бы это сделать, если бы он придумал способ подать определенный сигнал. Где же можно его оставить?       Мужчина не знал, где живёт и часто бывает женщина, но вспомнив дату нарушения, японо-канадец прикинул, что на днях женщина должна посетить полицейский участок и пообщаться с участковым, а, значит, у него есть возможность оставить записку или что-то подобное. Конечно, полностью доверять этому человеку нельзя, даже невозможно — особенно после того, как однажды она чуть не убила его, но другого выхода Джозеф не видел. Либо она, либо никто — иначе никак не выходит.       Итак, записка. Ода взял свой дневник и ручку, садясь за кухонный стол. Что можно написать потенциальному врагу на виду у других врагов да так, чтобы те не поняли, в чём дело, но поняла она? Побившись над этой проблемой полчаса, Джозеф решил прогуляться. Ему нужна была свежая голова, а прогулка способствовала этому как нельзя лучше. Выйдя на улицу, мужчина даже не обратил внимание на приятную погоду, такую редкую в последние дни. А может быть и не редкую. За целую неделю практически безвылазной работе в офисе, полицейский не заметил ни дождя, ни солнца, ни ветра; работы было так много, что он вряд ли бы заметил ураган, засев за документами.       Прогулка действительно помогла немного расслабиться. Мысли, метавшиеся в его голове, быстро сменяя одна другую, стали плавно течь; свежий воздух немного усмирил нервное возбуждение. Придя в парк, мужчина расположился на одной из скамеек, наблюдая за прохожими и радостными детьми, носящимися на площадке. Идея пришла неожиданно, поразив самого Оду своей простотой.       Конечно: дети. А лучше попрошайки. Кто заподозрит попросившего помощи ребёнка или нищего в том, что он выполняет чье-либо поручение? Даже самому Джозефу вряд ли бы показалось чем-то странным или неестественным, если бы к нему подошел ребенок и попросил монетку на мороженое или спросил, как найти какой-нибудь дом, где живет его друг.       Итак, ребенок. Что он должен сделать? Лучше всего передать записку, но тогда, если она попадет не в те руки, дело может принять скверный поворот. Если он попросит ребенка сказать какую-то фразу, то не сможет быть уверен в том, что его посыльный правильно все поймет, и цель будет упущена. Кроме того, Джулия может расспросить «казачка», а это сейчас опасно. Если бы Ода был уверен, что за Кидман нет слежки, то вышел бы и сам, но интуиция и здравый смысл уговаривали его быть осторожным, ведь он не знает лиц своих врагов.       Ода встал с лавочки, решив сделать кружок по парку, ходьба всегда помогала ему лучше сосредоточиться на принятии решения. От выбора верного способа связи с Кидман зависело многое: во-первых, его собственная безопасность, во-вторых, успех операции. Ода был уверен, что в отличие от Себастьяна, которого несколько лет не трогали, хоть он и представлял опасность, ему не стоит надеяться на благоприятный исход уже только потому, что после событий в «Маяке» от него решили избавиться, сбросив едва живого человека в озеро. Только невероятная удача позволила ему выжить и забыть.       Всё-таки записка. Так будет надежнее. Нужно написать какую-нибудь тарабарщину, в которой Кидман может разобраться, но слабо понятную другим. Да, так определенно будет лучше.       Обрадованный найденным решением, Джозеф не сразу вспомнил, что почти ничего не знает о Кидман, а из того что знает, ничего написать не может, иначе вся его «маскировка» пойдет коту под хвост. Вернувшись домой, Ода пообедал, не переставая думать о том, что можно сделать. Проблем добавлял и тот факт, что Кидман могла появиться в участке в любой момент, и есть шанс упустить её. Быть может, именно поэтому его сегодня сняли с работы? Но, если его сняли с работы, значит был реальный шанс, что Ода встретит её. Нелогично. Разве только его неприятели поняли, что Джозеф может что-то знать и будучи не уверенными в этом, дали ему шанс подставиться, связавшись с Джулией по телефону, а не лично. Проконтролировать беседу лично они бы не смогли, а если бы Ода ничего не помнил, то встреча с человеком, едва его не убившем его, могла бы плохо отразиться на его психике, и тогда бы встреча с реальной Кидман могла стать причиной возвращения его памяти, чего «Мёбиусу», однозначно не хотелось.       Взяв в руки листок, вырванный из тетради, Ода написал пару записок, думая над верной шифровкой. Первой его идеей было зашифровать весь текст, но шифровка показалась ему чем-то сложным, ведь тогда Джулия могла бы просто проигнорировать записку. «You are the bright like lighthouse in the darkness night, my kind kid! My kind man! I will write for you a coda! I'll write for you great ode! P.S. if your heart like me, find me. Give me a sign. Send me your pigeon, who beautiful fly».       Прочитав записку ещё раз, мужчина хмыкнул. Она однозначно поймет, а если ещё и помнит его, то и удивится. Конечно, в молодости, Джозеф писал стихи, но то были хайку — традиционные японские стихи, состоящие из трёх строк, вмещающие в себя его чувства и сокровенные мысли, приносящие гармонию и покой. Записку же назвать стихом он не смог, это бы опозорило его хайку, но для Кидман, несомненно разницы в стихах нет. Что ж, лишь бы она приняла его предложение о встрече.       Ода переоделся и направился к участку, искренне надеясь, что не опоздал. Показываться рядом с участком было опасно, тогда вся конспирация полетела бы к чертям, но ведь ему нужно знать, что записка попала к адресату. С заметным опозданием до мужчины дошло, что он слишком осторожничал и следовало сфотографировать саму Кидман с газеты. Что ж, теперь это не имеет значения.       Подумав, что подсылать человека, живущего рядом с участком опасно (раскроют мгновенно), Ода, побродив по улицам, заметил мальчишку-попрошайку, одетого в тряпье, явно давно не знавшее хорошей стирки. Оглядев мальца (тому на вид было лет девять), Джозеф приметил, что попрошайка скорее всего из семьи эмигрантов — его акцент был слишком мягкий, а смуглая кожа и раскосые глаза, не такие раскосые как у него, японца, а большие и раскосые, какие бывают у индусов, явно указывали на принадлежность к юго-востоку.       Мальчишка не кричал на всю улицу, как делают некоторые попрошайки, а стоял, сжавшись, мягко говоря «Пасиба» тем, кто кинул монетку в его картонный стаканчик из-под кофе.       Подойдя к мальчишке, Ода показал ему зеленую двадцати долларовую канадскую банкноту с изображением Елизаветы II. Мальчик, оказавшись сообразительным, сразу заинтересовался, решив последовать за странным мужчиной. Отведя попрошайку в сторону, Джозеф четко изложил свою просьбу, пообещав мальчику за выполненное задание деньги. Индус, все-таки Ода не ошибся, слегка поколебался, но согласился, заявив, что если нужный человек не появится в течении трёх часов, чтобы ему заплатили пятьдесят долларов. Мужчина согласился.       Близко к участку они не подходили, но засели так, чтобы было видно тех, кто подходит ко входу. Людей сегодня было немного, но никто из посетителей даже отдаленно не напоминал Джулию Кидман. Через три часа Ода извелся так, что готов был признать всё произошедшее с ним бредом — начиная от заявлений Кастелланоса, заканчивая испорченным выходным, которым так любезно его одарило начальство. Мальчишка же, как оказалось его зовут Шанкар, терпеливо ожидал, давно привыкший часами стоять или сидеть в сгорбленной позе, прося милостыню. Когда Ода уже готов был отказаться от своего плана и пойти домой, мальчишка схватил его за руку и указал на странную женщину, идущую в сторону полицейского участка.       Ода пригляделся. Он не мог сказать является эта женщина Кидман, но чем больше он вглядывалась и пытался вспомнить, тем сильнее болела голова. Джозеф заметил, что женщина как-то странно оглядывается, словно проверяет слежку, да и выглядит она не как потенциальная жертва преступлений. Слишком спокойная походка, если бы так сильно не осторожничала, то вообще бы казалось, будто она просто прогуливается. Слишком странное поведение. Нужно рискнуть.       Джозеф кивнул мальчику, давая понять, что это именно тот человек, что им нужен. Шанкар, ловко вынырнув из укрытия, обошел вокруг здания, появившись, с другой стороны. Подходил к Кидман он очень осторожно, но как-то особенно, как подходят только попрошайки. О чем они разговаривали Ода не слышал, да и увидеть их, не высовываясь, было сложно, поэтому мужчина полностью положился на своего маленького помощника. Кидман взяла записку, прочла и вернула мальцу обратно, после чего шикнула на него, видимо, прогоняя прочь. Шанкар, как и договаривались, сразу же вернулся на своё место, где они впервые встретились с Одой. Джозеф, проходя мимо мальчишки вопросительно посмотрел на него, но тот не ответил, значит Кидман ничего не сообщила. Что ж, ожидаемо. В любом случае, он подал ей знак, остаётся только ждать. +++       Себастьян лениво разодрал глаза. Спать. Ему постоянно хотелось спать. Белый свет всё также нещадно бил в глаза, но он не замечал его. Ему казалось, что с момента заключения в диспансер прошла целая вечность. Опасен. Ему говорили, что он опасен, значит он будет спать. Разве человек, что все время спит, может быть опасен?       Кастелланос поморщился. Его преследовал запах виски, крепкой, дешевой выпивки. Казалось, этим запахом пропитались стены, палата, он сам. Он чувствовал, как во рту набирается слюна, как нервно дрожат его пальцы. Он хочет выпить, совсем немного, один глоток, чертов глоток, что сделал санитар, рядом с его палатой. Это заговор! Чертов санитар пил пиво рядом с ним из жестяной банки, чертов санитар разлил пиво и теперь весь коридор отчаянно пах дешевым пойлом.       Встав с кровати и пройдя пару шагов, мужчина выглянул в коридор через отверстие в двери, закрытое решеткой. Запах алкоголя давно выветрился, он понимал, что он выветрился, но мозг продолжал проецировать головокружительный аромат хмеля. Себастьян пытался думать о других вещах, о криминалистике, о делах, о Джозефе, но чертов запах путал его, преследовал, притягивал.       Кастелланос жадно смотрел на пол, туда, где была разлита лужа. Разве так можно? Разве чертовы санитары могут приносить сюда пойло? Разве они, блядь, могут это делать? Чувствуя, как его трясет, мужчина зло зарычал, вцепившись в решетку на маленьком окошке в дверях. Ему хотелось вырвать эту дьявольскую решетку, но он не мог, сил не хватало.       Поглазев на пол, где была эта чёртова лужа, испанец раздраженно стал ходить вперед-назад по комнате, маленькой отвратительной комнате, в которой его заперли, пытаясь свести с ума. Ха! Он пережил чертов STEM! Блядский STEM, где люди сходили с ума, превращаясь в зомби. Его не сломать, заперев в клетке, не сломать!       Злость вновь накатывала волной, проникая в каждую клетку тела, в подкорку мозга; она требовала выхода, агрессии, дебоша. Как же хотелось найти этого чертова санитара и, схватив его за горло, душить, отчаянно, зло, с ненавистью, с наслаждением, а после отобрать то сраное пиво и пить его.       Осознав ход своих мыслей, мужчина бодливо покачал головой, ощущая, как ярость слегка схлынула, но не отпустила. Он не должен поддаваться, это все провокация, провокация. Они запихали его сюда специально, чтобы доказать, что он безнадежен, нужно помнить об этом.       Но помнить не получалось. Голова постоянно поворачивалась в сторону того места, где было разлито чертово пиво. Хотелось избить себя, наорать, внушить мысль, что это не то, что он действительно желает, но не получалось. За годы Себастьян Кастелланос привык к мысли, что выпивка – это действительно то, что он желает.       Едва найдя в себе силы вернуться на кровать, мужчина лег на бок, стараясь успокоиться. Но сон, согнанный фантомным запахом алкоголя, не приходил. Он должен не думать об алкоголе, не должен. Себастьян попытался представить Майру, то, как она смотрела на него с жалостью и осуждением, но не помогало. От мыслей о Майре лишь сильнее захотелось выпить. Кое-как отогнав печальное лицо жены, он сосредоточился на лице Джозефа, который с жалостью смотрел на него и от этой жалости ему хотелось ударить напарника. Желание ударить сменилось недавними воспоминаниями, где он едва не избил своего друга. В голове немного прояснилось. Он должен думать о своем напарнике, должен думать о мести, о Рувике, что вновь всплыл после истории с «Маяком». Нет, Себастьян не может загнуться, не может упасть на дно бутылки снова, у него, черт возьми, есть цель. И он будет думать о чёртовом Рувике, о Лесли, о STEM и Джозефе, будет думать и пытаться понять, что нужно сделать. +++       Несколько дней на работе было отчаянно тихо. Кажется, закончив все отчёты, они переделали всю возможную работу, но нет, преступность не дремала, в городе постоянно происходили мелкие стычки элементов преступного мира с миром обычных беззаботных людей, отчисляющих налоги из своей зарплаты за возможность спать спокойно. Джозеф старался вести себя также, как и всегда, но получалось ли у него это – он не знал. Будучи хорошим аналитиком, обладаю вниманием и умением вычленять нужную информацию из тонны словесного мусора, он никогда не обладал хорошими коммуникативными навыками и никогда не мог верно анализировать информацию, связанную с эмоциональными составляющими человека. Он не понимал тонкостей взаимоотношений между людьми, да и, говоря откровенно, они никогда не интересовали его. Ложь он определял, сопоставляя факты и исходные данные, доводя преступников до самооговоров, но бывали и случаи, особенно, когда дело касалось женщин, что расстроенное эмоциональное состояние допрашиваемого лица сбивало его, заставляя путаться, но такое, к чести, случалось довольно редко. Понять природу человеческих отношений в тридцать лет было слишком сложно.       Коллеги постоянно кидали на Оду заинтересованный взгляд, что было не удивительно. Джозеф почти никогда не брал дополнительные выходные, в отпуск его приходилось буквально выгонять, чтобы не нарушать права человека и гражданина, пусть даже этот человек и не гражданин сопротивлялся этому. Мужчина понимал, что всё это выглядит странно, поэтому мямлил про приказ начальства и старательно избегал расспросов про выходной, ограничившись ответом на вопрос, чем он занимался. Для коллег детектив канадской полиции провёл выходной, отсыпаясь за неделю работы.       От Кидман не было никаких вестей, что и радовали, и напрягало. Радовало, потому, что Ода понимал – поспешность выдаст его с головой, но тишина все равно нервировала. Ему нужно было знать, что случилось с Кастелланосом. Возможно, если бы Джозеф помнил их последнее дело, то больше бы беспокоился о ходе расследования, чем о пропавшем экс-напарнике, но причину, по которой существование «Мёбиуса» не должна была давать ему покоя находилась на дне его памяти, а причина, по которой он желала найти Себастьяна – доказательство того, что этот человек действительно знал его.       Несколько раз Джозеф продолжал искать информацию о «Мёбиусе», но находил лишь немецкие фамилии и названия иностранных фирм, никак не связанных с психологией или наукой. Один раз, Ода даже наткнулся на упоминание данного названия в художественной литературе – произведениях Акунина. Фамилия автора заставила мужчину приподнять бровь, но литература ничего не могла бы ему дать.       К пятнице мужчина отчаялся настолько, что уже полностью поверил в то, что возле полицейского участка он встретил не Кидман, а просто похожую на неё женщину, ведь он не видел её вблизи, а потому не мог утверждать наверняка. Кусая губы, он нервно высчитывал дни до отпуска, твердо решив, что он обязан приехать в тот странный город, где всё началось. Ехать в Кримсон-сити было опасно, возможно даже глупо, ведь там он считается мертвецом, даже хуже того, там его, возможно, ожидают агенты «Мёбиус», но, черт возьми, ему нужно найти Себастьяна. Он не сможет сделать ничего один, потому что банально не знает, что искать. Бравый детектив? Ха! В любом, даже самом запутанном деле, есть материальные следы. У него есть лишь идеальный* след, явно искаженный восприятием пьющего мужчины. «Мёбиус». Что кроется под этим именем и где его произносят? Что если он ошибся, и та ужасная организация обитает лишь в избитом Кримсон-сити, а он, как последний идиот, пытается искать призрачные следы там, где их просто не может быть?       Ода мотнул головой. Нет, он не должен опускать руки. Тот отчет о нарушении ПДД, черт знает, как, попавший в его кабинет и женщина, слишком похожая на ту, о которой столько говорил Себастьян, не могут быть простыми совпадениями. Если эта женщина действительно Джулия Кидман или как её там, то он на правильном пути.       В субботу Джозеф решил остаться на дежурстве. Хоть он и не просил себе выходной вначале недели, чёртов менталитет, приобретенный с молоком матери, впитался в него, и потому, мужчина испытывал фантомную вину перед коллегами. Нет, черт возьми, он должен остаться на работе и помочь своему отделу.       Зарывшись в КУСПы*, начальство требовало привести архив в порядок, Ода прокопался в архивах до обеда. Быть может, он бы просидел там и больше, но Клара, значительно похорошевшая, отвлекла его от работы, принеся кружку кофе. - Как всегда ответственны, мистер Ода, - почти ласково усмехнулась женщина, поставив чашечку кофе на край стола, чтобы не задеть бумаги, присаживаясь рядом. – Уже обед. - Спасибо, Клара, - растерянно пробормотал мужчина, забрав кофе. Он не любил распивать чаи с коллегами, но на выходные, когда из штата оставалось всего пара человек, делал исключения. - Наконец свободны, да? – снова усмехнулась архивист, отпив кофе из своей кружки. - До следующего полугодия, - зачем-то уточнил Джозеф. Клара промолчала. Она аккуратно пила кофе, изредка кидая на Оду странные, по его мнению, взгляды. Разговор между ними особо никогда не клеился, разве что только на рабочие темы, не такими они были людьми, что могли часами пустомелить о том и сём. - Хороший выдался выходной? – наконец поинтересовалась она. - Да, - поспешно ответил мужчина, а после добавил, - после такой недели, выспаться – самое то. - Вот как, - потянула работница канцелярии. – Не ожидала, что Вы такой сурок. Думаю, большинство бы наших коллег провели время «расслабляясь», впрочем, Вы, конечно, не такой. Джозеф ничего не ответил, и она продолжила. - Знаете, Вы мне всегда казались каким-то, домашним. Знаете, Вы типичный трудяга-отец, ответственный, я бы сказала, обаятельный. Вы никогда не задумывались о браке? Знаете, я сама не могу сказать, что семейный человек, но годы идут… Вам бы стоило подумать об этом. Клара Райт приятно улыбнулась, но её глаза остались сосредоточенными и холодными. Женщина внимательно следила за реакцией коллеги, очевидно желая поймать его на какой-нибудь милой лжи. - Возможно. Но, знаете, я не испытываю необходимость в семье, как бы грубо и эгоистично это не звучало. - Но, все-таки женщина… ведь не обязательно же заводить детей, - больше для себя, чем для Оды говорила Клара, - Вы такой видный мужчина. Вам бы подошла какая-нибудь целеустремлённая, бойкая подруга. Думаю, у Вас такие есть на примете. - Нет, - немного сконфуженно покачал головой мужчина, не зная, как бы тактично свернуть диалог с опасной темы. Пусть он и не особо разбирался в межличностных отношениях, но ему казалось, что архивист подкатывает к нему. - Жаль. Вам стоило прийти на работу в понедельник. Помните, Вы мне отчет передали, что оказался у Вас по ошибке, так, кстати, и не разобрались, как он к Вам попал, но я точно знаю, что его принесла эта дурочка – Мэгги. Так вот, приходила та девушка-мотоциклистка. Вы знаете, я не лесбиянка, но, в ней что-то есть. Вас такие интересуют? Вы ведь видели её на фото? Райт заметила, как у мужчины задрожали пальцы. В яблочко. Нет, судя по реакции, именно эту девушку, он не знает, но она определенно в его вкусе, что ж, этим стоит воспользоваться. Клара Райт не может упустить такого видного мужчину, уступив его какой-то наряженной в кожу суке, разъезжающей на байке и вызывающей у полиции очередную головную боль. - Да, видел, - выдавил из себя детектив. – Не думаю, что такие женщины мне нравятся, они слишком… я думаю, попытались бы командовать. Мне кажется, если уж выбирать себе жену, то… что-то более простое? Всё-таки я полицейский, а работа, сами знаете, не сахар, так что, жена – байкер или ещё что-то из этой области. Нет, это плохая идея.       Клара едва заметно нахмурилась. Она ожидала другой реакции на свои слова, но ничего. Ода просто не знает о том типаже женщин, как она сама. Наивный идиот, впрочем, как и все мужчины. Думает, что если найти себе женщину-наседку, то все превратится в сказку? Как бы не так, он от такой сказки потом взвоет. Нет, полицейским не подходят такие женщины, в этом Клара была уверенна, а Джозефу Оде они не подходят совершенно и если уж какая женщина и может ему подойти – то только она.       Заметив, что коллега как-то странно реагирует на его слова, детектив поинтересовался о вкусах самой женщины, но та лишь загадочно улыбнулась и, будто бы случайно, взглянув на наручные часы, сообщила, что не закончила работу, а время обеда уже подошло к концу. За это Ода был ей благодарен, а ещё за то, что она подтвердила его надежды и опасения - это действительно была Джулия Кидман.       Утром воскресенья Ода, сидя на кухне, пытался разработать план действий. Высовываться было опасно, но чёрт возьми, Кастелланос не отвечает уже вторую неделю, надо срочно что-то делать. Просмотрев собственные записи, он решил, что стоит проверить пару клиник, оказывающих психологическую помощь и сделать это как можно аккуратнее. Шанс на то, что какая-то из них окажется штабом «Мёбиус» был ничтожно мал, но, если он есть, этим следует заняться. Решив, что Кидман не желает идти на контакт, Ода приготовился к одиночной работе и к тому, что ему необходимо установить слежку за её перемещениями.       К сожалению, обратится к программисту в выходной не получалось, но, это не сильно расстраивало детектива. Пока Джулия находится в Канаде, он её выследит. Конечно, было бы неплохо узнать и о перемещениях за пределами страны, но это выглядело совсем подозрительно.       Одевшись, мужчина направился по выписанным адресам. За день удалось обойти только три клиник - «Зелёный крест», «Вторая надежда», «Центр психологической помощи округа». Ничего интересного, он, как и ожидалось, не обнаружил, но теперь мог со спокойно совестью вычеркнуть проверенные места.       Возвращаясь пешком домой, Ода неторопливо шел по тротуару, мысленно прикидывая, как более эффективно составить маршрут по психологическим клиникам. Не обращая внимания ни на что, кроме своих мыслей, мужчина случайно столкнулся с высоким, бородатым человеком, при взгляде на которого, Джозеф мысленно прикинул где и сколько тот отсидел. Незнакомец, выделявшийся ростом и плотной фигурой обладал довольно неприятное внешностью - загорелой кожей, толстыми бровями и губами, свиными темным глазками, пухлыми руками и ногами; его жесткие средней длины волосы были стянуты на затылки, от чего лицо казалось ещё более неприятным. Ода не понял, это он толкнул этого здоровяка или тот сам решил спровоцировать конфликт, желая выбить денег, но через минуту, как его плечо коснулось локтя мужчины, полицейский ощутил мощный удар, едва не поваливший его с ног. - Смотри куда идёшь, очкарик, - зло рыкнул мужчина, скрестив на груди руки. Из-под его джинсовой жилетки виднелись татуированные мускулы рук, поросшие густыми темными волосами. Видимо этот субъект решил демонстрировать миру все возможные стереотипы на тему «настоящий мужик». - Попрошу, сэр. Я детектив пятого департамента полиции округа Онтарио. - А я – балерина. Чеши отсюда, сучья твоя натура, пока тебе скорая не понадобилась, понял, петух недобитый? Джозеф зло сощурил глаза и не желая ввязываться в драку, продемонстрировал документы детектива. - И что? – сплюнул громила, - мне начать с тебя ссаться? Да твоя шея быстрее хрустнет под моими пальцами, чем к тебе подбегут твои сраные друзья. Иди, куда шел и свои вещи забери. Сказав это, мужчина наклонился к земле и поднял пачку сигарет, швырнув его к ногам Оды, после чего развернулся и ушёл. Джозеф с непониманием подобрал пачку сигарет, отметив, что подобные никак не могли принадлежать этому громиле в джинсовой одежде и старых кроссовках, но и ему эти сигареты не принадлежали. Скорее по привычке, детектив открыл пачку, обнаружив внутри записку. «I don’t like coda. But, if you like me, forget about light. Don’t fears my strange friends, who can you help to caught me. My name is Pswnam BL:AA. D - wad. Koaxv dsvi baf usmw». Ода нервно оглянулся. Вот оно. Ответ на его вопросы, призыв к действию, решение проблемы.