Покров Шута.

Путь был недолгим. Аллен не спрашивал, куда они идут, а Тикки крепко сжимал его ладонь в собственной, проводя за собой и не обращая внимания на то, что на них иногда бросали косые взгляды. Правда, гораздо реже, чем думал об этом Аллен, и в голову даже закралось коварное предположение, что сейчас, когда он в плаще, его вполне могут принять за девушку, и вся неудобность и нелепость ситуации сгладится. Это немного возмущало и портило настрой, к тому же проснувшееся было желание немного утихло, затаившись в глубине и не слишком отвлекая юношу на себя, так что пришлось столкнуться с холодной снежной реальностью. Не то чтобы снега было много, но он тихонько сыпал с неба в канун праздника, так что сразу же становился чудом и народным любимцем, от чего раздражающая сейчас суета на улицах становилась совершено невыносимой. Если в одиночестве он умудрялся без проблем сливаться с потоками людей, то сейчас ему хотелось дёрнуть Тикки за руку в сторону ближайшего тихого закоулка и остаться там с ним наедине. Но Тикки продолжал вести его вперёд и, будто бы даже почуяв неладное, ободряюще сообщил, что осталось идти совсем недолго. Ну да, раз они пошли пешком, можно было догадаться, что путь будет недолгим. Как оказалось, карауливший Уолкера уже неделю Тикки снял себе номер в гостинице. Неплохой номер. Конечно, будучи экзорцистом, Аллен уже привык к нормальному приюту или даже к первому классу обслуживания, когда они оказывались в оживлённых, больших городах, но оценивать новые возможности бывшего бродяги ему ещё не приходилось. И, что странно, никакого контраста между Тикки-бродягой и Тикки-новым не возникало, и Аллен не испытывал по этому поводу ни малейшего неудобства. Он испытывал неудобство, лишь косясь на не маленькую двуспальную кровать, устроенную в этом номере. А Тикки в это время давал распоряжение насчёт ужина. Наконец-то обойдя обе комнаты и заглянув в практически пустой гардероб, Аллен, встретив вошедшего в номер Тикки, уточнил, что ужин будет минут через пятнадцать, и коварно скрылся в душе. Скрылся и, увидев размеры ванной, уставленной небольшими баночками, понял, что принимать душ, имея такую ванну — кощунство. И задержался на полчаса с лишним, потом дико извиняясь перед Тикки, которого он к себе не подпустил ни на шаг, пригрозив, что если тот сунется через стены, экзорцист поест и уйдёт, даже не заплатив. Зато успел подумать хорошенько, похихикать про себя над сложившейся ситуацией. Предвкушение приятно щекотало нервы, все тревоги и безумия Чёрного Ордена были отодвинуты в сторону. И, вроде бы, Тикки вёл себя пристойно. К тому же у него явно было романтическое настроение, и Аллена это не столько смущало, сколько приводило в тихий-тихий восторг. Правда ужинать пришлось в спальне, как желал Ной, на кровати, прижимаясь к Тикки и позволяя тому изредка отправлять особенно вкусные, на взгляд Ноя, кусочки себе в рот. — Честно говоря, я не думал, что ты будешь искать меня, — старательно нанизывая на вилку кусочки рыбёшки, произнёс Аллен. — Я ведь говорил, что без тебя скучаю. Это так сложно принять? — поинтересовался Ной, откусывая и макая свой кусочек в соус. — Это странно немного. Немного — для меня огромный прогресс, между прочим. Ты всё прочнее входишь в привычное для меня окружение. — Твоё привычное окружение это члены Чёрного Ордена, экзорцисты и прочие? — уточнил Тикки, снова поднося к губам юноши новый кусочек какого-то чудного, проваренного овоща. Аллен с готовностью принял угощение, заодно облизывая вкусно пахнущие пальцы мужчины и благодарно чмокая его в уголок рта. — Не совсем. Там есть люди, с которыми мне хорошо. — И со мной, значит, тоже. — Иначе меня бы тут не было. — Может быть, ты пытаешь выведать у меня информацию о враге. — О! Как же я мог упустить из виду, что мы целыми сутками только и делаем, что болтаем о секретах наших сторон! — И когда только он успел переползти на колени Ною? Стойте, так это не он переполз, это мужчина подтянул его к себе, а Аллен так был занят их разговором, что даже и не заметил. Но вот теперь, поёрзав немного задницей по чужим коленям, устраиваясь поудобнее, он смущённо покраснел и поспешил продолжить беседу, откладывая столовые приборы в сторону. — А что с твоим окружением? Нои или люди тоже в нём присутствуют? — Сейчас ты — моё окружение. А Семья, они семья. Самая невероятная Семья, к которой вряд ли когда-нибудь привыкнешь. И вряд ли начнёшь чувствовать себя полностью свободно. По крайней мере я. Особенно, когда есть ты. — А люди? Ты ведь путешествовал с ними, когда мы встретились в поезде. Это те, про которых ты мне говорил, да? — Я говорил о них? — Мы много о чём говорили. — Я не видел их уже… месяца два-три. — А что они о тебе думают? То есть, ты сказал им что-то перед уходом? Эй, они же могут волноваться и думать, куда ты там запропастился! Тикки? Или это не моё дело? — поздновато сообразил Аллен. — Может быть, и твоё… Но что мне им сказать? Привет, моя подработка затянулась? — Ты сказал, что это была подработка? — Аллену захотелось постучать Тикки по голове, но он удержался и потянулся к стакану с вишнёвым соком. Да-да, именно вишнёвого сока ему вдруг захотелось в этот вечер, Тикки над этим уже немного посмеялся. При этом Аллен не был уверен, что когда-нибудь прежде его пробовал, но действительно был поражён вкусом и понял, что это именно то, что ему нужно. Тикки усмехнулся и заявил, что себе тоже возьмёт сок - виноградный и немного алкогольный. Собственно, он и пил его не очень много, всего-то пригубил в начале ужина, явно поставив своей целью накормить как следует Аллена. — Да, я так сказал. И всегда говорил. — И исчез. — И исчез, — согласился Тикки. — Для них так будет лучше. Не уверен, что сейчас смогу вернуться к той жизни, наслаждаться ей, как и прежде. Нет. Что-то во мне всё же изменилось. — Но хотя бы послать им весточку, между прочим, не помешало бы! — От тебя кто-то так уходил без спроса и предупреждения, что ты так беспокоишься? — Нет, — удивлённо протянул Аллен, привставая на колени и отползая от Микка. — То есть у меня и не было так уж близких друзей, но… По-моему, терять из виду людей, которые тебе дороги, должно быть больно. Я понимаю, ты Ной и тебе этого... эмм… — А Нои в твоём понимании совсем нелюди? Я вот, к примеру? — Тикки отодвинул поднос с едой на пол, знаменуя окончание тихого мирного ужина. «А можно было бы побить посуду» — с некоторой обидой подумал Аллен, отдвигаясь к противоположному краю кровати. Откуда у него появилась мысль, что битьё посуды весомый аргумент в споре, Уолкер не знал. Но, кажется, кто-то бил посуду перед его Учителем. Всего раз в жизни на виду у Аллена, и это прочно застряло в его голове. Как и то, что его Учитель от этого растерялся и совсем не знал, что делать с взбесившейся женщиной. Возможно, это был дорогой фарфор? — В любом случае, ты прав, хорошо бы проведать их, убедиться, что всё нормально, вот только что я им скажу, когда буду уходить? — Придумаешь что-нибудь. Не первый раз обманываешь. — Ну так я же спрашиваю у профессионала! Аллен демонстративно обиженно отвернулся к стене. — Ну ладно, мы тут оба те ещё лгуны, с этим согласен? — Я лгу только там, где это действительно необходимо! — Хорошо! А я пытаюсь придумать, как спасти своих друзей. Это достаточно веская причина для лжи… Лжи? — Тикки задрал голову к потолку, откидываясь на спину и укладываясь поперёк кровати. — А зачем мне, собственно, лгать? Я скажу им правду. — И они упекут тебя в психушку. Или твоя семейка убьёт их, дабы сохранить свою тайну. — До этого никто не убивал. Правда у нас тут пробудились некоторые неприятные личности… — Тикки перекатился на живот и улыбнулся оказавшемуся прямо у него под боком Уолкеру, похлопав рукой по подушке, приглашая тоже прилечь. Аллен отнёсся к этому приглашению с сомнением. — Так что с ними ничего не будет. И я не собираюсь говорить, что Ной. Я расскажу, что я Лорд Тикки Микк, на которого недавно свалилась родня, наследство и прочие прелести. И что теперь новые родственники, именитые и важные, не очень-то желают видеть рядом со мной таких вот нежелательных личностей. Соответственно, я не могу находиться рядом. И на меня, и на них, если что, могут воздействовать. — Но разве это не ложь о том, кто ты и о прочей легенде? — Ни разу. Моя семья и впрямь не хочет видеть их рядом со мной и желает, чтобы я принял новый статус полностью. А статус у меня подходящий. Так что даже сумею, если что, изредка навещать их или посылать письма, узнавать, как они там. Теперь в голосе Ноя слышалась практически мечтательность, и Аллен был этим настолько удивлён, что осмелился запустить во вьющиеся волосы Тикки пальцы и всё-таки лёг рядом. Во время этой нехитрой смены позы Микк пристально наблюдал за ним из-под чёрных, густых ресниц, которые порой вызывали у Аллена некоторую зависть: мальчик искренне считал, что иметь белые ресницы это тоже уродство. По крайней мере в его возрасте. Впрочем, как уже говорилось, со своим уродством он был слишком давно знаком, чтобы успеть смириться. И не только смириться, но и крепко вдолбить в свою голову до самого основания черепушки, что все его отклонения уродство и есть. А часть отклонения и того хуже — проклятие. Наверное, именно потому он так легко проглотил обиду, впервые встретившись с Юу и услышав о том, как тот называет его проклятым таким тоном, будто это что-то мерзкое. Да и не могло быть проклятие Маны мерзким. Аллен улёгся рядом на бок, почувствовав себя неожиданно скованно, будто он лёг не рядом с Тикки, а вот прямо на него с определёнными намерениями. И юноша был уверен, что лицо его сейчас всё больше приближается если не к цвету свеклы, то помидора точно. Горели уже не только щёки, но даже шея. И ещё тепло скапливалось внизу живота, в паху, и штаны становились всё более тесными. От того и движения руки, перебирающей волосы Тикки, тоже становились всё более дёрганными. Как можно смотреть на человека так, словно он десерт? И так, что человек сам себя этим самым десертом начинает ощущать. — Наверное, так будет лучше всего, — с трудом, но всё же вспомнил, о чём они с Тикки вели речь произнёс он. — Надеюсь, твои друзья поверят и не станут лезть в это дело слишком глубоко. — Они поймут. Должны понять. Думаю, они уже подозревали что-то подобное. Или прямо противоположное. Меня волнует кое-что другое… Рука Тикки перехватила ладонь юноши, опуская к своему лицу и слегка касаясь сухими губами. И Аллен был почти готов услышать в ответ что-то пошлое про себя. — Может, они уже и забыли обо мне? — Ты боишься, что не был для них важным человеком? — с трудом удержался от смешка Уолкер. — Нет… — Но именно это ты и сказал! — указательный палец ткнулся в губы мужчины. — Не это. — Тикки смерил ладошку с вытянутым пальцем сердитым взглядом и приподнялся на локте. Теперь он был немного выше Аллена, и юноша, сам того не понимая, перевернулся и приподнялся тоже, чтобы следить за дальнейшими действиями Ноя. — Знаешь, я, кажется, понимаю, почему именно ты на меня так действуешь, — легонько опуская юношу обратно на кровать, протянул Тикки. И его довольные мурлычущие интонации подсказали подростку, что сейчас начнётся то, чему положено начинаться после ужина в гостинице, когда вы остаётесь вдвоём. — А? — и отчего он так отчаянно робеет, даже когда знает, что сейчас будет? Робеет и при этом ощущает всё нарастающее возбуждение, разливающееся внутри томящей тяжестью и теплом, когда этот сильный мужчина (о боже, ему действительно нужен именно сильный мужчина?) навис над ним, ничего не предпринимая, но рассматривая так, словно никогда не видел ничего прекраснее. — А как можно игнорировать или грубить столь привлекательной совести? А Аллен всю жизнь прожил, считая себя уродом. — Я не совесть, — невнятно пробурчал он, отворачиваясь и краснея. Снова. А ведь по сути он уже второй раз в такой ситуации. Только вот первый раз в постели. — Я пробуждаю её своими вежливыми пинками. Тикки медленно опустил голову, переведя взгляд на ноги юноши, беспардонно толкнулся между них коленом, раздвигая и коснувшись бедра кончиками пальцев, прошептал очень тихо, но очень выразительно: — Связать? Дрожь прошила тело так, словно это было далеко не слово. Словно Аллен столкнулся с оголённым проводом, находящимся под очень высоким напряжением. Таким высоким, что он наверное уже и не жив. — Мне тут пинки не нужны лишние, — продолжал тем же тоном свои рассуждения Тикки, начиная расстегивать рубашку своего юного любовника и улыбаясь. Аллен облизнул губы, ощутив острую необходимость срочно пойти напиться воды, так как в горле пересохло. Или просто пойти куда-нибудь отсюда. Да куда угодно. Только не оставаться вот так под Тикки в томительном ожидании. Ожидание оказалось недолгим. Расстегнув рубашку на юноше, Тикки прошёлся голодным взглядом по юному телу и дал ему ровно то, чего оно и желало. Свою ласку, свой жар, своё рвение и желание, позволяя чувствам внутри Уолкера гореть, полыхать, прорываться наружу в виде сдавленного стона и почти невнятных просьб не то продолжить, не то остановиться. Он аккуратно, дюйм за дюймом исследовал тело юноши, старательно находя все самые чувствительные местечки, бездумно оставляя яркие засосы и при этом умудряясь придерживать руки Уолкера у того над головой. Потому что Аллену лежать, стонать, вырываться и хныкать, ощущая как чужое колено трётся сквозь плотную ткань штанов о его плоть, как горят расцветающие на белой коже засосы, как под кожу пробирается дрожь было невыносимо. Он пытался сам дотянуться до Тикки, прижаться к нему сильнее в диком стремлении слиться и стать одним целым, как будто это было возможно. Мысль о том, что это вполне возможно благодаря дару Тикки проходить сквозь материю, была выбита из головы долгожданным, немного грубым стаскиванием штанов и зарождающимся внутри ликованием. Ликование спустя мгновение превратилось в огненную волну, обдавшую его в то мгновение, когда его члена коснулось что-то горячее, влажное, оказавшееся языком, а потом… Губы сомкнулись вокруг его плоти, спина прогнулась под нечеловеческим углом, а из горла вырвался только жалкий, задыхающийся хрип. Аллен не сразу понял даже, что это было, что Тикки делает, ощущения были настолько ошеломляющими и неожиданными, что оргазм не заставил себя долго ждать, и юноша на некоторое время потерялся в пространстве и времени, обнаружив себя вцепившимся в волосы глубоко заглотившего его член Тикки. И он готов был поклясться, что глаза Ноя в тот момент были желтыми, сияющими и хищными настолько, что в теле осталось лишь одно желание растечься под ним благодарной, на всё согласной лужицей. А тот облизывал обмякший член, словно это была какая-то экзотическая конфета, глядел юноше прямо в глаза, и на этот раз не было ни смущения, ни страха, ни неловкости. Потому что устоять перед этим гипнотическим взглядом было невозможно. Потому что сейчас с ним был Удовольствие Ноя. — Я начинаю понимать смысл твоего имени, — срывающимся голосом поведал Аллен, проводя ногтём по щеке Тикки, и тот, приподнявшись, подтянулся к его лицу и заглянул не в глаза, а в самую душу. — Когда поймёшь полностью, расскажешь? И новое лёгкое скольжение пальцев по уже потной, но до чёртиков чувствительной коже бедра. Или, может быть, он так реагировал лишь потому, что это был Тикки? Его Удовольствие. — Обязательно, — Аллен коснулся губ, на которых до сих пор остался горьковатый вкус его собственной спермы, смешавшийся в дикий коктейль со вкусом Тикки. Аллен никогда не мог определить, что это за вкус. Это был жаркий полдень, это было что-то горькое, крепкое, пьянящее с первых робких прикосновений. Или, может быть, это были всего лишь его воспоминания. Воспоминания, которые имели свой собственный вкус, вкус губ Тикки. Но каждый раз Аллену нетерпелось попробовать их снова. В этот раз ни один из них не думал о времени. А потому ласка затянувшейся прелюдии и не думала прекращаться. Они продолжили изучать друг друга, Тикки даже позволил Аллену немного изучить себя, и юноша с энтузиазмом выцеловывал что-то никому неизвестное, но очень сокровенное на смуглой шее, груди, плечах Ноя, царапал спину коготочками левой руки, прикусывал губы и дразнился во время поцелуев, теряя счёт времени. В этот раз не было неуверенных вопросов, убеждений, сомнений. Они почти не говорили вообще, для общения хватало скрещивающихся взглядов, убедительных касаний, прерванных вздохов и глухого рычания. Рычание было, кстати, со стороны Тикки, когда он, уже целенаправленно забрасывая ноги юноши на плечи, таки получил пинок прямо в челюсть от изнывающего Аллена. Меткий такой пинок, от которого захотелось засмеяться, но воздуха не хватало, а потом пальцы Ноя, что были уже внутри, задели знакомый бугорок, и мальчик, выбросив разум в мусорку, с растянувшимся глухим шипением попытался лишь насадиться на них сильнее. Попытался вернуть уже знакомое удовольствие, ощутить его в полной мере, захныкал, видя, что Ной в отместку лишь дразнит его, целуя, массируя внутри, растягивая уже давно растянутые мышцы, и никак не преступает к главному, будто ему всё ни по чём. Будто это не для этого Микк затащил Аллена в гостиницу. Будто у Ноя самого не стоит всё это время! Будто это Уолкер затащил его в кровать и уговорил заняться сексом. Будто это справедливо так его мучить! — Тикки!! Одним рывком он притянул Ноя к себе, вцепляясь в волосы и натягивая их до боли. Тикки даже зашипел и попытался выдрать чужую ладошку из собственных волос, но рука была левой, и пришлось действовать по-другому, наконец-то приставляя головку подрагивающего члена к уже разработанному проходу и входя полностью, одним плавным движением. Аллен выгнулся дугой, будто гимнаст со стажем, грозя в любое мгновение услышать, как переламывается его позвоночник, застонал сквозь зубы, но стоило только Тикки аккуратно выскользнуть и толкнуться обратно уже под немного иным углом, как Аллен решил использовать все возможности своего голоса. Он кричал имя Тикки, просил не останавливаться, задыхался и пытался старательно двигаться в такт с движениями Ноя, насаживаясь как можно глубже, впуская его как можно сильнее. И даже как нельзя. Аллен не чувствовал собственного тела, потому что всё оно растворилась в обжигающих волнах удовольствия, ощущая, что плавится не только его тело, но и тело Тикки, словно два обжигающих вала сливаются единственно возможным способом, опаляя, переплетаясь, обнимая и принимая друг друга. И Аллен ещё долгое время лежал в объятиях Тикки после этого пожара, лежал, не думая ни о чём, наслаждаясь этим состоянием, когда в голове гулкая пустота, но это совсем не мешает. Всё к месту, всё как раз тогда, когда и нужно. И кажется, он едва улыбался кончиками губ в потолок, когда наконец-то заснул под размеренный стук сердца и шум успокоившегося дыхания своего Ноя. Он снова в этой странной комнате. В этой тёмной комнате без окон и дверей, и перед ним, опираясь на комод, стоит всё тот же странный гость. На сей раз капюшон многослойного одеяния немного сбит на бок, и юноша сумел разглядеть лицо своего визитёра: узкие, азиатского типа глаза, прямой, немного вздёрнутый нос, нижняя губа будто припухшая и выпирает вперёд, как, возможно, и челюсть. Ничего особенного, человек, как человек. Но этот человек находится в его сне. Но если юноше известно, что это сон, неужели он не может прогнать этого типа? Может быть, возможность и имеется, но страшно даже пытаться. — Ты снова меня боишься? — Нет, блин, я по тебе скучал! — как можно грубее и в то же время безразличнее. Гость вскинул голову, рассматривая что-то на потолке, и юноша с трудом удержался, от того чтобы тоже не посмотреть в ту же сторону. — Ты не выглядишь как человек, которому есть чем себя развлечь, Уолкер. Аллену хотелось в ответ возмутиться, что очень даже есть, но изо рта вырвались другие слова: — Я здесь не чтобы развлекаться! — и нахмурился. Будто было что-то, что его задело. Что-то, чего гость знать не должен был. — О да… — весомо протянул гость, улыбаясь. — Лучше бы объяснил, почему я не могу выгнать тебя из этого моего сна, — продолжал напирать юноша. Но гость лишь покачал головой и ответил так, словно это само собой разумелось: — Я управляю им. Ну да, что может быть проще? — То есть ты забрал контроль у меня? — Нет. Ты уже давно не управляешь этим сном. Она не дала бы тебе. — Она? — Да. Ты боролся с ней. Не правда ли, это было удивительно? — Это было глупо, — странная горечь в его голосе. Стоп. Что глупо? О чём он говорит? Аллен попытался понять, что он тут бормочет и о чём идёт речь. Он что, во сне знает больше, чем наяву? Почему у него странное ощущение, будто он наблюдает этот сон со стороны. Но в то же время он же говорит с гостем? Жуткое раздвоение, он здесь и не совсем здесь, за сценой и на сцене. Страшно. Хочется немедленно проснуться, чтобы наконец-то завершить эту пытку. — Нет, и ты тоже так не считаешь. Поразительно. Ты мог бы победить её, хоть и не уничтожить. — Ты льстишь мне, — юноша отвернулся от гостя и опустился на кровать, которая лишь едва-едва прогнулась под его весом. — Это немного печально, видеть тебя в таком состоянии после всех твоих попыток справиться. Да и сам твой поступок, когда ты принял на себя, хотя и ненавидя, а, может быть, и не понимая… — Не береди мне раны. Кто ты и зачем сюда явился, сострадатель? Но гость лишь молча подошёл к самой кровати, наклонился к сидящему юноше и коснулся губами лба, как матери проверяют у своих детей температуру, как целуют, желая хороших снов. — Благодарю. — За что? — За то, что ты примешь это бремя.