triple d

– Ладно, мам, – Хёджон со смехом растягивает последний слог и выслушивает возмущенный ор сестры из динамика, предварительно отлепив телефон от уха. – Нуна просила не дебоширить сильно, и чтоб никакой скорой, – сообщает он друзьям с хитрющей улыбкой.       Ким сидит на полу, вытянув конечности на всё крошечное помещение кухни – два шатких табурета заняты Джинхо, который хоть и выписался из больницы за неделю до нового года, ходить пока может очень относительно, и его ногой. Хвитэк носится вокруг него, как курица-наседка, навязчиво пытаясь всучить свою помощь. В итоге Чо не выдерживает и отправляет его резать на салаты всё, что нашлось в холодильнике, включая многострадальных кальмаров, которых пытались сварить всей толпой. Лидер пьёт неизвестно какую по счёту кружку растворимого кофе и трёт ладонями виски – предпраздничная суета утомляет ужасно, а надо ещё как-то пережить ночь в составе восьми штук (Чжихун уехал к родственникам, и теперь Джинхо как никогда не хватает лёгкого на подъём друга, который мог разрешить даже самую сложную ситуацию; и да, в такой большой команде без конфликтов просто не обойтись, особенно на пьяную голову). Удивительно, что всего четверо одногруппников уже могут создать у него дома полнейший хаос. На часах нет и семи, но Джинхо готов молиться всем известным богам, в которых, вообще-то, не верит, чтобы квартиру не разнесли к хуям собачьим по чистой случайности, потому что Чангу уже успел споткнуться о ногу Хёджона и отправить в небытие единственную в своём роде большую тарелку. – Какого черта? – Чо пробует готовые блюда и еле сдерживается, чтобы не отправить их обратно. В пережёванном состоянии. Йенан смотрит на него широко распахнутыми глазами в недоумении. – Недосолил? – осторожно спрашивает он, потому что лицо старшего выражает нечто неопределённое и ничего хорошего одновременно. – Ну как сказать... – Хёджон лениво приподнимается, чтобы дотянуться до стола и меланхолично вздыхает с набитым ртом, – ты либо Чангу так сильно любишь, либо совсем ничего не чувствуешь... – Ли Хвитэк, чтоб тебе остаток жизни икалось, – кулаки у Джинхо, конечно, маленькие, но до Хвитэка дотягиваются, – ты зачем ребенку с заложенным носом соль доверил? – А, я не заметил, – Ли выдаёт целый набор умилительных звуков, растирая ушибленный бок. Он виснет на расстроенном Йенане с обнимашками, пока остальные пытаются реанимировать пересоленную еду до более менее съедобного состояния.       Стрелки часов неумолимо ползут вперед; после звонка в дверь в квартиру, внезапно ставшую очень тесной, вваливаются Хиджун с Инсоном, бледным, аки покойник, но вполне себе живым и радостным даже. Позже всех приходит Хёнгу, волоча по полу большой пакет с ёлкой. – Вот, – улыбается макне и трёт покрасневший от холода нос, – принёс вам праздник. – Почему без шапки, конфетка? – Хёджон забирает у него колючий свёрток, пока Хёнгу топчется в прихожей в нерешительности. – Хёджон-а, я тоже без шапки хожу, – ноет Хвитэк, цепляясь за руку Кима, – обо мне ты так не заботишься. – Хён, – Хёджон поворачивается к нему, нос к носу (они одного роста, и это вроде как удобно, хоть и не всегда), – правда хочешь быть наказанным?       Хвитэк изо всех сил вдыхает вышибленный из легких воздух, он отлично знает, что бывает, когда Хёджон смотрит на него так, как сейчас: исподлобья, с пляшущими на дне зрачков огоньками. Когда Хёджон так смотрит, старший проваливается в омут, настолько глубокий, что никакие черти там не выживут. «Я подумаю об этом чуть позже», – у Хвитэка мурашки по позвоночнику от этого обещания, больше похожего на обычную шутку. – Впервые отмечаю новый год не с семьёй, – Хёнгу заметно оживляется после первой открытой бутылки с шампанским. – Теперь мы – тоже твоя семья, – заверяет Хиджун, положив руку ему на плечо. Инсон отводит глаза на обращенный в его сторону взгляд макне. – Точно, мы ведь не просто группа людей, которые танцуют вместе, – говорит Джинхо, и Хёнгу впервые так сильно хочется верить чьим-то словам.       Не очень высокоградусные напитки заканчиваются неожиданно быстро, до полуночи остаётся больше двух часов, поэтому Хвитэка и Чангу отправляют в магазин, как наиболее трезвых (Чангу, на самом деле, нихуя не трезвый, по нему не заметно никогда просто).       Снаружи, естественно, не май месяц, но после выпитого алкоголя вполне приятно, даже тепло. Чангу сразу же тянется в карман за сигаретами по привычке. Хвитэк, обычно неодобрительно относящийся к подобному, в этот раз не закатывает глаза (он, в принципе, мало что понимает сейчас, слишком хорошо и свободно дышится, а если младший хочет и дальше портить своё не самое классное здоровье, что ж, его дело, флаг в руки). Уже на кассе Ли понимает, что двух бутылок колы на их толпу будет явно недостаточно, и просит донсэна подождать с пакетами у выхода. Ё согласно кивает, выходит на улицу и утыкается в экран смартфона, пролистывает список сообщений онемевшими пальцами и (вовсе не специально, нет же) открывает диалог где-то далеко в конце. «Давай сделаем этот год ещё счастливее предыдущего, Чангу-я». У Чангу рука не поднимается удалить переписку, но хранить больнее намного. – Чангу-я, смотри, что нашёл, – Хвитэк вылетает из магазина, щёлкая зажигалкой, которая вспыхивает бенгальскими огнями, – Чангу-я? – Блядь, – Чангу не то смеётся, не то плачет. Он заходится в истерике, и Хвитэк не придумывает ничего, кроме как стиснуть донсэна в объятиях, оттаскивая от края тротуара. Ё приходится нехило так согнуться, чтобы спрятать мокрое лицо на чужом плече. По пальто расползаются тёмные пятна, ледяной ветер бьёт Хвитэку в лицо, а жизнь снова оказывается редкостным дерьмом, потому что их прекрасный-обожаемый Чангу с самой светлой в мире улыбкой рыдает в голос посреди улицы, и ничего с этим нельзя поделать.

***

      Ближе к полуночи Хёнгу узнаёт, что за маленьким ростом и смазливой внешностью лидера скрываются нешуточные вокальные способности, Инсон неплохо умеет играть на пустых бутылках, а Хвитэк идеально пародирует резинового петуха. – М-да, год петуха уже закончился, а в группе их меньше не стало, – Хиджун профессионально уворачивается от подзатыльников, наполняя опустевший стакан.       Где-то ближе к часу ночи Хёнгу также узнаёт, что в пьяном состоянии ему ужасно хочется целоваться. Раньше он либо не напивался до такой степени, либо просто был без сознания, потому что ничего такого за собой не помнит. После танцев под бессмертную «Fantastic Baby», Кан вальяжной походкой слезает со стола и перебирается на колени к Йенану, который после какого-то момента теряет всю свою стеснительность и кусает расслабившегося Хёнгу за ухо более игриво, чем от него можно было ожидать в принципе. Макне неразборчиво мычит, ёрзая задницей по чужим кожаными штанами (кто вообще придумал такую скользкую и неудобную вещь?). Он замечает на себе пустой взгляд Джинхо и мучительно краснеет. Как будто бы лидер может видеть через стол ладонь Йенана, которая медленно ощупывает колено Хёнгу, гладит по бедру и сжимает его ближе к паху. Будь Кан чуть пьянее, застонал бы в голос, и плевать на одногруппников, которые тактично делают вид, что не замечают (или правда не замечают; он не хочет думать, как выглядит со стороны). А потом за окнами раздаётся дикий грохот, и Хёджон с воплем «фейерверки» летит на балкон. Его примеру следуют все, кроме оглушённого Хёнгу. – Не поможешь? – Джинхо с кривой усмешкой тянется за костылём, оставшимся вне зоны досягаемости.       Макне поспешно встаёт – очень зря, потому что пространство сразу превращается в одну большую карусель – и неловко падает на колени прямо старшему под ноги. – Так и будем сидеть? – Чо нарушает внезапно повисшее молчание, протягивая руку.       Хёнгу тупо тычется лицом в ладонь прихуевшего от такого поворота Джинхо, а потом тянет за запястье на себя и сминает губы старшего своими – жадно и самоуверенно, стукаясь зубами и ловя собственные фейерверки под прикрытыми веками. Джинхо пинает его коленом в грудь и смотрит скорее с недоумением. Что-то вроде немого «Зачем?» или «Почему я?», на которое Хёнгу при всём желании не может ответить, но тяжёлый взгляд лидера будит нечто очень больное и пока бесформенное внутри него. – Мой костыль, – на этот раз Джинхо решает уточнить и, получив вышеуказанный, отправляется на балкон стрелять у Чангу сигареты. Ему бы надраться до отключки, а не следить за этим цирком на выезде. А ещё почаще напоминать себе, что Хёнгу всего семнадцать, и из общего у них любовь к танцам разве что.