***
«Хён.» Сообщение от Хиджуна Инсон замечает поздно вечером, когда рабочая смена подходит к концу и удаётся немного перевести дух в отсутствие покупателей. На его памяти младший ни разу не писал ему первым и уж тем более не звонил. Странно спрашивать, что случилось – они не виделись почти месяц (целый месяц молчания, в течение которого он только работал, спал и иногда ел что-то поприличнее лапши), но на ум больше ничего не приходит. «Я побью тебя», – от этой угрозы Инсону становится почему-то очень смешно. Он прячет лицо за рукавом форменной рубашки, а потом принимается быстро печатать, впервые за долгое время улыбаясь без усилия над собой. Хиджун требует объяснений, на что Чон присылает ему селку, где даже за хитрыми бьюти-фильтрами нетрудно разглядеть синяки на пол лица, грязные пряди в беспорядке торчащих волос и местами плохо сбритую щетину. «Красавчик», – язвит Хиджун (он же точно не всерьёз, краше в гроб кладут), и тут же уточняет: «Бухаешь?» «Работаю.» Скинув фото полупустого торгового зала, Инсон ожидает в ответ чего угодно, только не приглашения встретиться после закрытия. Это точно О Хиджун, который всеми силами игнорировал Инсона с его проблемами месяц назад, или милосердные пришельцы подменили его кем-то более дружелюбным? Инсон согласен на любой вариант, правда, пока не знает, стоит ли радоваться заранее. Настроение донсэна, переменчивое, как цвет волос Хвитэка, вполне может сыграть с его недавно выровнявшимся душевным состоянием злую шутку. Хиджун приходит за пять минут до закрытия. С нескрываемым любопытством разглядывает Инсона с давно немытой головы до носков поношенных ботинок и вручает бумажный стакан с кофе, ворча недовольно по поводу отвратительного капучино (Инсон, вообще-то, больше любит американо, но предпочитает благоразумно промолчать). Идея пойти к Чону домой – далеко не лучшая, но ему больше нечего предложить: для кафе слишком поздно, в барах дорого, а у Хиджуна нет постоянного места жительства, так уж сложилось. У них даже общих друзей кроме группы нет, но в дом Сынджуна Инсон ни ногой, а встречаться с Джинхо просто не хочется. Придётся опять делать вид, что всё в порядке, и они очень рады видеть друг друга (даже если не). С Хиджуном можно не притворяться – не потому, что он весь такой проницательный и видит своих хёнов насквозь, нет, просто это так же бессмысленно, как убеждать утопленника, что водой тоже можно дышать – проходили, знаем. До дома Инсона недалеко, но слов всё равно не хватает, чтобы заполнить гнетущую тишину между ними. Хиджуну явно неуютно с ним, и вообще непонятно, зачем тогда было начинать, но теперь уже поздно, и уехать можно, только разорившись на такси (в наличии денег на которое Инсон весьма сомневается). Из-за усталости есть не хочется, но Хиджун всё равно идёт на кухню под протесты хозяина квартиры и ставит на плиту сковородку. Готовить что-то посерьёзнее яичницы он, естественно, не умеет. – И кто тут обещал побить меня? – спрашивает Инсон, уныло пережёвывая чужое кулинарное творчество. – Хён, – Хиджун опускает взгляд в чужую тарелку, – почему ты пропал? Нам всем не хватало тебя, неужели не понимаешь? – Я устал, – Инсон с грохотом отодвигает табуретку, оставляя младшего наедине с остывшим ужином. Пусть он ведёт себя как последний мудак – для него это всё просто слишком.ix
8 февраля 2018 г. в 23:10
Инсон лежит на куче спутавшихся одеял, бездумно вглядываясь в ту точку, где потолок соединяется с высокой оконной рамой, выкрашенной в ужасно облезлую голубую краску. Однажды он так же откроет и глаза и поймёт, что остался совсем один. Когда-нибудь Чжихуну надоест приходить, пытаться вытащить из болота, в котором он увяз совершенно сознательно. Хиджун перестанет вскрывать его без ножа своей самодовольной улыбкой, Джинхо больше не будет ругать за пропущенные занятия, а редкие звонки от матери прекратятся окончательно. Может быть, тогда иллюзия хоть какой-то нужности и вовлечённости в социальную жизнь испарится, а его бесполезное существование, наконец, придёт к единственному логичному концу.
Он теряется после праздничной ночи – во времени, в числах, в бессоннице. В себе. Виноват и в коем случае не Хиджун, который нёс бессвязный бред, лёжа на его коленях и безуспешно пытаясь обхватить ладонями чужие впалые щёки – руки не слушались своего нерадивого обладателя, а Инсон внутренне ломался, даже зная, что долго это состояние не продлится. Пьяный Хиджун-и ласковый и ручной, но чтобы быть таким рядом со старшим постоянно, ему придётся стать хроническим алкоголиком, как минимум, а что будет дальше – подумать страшно. Сам Инсон не притрагивается к спиртному, и дело даже не в проёбанном здоровье. Он достаточно часто видел это ещё в детстве: пьяные ссоры родителей, побои, перевёрнутая вверх дном квартира. Когда Чон стал старше, в его жизни появился тихий понимающий Чжихун со своим богатым бойфрендом из столицы (Сынджун произвёл на него непонятное, но очень сильное впечатление, встретив их после школы на шикарной тачке с личным водителем), а вместе с ними и силы покинуть родной город, чтобы заново проебаться уже по собственной вине. Инсон вряд ли когда-нибудь сможет простить людей, которые лишили его нормального счастливого детства, но себя уж точно не простит никогда.
Потом была скучная и быстро заброшенная учёба, бесчисленные подработки, танцы в одной студии с Чжихуном, потому что хотелось больше времени проводить вместе с друзьями; а потом появился Хиджун. И в какой-то момент танцы из развлечения превратились в изматывающую пытку. На них не хватало сил, Джинхо на правах лидера требовал больше отдачи, чем Инсон мог себе позволить, а практически каждодневные тренировки бок о бок с Хиджуном, о котором было всё труднее не думать в далеко не дружеском ключе стали началом маленького личного апокалипсиса.
– Помочь тебе найти работу? – предлагает Чжихун, выпутываясь из-под одеяла. Он снова ночевал в чужом доме, но Инсон понимает, что долго эта благотворительность продолжаться не будет. Что-то должно закончиться раньше, и лучше бы не терпение Сынджуна.
Чон отрывается от созерцания затянутого снежными облаками неба за окном и неопределённо пожимает плечами. По его подсчётам оставшихся лекарств хватит не больше, чем на неделю, желудок снова сводит, хоть он и поел вчера вечером по-человечески, а последние деньги ушли на аренду. Не то, чтобы у него был выбор.
– Передай Джинхо, что я пока не смогу ходить в зал, – просит он Чжихуна. Тот кивает, сжав губы в тонкую линию, и одаривает старшего долгим сочувственным взглядом. Инсону вдруг становится гораздо легче дышать, и от осознания этого даже страшно.