Огни святого Эльма

Сентябрь 1670 года В окно с силой дохнул холодный ветер, принеся с собой водяную пыль. Анжелике стало зябко. Она плотнее запахнулась в шерстяной плащ и глубоко зевнула. Крошка Аделин засопела во сне, затем потянулась, как маленький котенок. Она засунула в рот большой пальчик, блаженно посасывая его и причмокивая, и снова забылась глубоким младенческим сном. Анжелика ревнивым материнским жестом поправила выбившийся из-под края чепчика локон. Сейчас придет Барба и начнет причитать, что у нее забрали ребенка. Она станет шипеть, будто рассерженная кобра, когда узнает, что Анжелика уснула на тахте вместе с малышкой. И верно: в этот самый момент дверь в каюту приоткрылась, и Барба просунулась в образовавшуюся щель. Лицо ее выражало беспокойство и негодование. — Правильно ли, мадам, чтобы малышка спала здесь, при раскрытых окнах? Сквозняки так и гуляют. Скрючившись и держась за поясницу, Барба проковыляла вглубь салона, где в нише, отделенной переборкой от основного пространства, расположилась тахта, застеленная длинноворсным персидским ковром. Глядя на искаженное болью лицо гувернантки, Анжелика вздохнула. Она пошарила в глубоком кармане и вынула склянку с черной маслянистой жидкостью. Настоящая панацея, которую Савари изготавливал на основе мумие, добытого ею некогда у персидского посла. Барбе не повезло с первых же дней плавания: сначала ее мучила морская болезнь, затем, едва она встала на ноги, разбил радикулит. И, несмотря на все страдания, ничто не могло отвлечь ее от забот о детях. Анжелика ценила преданность женщины, за что прощала ей все странности и капризы. — Вот, бери. Принимай по три капли после еды, запивая водой. Анжелика сунула пузырек в руку Барбы, и, пресекая дальнейшие расспросы, позвала Катрин, одну из своих камеристок. — Подай мне шляпу и помоги Барбе отнести ребенка в детскую. «Детской» назвался маленькая передняя, примыкавшая к капитанской каюте. Почти все пространство каюты занимала кровать, где спали дети и их верная Барба. Шарль-Анри спал на тахте с отцом и матерью. Машинально подобрав с пола деревянную лошадку, отчего серебряные бубенцы издали мелодичное треньканье, Анжелика бросила ее в ближайшее кресло и раскрыла застеклённую дверь. Снаружи было холодно и ветрено, над океаном опустились ранние сумерки. Можно было разглядеть снующих по палубе матросов, но вокруг уже зажигали первые фонари. Зыбь была невысокой, и одинокий в пустынном океане корабль дышал странным покоем, как будто всего несколькими часами раньше ему не грозила — и притом не один раз — верная гибель. Поистине, вкус жизни хорошо ощущаешь лишь тогда, когда в лицо тебе только что посмотрела смерть. К ней уже спешил человек, завернутый в белый шерстяной бурнус. Из-под замусоленной фески клоками торчали седые волосы, а жидкая козлиная бороденка придавала его физиономии комичный вид. Сквозь стекла очков в круглой оправе смотрели умные веселые глаза старого друга. — Савари! — воскликнула Анжелика, протягивая ему руку, которую он тут же благоговейно пожал. — Миновало? Ну как наша скорлупка? Справилась без потерь? — По словам моряков «волны бодались, как бараны», — не так уж плохо! Помотало лишь слегка, — добродушно кивнул Савари, жестом указывая на матросов, которые откачивали воду из трюма с помощью большой помпы, установленной около грот-мачты. — Где мой муж? — В кают-компании, мадам. Но бывалые моряки начеку. Мы входим в северные широты. Даже летом тут можно наткнуться на айсберг. Если слишком отклонимся к западу, нас подхватит Флоридское течение. — А пираты? — с тревогой спросила Анжелика. Эта опасность, куда более реальная, чем Флоридское течение, не давала ей покоя с того самого дня, как на горизонте показалось судно без флага. Все понимали, что груженый корабль, пусть и военный, уступает в скорости и маневренности пиратскому судну, идущему налегке. — Нечего беспокоиться, мадам, — успокаивал ее Николя Перро, бывалый траппер, которому не впервой было пересекать океан. — Если бы они собирались напасть, они выбросили бы «веселого Роджера» или черный сигнальный флаг. Форма бравых офицеров Его Величества, а, кроме того, жерла наших пушек отбили у этих господ желание начинать потасовку. — Мы миновали широты, где хозяйничают пираты, мадам. «Веселый Роджер» не жалует эти богом забытые места, — беспечно пожал плечами Савари. Анжелика кивнула, глядя, как старик с энтузиазмом потирает замерзшие руки. — Если верить месье Ле Галлю, нас ждет ясная погода. Малышам не помешало бы подставить личики солнышку. И, если повезет, мы сможем увидеть китов! Савари восторженно воздел руки к небу. Анжелика покачала головой: некоторым людям до старости суждено оставаться детьми. — Как ваши разногласия с аббатом? Ученный скептически хмыкнул. Сперва Савари разместился на верхней палубе в каюте судового священника вместе с аббатом де Каретом. Но потом ни с того ни с сего он покинул свое пристанище и расположился под шканцами. Савари спал на своем сундуке, который распорядился привинтить к полу. Крышка запиралась на два амбарных замка, ключи от которых всегда висели на поясе у Савари. Анжелика догадывалась, что за сокровище, надежно укрытое стружкой и соломой, хранилось в сундуке. — Увы! — Исчерпывающе ответил старик, состроив жалобную физиономию. Причина, по которой Савари не смог ужиться с аббатом, стала известна Анжелике незадолго до отплытия: неожиданная и, вместе с тем, простая история. Савари, краснея и волнуясь, поведал ей свою тайну, ревностно скрываемую ото всех. — Я магометанин, мадам. Я произнес священную формулу мусульман, чтобы избежать казни. Это случилось в Исфахане во время моего последнего путешествия на Восток. Совесть побудила меня признаться вам, и если это послужит препятствием… Анжелика не дала старику договорить: она крепко обняла его за плечи и прижала к груди. — Дорогой друг! Я не считаю страх перед ужасной смертью чем-то позорным. Вы много сделали для меня и останетесь моим другом и соратником независимо от вероисповедания. Савари повеселел. Он сам пожелал делить каюту с аббатом, которого считал хорошим человеком. — Боюсь, я слишком удалился от Царства Божия. Надеюсь, слова этого кроткого богомольца сумеют проникнуть в мою нечестивую душу. Пока единственное Божество, которому я готов поклоняться, — человеческий разум. Глядя на Савари, Анжелика подумала, что его пытливый ум не сможет примириться с церковью, призывающей человека к слепой покорности неведомому Богу. Савари, выпуская изо рта облачко пара, нахохлился в своем грязно-белом бурнусе, похожий на синицу-гаичку. Корабль качнулся от удара волны, и морская вода бросила Анжелике в лицо соленые брызги. Ухватившись за ванты, маркиза устояла на ногах. Они в пути около месяца, но когда же она, наконец, научится держаться на этой ходящей ходуном палубе! Ах, как же она истосковалась по твердой земле под ногами! В этот момент от темной кормовой надстройки, где располагалась кают-компания, отделилась фигура мужчины. Неслышной кошачьей походкой бывалого охотника к ним подошел Николя Перро. Анжелика обернулась: через квадратные окошки можно было разглядеть общий стол, на которым висели фонари, накрепко привинченные к переборке. Стройный силуэт мужчины, чьи волосы отливали золотом в желтом свете ближайшего фонаря, принадлежал, без сомнения, Филиппу. Его шляпа, увенчанная белоснежным плюмажем, лежала на углу стола, пальцы, унизанные перстнями, придерживали ножку бокала. Из окна то и дело раздавались взрывы смеха и выкрики: мужчины играли в фараон. — Дышите свежим воздухом, мадам? — сиплым голосом спросил Николя Перро. Он улыбнулся, обнажив темные от табака неровные зубы. — А вы что-то рано освободились, сударь… — Проигрался вдрызг, — пожал плечами Перро, доставая из кармана табачную пастилку и ленивым жестом отправляя ее в рот. — Чем же вы собираетесь платить по долгам? — с прохладцей поинтересовалась Анжелика. Она не доверяла этому человеку с повадками хищника и внешностью разбойника. Ей доводилось встречать подобных людей при дворе короля Тюннов, они всегда держались особняком и были изгоями даже среди бандитов, но, несмотря на это, к их услугам часто прибегали. Единственные законы, которые они признавали, — свои собственные. — Сейчас у меня нет и гроша в кармане. Но я уже говорил вашему супругу, мадам, когда мы приплывем, я снова сделаюсь богатым. — В самом деле? Помнится, вы упоминали, что занимаетесь меховым промыслом. Сколько же можно заработать за один сезон? Николя Перро сделал неопределенный жест рукой. — Как пойдут дела, мадам. Приходится соперничать за поставщиков с англичанами. Будь они прокляты, канальи! Соблазняют индейцев лучшими ценами и обещаниями безопасности, сулят лучшие условия. Но англичане стараются не удаляться от побережья, тогда как мы двигаемся вдоль рек и заключаем сделки один на один. В этом году я планирую подняться к верховьям Пенобскота, мадам. Я уже говорил с вашим мужем — мне нужны крепкие парни. Те, кто желает проверить себя на прочность, могут присоединиться ко мне. Клянусь Кровью Христовой, они узнают это чувство: когда идешь в обнимку со смертью, и она щекочет тебя за нос каждую ночь! — Мне казалось, у месье Талона есть для вас некое важное поручение. Об этом упомянул в беседе сам месье Кольбер. — Исследовать верховье Святого Лаврентия. Работенка не для слабаков, мадам, — Перро коротко ухмыльнулся в сторону офицеров Его Величества, дежуривших на палубе. Изнурительное морское путешествие и холодные ветра северных широт заставляли их устало горбиться, кутаться в теплые плащи, так что из-под шляп виднелись только покрасневшие кончики носов. Для Николя Перро и ветры, и качка, и дождь, и колючий солоноватый снег были нипочем. У него было продубленное лицо, почти скрытое клокастой рыжей бородой, влажные серые глаза с набрякшими, в багровых прожилках, веками, красные ладони с мозолистыми темными пальцами: у него была отвратительная привычка сплевывать табачную жвачку в руки и раскатывать ее подушечками пальцев, после чего снова отправлять в рот. Анжелика брезгливо отвернулась, когда он проделал это перед ней в очередной раз. В сгущающимся вечернем сумраке вода за бортом казалась черной. Эта необъятная водная ширь вызывала в ней двойственное чувство: страх и восторг. Ей часто снилось, как огромный гребень волны надвигается на них, вырастая до неимоверных размеров, чтобы поглотить их маленькую скорлупку, и каждый раз вместе с парализующим ужасом по телу пробегал священный восторженный трепет. — Вы вымениваете пушнину у индейцев? Каковы расценки? — Для дамы вы слишком любопытствуете, — буркнул Перро. — Вы прихватили с собой все необходимое, чтобы порадовать дикарей? — Металлическая утварь, бусины, ружья, ткани, а так же различные безделушки, которые мои корабли оптом возят из Леванта. — А алкоголь? — Водка и десять бочонков превосходного вина. — Не вздумайте переводить вино на дикарей, мадам — рассмеялся Перро, — лучше пошлите бочонок бордосского или русильонского господину де Курселю. Уверяю вас, за такое щедрый дар он продаст душу Сатане! — Неужто в Америке нет виноделия? — Анжелика раскрыла глаза от удивления. В ее памяти до сих пор не изгладились рассказы пастора Рошфора. Этот человек приехал в Монтелу, когда она была ребенком, чтобы передать барону де Сансе весточку от сына. Анжелика помнила, как они с братьями и сестрами собрались на кухне у очага, чтобы послушать истории про Землю Обетованную. Пастор живописал рай земной, где среди бескрайних лесов, полных дичи, и тучных нив любой изгнанник найдет пристанище, где с виноградных лоз свисают тяжелые гроздья, и, стоит только протянуть руку, бесценные дары природы упадут в нее сами. — Уксус слаще вина, что получается из тамошнего винограда, мадам, — с кривой ухмылкой ответил Перро, рассеяв дым воспоминаний. — Дикарей больше интересует водка или бренди. Тонкие вина оставьте господам-ценителям. — Благодарю вас, сударь, — проговорила Анжелика без тени иронии в голосе. — Возможно, мне еще не раз придется прибегнуть к вашим знаниям. Вы — бесценный спутник. Перро, казалось, был польщен похвалой из уст прекрасной и высокопоставленной дамы. В его взгляде мелькнул огонек симпатии. — А вы не такая, какой кажетесь с виду. Клянусь Девой, когда я увидел вас впервые, то подумал: эта придворная дама еще не понимает, что ее ждет. Она думает, что плывет в прекрасный замок, где будет окружена надушенными напомаженными придворными. А что с нею будет, когда вместо замка она увидит деревянный форт, а вместо напудренных воздыхателей горстку забытых богом и дьяволом людей и полуголых дикарей? Анжелика нервно сглотнула. Все это приходило ей в голову, но больше она волновалась не за себя, а за Филиппа. Она не могла представить себе этого лощеного придворного, преламывающего маисовую лепешку с полуголым раскрашенным человеком, каких иногда выставляли как диковинку на Новом мосту. Будущее виделось ей эфемерным, лишенным образов и очертаний, как эта бескрайняя морская гладь. — И что же теперь, месье Перро? Какой вы видите меня сейчас? — полушепотом спросила она траппера. Николя Перро на мгновение задумался, а затем произнес с расстановкой. — Эти места, куда мы плывем, — для сильных духом. Слабые либо бегут оттуда, либо погибают. Так будет и с вами: вы испытаете себя на прочность. Увидите, какая вы на самом деле под этими манерами, платьями, под этой лузгой, которую называют принципами, воспитанием и всем тем, чем обзаводятся, лежа на перинах и на шелковых подушках. Анжелика обернулась и бросила задумчивый взгляд в окно кают-кампании. — Да, это хорошая возможность испытать себя, узнать, на что способен каждый из нас, — прошептала она одними губами. Николя Перро уже не слушал ее. Он сунул обратно в рот скатанную в шарик жвачку и твердым шагом направился к левому борту, где под шканцами располагалась его берлога. — Что вы думаете обо всем этом, Савари? Старый ученый вздрогнул, услышав свое имя, и по его растерянному взгляду Анжелика увидела, что он понятия не имеет, о чем шла речь. Вернувшись на полуют, Анжелика застала Барбу и Катрин протирающими детей — перед отплытием Анжелика велела установить на палубе бочку для сбора дождевой воды. Маркиза мимоходом спросила, добавили ли они в воду «Eau de La Reine de Hongrie», чтобы на нежной коже малышей не появлялась потница. Сама она мечтала вымыться в горячей воде или на худой конец вымыть голову. Кормовая раковина по правому борту, примыкающая к каюте капитана, использовалась в качестве туалетной комнаты. В верхнем ярусе была установлена медная ванна, снизу размещались гальюн и рукомойник. Отбросив сомнения, Анжелика позвала Катрин и велела найти Флипо или Ла Виолетта, чтобы принести ведро воды. Час спустя Анжелика блаженно жмурилась, пока камеристка тщательно вытирала, а затем расчесывала ее чистые волосы гребнем и заплетала их в косу. Катрин хотела сделать как обычно во время вечернего туалета: обернуть косу вокруг головы и надеть сверху кружевной чепец, но Анжелика отослала ее прочь. Она сама неторопливо сняла нижнюю юбку и сорочку и ленивым движением потянулась за ночнушкой. Пусть сегодня Барба уложит Шарля-Анри вместе с братом и сестрой. До самого отплытия из Ла-Рошели она не позволяла мужу прикасаться к себе. «Нет. До тех пор, пока берега Франции не скроются из виду», — отвечала она на все попытки его вернуть ее расположение. Она слишком боялась. Боялась короля, даже находясь за сотню лье от Версаля, или же того, что могло уйти безвозвратно под гнетом королевских притязаний. С тех пор между ней и Филиппом установилась стена отчуждения, а в разговоре неизменно присутствовала холодность. Со стороны казалось, будто маркиз едва терпит свою супругу. Это было только на руку Анжелике, которая боялась, что король передумает отправлять ее с мужем в Америку. Но с тех пор как они отплыли из гавани, отчужденность грозила перерасти в состояние холодной войны. Дело усугублялось тем, что избегать друг друга не было ни малейшей возможности. В конце концов, ночевки бок о бок заставили Анжелику первой сдать позиции, но когда она хотела приласкаться к мужу, он яростно отбросил ее руку и оттолкнул ее от себя на другой край кровати. Впрочем, супружескому примирению мешало еще одно обстоятельство. Шарль-Анри не мог уснуть рядом с беспокойными братом и сестрой. Боясь, что мальчик заболеет, Анжелика решила, что он должен ночевать со своими родителями. Присутствие ребенка охладило страсти: когда Филипп ложился спать, Анжелика в обнимку с сыном уже видела десятый сон. Она просыпалась, но мужа уже не было в каюте, и только вмятина на подушке напоминала, что он спал рядом. Мысли о Филиппе начали неотступно преследовать ее по вечерам, и чем дальше заходила их молчаливая ссора, тем тяжелее становилось Анжелике. Она подолгу не могла уснуть, ворочаясь и ожидая, когда он займет свое место с правой стороны, и когда она спиной почувствует тепло его тела. Воображение услужливо подсовывало ей воспоминания о полных страсти ночах любви. Она яростно ворочалась с боку на бок, чувствуя, как по телу прокатываются жаркие волны. Соски становились настолько чувствительными, что даже тончайший линон казался грубым как наждак. В отчаянии Анжелика решилась на унизительную капитуляцию, впрочем, она убедилась: Филипп желает ее не меньше. Доказательством были и напрягшееся под сорочкой тело, и недвусмысленная реакция на ее смелую ласку, и его участившееся дыхание, и, наконец, то, как он отбросив свою высокомерную неприступность, набросился на нее, как голодный набрасывается на кусок хлеба. В ту ночь Анжелика в кровь искусала себе ладонь, чтобы не закричать… И мысль о том, что ребенок подле них мог проснуться, казалась ей поутру ужасающей. А сегодня, когда море успокоилось, а дети достаточно привыкли к морской качке и уже не плачут по ночам, ей хотелось не просто ласк украдкой. Ей хотелось достигнуть золотых берегов острова Цитеры, где холодный северный рассвет застанет их рука об руку, утомленных и обессиленных. Позади раздался стук двери и звуки шагов, которые тотчас поглотил ворс ковра. — Вздумали изображать морскую сирену, мадам? Я думал, вы мерзлячка. Анжелика быстро надела сорочку. И правда: она вдруг осознала, что совсем не чувствует холода. — Кажется, я начинаю смиряться с уготованной нам участью, Филипп. Мне говорили, что зима в тех краях настолько лютая, что женщинам приходится надевать несколько шерстяных юбок, и все равно мороз ухитряется забраться к ним под платья. — А я слышал, что женщин там так мало, что от желающих опередить мороз нет отбоя, — фыркнул Филипп. — Да уж, женщины в Америке не страдают от отсутствия тепла, — рассмеялась Анжелика. Она подошла к нему и положила руки на плечи, поглаживая пальцами слипшийся от морских брызг мех. — Филипп, я все думаю, что нас ждет. — Я тоже. В Порт-Рояле нам предстоит встреча с Талоном, сюр-интендантом Новой Франции. Хотелось бы узнать, что это за птица. Надеюсь, это не один из этих балбесов, с которыми мне приходилось сталкиваться во время инспекций. — Нет! О нем говорят исключительно хорошее. Он истинный патриот, настоящий самородок, добытый Кольбером из недр военного ведомства. Кольбер горячо рекомендовал его и передал мне письма к Талону, которые должны усилить у месье желание сотрудничать с нами. — Расскажите. Я желаю подробнее узнать содержание вашего разговора с Кольбером, — с этими словами Филипп убрал ее руки со своих плеч и хотел подойти к столу, но Анжелика снова обвила руками его шею. — Вы до сих пор злитесь на меня? — Анжелика приподнялась на носочки и вопрошающе взглянула ему в глаза. — Нет, с чего вы взяли? — Филипп изобразил легкое удивление, снова пытаясь избавиться от ее объятий, пусть и не слишком рьяно: как будто где-то в глубине души сам не хотел, чтобы она отпустила его. — Докажите мне, что любите меня, — горячо зашептала она, притягивая его лицо к своему. — Я знаю, это так! Кольбер подождет, весь мир подождет, эта ночь принадлежит нам! Он обнял ее за талию, прижимая к своей влажной просоленной одежде. Пока длился бесконечный поцелуй, Анжелика стянула с мужа шляпу и парик. Зарывшись пальцами в его мягкие короткие волосы, она издала короткий стон ему в губы: нетерпение достигло апогея, и ей хотелось перейти к более решительным действиям. — Мама, папа! — тоненький детский голосок вырвал ее из мира грез и швырнул на землю. Шарль-Анри стоял в дверях в своей длинной до пят сорочке и тер кулачками красные от слез глаза. За ним высилась дородная фигура Барбы, сконфуженно теребящей край передника. — Мамочка, я не могу спать там. Я хочу здесь. Пожалуйста! — Конечно, любовь моя, — попыталась улыбнуться Анжелика, торопливо поправляя ворот сорочки. Лицо Филиппа окаменело. Он коротко и отрывисто кивнул Барбе, отчего она тут же испарилась за дверью. Анжелика подхватила сына на руки, чтобы отнести его в кровать. Филипп тем временем уселся в кресло у дубового стола и достал из ящика перевязанную ленточкой стопку писем. Сквозь полусон Анжелика видела в подрагивающем свете фонаря, качающегося на переборке, его чеканный профиль, склонившийся над желтоватыми страницами.