***
В форте тем временем заготавливали на зиму мясо: вялили, коптили, солили. Сен-Кастин показал губернатору способ охоты, которому индейцы научили поселенцев. — Увы, месье, тут вы не испытаете того эстетического удовольствия, как во время псовой или соколиной охоты. Мы охотимся не для развлечения, а чтобы пережить зиму. Но, думаю, вам будет любопытно в этом поучаствовать. Основной целью охоты было загнать как можно больше животных. Для этого наискосок строились две линии частокола, образуя подобие треугольника. В месте соединения был небольшой просвет, представляющий собой вход в загон — поляну, обнесенную палисадом. В дальнейшем все происходящее напоминало облавную охоту. Загонщики с барабанами, постепенно стягивая кольцо, гонят обезумевших зверей вдоль забора, пока те не окажутся в ловушке. Затем начинается массовый убой, после чего звери подвешиваются в линию на ветках за задние ноги, чтобы кровь могла стечь. Запах крови привлекает мелких хищников — лис, куниц, которых индейцы подстреливают из луков. Филипп собственноручно перерезал горло красавцу оленю с двенадцатью отростками на рогах. Эти рога потом украсили общую залу, а шкуру повесили на стену в спальне губернатора. С пригорка женщины наблюдали за вереницей охотников, возвращающихся из леса с добычей. Некоторые, взявшись с двух концов, несли палки с привязанными к ним за ноги тушами. Впереди всех шагал Филипп, плюмаж его шляпы пламенел бордово-красным, словно впитав в себя багряные краски леса. Следом вкрадчивым шагом молодого хищника шел Сен-Кастин. Неутомимый Перро, закинув на плечо ружье, шагал вразвалку. Филипп лично выпотрошил и снял шкуру с убитого им оленя. Его действия, отточенные, будто у мясника, вкупе с отстраненным, неподвижным выражением лица произвели впечатление даже на бывалых мужчин. Анжелика любовалась его длинной спиной, плечами гладиатора, хотя в одежде его фигура не казалась чересчур мощной — скорее поджарой, как у крупного хищника. Его руки, похожие на первый взгляд на руки музыканта, ловко орудовали разделочным ножом. Мадам Ландри окликнула Анжелику: она хотела показать ей, как в поселенцы выпекают хлеб в круглой земляной печи. Краем глаза Анжелика заметила Шарля-Анри, на его головке красовался убор из перьев. Маркиза вздохнула: что, если им придется прожить здесь достаточно долго, и дети успеют подрасти? Они забудут свои корни и внутренним миром сольются с местным населением. А когда вернутся во Францию, смогут ли жить в том обществе, полном нелепых правил и условностей? — Не печальтесь, мадам, — угадала ее мысли фермерша. — Когда мальчик подрастет, вы сможете отдать его в Квебек на воспитание иезуитам. Анжелика не стала развивать тему, только сдержано кивнула. Ей не хотелось строить далекие планы: она принадлежала к той редкой породе людей, что предпочитали жить не прошлым и будущим, а настоящим.***
Поселенцев целиком и полностью поглотила подготовка к зиме, но Филиппа волновало другое: вопрос обороны. Он осмотрел низкий вал по периметру и траншею, наполовину засыпанную грязью вперемешку с опавшей листвой, и презрительно усмехнулся. Они беззащитны, как дети глухой ночью посереди леса. Раньше Пентагуэт представлял собой жалкое место с малым гарнизоном англичан и нищими фермерскими семьями — не самый лакомый кусок для многочисленных «искателей удачи», которые, по словам Перро, часто наведывались сюда летом и осенью — в сезон ураганов в Карибском море. Теперь же все изменилось: здесь можно взять богатую добычу, представляющую собой содержимое грузовых отсеков «Звезды». Кроме того, он с семьей — ценные заложники, за их жизни пираты могут получить солидный выкуп. Филипп смотрел на беззаботно болтающих женщин с корзинками в руках, на мужчин, чьи головы занимали только охота, рыбалка, да предстоящие холода. Они не думали об опасности, которая поджидает их гораздо раньше, чем зимняя стужа. Наивные глупцы. Начал маркиз с того, что велел поднять бруствер на несколько футов, а также углубить траншею и укрепить бастионы с четырех сторон. Он приказал расчистить и утрамбовать фас параллельно береговой линии. Филипп принял решение снять часть пушек со «Звезды» и доставить их на берег. Работа долгая и кропотливая, занявшая не один день, в которой участвовали мужчины-колонисты, моряки, а также все тягловые животные, каких удалось разыскать. Капитан Рюйе молчал, стиснув зубы, не смея перечить губернатору, но на его лице застыла маска недовольства. — Вы хотите получить свое жалованье, сударь? — вкрадчивым тоном обратился к нему Филипп. — Конечно, монсеньор! — Тогда будьте любезны, сделайте выражение лица попроще. И вот у форта появились кое-какие зубы. Колонисты воспаряли духом, но Филипп не был полностью удовлетворен результатом. — Надо еще позубастее, Кастин, — объяснял он своему юному протеже, к которому успел привязаться. — Кто в лесу опасней: волк или медведь? — Волк, монсеньор! Или росомаха. Мишки здесь мирные: на человека нападают только по весне, с голоду. Или самка с детенышем разве что… — Да, это вы знаете местную фауну. А вот спросите кого-то из моих людей, что он ответит? — Медведь, конечно! — Да, потому что он больше и выглядит опаснее. И неважно, мирный он или нет: его боятся сильнее. Вот и нам важно в первую очередь показать зубы. Вот что, Кастин, промуштруйте-ка здешних фермеров. Стрелять-то они умеют, а вот приказам подчиняться — нет. А в военном деле в первую очередь важна дисциплина. Оставшись один, Филипп задумался, поглаживая пальцем гладкий подбородок. Его взгляд упал на игрушечную пушку, которую забыл Шарль-Анри. Она была сделана из цельного куска дерева, покрашена и покрыта лаком. Ее дуло отливало глянцевым блеском, как медное дуло настоящего фальконета. Филипп аккуратно снял пушку с миниатюрного лафета и принялся внимательно разглядывать. Идеальная работа! На стволе вырезаны даже королевские лилии. Мысль, которая внезапно пришла в голову, заставила его сначала недоверчиво усмехнуться, но чем больше он думал об этом, тем сильнее его увлекала новая идея. — Ла Виолетт! Слуга сунул в дверь конопатую физиономию. — Слушаю, вашмилость. — Ты тут все обо всех разузнал. Скажи, кто подарил моему сыну эту игрушку? — Плотник, мэтр Ламбело, он еще и столяр, делает отличные вещи из дерева. Это его промысел. В прошлом году он послал месье Талону шахматы. Я слышал, как месье Талон рассказывал об этом моей госпоже, всячески расхваливая мастера. Он продает игрушки индейцам, меняет на шкуры, он и краску сам готовит… — Хорошо, позови его ко мне. Посмотрим, смогут ли его таланты послужить на благо Франции. Выслушав губернатора, плотник почесал затылок. — Время надо, монсеньор, цельный брус… — пробубнил он. — И времени, и цельного бруса здесь предостаточно, — отрезал Филипп. — Да поди еще сруби большое дерево-то, — вяло отбивался плотник. — Срýбите, срýбите, раз приказ такой. Дубы не трогайте, их рекомендовали оставлять для корабельных нужд. Для чего рубите — молчите. Надо и все. Особенно индейцам знать об этом не стоит. А проболтаетесь, я велю вам все пальцы на руках раздробить. — Да как же так, монсеньор, ведь что как не руки-то мастера кормят! — ужаснулся плотник, глядя на бесстрастное лицо губернатора широко раскрытыми от страха глазами. — Верно, вот поэтому я и велю вам пальцы раздробить. — Все сделаем, как прикажете! Раз ваша милость желает… — Не только потому, что моя милость желает. Делайте, если не хотите с семьей схлопотать свинца в живот от англичан или господ пиратов. Плотник, прижимающий шляпу к груди, так и вышел ни жив ни мертв, даже забыв поклониться. Филипп, откинувшись на спинку кресла, погрузился в задумчивость. Минут через десять он взялся за бронзовый колокольчик. — Обедать здесь накрой. Кастину приглашение передай, он мне срочно нужен. И вина нам красного к оленине, — лениво бросил он возникшему в дверях Ла Виолетту.***
— Видите, до чего дошло, Кастин, — сказал Филипп, накалывая на вилку истекающий розовым соком кусок оленьей вырезки. — Жалким трюкачеством заниматься приходится. Местные своевольничают, распустили вы их, месье лейтенант! Кастин опустил взгляд, как бы говоря, «виноваты, исправимся». — Форма нужна, Кастин. Она придает единообразия, показывает, что в форте царит военная дисциплина. Я вашим дикарям не слишком доверяю. Один черт знает, что у них на уме. Одно ясно — для них мы чужаки. — Вождь Модоковандо — великий человек среди своего народа. Он объединил прибрежные племена. Он не отречется от союза с нами даже ради выгоды, индейцы презирают ложь и недомолвки. — Он — может быть, а другие? Кастин отложил вилку и нож и призадумался. — Мулофа… — наконец произнес шевалье, — говорят, он был против союза с бледнолицыми и предлагал вождю воевать с ними, объединившись с ирокезами. Крестился он крайне неохотно. — Вот видите, Кастин. Пусть индейцы тоже думают, что мы сильнее, чем на самом деле. Отобедав и выпив вина, мужчины вышли на улицу и отправились к Кастину. Филипп взял для ознакомления записи лейтенанта, посмотрел рисунки и старую карту, составленную знаменитым первооткрывателем Шамплейном. Кастин показал, где находятся остальные форты, перешедшие к французам по Бредскому миру. Второй лейтенант гарнизона, Пьер Жуйбер, сейчас инспектировал их перед зимой и должен был вернуться в Пентагуэт со дня на день. Дом, где жил Кастин, состоял из двух квартир с отдельными входами. Вторая половина дома пустовала, и туда вселился аптекарь Савари. Выйдя от Кастина, Филипп решил нанести старому ученому визит. Погруженный в глубокую задумчивость, Филипп возвращался к себе, машинально кивая в ответ на приветствия. Старик оказался весьма дальновидным человеком, и время, проведенное в плаванье, он использовал с толком: — Мэтр Никола Фоллин, специалист по изготовлению поташа, который плыл вместе с нами из Франции, рассказал мне про все тонкости своей работы. Я скопировал все его записи и чертежи. Печь для изготовления поташа будет готова через неделю-другую. Я уже нашел двух мальчиков, которых обучу на «поливачей». Это деликатная работа, но ребята показались мне смышлёными. Поташ можно использовать не только для производства стекла и мыловарения, но и для изготовления пороха. Вот увидите, дело пойдет! У нас будет свой порох! Деревьев для отжига угля у нас в избытке, главное, чтобы не возникло проблем с индейцами. — К черту их! Сен-Кастин говорил, что нужно освобождать участки под поля — вот вам и прикрытие. Король желает, чтобы французская колония выросла, а чтобы так и было, мы должны обезопасить это место. Что вам нужно, Савари, говорите, я велю из-под земли достать вам все необходимое? — Сейчас мне нужен уголь и древесные опилки. У меня с собой есть небольшой запас селитры и серы. Я попытаюсь получить селитру здесь, но не могу ручаться за результат. Лучше перестраховаться и привезти селитру из Европы, серу тоже надо привезти. — Дайте мне список того, что вам нужно. Я обращу на него особое внимание месье Рюйе. Таким образом маркиз вышел от Савари, окрыленный надеждой. К весне, когда он начнет размечать границы, у них будет надежный тыл, и англичане или голландцы сто раз подумают, прежде чем напасть. Тропинка от ворот форта вилась мимо ферм к реке, где стояли индейские шалаши, которые они называли вигвамы. Филипп остановился, вглядываясь вперед. С возвышения вид дороги, уходящей вдаль, слегка будоражил кровь. Как будто она олицетворяла стремление человека двигаться вперед, к черной необъятной неизвестности, расплывчатой в туманной пелене. Взгляд Филиппа упал на идущих по дороге женщин. Одна из них в темном плаще с белой опушкой — была Анжелика. Глядя на ее статную фигурку, он испытал неожиданный прилив чувства — чего-то возвышенного, почти как в забытой розовой юности. Он мысленно похвалил ее за мудрость и дальновидность — качества, почти не свойственные женскому племени. Не зря она была единственной женщиной, с которой советовался король. Во многом благодаря ее стараниям и знаниям они сумели расположить к себе местных дикарей. Он даже готов был простить ей такое позорное для знатной дамы увлечение, как торговля. И это именно она уговорила старика-ученого плыть с ними в Америку. Да, казалось бы — он давно знает ее, но только здесь, в этих богом забытых землях, он начал понимать ее истинную цену. Перро прав: это сокровище. Дороже тех, чем он когда-либо владел. «Моя жена»***
В конце ноября «Звезда Аделаида» отправилась в обратное плаванье. Моряки выстроились у правого борта. В знак почтения Рюйе велел приспустить флаг и отсалютовать из всех орудий. Глядя, как корабль грузно совершает маневр, готовясь к выходу в открытый океан, как наполняются ветром его паруса, Анжелика впервые по-настоящему поняла, насколько они теперь оторваны от прошлой жизни. Этот берег для них — точка невозврата. Им суждено либо погибнуть, либо укротить эту дикую землю, как норовистую кобылицу. И Анжелика понимала: природа будет отчаянно сопротивляться воле человека, желающего заставить ее служить своим нуждам. В трюме «Звезды» плыли несколько сундуков налоговых мехов, а кроме того меха, которые Николя Перро смог достать для нее. По его словам, он совершил невозможное и серьезно рисковал. Анжелике пришлось отвалить кругленькую сумму, но это того стоило. Она не отчаивалась: первый шаг к осуществлению ее замысла был сделан. Чтобы окупить поездку и заработать, Анжелика послала Рюйе сперва в Вест-Индию за грузом какао-бобов. Она также отправила в Париж с десяток писем: для Давида и Жавотты Шайо — своих компаньонов, Моршандо, министра Кольбера и управляющего Молина, и еще одно письмо для Флоримона. Вместо того, чтобы со всеми вернуться в форт, она пожелала остаться одна. И пока Флипо поджидал свою госпожу под сенью векового дуба, она прогуливалась из стороны в сторону, меряя шагами покрытый галькой и ракушками берег.***
В середине ноября, когда уже выпал первый снег, сахем Модоковандо пригласил своих французских друзей на праздник. На берегу реки, около которой раскинулась индейская деревня, лежала туша кита. Ее окружили улюлюкающие и приплясывающие на месте индейцы. Когда прибыли бледнолицые, сахем велел разделать тушу и отдать французам в качестве дружеского дара часть мяса и жира. Перро, с некоторых пор ставший верным паладином мадам дю Плесси, объяснил, что для индейцев огромную ценность представляет не только мясо и жир, но и кожа и кишки, не говоря уж о костях и китовом усе. — Из кожи и кишок они шьют водонепроницаемую одежду. Также из них индейцы делают всевозможного рода пузыри и сосуды для хранения в них жидкостей; из жил они мастерят гибкие пружины для капканов на лисиц и другого мелкого пушного зверя. Этими же жилами они также пользуются вместо бечевок, от которых требуется особая прочность. Позвонки спинного хребта служат им для выделки ступок. Скуловые или челюстные кости кита напоминают студень и очень вкусны, как и язык. Смотрите, — Николя указал на ловко работающих топорами индейцев. — Похоже, сегодня мы отведаем этот деликатес. Несмотря на легкий мороз, праздник проходил на берегу реки. Индейцы, принадлежащие к конфедерации вабанаков, не строили большого длинного дома на зиму, как ирокезы. Только прибрежные племена, благодаря общению с белыми людьми, начали перенимать их образ жизни и заниматься земледелием, вести оседлый образ жизни. С одобрения вождя Модоковандо, Черные платья распространяли свою веру среди индейцев. Жаренное на костре мясо кита действительно оказалось вкусным, но Анжелика предпочитала новому деликатесу знакомую похлёбку из гребешков и трески. В глаза ей то и дело бросалось сосредоточенное лицо Филиппа. Он тихо переговаривался с Сен-Кастином. Анжелика знала, в чем дело: речь шла о вырубке участка леса, чтобы сделать уголь для пороха. Индейцы могли воспротивиться этому, а с учетом того, что их количество многократно превосходило число французов, с их мнением приходилось считаться. Когда все достаточно подкрепились, пришло время чествовать смельчаков. Вождь Мулофа получил третью насечку на носу, говорившую о его исключительной храбрости и силе. Молодой для вождя, не старше тридцати лет, высокий и широкоплечий, он с высокомерием поглядывал на бледнолицых. И вот Модоковандо поднялся, выставив руку ладонью вперед в знак того, что желает сказать речь. Он поблагодарил бога за то, что он даровал им эту пищу, которую они могут разделить со своими друзьями. Затем он пригласил индейских старейшин, а также Кастина, Филиппа и Николя Перро к себе в вигвам, чтобы выкурить трубку и поговорить о делах. Колонистки вперемешку с индианками уселись кружком и принялись обсуждать ежедневные заботы. Начался обычный процесс мена. Около вигвамов индианки разложили вещи, которые надеялись выгодно сменять у бледнолицых. Анжелика не заметила среди индианок Матильды. Когда она спросила о ней, ей ответили, что дочь вождя уехала навестить свою родню по матери, которая происходила из племени абенаков. Анжелика с улыбкой поглядывала на женщин: те чувствовали себя как дома. Они рассматривали вещи для обмена: пушистые воротники, бобровые шкурки, зимние мокасины из оленьей кожи, безрукавки из дубленых кож, украшенные на индейский манер бахромой, циновки, сплетенные из растительных волокон. Анжелике было жаль бедняжку Катрин — единственную из девушек, не бросившую свою госпожу в изгнании, а теперь со страхом жавшуюся к ней. Маркиза сделала Флипо знак. Они с Ла Виолеттом поднесли сундук, ожидавший своего часа в тени деревьев. Анжелика попросила кого-нибудь перевести индейским женщинам, что маркиза дю Плесси, супруга губернатора Пентагуэта, хочет в знак дружбы и в благодарность за гостеприимство преподнести им подарки. Ла Виолетт и Флипо откинули крышку сундука. В нем оказались отрезы хлопковой ткани, ножницы, а так же наборы для шитья, подобные тем, которые Анжелика преподнесла колонисткам. Иглы, нитки, ручные пяльцы, но особое восхищение у индианок вызвали серебряные наперстки. Они одевали их на пальцы и показывали друг другу, смеясь и треща как стая птиц. Налюбовавшись новыми блестящими украшениями, женщины почтили маркизу ответным даром: ей преподнесли несколько дюжин бобровых шкурок. — Ого, да тут хватит на шубу, и не одну, — послышался за спиной сиплый голос Перро, подкравшегося, как обычно, неслышно. — Индейцы любят вас, они прозвали вас Кавой, что в переводе с их языка означает «Негасимая звезда» Анжелика ответила на комплимент деликатной улыбкой. Хотя Николя говорил об индейцах, взгляд его был красноречивее всяких слов. Похоже, он был влюблен без памяти, и это одновременно и льстило и настораживало. Перро был необходим для осуществления ее замыслов, но она боялась, как бы страсть не толкнула его на безрассудный поступок. — Как вождь? — мягко перевела она тему. — Удалось ли договориться насчет леса? — Да, Модоковандо хочет развивать сельское хозяйство, ему нужны поля для засева. Только Мулофа возражал: он завел старую шарманку. Бледнолицые — разрушители. Они лишают нас охотничьих угодий. Он недоволен, что пенобскоты больше не желают быть племенем охотников и собирателей. Модоковандо напомнил ему о могуществе ирокезов, великого племени Длинного дома. — Я жил у них, — помолчав, продолжал Перро. — Забыть об этом времени невозможно. Тот, кто делил с ними кров и хлеб, поймет меня. Я хорошо знаю Священную долину… там царят три божества, чтимые у ирокезов… — Три божества? — Да! Маис, тыква и фасоль, — ответил Перро без тени улыбки. — Это народ землепашцев, мадам. — Этот Мулофа желает вести примитивную кочевую жизнь? — Скорее он не любит бледнолицых. Он давно настраивает Модоковандо против них. С англичанами выходило неплохо. Правда, против красномундирщиков индейцев настроили иезуиты-миссионеры. Да те и сами не горели желанием поддерживать дружбу с племенами. Их много, у них есть оружие, корабли, пушки — плевать им на индейцев. — Что же заставило Мулофу отступить? Перро ухмыльнулся в рыжие усы. — Порох. Это волшебное слово, делающее местных сговорчивыми. Раньше его было не так-то просто достать. Англичане драли за банку три цены против самой высокой. Анжелике показалось, что она ослышалась. — Англичане?! Но разве они не враждовали с индейцами? — Похоже вы не слишком хорошо знаете этих каналий, — с оттенком презрения произнес Перро. Тем временем из вигвама вождя показался Филипп, а следом за ним Сен-Кастин. Оставив Перро одного размышлять о подлости англичан, Анжелика поспешила навстречу мужу. Решено было начать с участка леса, граничащего с маисовым полем и доходившего почти до океанского берега. С самого утра холодную туманную тишину нарушали удары топоров и визжание пил. Индейцы всем скопом помогали колонистам валить деревья и выкорчевывать пни. Аптекарь Савари радостно потирал ладони. Его глаза под очками горели пламенем энтузиазма. Флипо и Ла Виолетт таскали ящики со стружкой, которую забирали у плотника. Тот занимался по приказу губернатора каким-то таинственным делом. Даже мамаша Ламбело не знала, чем конкретно занят муженек. Но Анжелика вскоре заметила что фас и батареи на отрогах украсились несколькими новыми орудиями. — Вы гений, любовь моя, — со смехом сказала Анжелика мужу. — Но скажите, ради всего святого, куда это Савари уходит с раннего утра со своими бутылями? И зачем ему столько стружки? — Надеюсь, нам не представится возможность узнать это на своей шкуре, — хмыкнул Филипп, щелчком расправляя кружевной манжет. Анжелика удивлялась, как он ухитрялся выглядеть безупречно среди чудовищных условий, которые их окружали. Мало того, Филипп смог навести порядок в гарнизоне и придать солдатской одежде единообразие. Хотя вопрос формы решался не так быстро, как хотелось бы, теперь солдаты ходили в одинаковых камлотовых плащах, под которые для тепла пододевали кожухи из овечьей шкуры. Одним ясным утром, в самом конце ноября, Филипп пригласил Анжелику прокатиться с ним до стрельбища. Накануне выпал снег, деревья оделись в белое, на могучих разлапистых елях лежали толстые, отливающие серебром шапки. Океан рокотал внизу, голодным зверем бросаясь на прибрежные скалы, но в долине стояла звонкая умиротворяющая тишина. До опушки леса ехали молча. Анжелика наклонилась к холке кобылы, чтобы не наговорить сентиментальных глупостей. Уж очень счастливо и спокойно она чувствовала себя — наверное, впервые с тех пор, как они оказались на этих чужих берегах. Она украдкой поглядывала на Филиппа: его застывший, будто вырезанный в мраморе профиль говорил о том, что его мысли далеки от любви. Судьба в очередной раз бросала ему вызов. И он готовился дать ей сатисфакцию. Стрельбище расположилось на круглой поляне у самой опушки леса. Мишени были прибиты к деревьям, солдаты построились с противоположной стороны, держа ружья на изготовку. Филипп велел Кастину вырабатывать у солдат не меткость, а скорострельность и, кроме того, дисциплину — неукоснительное подчинение старшему по званию. Дю Плесси спрыгнул с лошади, бросив поводья одному из солдат, и подал руку Анжелике. Сен-Кастин уже бросился к ним, на ходу срывая с головы шапку — меховую, с енотовым хвостом сзади. Такие носили трапперы. — Не хотите ли показать свои таланты стрелка, мадам? — тихо спросил Филипп, протягивая ей один из своих пистолетов. Придерживая подол юбки и опираясь на руку, которую ей галантно предложил Кастин, Анжелика добралась до утоптанного расчищенного места. Солдаты, кланяясь этой прекрасной женщине, о которой многие из них грезили во сне, расступились. Анжелика сняла перчатку, отдав ее Кастину, взвела курок и положила палец на спусковой крючок. «Бах!» Оглушительный взрыв прогремел в воздухе, подняв белое облако над макушками деревьев. Анжелика упала на землю, машинально прикрыв голову руками. Лес сразу же наполнился звуками. Захлопали птичьи крылья, мимо пронеслась стая голубей, с диким визгом из-за деревьев выскочила индейка и ошалело застыла посреди поляны. Половина солдат попадала на землю, остальные дико озирались по сторонам, у них под ногами прошмыгивали мелкие зверюшки. На секунду Анжелике почудилось, что между деревьев мелькнул белый хвост зверя: волка или, может быть, снежной рыси? Вдруг чьи-то сильные руки подняли ее с земли, и она очутилась в крепких объятиях мужа. Анжелика изо всех сил прижалась к нему, чувствуя, что ноги все еще плохо повинуются ей. — Отличный выстрел, мадам, — послышался его насмешливый голос. Анжелика подняла голову, глядя в его бесстрастное лицо прямо над собой. — Так это ваши штучки? Тем временем к солдатам вернулся дар речи. — Англичане! — прохрипел кто-то, вскидывая ружье. — Нет! Ирокезы! — Идиот, откуда у ирокезов пушки? — Тихо! — рявкнул Кастин. Из-под сени деревьев показались двое: в одном из них Анжелика сразу признала Савари, второй был, без сомнения, ее Флипо. Савари был весь покрыт снегом и сажей. У Флипо был такой вид, как будто его головой засунули в печную трубу. — Мы просим прощения, милостивые государи! — слабым голосом воскликнул старик, пытаясь рукавом стереть сажу с лица. Он направился в их сторону, на ходу нахлобучивая на голову меховую шапку. — Прошу прощения, мадам, монсеньор! — Впечатляюще, Савари, но вы могли бы предупредить заранее. — Ах, монсеньор, тут не угадаешь. Дымовые шашки у меня уже хорошо выходят, а вот над порохом надо работать: никак силу взрыва рассчитать не могу, то не взрывается, а то вон как сегодня… Но мы близки к успеху! А все благодаря мэтру Фоллину! Я узнал от него пару секретов… Да и что порох… — он наклонился так, что его могли слышать только они, — я близок к тому, чтобы заново открыть секрет легендарного греческого огня! — Экспериментируйте, сударь! Только прошу вас, если вам нужны будут зрители, предупреждайте нас заранее. Сухой выстрел прервал их разговор. Ружье в руках у Кастина дымилось, а примерно в тридцати шагах лежала на земле индейка. — Обед, монсеньор! — Превосходно, Кастин. С меня вино. Вы, Савари, тоже приглашены. Филипп окликнул одного из солдат и велел привести им с мадам дю Плесси лошадей. После обеда Сен-Кастин и Савари ушли к себе, а Анжелика с Филиппом вернулись в спальню. Сняв чепчик и вынув из волос гребень, Анжелика покрутила головой, позволяя тугим косам упасть на плечи. За ее спиной щелкнул шпингалет, словно отделяя их от всего остального мира. Уголки губ дрогнули в улыбке, а по телу пробежала сладостная дрожь предвкушения. Филипп подошел сзади и начал расплетать ей косы. — Я хочу увидеть вас, прикрытую лишь золотым плащом волос, — прошептал он, открывая своему взору длинную шею жены. — Сейчас? Ах, это так неразумно, любовь моя… — зашептала Анжелика. Но голос здравого смысла становился все тише, а желание заволакивало разум. — Неразумно? Гоните к дьяволу подобные глупости. Нам и так пришлось отказаться от всего, что мы любим, к чему мы привыкли. Я не могу за обедом любоваться вашими прекрасными плечами, вашей шеей в жемчужном колье, золотом ваших волос. Я вынужден терпеть это грубое платье на вас, этот уродливый чепец, этот запах рыбы и кухни от вашего передника. Это сводит меня с ума. И здесь, — он обвел рукой спальню, будто предлагая ей осмотреться, — здесь единственное место, где я хочу забыть о той дыре, в которой мы оказались, где я хочу вас увидеть без всего этого хлама, оскорбляющего вашу красоту… — он запнулся, переводя дыхание. Эта полная горечи красноречивая тирада открыла для нее то смятение, что царило в его душе. Этот срыв холодного и сдержанного человека показал, до какой глубины потрясли его разительные перемены в жизни. Ей вспомнилась ее жизнь в Нельской башне, это ощущение вязкого кошмара, когда ты ничего не чувствуешь, не живешь, а лишь по инерции движешься дальше. Быть может, Филипп испытывает нечто подобное? Горстка людей в деревянных лачугах на краю света, где из разумных существ только покрытые жиром полуголые дикари, есть от чего сорваться человеку, привыкшему к довольству и роскоши. В порыве нежности она приникла к мужу, обвивая руками его шею. Он жадно прижал ее к себе и наклонился к ее губам. В этот момент забарабанили в дверь. Филипп нехотя выпустил жену из объятий, при этом в его глазах блеснули гневные огоньки. Не поздоровится тому, кто нарушил их уединение без веской причины. Филипп отодвинул шпингалет и рывком распахнул дверь. — Что вам, Кастин? — отрывисто спросил он показавшегося на пороге лейтенанта. — Прошу прощения, монсеньор. Индеец-разведчик сообщил, что видел за мысом большое военное судно. По описанию похоже на голландский или испанский галеон. Похоже, у нас скоро будут гости.