По следам. Несказка.

Теперь я точно уверена – это судьба. Как иначе объяснить то, что происходит? Все уже вроде бы как успокоилось, улеглось, боль утихла, или, вернее сказать, притупилась, и случилось то, что случилось. С папой, именно с ним, почему это случилось снова? Судьба или случай снова свели нас вместе. Видимо все же это все не случайно. И ниточка, странным образом связавшая нас с того самого, странного, вещего сна, она не оборвалась. Просто стала тоньше, запуталась, и завязался узелок, а потом снова стала виться, запутываться и виться дальше. Это уже не так весело, легко и увлекательно, как раньше, теперь все иначе, но что-то все же происходит. И что мне взбрело в голову – гадать? Видимо захотелось отвлечься от всего, но только ли ради забавы? Кого я хотела увидеть в зеркале и увидела ли или это воображение само нарисовало то, что я хотела увидеть? Нет, конечно, нет. Такого я желать увидеть не могла, но тогда, начиная все это, откуда я могла знать, что именно увижу. Может быть, если бы я знала, то не стала бы вовсе этого делать. Теперь я понимаю, что все это имело свое значение, но тогда, в тот момент, когда я увидела его в зеркале и едва успев обрадоваться, снова разочаровалась, я не сразу поняла, что это значит. Эта дама, что по хозяйски положила голову ему на плечо, не та ли самая «дама из Петербурга» о которой так жестоко рассказал Коробейников тогда, в тот злополучный вечер? Видимо да. И видимо она все же появится здесь, ну и пусть, теперь это уже не важно – думала я уже лежа в постели. И сон пришел далеко не сразу. Утром , за завтраком, принесли почту и с этого момента все изменилось снова. Что больше – волнение за отца или желание увидеть Штольмана погнало меня в то утро в участок? Наверное, оба эти желания равноценны. Как бы ужасно это ни звучало. Мне вдруг остро захотелось увидеть его, узнать, как он, я была уверена, что он поможет мне, невзирая на нашу размолвку. Повод был веский – взяв в руки эту злосчастную фотографию, я смогла увидеть шрам на руке человека, дравшегося с папой, но более всего меня испугала сама реакция его на эту фотографию. Если быть честной- то, что я увидела, было малостью и наверное, можно было повременить с этим визитом и попробовать заняться этой фотографией получше, но тогда мысли мои уже летели в полицейский участок и отбросив думы о неловкости ситуации и отправившись туда почти бегом я только лишь сумела продумать, то, как мне следует повести себя с самого начала. Нужно сразу попытаться дать понять, что это серьезно, что это не шутки и не фантазии- этим мысли метались в сознании до самого порога кабинета и едва переступив его я сразу же начала говорить, опасаясь и того, как поведет себя Штольман после всего и того, что если он поведет себя иначе, не станет ли смеяться надо мной снова. Но никто не засмеялся. Напротив, после всего сказанного мной, когда я взглянула в его лицо, то никакой снисходительности и усмешек либо же еще чего-то , чего я очень боялась, я не увидела. Он, едва взглянув на фотографию, очень странно посмотрел на меня, растерянно как-то, чуть удивленно и серьезно и Антон Андреевич выглядел похоже. Но они оба молчали и я было подумала, что они снова не верят мне и возмутилась вслух: - Да что ж это такое, почему вы мне не верите?- и в расстроенных чувствах, опустилась на стул против него – эта Фотография опасна!- воскликнула я и взглянув на него снова, поняла, что ошиблась, и он тут же подтвердил это, взяв у меня фотографию и проговорив как-то осторожно: - Отчего же не верю – верю. И он принялся объяснять мне о том, что такую же фотографию они нашли нынче ночью у убитого поручика. Вел он себя немного странно, не так, как обычно и я никак не могла понять оттого ли это, что ему было неловко передо мной или оттого, что дело это уже было у них. Странность эта была очень недолгой, но уловить ее я успела, именно успела, поскольку он внезапно изменился, тон его стал официальным и расспрашивал он у меня о том, что его интересовало тоже весьма полицейским тоном. Он снова изменился только тогда, когда принялся мне зачем-то объяснять о том, что фото отпечатано не давно, а совсем недавно, не забыв, однако, упомянуть о том, что он «большой специалист по фотографиям»: - Нужно спросить у Вашего отца, кто их фотографировал – ответил он на мой вопрос о том, что же теперь делать, если пластина негатива хранилась у кого-то долгие годы. Говорил он со мной очень спокойно, без обычных своих, присущих ранее, усмешек, был официален и деловит, и я подумала, что возможно, это и к лучшему и постаравшись соответствовать его тону, сказала ему, что я попрошу папу и что он в любое время будет рад видеть и прочее. Возвращаясь домой, я все думала над этим делом, беспокоясь об отце но и не думать о другом я тоже не могла. И вспоминая наш разговор, снова подумала, что такое общение возможно и к лучшему. Вел он себя так, как будто ничего и не произошло тогда, и за это я ему даже благодарна была. Но он изменился. Он как будто осторожно разговаривал со мной, ни усмешек, ни возражений, ничего и я никак не могла понять, отчего это, то ли оттого, что он был рад, что я пришла, и вел себя так, потому что берег мои чувства, то ли ему, просто стало все равно. Так или иначе, теперь, когда мы снова можем общаться, выяснить это будет легче – подумала, я и от этого решения мне уже стало легче. Он пришел довольно скоро, и они с папой долго разговаривали в кабинете. Меня, конечно же, туда не пустили, но знать мне было нужно, да и теперь, когда неловкость почти ушла, поговорить с ним лишний раз мне очень хотелось. Я в ожидании замерла на лестнице, и как только он вышел, выскочила за ним на крыльцо. И этот разговор, уже возле экипажа был еще более странным, чем в участке. Он снова говорил со мной, как будто ничего и не было, и нес что-то не слишком убедительное, что разозлило меня, да еще и вот это его: - Да не переживайте Вы раньше времени, давайте дождемся заключения врача- то ли спросил, то ли просто произнес он и я подумала, что видимо все же он больше стал равнодушен, чем что-то иное и не смогла сдержаться: - Я видела, там, на войне на отца напал офицер. Он был в длинной шинели и с саблей. Я смотрела в его лицо и после этих моих слов сразу уловила знакомую, странную улыбку: - Видели – в этой своей, странной, новой манере, то ли спросил, то ли утвердительно сказал он и улыбнулся снова прежней, чуть снисходительной, улыбкой: - Ах да, эти Ваши видения… И замолчал. И смотрел на меня вот так вот, молча, этого я уже не смогла выдержать и не сказав больше ни слова, ушла в дом. Возмущению моему не было предела и что меня больше расстроило- его равнодушие ко мне или нежелание разбираться в деле я так и не поняла. И свое раздражение сразу высказала дяде, но он меня успокоил и сказал, что неплохо бы мне самой попробовать разобраться с этим и сеанс провести и я подумала, что действительно, этим надо заняться. Вечером я занялась тем, что задумала и у меня даже получилось. Правда было очень страшно и вышло все поначалу не так, как хотелось мне, но в конце- концов мне удалось выяснить, что Садковский жив. Было это довольно жутко, ранее я никогда не видела, чтобы люди на фотографиях двигались. Да еще и дело само было странным, и страшным, и когда поручик на фото повернулся, посмотрел на меня и прижал палец к губам в призыве молчать, я от страха бросила фото на стол, и после того, как пришла в себя, стала думать, что же мне теперь делать с тем, о чем я узнала. Идти в участок мне не хотелось совсем, и знала я немного, да и говорить с ним в таком тоне, какой он теперь взял, мне тоже не хотелось. Поэтому я решила, что попросить у него помощь можно тогда, когда я узнаю больше. Днем мы с мамой отправились в город и проходя по рыночной площади я увидела шарманщика, что-то такое было в нем, странное весьма и несмотря на мамины крики я подошла к нему и попыталась взять за запястье, чтобы проверить свои подозрения – я не видела его лица, но почему-то была уверена что это он, Садковский, откуда пришла эта уверенность? Я просто чувствовала это. Но он конечно же отнял руку и кинулся прочь. Я еще больше уверилась в своих подозрениях, но мама была сердита и пришлось идти в мануфактурную лавку. Когда мы вышли из лавки я снова увидела похожего человека, шарманки с ним уже не было, я проводила его взглядом, обернулась и обомлела – передо мной стоял незнакомый господин а на лице его и шее зияла глубокая, страшная рана. Вид его был ужасен. Просто ужасен и я не могла отвести от него взгляд. Он тоже смотрел на меня и я поняла, что он просит меня помочь. Он молчал, на мой вопрос ответить не смог, а просто указал туда, где я только что видела, похожего на шарманщика человека. Я посмотрела туда, куда он указал, а когда снова перевела взгляд- человек уже исчез. И я внезапно поняла, что он не незнакомец – я уже видела его на этой жуткой фотографии. Вернувшись домой, я рассказала папе об этой истории но он только рассмеялся в ответ. Однако я была настойчива и спросила его, указав на человека на фото, кто это. И когда мы выяснили, кто это и я сказала, что видела его, лицо у папы стало совсем иным. Я разволновалась страшно, да что же это такое, как же быть – подумала я и эта мысль мне покоя не давала до самого вечера. А вечером я решила позвать дух Ишутина и узнать больше. И он пришел. И указал на окно. Я подошла и с ужасом увидела, что прямо под окном стоит человек и целится в наши окна первого этажа. Я стремглав вылетела из спальни и побежала вниз, мама занималась бухгалтерией и удивившись моему виду и моему вопросу, поспешила за мной, а я поспешила в кабинет. Но мы не успели. Раздался выстрел и когда мы вбежали, папа уже лежал на полу. Рассказывать весь этот кошмар не имеет смысла. Как-то очень быстро приехал Штольман и тогда я поняла, что это видимо полиция спугнула убийцу и он промахнулся, но додумала я эту мысль гораздо позже. Когда Милц ушел и все более менее улеглось я наконец позволила себе заговорить - Как был убит Ишутин ? – четко и раздельно задала я вопрос и родители воззрились на меня в немом изумлении, а Штольман, смешался сначала, посмотрел на родителей но все же ответил: - Зарезан в борделе. Он снова взглянул на меня своим этим новым, странным взглядом и раздраженно спросил у Коробейникова: - Антон Андреич, разболтали уже? И когда Вы все успеваете? Видно было, что он очень разозлился, лицо его имело раздраженный вид, и он нервно вышагивал по столовой. Папа, наконец, обрел дар речи и потрясенно спросил: Ишутин убит? - Да- коротко ответил Штольман. Папа был очень расстроен этой новостью и заговорил о сослуживцах, а Штольман все наблюдал за ним, нахмурив брови и о чем- то размышляя. Слушал он папу очень внимательно и как только тот заговорил о войне, он тотчас спросил: - И что же произошло на войне? Но папа упорно не хотел ничего говорить и тут пришел дядя и начал с порога сетовать на то, что нужно было сразу в полицию обращаться со всей этой историей и Штольман уцепился за эти слова и несмотря на заметное папино нежелание отвечать, убедил таки папу в том, что рассказать нужно. Нас конечно выставили за дверь, но я осталась на площадке и ждала, когда они выйдут. Они вышли, я окликнула Штольмана, и между нами снова произошел весьма странный разговор. - Яков Платонович,Вы видели, что убийца был в шинели ?- спросила я еще спускаясь с лестницы. Он остановился внизу и подождал, пока я подойду. Это меня обнадежило. Я взглянула ему в лицо- у него было очень серьезное выражение и он ответил совершенно спокойно: - Разумеется. Тут я рассказала о шарманщике, и прочем и он снова не стал смеяться и усмехаться как обычно, а как ни странно, поддержал разговор, сказав, что видел шарманщика и он «всегда там стоит». - Задержите его – выпалила я и тут он уже заулыбался. - Только потому, что он в шинели? Так нам придется полгорода арестовать- он явно забавлялся уже, но мне было не до шуток и я попыталась логикой оправдать свои предположения: - Но ведь тот, кто стрелял, был в шинели, это же след? - Ну хорошо, я буду иметь это ввиду, а Вас попрошу больше инициативу не проявлять и оставаться, по возможности, дома. Все это он проговорил с серьезным выражением и каким-то, как мне показалось тогда, казенным тоном, что я не нашлась, что и ответить и услышала его сухое: - Доброй ночи. Он отвернулся и очень быстро вышел за дверь. Я вернулась к себе и очень долго не могла уснуть. Мало того, что он вел себя со мной так, как будто мы едва знакомы, он, похоже, снова не хотел воспринимать меня всерьез. Но хоть не смеется теперь надо мной- подумала я и не знала, радоваться этому или огорчаться. Размышляя надо всем этим, я неожиданно подумала о том, как это они оказались здесь именно тогда, когда пришел убийца, видимо, они знали и знали о многом и мои догадки мало им помогли, раз они сами все разузнали. Но тогда почему он так странно себя ведет, ему теперь я безразлична или он вот так, таким образом, не обращая на мои измышления никакого внимания, заботится таким вот странным образом о моей безопасности, не давая мне повод заниматься всем этим? На вопросы ответов не было, но последний мой вопрос нравился мне больше остальных и все еще думая надо всем этим я не заметила даже, как уснула. Утром я все же попыталась выяснить у папы что то о Садковском, но он так и не сказал ничего. А вот в разговоре с дядей я только утвердилась в мысли, что видимо Садковский жив уже точно. Он жив, вот почему все происходит- думала я и мне просто ничего не оставалось, как пойти в участок. Пусть думают, что хотят, но пусть выслушают меня – так думала я, пока шла туда. Из кабинета доносились какие-то крики, я вошла и снова с порога начала говорить о главном. - Яков Платонович я к Вам по очень важному делу- официальным тоном заявила я и тут только заметила этого человека, похожего на шарманщика. Я решительно подошла, отвернула рукав на его запястье, шрама не было. И я тут же заявила: - Это не он. У него нет шрама на запястье. Штольман тут же спросил: - Какого шрама? И я попыталась осторожнее объяснить все об этом шраме, но мне очень не хотелось объяснять, откуда я это знаю, я знала, что последует за этим и очень не хотела снова ссориться с ним. Но он похоже, тоже этого не хотел, потому что как-то странно спросил: - И что это значит по Вашему? - Это не Садковский- уверенно ответила я. - Ну да, на поручика он точно не похож - в своем духе пошутил он и я так и не поняла, поверил ли он мне или нет, или и сам знал, что человек здесь ни при чем, но он все же произнес: - Отпустите его Антон Андреевич, на все четыре стороны. Шарманщика увели, а он подошел ближе и спросил, как –то слегка запинаясь: -А что это Вы про Садковского? При чем тут Садковский?- он серьезно и выжидающе смотрел на меня и я наконец поняла, что он готов меня выслушать. Уяснив это мне стало как-то легче, я успокоилась и опустилась на стул а он, выхаживая по кабинету, спросил как-то даже заинтересованно: - Значит, Вы считаете, что Садковский жив? Нет, я конечно не верю этим Вашим странным… Как только он сказал это, я поняла, что ошиблась и перебила его: - Вы можете мне не верить, но я видела его руку с шрамом- проговорила я напряженно, уже предчувствуя, что сейчас будет, но я снова ошиблась, услышав: - Ну что же, предположим, что это возможно… Я так, даже неожиданно для себя, обрадовалась, что тотчас повернулась к нему и улыбка сама собой появилась на моем лице: - Неужели это случилось?- глядя на него со смешанными чувствами, спросила я- Вы мне верите? Он улыбнулся слегка и ответил: - Ну, скажем так, наши мнения в этом вопросе, совпадают. Более того, я уже отправил запрос в Петербург, числится ли Садковский в списках погибших. У меня как будто камень с души упал. Я сидела, и улыбка не сходила с моего лица, хотя я строго настрого запретила себе так себя вести. Я решила, что непременно нужно продолжить разговор и заговорила об архиве, а он начал объяснять мне про телеграф и каким-то таким странным тоном он это сказал, чуть насмешливо и по взрослому, и этим напомнил мне наши прежние разговоры. Я сидела и просто смотрела на него и поняла, что ничего не кончилось и возможно, все только начинается, но мои размышления прервал дежурный, который вошел и сказал, что пришел посыльный. В кабинет вошел мальчик и проговорил: - Яков Платонович, Вам записка-с, от дамы-с. Штольман улыбаясь, смотрел на мальчика, я смотрела на него и внутри у меня все похолодело. - От дамы? От какой?- услышала я и мальчик ответил. - По виду из столицы будут-с. Просила, чтобы лично в руки. Я наблюдала за ним, он улыбался, глядя на мальчишку, улыбался, Господи… - Ну давай, раз лично в руки- сказал он. А я не могла смотреть на него, я не знала, как посмотреть на него снова и отвернулась. В голове было абсолютно пусто и сердце застучало так часто, что стало больно. Он забрал записку и прошел мимо меня на свое место. Мальчишка ушел, я заметила краем зрения, как он бросил записку на стол, и услышала его: - Так о чем мы? - Мы? Можете прочесть, я подожду- не глядя на него, каким-то не своим голосом проговорила я. - Да нет, напротив, это подождет – сказал он, и я все же посмотрела на него. В сознании моем все смешалось, но я взяла себя в руки и сказала деловитым тоном: - Я только прошу Вас навести справки о Садковском и уже от дверей, обернулась и сказала, как мне показалось, весьма независимо: - Не забудьте. Это было не вежливо, но в тот момент мне было точно не до хороших манер. Я шла домой и не могла понять, что чувствую. « Так о чем мы»- спросил он, видимо, думая о письме, он вовсе позабыл « о чем мы». Или я ошибаюсь, и бросил он так небрежно эту записку на стол, потому что она и вправду не так важна, как я подумала, но улыбался он при получении весьма…заинтересованно, или это он мальчишке улыбался – тот действительно, смешной такой. Так думала я тогда и в конце-концов пришла к выводу, что раз уж я не могу быть ни в чем уверенной до конца, да и отношения наши, отношениями назвать трудно, да и дама эта еще неизвестно кто и не может человек быть благородным и неблагородным одновременно, то и пусть все будет как будет. Обижаться в этот раз на него мне не за что, а как раз наоборот, он папу спасает и очень умело действует. И такими мыслями я была занята до самого вечера. То я думала так, то иначе, но вспоминая все последнее, с того момента как снова стала говорить с ним, я осознала, что рядом с ним я совсем другая и он тоже другой рядом со мной, что бы ни казалось со стороны. Как ни странно, утром я проснулась вполне бодрой, невзирая на то, что заснула очень поздно. Не успела я привести себя в порядок, как ко мне явился Ишутин и снова указал за окно и пропал. Я в ужасе, припомнив его прошлый визит, подскочила к окну но увидела только Ишутина, который был уже внизу и указывал в сторону города. Нисколько не раздумывая я поспешила за ним и мы очень быстро дошли до входа в дом, приглядевшись я поняла, что это заведение маман, вспомнив, что здесь был убит Ишутин, я поняла, что видимо Садковский там и написав записку Штольману, отправила ее с мальчиком и вошла внутрь. Ишутин показал мне, куда идти, очень скоро я оказалась перед дверью и недолго думая, постучала. Человек открыл дверь и я предложила объясниться. Он вел себя довольно развязно а я решила просто по человечески попросить его отменить дуэль. Он был пьян и вел себя просто отвратительно, начал задавать идиотские вопросы, расхаживая по комнате, выглянул в окно, заметил там что-то, по клоунски распрощался и убрался через крышу вон. И ничего у меня не получилось. Я выбежала в коридор и увидела, как навстречу мне идет Штольман с револьвером в руке. - Вы как здесь оказались? – возмущенно спросил он и выглянул в окно. Я не знала, что ответить, а он уже подлетел ко мне с возмущенным выражением на лице и еще более угрожающим тоном снова спросил: - Вы как здесь оказались?! Что мне было ответить ему? Я замялась и затем придумала, что. - Догадалась я, что Садковский здесь- солгала я ему- Я хотела задержать его до Вашего приезда. Довольно глупо это было сказано, и он видимо понял, что я чушь несу. Он смотрел на меня со странным выражением, а после этих слов и вовсе взвился: - Что за странное безрассудство, Анна Викторовна?! Слава Богу, что Вы живы!- выдохнул он мне в лицо, он злился, это было очевидно, и отвернулся от меня, вне себя от всего этого и я попыталась его успокоить, сказав, что ничем не рисковала и объяснила ему про дуэль, сослуживцев и прочее. Он чуть успокоился. _ Вот как. Вы были правы - услышала я его, все еще взволнованное, он рассказал про Садковского и про каторгу и про военный трибунал и уже был немного даже любезен, но тут неожиданно в разговор вступила Лиза и он, снова раздражаясь отчего-то, перенес свое раздражение на нее. В этот момент прибежал Коробейников и сообщил, что Садковский «ушел». От этой новости мне стало нехорошо и я. опустившись на стул, проговорила в смятении- Господи… Штольман обернулся на это: - Да не волнуйтесь Вы, дом Ваш охраняют, главное, чтобы батюшка Ваш, вел себя благоразумно.- тогда я не поняла о чем он это сказал, поняла гораздо позже, когда казалось, что все уже поздно. - О чем Вы говорили с Садковским?- быстро спросил он, и я постаралась припомнить. - Я пыталась его уговорить, чтобы не было этой дуэли – ответила я, и у него изменилось лицо, что промелькнуло на нем, удивление, сочувствие или сожаление? И о чем он вовсе задумался тогда? Надеюсь, когда то, он мне расскажет об этом, если я спрошу. - А еще он сказал, что все закончится там, где началось- вспомнила я, лицо у него было серьезным необычайно и очевидно было что он о чем-то напряженно думает. Он пребывал в этой задумчивости до того момента, как рассеянно попрощавшись со мной, попросил Коробейникова отвезти меня домой. Описывать то, что случилось потом, я просто не могу. Когда все это случилось, я поняла, что имел в виду Штольман, когда говорил про «благоразумность», я вспомнила это, как только увидела горстку пепла в пепельнице. И когда Штольман сказал: - Я знаю, куда они поехали! Только тогда с меня спало жуткое оцепенение, охватившее было от отчаянья. А потом, после всего, уже дома, я долго думала надо всем этим. Смерть Садковского потрясла меня и папина вина и вся несправедливость и дикость этой истории. И то, как он, папа, уехал на эту незаконченную дуэль, не сказав никому ни слова. А если бы мы не успели? И все же, все же, роль Штольмана во всей этой истории впечатлила меня не менее всего остального и я решила, что пусть и ведет он себя иногда странно, но я должна поговорить с ним. Поблагодарить за все, за все. С этой мыслью я уснула, и сны мне снились очень интересные и романтические, не вещие и не кошмарные, но описывать их здесь я не стану даже для себя. Утром, сразу же после завтрака я отправилась туда, куда стремилась попасть всей душой еще с ночи. Когда я вошла в кабинет, он сидел за столом и увлеченно что-то писал, но как только я вошла, тотчас поднялся, на лице его читалось удивление и он, очевидно, был не готов к моему визиту, но видеть меня был рад. - Анна Викторовна – улыбаясь, проговорил он и я поспешила высказаться: - Яков Платонович, я тогда убежала не попрощавшись, слова вымолвить не могла. Я так Вам благодарна. Вы спасли моего отца. Он заулыбался и попытался остудить мое восхищение, честно признаться тогда я действительно перестаралась, и все это звучало немного слишком. - Ну, это неизвестно, это же была дуэль- проговорил он и улыбнулся мне. Я подступила ближе: - Да. Но если бы отец убил противника…но он перебил меня очень мило: - Это было бы более предпочтительнее, но Вы, конечно, правы. Благополучным такой исход трудно было бы назвать. - В любом случае, Ваше вмешательство было спасительным.- улыбаясь, ответила я. Он улыбался мне и мне было так от этого хорошо и непременно хотелось, чтобы этот разговор не заканчивался никогда и я спросила о другом: - А как вы догадались что дуэль будет именно там? - Слова Садковского помните, все закончится там, где и началось.- улыбнулся он, вышел из-за стола и видимо решив окончательно произвести впечатление, рассказал о своих логических умозаключениях в подробностях. Он явно был горд собой и имел на это полное право и я решила, что сказать ему об этом следует: - Какое счастье, что Вы владеете этим даром. - Это у Вас дар, Анна Викторовна, а у нас- он шутливо прищелкнул каблуками и рассмеялся- полицейская рутина. Я рассмеялась его шутке: - Не скромничайте, Вы очень проницательны и…но он не дал мне договорить, мои чрезмерные дифирамбы видимо смутили его: - Оставьте- сказал он коротко и немного помолчав, спросил: - Как Ваш батюшка? - Слава Богу – ответила я и поняла, что он как-то так одергивает слегка то ли меня то ли себя , прекратив шутить и перейдя на светский тон. Мы еще сказали друг другу пару дежурных фраз, но проговорив- Всего доброго – я никак не могла отвести взгляд от его лица. - Всего доброго – с улыбкой произнес он, и неожиданно взяв в свою ладонь мою руку, прикоснулся к ней губами. Затем поднял голову, посмотрел в мои глаза, и я поняла, что мне нужно уйти сейчас или я просто не смогу уйти. После обеда я отправилась в парк, я любила читать там, и пока не стало слишком холодно, старалась иногда выбираться туда. Я углубилась в чтение и не сразу даже поняла, что кто-то опустился рядом. Поняла только тогда, когда услышала голос. - Как хорошо здесь, Вы позволите? Я мельком взглянула на нее, улыбнулась и конечно же предложила остаться. - А я знала, что Вас здесь найду- снова услышала, удивилась и спросила- А мы знакомы? Но она смотрела на меня как-то странно, оценивающим взглядом и покачав головой начала говорить то о чем здесь я писать просто не хочу. Незачем здесь приводить все ее странные речи. Я очень хорошо помню то, что она говорила но еще лучше помню то, что тогда думала я – «Зачем она мне все это говорит, о чем она»думала я, слушая ее, речи эти с самого начала были неприятны и когда я догадалась , кто это стали неприятны вдвойне. И после того, как она «предложила дружить» я встала и ушла. И услышала, как она вслед мне прокричала буквально: - До свидания, Анна. Я быстрым шагом шла домой и снова пыталась разобраться в том, что чувствую. Очень хотелось вымыться и смыть с себя гадкое ощущение от этого разговора. Сначала мысли путались, но позже я успокоилась и постаралась взять себя в руки и взглянуть на вещи трезво. Эта женщина, как там о ней говорил дядя- «холодная, расчетливая, привлекательная и опасная» - да, возможно, все это ей подходит и возможно что, так оно и есть, но он не сказал- «умная»и это видимо тоже именно так. Как может умный человек поступать так и говорить так. Мысли мои летели стремительно и становились все более злыми и раздраженными. Она вся состоит из фальши. У нее фальшивая улыбка и фальшивые, лживые речи ибо все, что она говорила- ложь.. Он никогда не говорил с ней обо мне, я не верю этому. А уж восхищаться и удивляться, да еще и сказать такое ей – немыслимо. Кем она считает меня, подумав, что я поверю в это? Провинциальной дурочкой? Она, совсем не зная меня, решила, что имеет право так разговаривать со мной, в таком снисходительном тоне и таким образом. Зачем она пришла? Хотела увидеть меня , нет, здесь не только это, она видимо, хотела показать себя и этим тоже выказала глупость свою, говоря нелепости. Все, что она говорила – нелепости, с начала до конца. Я попыталась хорошенько припомнить все, что она говорила-« Мы с Якобом старые друзья»- всплыло в памяти и я тотчас вспомнила то, что видела в зеркале и поняла, что именно ее я видела тогда. «Старые друзья» - ну и что из этого? Он взрослый человек, он один, он может поступать, как угодно…"женщины, не требующие обязательств", да, именно так и есть. Мама сказала бы, что это распутство – пришла совсем уж ненужная мысль, и я постаралась ее отогнать. Но эта мысль помогла мне понять еще одну причину, почему эта женщина явилась ко мне. Боже мой, да она ревнует, ревнует, поэтому и пришла. Поэтому она и говорила вот так и не только узнать она меня хотела и посмотреть, она видимо подумала, что я узнав о ее существовании и буду рыдать в подушку или пойду выяснять с ним отношения из-за этого ее «много рассказывал»? Да она похоже и его совсем не знает. Он не способен лгать. Правда на днях он солгал, нет, не солгал, просто умолчал о том, что знает, пытаясь уберечь меня от необдуманных поступков. Он берег меня. Он всегда берег меня и злился и раздражался он всегда именно из-за этого, из-за моей способности из любопытства попадать в разные неприятности. Он благородный человек. Он никогда бы не позволил себе ничего лишнего в отношении меня, я уверена в этом. И в этом между мной и этой женщиной огромная разница, бездна, но она этого не понимает. Она думает только о себе да видимо и не пытается ничего понять. И здесь может возникнуть проблема. Раз она приехала сюда из Петербурга ради него, значит, отступать она не намерена и эта встреча тому подтверждение. Но и я совсем не та, кем она меня считает. Я вовсе не хочу ничего менять, и пусть она поступает, как знает. Он умный человек и сам сделает выводы. А я буду вести себя так, как посчитаю нужным. И пусть будет что будет. P.S Сегодня вспомнила про Эзопа … о солнце и ветре. Я буду солнцем. Что может связывать таких разных людей? С некоторых пор я стала бояться видеть сны.