По следам. Несказка.

Видимо, мне еще долго жить до того дня, когда я в людях перестану ошибаться. Почему так происходит? Либо я идеалистка неисправимая, либо во мне просто недостаточно ума? Либо слишком терпимо я отношусь к людям? Либо, возможно, прав Яков Платонович в том, что я « всегда ищу в людях хорошее»? Но отчего же я не замечаю плохого? Раз за разом это происходит, и в итоге я снова и снова оказываюсь в безвыходном положении. И в этот раз. Почему я сразу не подумала о том, что Каролина может иметь к этому отношение. И, что могло бы произойти, если бы он не пришел. Но он пришел. Мало того, за эти дни, произошли еще и иные вещи, трогающие душу и дающие некую надежду. Но отчего то, чем больше этой надежды, тем менее я могу позволить себе то, что могла позволить всего полгода назад. Выходит, все же, несмотря на все мое упрямство и безрассудность, что-то все же меняется, коли уж я могу здесь назвать это так. Вот только искать в людях хорошее, я не смогу перестать никогда, или даже не так – я не смогу искать в людях плохое. Я не замечаю этого. И как этому научиться? И надо ли? Единственное, чему я все же понемногу учусь, это терпение. Да и того иногда все же недостает. Но ведь «дорогу осилит идущий», разве нет? Пусть иногда и камушки на пути встречаются в виде разных «дам из Петербурга» и его вечного скепсиса и ехидства. Иногда это забавно, а иногда до слез обидно. А иногда, вот как сейчас, нечто среднее. На этот раз я ошиблась снова, и это едва не стоило мне жизни. Но, тем не менее, дело-то мы раскрыли. Именно мы. И это прекрасно, пусть и закончилось все не совсем так, как мне бы того хотелось. Возможно, со временем, он все же сможет побороть в себе это поистине изуверское упрямство и поверит мне, а возможно, уже верит. Только не говорит. Но вот это вот, то, что он сказал за моей спиной, как это оценить так, чтобы было правильно? Или снова описать все, как было, а позже попытаться понять? На это снова уйдет целая ночь. Но, почему же, нет? Вполне возможно, что когда – то, я буду перечитывать это все? Вот только с какими чувствами, с иронией, грустью или другими, неизвестными мне сейчас? И я не могу понять, чего в этой истории было больше – плохого или хорошего, и это должно быть здесь. И читая это когда нибудь, я, наверное, улыбнусь. Ничто не предвещало ничего дурного. Званый ужин, развлечение старых друзей. Правда я не ожидала увидеть там такое собрание из совершенно разных людей. И Штольмана я увидеть, там также не ожидала. Но как бы то ни было, мы приехали и все было вполне себе хорошо, до того момента, как баронесса не стала рассказывать эту жуткую легенду о графине Баттори. Правда, жуткой, она не всем показалась. Я видела, как улыбнулся папа и как Штольман усмехнулся своей обычной, скептической усмешкой и тогда я подумала, что вся эта история действительно выглядит несколько надуманно. И надо же было быть такому совпадению, чтобы сразу за рассказанной легендой, она начала сбываться наяву. Однако по порядку. От услышанной истории мне стало немного не по себе, и я решила прогуляться по дому. Нет, лгу, я видела, что Штольман стоял там, в дверном проеме и только сделала вид, что мимо хочу пройти. Но прошла бы непременно, если бы он не шагнул в мою сторону. - Скучаете?- улыбнулся он легко и светски. А я, все еще под впечатлением от того, что услышала, сказала несколько задумчиво: - От таких историй, пожалуй, заскучаешь. Он, однако, видимо решил отвлечь меня и так же легко продолжил: - Я - то понятно, меня сюда Артюхин притащил, блеснуть столичным прошлым. А Вы судьбами, какими? И я ответила ему в тон: - Меня дядя увлек. Блеснуть своими талантами. И я решила, объяснить ему, кто есть кто на этом вечере: - Я не вижу здесь дочери баронессы, она привезла ее с собой. Это ее сестра. Хотя старшая, выглядит намного младше. Он улыбнулся и подхватил мысль, пошутив: - Вероятно, воды Баден-Бадена, сыграли свою роль. И я пошутила в ответ: - Ну, или кровь венгерских девушек. Мы стояли рядом и я в разговоре сама не заметила, как положила свою руку на его, и он, видимо, не был против. И тут, нашу светскую и доверительную беседу прервали. Баронесса торжественно попросила меня провести сеанс, все присутствующие тотчас подхватили, а полицмейстер и вовсе смутил, сказав, что: - Мы в полицейском управлении, часто встречаемся с этим даром. Верно ведь, Яков Платонович? – спросил он, и все засмеялись, а мне стало тошно. Похоже было, что и Штольману это тоже не слишком понравилось. Как –то все это было, даже слова не подберу. Однако же деваться было некуда – собранье ждало и все, кто хотел принять участие, уселись за стол. Решено было вызвать дух Наполеона. Я взглянула мельком на родителей – лица у них были напряженные, и было заметно, что им вовсе не нравится эта затея. У Штольмана тоже было своеобразное выражение лица, однако же, мы начали. Все взялись за руки, и я подумала было, услышав хихиканье вокруг, что все это лишь забава, но не успела я и слова вымолвить, как что-то случилось. Сознание мое спуталось и что произошло далее, я не помнила совершенно. Об этом мне рассказали позже. Пришла в себя я уже на руках у папы и как будто - бы издалека, услышала, как Каролина испуганным тоном, лепечет что-то на немецком, затем, на этом же языке, заговорил очень знакомый голос, а затем я услышала господина Артюхина: - Яков Платонович, да переведите же! И Штольман ответил несколько растерянно, как мне показалось: - Да, говорит, мертвая девушка возле конюшни. Помимо того, что мне было нехорошо, и я дрожала мелкой дрожью, от того, что я услышала, мне стало еще хуже. Потрясение, ужас и недоумение, так можно оценить мое состояние. Это самое верное будет. Я была как будто в трансе каком-то и слышала все как бы издалека. Как дядя и папа говорили о том, что ехать сейчас невозможно, полиция не велит, а затем Дарья Павловна увела меня в постель. Все суетились вокруг, и я не знаю, что было после. Все, происходящее далее, я помню смутно и воспоминания пришли далеко не сразу. Ночью мне приснился кошмар, сначала я увидела близко от себя чьи-то дрожащие, окровавленные руки, кто-то причитал странным, нервным голосом. Затем, видение сделалось более ясным, и я узнала, кто это. Кто это был, с окровавленными, дрожащими руками – Екатерина Павловна, баронесса фон - Ромпфель. Утром я проснулась в незнакомой комнате и поняла, что вчера меня оставили здесь, смутно припоминая, все, что случилось. Дарья Павловна была очень внимательна, а я собралась было уехать, но Екатерина Павловна возразила, что без завтрака не отпустит. Они были так милы, что уехать было просто невозможно, невежливо, да и чувствовала я себя намного лучше и меня не покидали мысли о том, что же такое случилось вчера. И то, что я плохо помню то, что случилось, беспокоило также. Каролина также была приветлива и мила. Она выглядела не менее испуганной, чем я и я ей посочувствовала, ведь она вчерашнее помнит лучше. Поэтому, когда после завтрака, она предложила прогуляться, я не отказалась. -Мы прогуливались и разговор, конечно же, был вокруг того, что случилось. Я завела разговор о том, что было вчера, что рассказывала ее мать, о легенде, и она спросила с забавным немецким акцентом: - Вы не помнить того, что было вчера? Я помнила смутно. Она смотрела странно и я догадалась, что вчера было не только то, о чем говорила я. Я спросила о том, ходила ли я ночью, она ответила, что да , но вспомнить то, что было я не могла и меня сразу посетила мысль о том, что мне нужно непременно побывать в конюшне. Мало того, что я могла там вспомнить, что видела или ощущала этой ночью, так ведь это место убийства было. Что-то я да увижу там. Каролина попыталась удержать меня, но разве же я могла остановиться, когда возможно, чья-то душа просит помощи, а я бездействую? Каролина сказала мне, что не пойдет, однако же, когда я решительно отправилась туда, она поспешила за мной. И я подумала, что ей, бедняжке, просто страшно оставаться одной. Мы пришли и я, прислушиваясь к себе, медленно пошла по конюшне и когда дошла до места, где была расстелена солома, опустилась на нее. Минуты не прошло, как я увидела все – как девушку ударили по голове, как она лежит, а к ее горлу приближается нож, такой специальный нож для обрезки копыт, а возле ее запрокинутого, мертвого лица чьи-то ноги, обутые в сапоги для верховой езды. Все это промелькнуло мгновенно и жутко и ушло, так же быстро, как и пришло. Я очнулась и мне, как обычно бывает после таких вещей, стало нехорошо. Отдышавшись и не обращая внимания на потрясенное лицо Каролины, я кинулась за бочки, стоявшие рядом. Мне было неудобно, пришлось тянуться далеко, и лишь кончиками пальцев я дотянулась до того, что искала - нож был там, и я непременно вынула бы его тогда же, но мне помешали. В конюшню с криком вбежал человек в весьма возбужденном состоянии, в руке его был топор и он принялся этим топором рубить все, что под руку подвернется. Выглядело это очень страшно. Он размахивал топором и все кричал: - Где он? Я в испуге отдернула руку, и мы с Каролиной спрятались за стоящие бочки. Следом за этим человеком в конюшню вбежал Фролов и попытался урезонить человека с топором, назвав его Семен. Мы с Каролиной в страхе наблюдали за этой сценой, этот Семен все кричал о том, что он «его найдет» а тот говорил о том, что «может это не он». Выглядело все это очень страшно. Внезапно, откуда-то близ того места, куда недавно метил топором Семен, вымахнул человек, бросился к коню, вскочил в седло и вылетел из конюшни. Эти двое бросились следом, все смолкло, наконец, и мы смогли выйти. Уже возле дома я увидела полицейский экипаж и поняла, что приехал Штольман. « Мне нужно рассказать ему немедленно»- мелькнула мысль, и буквально взлетая по ступеням на второй этаж, я увидела его, выходящим из дверей. - Яков Платонович - воскликнула я – Я знаю, где нож. Орудие убийства.- взволнованно сообщила я ему и он посмотрел на меня каким-то ошеломленным взглядом, видимо, не ожидая от меня такой прыти после вчерашнего. Правда, мое восклицание не слишком его тронуло. - Вы все еще здесь?- утвердительно - вопросительно проговорил он спокойно на мое, на мой взгляд, ошеломительное сообщение. И добавил свое, обычное: - Как Вы себя чувствуете? Да что ж такое - подумала я, о чем он, если я ему о таком рассказываю, но ответила все же: - Прекрасно. А Вы слышали, что я Вам сейчас сказала? Но он отреагировал совершенно не так, как я ожидала и снова совершенно спокойно ответил: - Да слышал я. А потом, все же соизволил проявить хоть какой-то интерес, спросив как-то, словно, вовсе без интереса: - Ну и где же он? - Пойдемте, я покажу – ответила я, и уже повернулась было к лестнице, в надежде на то, что он тотчас последует за мной. Однако же он не спешил. - А как Вы узнали? Задал он свой вечный вопрос, отвечать я не стала, зная, что последует за этим, но и это не помогло, за своей спиной я услышала, как он сказал: - Я догадываюсь – и в тоне явно слышалась эта вечная, ехидная усмешка. Я шла и молчала. Эта его усмешка была обидна, да и он не пытался заговорить тоже. Ну и пусть, и пусть – думала я - на этот раз я смогу предъявить ему то, что можно подержать в руках, настоящую улику. Мы вошли в конюшню, я быстро дошла до нужного места и мне так же, как недавно, было весьма неудобно доставать то, зачем я пришла, но я упорно тянулась к улике. Он взглянул только раз и тотчас отвернулся. На лице его промелькнуло странное выражение, тогда я не поняла, что это было, но сейчас уверена, что он смутился. Смутился, увидев, как я в странной этой позе, пытаюсь достать нож. Но это я понимаю сейчас, а тогда мне было не до приличных манер. Он стоял, отвернувшись, как мне казалось со скучающим видом, и я услышала его недовольный голос: - Анна Викторовна, мы вчера уже все здесь осмотрели. - Здесь тайник – уверенно ответила я и наконец, смогла дотянуться до ножа, вытянула его, встала, отметив, что он даже руки не предложил, и эффектно поднесла ему нож на ладони к самому лицу, сдув с ножа солому. Лицо у него стало удивленным, это мало сказать. Он взглянул мне в лицо, забрал нож, посмотрел на него, а затем снова посмотрел на меня. Лицо его приняло странное выражение, он шагнул от меня прочь , все разглядывая этот нож и затем спросил: - А как Вы узнали, что нож находится именно здесь? Голос его звучал спокойно, но я почувствовала знакомые нотки и поняла, что он злиться начинает. Злится, оттого, что вчера они все были здесь « все здесь осмотрели», а орудие убийства нашла я. Не просто намеки, не просто слова, а реальную вещь, улику. И не смог он никак раздражение свое скрыть. Как только я это поняла, то тотчас сама разозлилась. Да что же это такое, почему он так поступает, видимо прав был дядя, сказав тогда «ревнует наш сыщик» - таки ревнует. - Ну, так мне жертва показала. Сегодня ночью - ответила я, наблюдая за ним. Я намеренно ответила так, ожидая его обычных усмешек, но он все - таки решил по - своему. - Может, расскажете мне о том, что произошло на вчерашнем сеансе?- спросил он, и я понять не могла, он все еще злится или тут иное что-то. И все же поняла, что он едва сдерживает свое раздражение. Стало уже смешно. - Ну, Вы же видели вчера сами. Я вызывала дух Наполеона, но почему-то пришла эта девушка. Ну, к тому моменту она была уже мертва - решила я поддразнить его и обернулась. Увидев его лицо, я поняла, что он не просто раздражен, а очень раздражен. - Да нет, почему Вы закричали на Молостову - На тебе моя кровь? Он смотрел на меня с каким-то странным выражением, и я снова не могла понять, он серьезно спрашивает или ерничает. - Да это не я кричала. Это девушка кричала.- ответила я, решив, да пусть уже будет,что будет. И он, конечно же, ответил, усмехнувшись нервно и скептически: - Чертовщина какая-то. А мне почему – то уже не было обидно, а было забавно, и я возразила ему тотчас: - Спиритизм. Но он шутки не принял и совсем уже раздраженно произнес: - А по мне так все едино – и пошел было к выходу. - Все как всегда – подумала я и уже не сдержалась и воскликнула ему в спину: - Так Вы меня ведьмой считаете? Он обернулся и все таким же раздраженным тоном, но чуть спокойнее спросил: - А что, можно по другому как – то к этому относиться? Я прошла мимо него, думая, что бы еще такое съязвить, как вспомнила внезапно о том, о чем еще не сказала, и забыв уже про спор, тотчас и сказала: - Сапоги. Она еще сказала про сапоги. Выражение его лица было просто непроницаемое какое-то, и я даже смешалась при виде этого его странного выражения, но упрямо донесла свое: - Ну, видимо, это было последнее, что она видела в жизни. Смотреть на него я просто не могла, стояла, отвернувшись, но он все же, соизволил спросить: - Какие сапоги? - Такие сапоги…наездника – твердо ответила я и все же взглянула в его лицо. Он тотчас же отвернулся, словно ничего важного не услышал и пошел от меня прочь, на ходу спросив: - А как Вам баронесса и ее сказка? Вопрос был неожиданным, но я уже начинаю привыкать к этой его манере, перехода от раздражения к спокойствию, меняя тему. И поэтому ответила я сразу, не раздумывая: - Да. Это странная история. Теперь я поняла, куда он пошел от меня. Он решил проверить тайник, из которого я вынула нож. Я наблюдала за ним, он возился там, за бочкой и я подумала, отчего бы и нет, и спросила его: - А Вы хотите, чтобы я вызвала дух барона фон Ромпфеля и у него спросила? Он отвлекся от своего занятия и взглянул на меня снизу – вверх: - Так он же не хочет с Вами разговаривать - он явно продолжал ехидничать, и я ответила в тон: - Ну может быть у него настроение такое было. Я уже разозлилась сама, и отчего-то снова захотелось позлить и его. А он, тем временем, уже поднимаясь, продолжил свое: - Ну так пригласите его. Может быть, он расскажет Вам, сколько девушек обескровила его вдова перед тем, как вернуться в Россию.- произнес он невозможным тоном, уже глядя мне в лицо. Возмущению его не было предела, это было очевидно. Его дико раздражало все - и то, что я нашла улику, а он нет и то, что я позволила себе язвить ему, и мое упрямство его разозлило тоже, и я подумала, насколько же он может быть вспыльчивым, Боже мой. Но и я уже была готова сказать, что угодно, возмущенная этим вечным его раздражением. - Обязательно попрошу- глядя ему в глаза ответила я , сцепив зубы от этого его отвратительного тона. - Желаю удачи - оценил он мое упорство своим раздражением и стремительно отправился на выход. И мне внезапно снова стало забавно, наблюдать его таким. - А может быть он с Вами решит поговорить?- ему в спину уже воскликнула я и услышала его иронично – ехидное: - Пусть приходит в управление завтра. Он ушел, а я все раздумывала и что же это было? Была, конечно, здесь ревность эта, но не все же, было, оттого только лишь. Он снова пытался своим раздражением, отчасти показным, заставить меня обидеться, рассердиться и сидеть дома, не вмешиваясь ни во что, по его мнению, опасное. И тут я вспомнила, что он даже не поблагодарил меня за помощь. Видимо слишком был зол - подумала я и вышла из конюшни. Правда более ни о чем подумать я снова не успела, так как внезапно увидела Каролину, которая крадучись, отправилась куда-то с узелком в руке. Это было весьма странно и позабыв обо всех своих думах, я потихоньку пошла за ней. Она так и шла крадучись, и было понятно, что спутники ей точно не нужны. Ушла она не слишком далеко, вошла в какую-то избушку и через пару минут вышла уже без узелка. Меня она не заметила. Я подождала, пока она уйдет подальше и вошла в избушку. На столе лежал узелок, развязав который я с удивлением обнаружила там хлеб, ветчину и сыр. Я вышла из избушки и попыталась подумать надо всем логически. Всем уже было известно, что конюх, подозреваемый в убийстве, сбежал и хоронится где-то в лесу. Судя по тому, как Каролина вела себя, когда шла сюда, она определенно несла провиант ему. Почему? Она знает точно, что он невиновен, или она знает что-то еще, о чем не говорит мне? Все это было весьма странно. Все эти загадки не давали покоя, да и помимо этого было о чем подумать и возвращаясь домой, в экипаже, который прислала за мной мама, я все думала над этим. Мысли вернулись к разговору в конюшне, и я все же пришла к выводу, что нужно было предложить Штольману самому достать этот злосчастный нож. Я вспомнила выражение его лица, когда он отвернулся, и поняла, отчего так случилось, что он даже руки не предложил. Со стороны мои действия выглядели странными, если не сказать больше, но мне так хотелось произвести впечатление, что я позабыла о приличиях. Это было досадно. Но теперь уж поздно каяться. Ничего не поделаешь. Да и не понятно, как повернулся бы разговор, если бы даже он и сам достал этот нож, возможно, было бы все, то же самое. В этих думах я не заметила, как до дома доехала. Дома после ужина я попыталась вызвать дух девушки, но ничего не выходило. Дядюшка меня поддержал в этом желании и в какой-то момент даже свою помощь предложил, и у него тоже ничего не получилось. Затем он спросил, что бы я спросила у барона, а я тотчас вспомнила свой сон, в котором видела баронессу с окровавленными руками, и ответила ему, что спросила бы о ней. На что дядя возразил, что представить ее убийцей трудно, а вот Дарью Павловну вполне. И я подумала, почему бы и нет? Ведь сны мои нельзя понимать буквально, да и присниться она могла мне просто потому, что перенервничала накануне, а не потому, что это было действительно так. По крайней мере, все могло быть совсем не так, как во сне, это я давно уяснила. Утром за завтраком, принесли почту, и оказалось, что Каролина зовет меня приехать. Текст записки меня весьма обеспокоил, она писала, что мы непременно должны встретиться и о чем-то поговорить. Не без труда я отпросилась у родителей и отправилась к ней. Дома ее не оказалось, Дарья Павловна сказала, что Каролина, пошла, прогуляться к пруду, и я без труда нашла ее там. Она очень обрадовалась и тотчас же заговорила о том, что ее беспокоило. То, что она рассказала, обеспокоило и меня. Она рассказала о болезни матери и о том, что произошло в замке Баттори, после чего мать ее стала совсем больна. Каролина была испугана, говорила очень искренне, и мне стало, очень жаль ее. Оказалось, что баронесса всем рассказывала эту жуткую историю еще до званого вечера. Всем. И я вспомнила дядины доводы относительно Дарьи Павловны и тут Каролина рассказала совершенно дикую вещь о том, что Дарья Павловна умывается кровью. Я стояла, оторопев от этой новости, Каролина шагнула от меня, поскользнулась и упала. И внезапно засмеялась каким-то странным, жутковатым смехом и я снова пожалела ее, решив, что это нервное. Она же стала рассказывать ужасные подробности о том, что видела, как Дарья Павловна забрала ведро с кровью и теперь пытается подстроить все так, чтобы полиция подумала на баронессу. Я вспомнила, что дух Дуни тоже указал на Дарью Павловну еще в самом начале этого кошмара, а Каролина, как будто подтвердив мои слова, ответила, что ведро с кровью она видела в ванной. Как мне было не поверить ей? Все выглядело логично, Каролина была так убедительна в своем беспокойстве и мы поспешили в особняк. Было страшно и уже в доме мне стало не по себе от того, что мы можем увидеть. Каролина шла первой и я, услышав ее испуганный голос- Кровь, кровь - повторяла она. Я вошла, увидела в ванне ведро и не поверить в то, что это была не кровь, было невозможно. Выглядело это настолько жутко, что мы обе, стремглав, выбежали из ванной. - Я же говорить - отдышавшись, сказала Каролина. Господи, какой ужас - подумала я и ответила ей: - Я должна немедленно рассказать об этом Штольману. Я была уверена, что все, что сказала мне Каролина, правда, да ко всему прочему к моему ужасу, я услышала голос, говоривший: - Здесь кровь моя.- что еще я могла подумать тогда? Мы только вошли в столовую, как узнали о том, что баронесса пропала. Слуга объяснил, что за полицией послать собрались, а я принялась утешать Каролину, мне снова, стало, ее безумно жаль. Бедная, бедная - думала я, утешая ее, и решила, что сейчас самое лучшее, принести ей чаю и отвлечь от всего этого ужаса. Я вышла в коридор. Мысли разбегались, слишком много всего случилось одновременно и я, не зная, что еще предпринять, решила вызвать прямо здесь, сейчас, дух барона, в надежде, что он покажет, где искать пропавшую Екатерину Павловну и хоть что-то прояснится. Я стояла у стены и звала его, закрыв глаза и сосредоточившись. Внезапно послышались чьи-то быстрые шаги, я прервалась, повернула голову и увидела поднимающегося по ступеням Штольмана. Ну слава Богу - подумала я и направилась к нему со словами: - Яков Платонович, тут какая-то чертовщина творится. Баронесса пропала. - Я знаю. За нарядом полиции я уже послал- ответил он спокойно совершенно, а я поспешила сообщить ему еще одну жуткую новость: - Но это не все. Там…в ванной…там кровь – наконец смогла выговорить я. Лицо его мгновенно изменилось, от чуть заметной улыбки не осталось и следа, он пристально смотрел на меня, как будто не веря в услышанное, а я продолжала растерянно: - Целое ведро…нужно Дарью Павловну позвать. Видимо мой испуганный вид и тон и то, что ведро, в самом деле, стояло в ванне, свое действие возымело. Послали за Дарьей Павловной, она пришла и рассказала совсем иное, чем думала я и Каролина. Она не убивала никого. Она просто увидела убитую и в панике из-за того, что гости уже подъезжали, забрала ведро и вылила из него кровь. Она испугалась за сестру. За то, что все могут подумать на нее из-за ее рассказов. Говорила она искренне, и я ужаснулась тому, что могла подозревать ее. Штольман спросил ее, что в ведре и она, сказав, что там клюквенный сок, окунула туда руку и поднесла молниеносно к его лицу, закапав сюртук, она видно, так переволновалась, что действиям своим отчета не давала. Я поняла, что ошиблась и, оставив их договаривать, бросилась искать Каролину. Нашла я ее в конюшне, мне даже в голову не пришло удивиться, я подошла к ней и, попытавшись успокоить ее тем, что баронессу непременно найдут, увела ее в дом. После чая мы все вчетвером сидели и беседовали в столовой, Каролина принялась извиняться перед Штольманом за свою ошибку, за то, что ошиблась с этим ведром, как вдруг дверь распахнулась и вошла баронесса, а следом Фролов. Увидев ее, мне чуть не стало дурно – руки ее были в крови, выглядела она совершенно безумной, и все это жутко походило на мой сон. Эти дрожащие руки, эти манжеты – все в крови и сама эта сцена привела в ужас всех, а я поняла, что сон все же был вещий, просто я поняла его не до конца, не так. Оказалось, что она была на бойне, этим и объяснялось то, что она вся в крови. Екатерина Павловна все смеялась безумным смехом и Дарья Павловна увела ее, все были потрясены, Каролина ушла с ними, а мы со Штольманом остались. Я все думала над тем, что же это было, мои сны и то, что я видела, и совсем не ему, а скорее себе, я сказала вслух: - Так вот о какой крови он говорил… - Кто?- спросил Штольман, и мне в этот момент не пришло в голову ни язвить ему, ни лгать. - дух барона. Как ни странно, он не стал язвить и ехидничать, а довольно серьезно проговорил: - Баронесса не ведает, что творит, вполне могла и убить. И тогда я задала вопрос, мучивший меня: - А Дарья? - И Дарья могла убить. Хоть она и говорит, что только вынесла ведро с кровью, но ведь это она так говорит.- ответил он и на это так же серьезно и даже как-то официально, или доверительно, не знаю, я уже иногда сама понять не могу. И еще добавил: - У Каролины тоже нет алиби. - Нет. Каролина не могла. Я ей верю - возразила я уверенно и на тот момент я была точно уверена в том, что говорю. - Очень весомый довод, конечно – возразил он в своей обычной скептической, манере - конюх задержан, вот наш первый подозреваемый. Фролов мог убить, Дуня была беременна от него, вполне могла шантажировать - все излагал и излагал он свои версии и был, конечно, весьма убедителен. Я встала, подошла к окну и позволила себе подытожить: - Значит, следствие никуда не сдвинулось.- и услышала - Ну почему же? Сегодня мы узнали много такого, о чем вчера не имели понятия. – проговорил он уже легче, совсем чуть возражая и было очевидно, что улыбается он. - Да, верно. Интересная семейка. Я останусь у них на ночь.- проговорила я, неожиданно для самой себя. Я в самом деле хотела докопаться до истины, и решила, что ему лучше об этом знать. Не успела я договорить, как услышала его : - Опять?- тон был недовольный, это я почувствовала сразу и пока он не начал перечить, попыталась объяснить и сказала еще об одной причине, искренне меня беспокоившей: - Ну, Вы же видели Каролину. Она не в порядке и напугана. Я услышала, как он поднялся, и приготовилась к очередному выговору, но оборачиваться не стала: - Я должна побыть с ней - уверенно сказала я, упорно глядя в окно. Послышались шаги, он подошел и не встал рядом, а почему-то встал за моей спиной. Близко. Я чувствовала, как он дышит и как-то мне стало странно. На мгновение показалось, что что-то должно сейчас произойти и я ждала, что вот сейчас, он положит свои руки мне на плечи, но ничего не произошло, а он заговорил, тихо и убедительно - Молостовы под подозрением, баронесса вне себя, а…- он сделал паузу и договорил – это опасно. Эти слова произвели на меня даже большее впечатление, чем я ожидала. Он беспокоится обо мне, это очевидно- подумала я и возразила: - Баронесса должна быть под присмотром. Поэтому я останусь. - Я настоятельно Вам рекомендую этого не делать – тем же тихим, каким – то необычным голосом, снова попытался возразить он. И это снова вызвало во мне теплое, волнующее ощущение и я, улыбнувшись себе, ответила: - Я очень ценю Вашу заботу, Яков Платонович, но я в состоянии сама принимать решения. Он вздохнул за моей спиной, и я услышала, как он продолжил мою фразу: - Часто скоропалительные и не всегда обдуманные. Затем замолчал, я ждала продолжения и услышала нечто совершенно неожиданное: - В конце – концов, я несу за Вас ответственность… Это было настолько неожиданно, что я обернулась к нему со словами: - С каких это пор, Яков Платонович? Но он молчал и в моей голове проносились тысячи разных мыслей, относительно его слов и стоял он так близко, и смотрел прямо в глаза мои таким странным взглядом, что я успела уловить в его взгляде что-то такое, отчего бессознательно шагнула чуть ближе. Но он стоял, замерев, из взгляда мгновенно что-то ушло и это все, вдруг напомнило мне нечто из прошлого, нечто, что теперь я вспоминала со смешанными чувствами - смущения и желания повторения одновременно. Но он, однако же, снова вел себя так же, как тогда. И все же, все же…тогда я смутилась, отвернулась и, сказав: - Доброй ночи - вышла из столовой. Но теперь, теперь я смотрю на это несколько иначе. Я видимо неправильно тогда истолковала его слова, он просто видит меня насквозь. Все мои чувства написаны на моем лице, поэтому он и чувствует за меня ответственность. Теперь я злюсь на себя уже. Но отчего же он так поступает? Если бы он не подошел, я бы так никогда не подумала. Но он подошел. Впрочем, эти мысли и тогда меня посетили, но мне просто не хотелось тогда думать об этом именно так. Баронесса уже пришла в себя, все восприняли это с воодушевлением. Дарья Павловна и Каролина предложили после ужина сыграть в карты, и только мы разыграли пару партий, как явился дядюшка. Он сел с нами за стол и шепнул мне на ухо: - Штольман командировал меня к тебе. И родители в волнении. Мы все продолжали играть, а в голове моей вертелось – он беспокоится обо мне, и очень. Дядюшка попытался намекнуть на то, что непрочь переночевать здесь, но Дарья Павловна мило отказала ему, сославшись на то, что лишних комнат в доме нет. Мы еще сыграли пару партий, а затем баронесса заявила, что устала и хочет уже отдохнуть. Все подхватили, но Каролина выглядела очень обеспокоенной и попросила меня не уезжать. Я кивнула ей, как я могла уехать? Дядя все же снова предложил поехать, и я снова отказалась, и он сказал мне еще одно: - Яков Платонович настоятельно рекомендовал тебя отсюда увезти, хоть силком. - А вот об этом господине я вообще не хочу ничего слышать - ответила я, но думала совсем иное. Все же дядя согласился и отбыл, хоть и был не очень доволен. Он ушел, а я вернулась, и увидела, что Каролина ждет меня, она выглядела испуганной и снова сказала о том, что боится приступов матери. Я утешила ее тем, что я здесь, рядом, в соседней комнате и тогда она спросила странную вещь. - А почему ты не спросить та девушка, кто убить? - А я спрашивала, но она не говорит – объяснила я – наверное, она не видела убийцу. - Это очень плохо. Нам бы знать- проговорила она и тотчас ушла, пожелав мне спокойной ночи. Дверь я замкнула, как и советовал дядя, проснулась я среди ночи и не сразу поняла, что происходит. Звук, как будто кто-то пытается толкнуться в дверь, разбудил меня. Я пошла на звук, опустилась на диван возле двери и звук прекратился. Я не могла понять, что происходит и попыталась вызвать дух Дуни, поскольку подумала, что это дух разбудил меня. Я не слишком надеялась на успех, но тем не менее, это случилось - в зеркале напротив я увидела ее. я перевела взгляд, она сидела на постели и смотрела на меня, касаясь рукой изуродованной шеи и я услышала- Сапоги, сапоги- повторила она дважды и тотчас исчезла. Утром, сразу после завтрака Каролина куда – то убежала, а затем появилась снова очень довольная и сияющая она продемонстрировала мне новый наряд для верховой езды. Она покрутилась передо мной, и я обратила внимание на ее сапожки, сапожки для верховой езды. Она заметила мое внимание и беспечно проговорила: - Сапоги, сапоги. Смешно, зато комфорт. Какое-то странное чувство охватило меня, и мысль пришла – неужели, но этого быть не может. Или может- а она уже весело тянула меня с собой, к лестнице. Пока мы шли к конюшне, беспокойство мое росло и от всего этого, стало как-то нехорошо. Осознание уже пришло и от того, что все это правда, ужасало настолько, что когда она вошла в конюшню и обернувшись, спросила беспечно: - Что с тобой?- я даже ответить не смогла. Она взяла упряжь, подошла к коню и выглядела абсолютно, безмятежно довольной и пока шла туда, еще и спросила, глядя на мое изменившееся лицо: - Что? Что? Но я слова вымолвить не могла, от всего этого уже осознанного кошмара меня била нервная дрожь и я никак не могла прийти в себя. Она все возилась с конем, а я, с трудом осознавая, что делаю, тем временем дошла до места убийства Дуни и в этот момент услышала ее оклик: - Анна – я повернулась к ней и сказала единственное, что смогла сказать, указав на нее: - Сапоги… Она подошла ближе, и как ни в чем не бывало, спросила: - Ты снова видеть призрак? - Сапоги- все еще указывая на нее, сказала я. Я просто не могла поверить в то, что это происходит на самом деле и губы мои произносили только это слово. И тут в лице ее что-то изменилось. Она поняла, что я догадалась, что я знаю. Она толкнула меня, я отлетела в солому и пока пыталась подняться, успела увидеть, как она выбегает из конюшни. С трудом поднявшись, я подошла к воротам. Она уже заперла их снаружи, и мне стало жутко. - Каролина, что ты делаешь? – попыталась я воззвать к ней, но тщетно. Сквозь щель под воротами было видно, как она подтаскивает сухое сено. Когда мы еще шли к конюшне, я видела, что совсем рядом горел костер и, вспомнив об этом сейчас, я начала осознавать весь кошмар происходящего. Напрасно я пыталась докричаться до нее. Обезумев от того, что ее могут изобличить, она все кидала и кидала сено, и я совсем отчаялась уже. Снаружи все стихло, и я поняла, что она, видимо, отправилась к костру. Затем раздался крик: - Стой! – кричал очень знакомый голос, и у меня в голове как будто вспыхнуло - он пришел, Господи. Затем раздался выстрел, громкий крик боли и слышно было, как кто-то бежит к конюшне и не один. Наконец ворота шевельнулись, запор слетел, они открылись, и я увидела, как он шагнул мне навстречу. Руки мои сами потянулись к нему и, обхватив его за шею, я все лепетала – Яков Платонович, Яков Платонович – более ничего и сказать не в силах. Он вздохнул, я отстранилась и совсем близко от себя увидела его лицо, оно было бледным и таким взволнованным и беспокойным, каким я не видела его никогда. И он выдохнул мне прямо в лицо свое взволнованное: - Анна Викторовна…Ну я же Вам говорил. Я Вас предупреждал. Вы меня никогда не слушаете… В мыслях моих было одно - он пришел, он успел, он переживает за меня, Боже мой – и я снова обняла его, мне так хотелось, чтобы он был рядом. Вот такой – взволнованный и заботливый, и, прижавшись своей щекой к его лицу, я думать ни о чем больше не могла. Весь ужас закончился и снова избавил меня от всего этого, он. Каролину увезли в участок, Штольман уехал с ней, я не очень хорошо помню все это. Когда волнение отпустило, мне стало совсем плохо и меня домой отвезли. Родители были в ужасе, дядя тоже, меня уложили в постель, и я проспала до следующего утра без сновидений. Через два дня, когда я совсем уже оправилась, буря в доме утихла, и все снова перестали следить за каждым моим шагом, я отправилась в участок, узнать о дальнейшей судьбе Каролины. Возле входа стоял экипаж, и оказалось, что Штольман собрался поехать к Молостовым, объяснить все о судьбе Каролины. Держался он чуть отстраненно, как обычно и я все же решилась произнести - Вы не будете против, если я с Вами поеду, Яков Платонович, хотелось бы Дарью Павловну повидать… Не успела я договорить, как услышала: - Отчего же нет, поехали.. Он сказал это, не глядя на меня, затем повернулся, подал руку, весьма светски и мы поехали. Ехать было недолго и отчего – то я молчала, и он тоже ни о чем не спрашивал, разве что о здоровье справился дежурным, ни к чему не обязывающим тоном. Пока мы были у Дарьи Павловны, я, наблюдая за ней, подумала, что она весьма неплохо владеет собой, после всего. Я смотрела на нее, пока Штольман разговаривал с ней, и размышляла о том, как я могла подозревать ее, она добрая, святая душа, а я снова ошиблась. Мы вышли на улицу, Дарья Павловна передала вещи для Каролины, и Штольман сказал, что это можно передать и он «распорядится», а я в очередной раз поразилась ему. Он явно сочувствовал Дарье Павловне и баронессе и всему, что случилось с ними, и открылся он мне с еще одной, неожиданной стороны. Мы шли по дорожке, и я сказала вслух то, о чем думала весь вечер: - Какая добрая, чуткая Дарья Павловна. Как могла я ее подозревать? - Я тоже на нее думал. Но теперь картина ясна – поддержал он тотчас же, и разъяснил мне все о том, как Каролина проделала все это и про Дарью Павловну и остальное. Он остановился, пока говорил обо всем этом а я наконец смогла сказать то, о чем хотела давно и как только он договорил, высказала: - А еще Вы спасли мне жизнь. Он ничего не ответил, а просто как обычно, то ли улыбнулся, то ли усмехнулся. Смутила я его видимо снова, сказав так прямо, но остановиться, я не смогла, мне непременно нужно было это ему сказать. - А я так привыкла чувствовать себя обязанной Вам…что это создает смутную иллюзию… На что я надеялась? Зачем сказала это? Но я не могла не сказать. Мне нужно было знать. Мне и сейчас нужно знать, но каким образом это сделать, я теряюсь уже. - Какую иллюзию? – чуть усмехнулся он, и я упрямо ответила, так, как хотела: - Связи. Лицо его изменилось, после этого слова, сказанного мной, стало серьезным и отстраненным каким – то и он, не глядя на меня, произнес странным тоном: - То – есть, подвергая себя периодически опасности, вы продляете это ощущение? Может можно как – то проще этого добиваться, Вы не думали? Этого я не ожидала услышать совершенно. Он снова хамил. И, это настолько не соответствовало моим надеждам, что я разозлилась и расстроилась одновременно, прошла вперед, чтобы он не мог видеть моего лица, и ответила первое, что пришло в голову: - Нет. Завтра подумаю. Я услышала, как он шагнул следом, и добавила уже спокойнее: - Сейчас мне в голову ничего не идет. Он стоял рядом и молчал, и многое бы я отдала за то, чтобы понять, о чем он думает в эти минуты. И я снова, как когда –то уже было, просто решила сменить тему и заговорила о том, что терзало меня больше всего – о Каролине, о том, что она не чудовище и даже привела в пример ее заботу о сбежавшем конюхе. Это наверное снова выглядело, как поиск хорошего в плохом. Он резко дернулся в мою сторону, и я услышала его убежденный и предупреждающий тон, и голос был тихим и странным: - Всякая душа потемки, Анна Викторовна... Я вскинула на него взгляд и совсем близко увидела его глаза, выражение их было серьезным и беспокойным каким – то. Смотрел, как будто в душу заглянуть пытался и он договорил, как выдохнул: - Даже моя. В голове пронеслась единственная мысль - Да что же он этим сказать хочет - а губы мои произнесли, будто сами по себе: - А меня иногда неудержимо тянет в темноту… Но он снова поступил так же, как всегда, то есть никак. И во мне возникло некое новое чувство. Не обида, не возмущение, не злость, а что-то совсем иное. Вот только названия этому я ни тогда, ни сейчас, дать так и не возьмусь. Тяжесть, какая – то, грусть от недосказанности и непонимания. Неужели я все себе выдумала? И все, что, как я думала, он чувствует ко мне, просто моя выдумка, иллюзия? Не может быть. Только тогда непонятно, отчего все так происходит, почему и сколько все это будет так? Зачем ему давать мне некую надежду, а затем отнимать? Или и это мне только кажется? Нет, тогда, у конюшни, я точно чувствовала, что есть что-то еще, помимо обычного, человеческого беспокойства. Было. И что теперь? P.S. Все чаще задумываюсь об этом. Мой дар, что это, дар ли это или проклятие? И если это дар, то зачем мне послана была встреча с этим странным человеком, который не верит мне и не может вовсе ни во что верить, сообразно своему опыту и убеждениям? Как наказание за что-то? Или ради того, чтобы и я, и он, открыли что-то для себя? И как нам быть, таким разным, друг с другом? И зачем он ведет себя со мной вот так, он же должен понимать, что я вот такая, какая есть. Или он понимает все, а я идеализирую и его и себя? Если переписать все мои вопросы на отдельный лист – скоро выйдет брошюра. Ну что же, если это судьба, придется с этим жить как –то. Просто может быть, стоит относиться ко всему легче? И не задаваться слишком многими вопросами? Утро уже, зима, мороз, скоро папа встанет, пора ложиться и надо как то уснуть. Вот только как? p.s День. Вот это его - Всякая душа потемки, даже моя- это предупреждение для меня. Относительно моей доверчивости и поиска хорошего. О других, и о себе. Зачем он сказал о себе? Предупреждает меня? Я слишком явно веду себя. Так нельзя. Нельзя светить слишком ярко. Нужно, чтобы было тепло, но не горячо. Я стану осмотрительней. Надо это запомнить.