По следам. Несказка.

      Вот это я смело могу позволить себе написать, не дожидаясь того, чтобы прошло время и улеглись эмоции. Поскольку все, что произошло, вызывает только легкость. На этот раз судьба снова показала свое лицо, свою суть и суть эта оказалась светлой и теплой. Как жаль, что Яков не верит ни в судьбу, ни в дар мой, ни во что иное, что не поддается логике. Когда – то, здесь, я спрашивала себя, для чего судьба свела нас, таких разных, для чего? А теперь я яснее начинаю понимать, зачем все это. Все же и тогда я была права – мы настолько разные люди и пока нас связывает только некое чувство, чувство, которое возникло ниоткуда, но теперь не уйдет никогда. И послано оно нам для того, чтобы мы оба что – то поняли об этом мире. То, чего до этого не понимали или не хотели понять. Именно поэтому так трудно. Мне трудно смириться с жестокостью мира, а ему напротив, не понять того, что мир иногда не настолько жесток и бесчеловечен, как представляется ему. Этим утром все было как обычно и даже лучше. Все были в добром расположении духа, за завтраком все были милы и веселы и лишь приход дяди внес беспокойство. Я чай не успела разлить, как услышала за своей спиной его растерянный или даже потерянный голос. - Убили…убили…- говорил он , как будто бы задумавшись о чем то а затем, заметив наши недоумевающие взгляды, будто очнулся и пояснил: - Жену племянника помещицы Бенециановой убили. Он явно был очень удручен этой новостью, и я спросила, были ли они знакомы. Тогда он объяснил мне, в чем дело. Оказалось, эта дама обращалась к нему за помощью, дядя был уверен, что она сделала что –то не то, общаясь с духом покойного сына и теперь, побеспокоив мир духов, вызвала этим то, что произошло. В подтверждении этой версии, он рассказал историю о неупокоенном духе во Франции, и я сказала, что тогда этот дух должен иметь цель, с которой явился в этот мир. Дядя тут же подхватил мою мысль и высказался о том, что и человек должен быть, этой цели добивающийся. Нужно поехать туда – подумала я, и он тотчас же высказал мою мысль, оставить все так мы не могли, дядя был весьма обеспокоен и недолго думая, мы отправились к Бенециановой. Я отчего –то была уверена, что она будет рада нашей помощи, но вышло все совсем иначе. Горничная провела нас в спальню, сказав, что хозяйка нездорова. Выглядела Антонина Марковна действительно неважно и, судя по тому, как и что она говорила, стало понятно, что характер у нее очень непростой. На дядины попытки заговорить о потусторонних силах, она отреагировала нервно, а когда я спросила, не давал ли о себе знать ее сын, и вовсе стала вести себя странно, и у меня сложилось впечатление, что она скрывает что – то. В итоге она попросту выгнала нас, не выбирая выражений. Мы в растерянности постояли у комнаты, в которой произошло убийство, но войти в нее было невозможно – дверь оказалась опечатанной полицией. Пришлось уехать ни с чем, единственное, что я успела заметить там интересное это то, что какой – то человек выглянул в проем двери, когда мы стояли в растерянности, выглянул и пропал. Нам пришлось вернуться. Но отступать я не привыкла и, зная имя убиенной, вечером же, решила попытаться вызвать ее дух для того, чтобы хоть что – то прояснить. Я попыталась сделать это дважды, она все не приходила, и я уже было отчаялась, когда она все - таки пришла. Вела она себя странно, не так, как все, кого я видела ранее. Она словно не слышала меня и говорила лишь о том, что ей срочно нужно ехать к некому Анатолю и что он ждет ее на Монастырской улице. Так она металась с минуту, а после исчезла. Утром я дяде все рассказала, и он объяснил, что некоторые духи одержимы последней мыслью, той, что владела ими перед смертью. Значит, перед тем, как ее убили, она собиралась ехать к этому человеку, но ее убили, и она не смогла. Кто мог это сделать? Муж, который узнал о том, что она собирается бежать или все это дела не касается? Ответов у меня не было, но было имя и адрес, а это что – то, да значило. Возможно, этот Анатоль и есть убийца, Бог знает, мне немедленно нужно рассказать об этом Штольману – подумала я, сказала это вслух и отправилась в участок. Я не знала, как он воспримет мое появление и как поведет себя, но беспокойство гнало меня быстро. И в этот раз, пока я шла к участку, я уже не думала о Штольмане как обычно. Только сейчас я вспомнила об этом. Почему? быть может, я уже привыкла к тому, что встречаемся мы только тогда, когда что – то происходит, что – то трагическое. Привыкла, как будто бы это и должно так быть. Как странно все это – подумала я, но участок был уже рядом, и я просто поспешила войти. Я даже не стала раздумывать над тем, как преподнести эту новость а, как бывало уже, заявила почти с порога: - Яков Платонович, Антон Андреевич, у меня для вас очень важное сообщение. Лица у них были слегка ошеломленные при виде моего напора, но возражать они не стали, видимо от неожиданности и я, пользуясь их замешательством, продолжила, пока не перебили: - Ксения в ту самую ночь, должна была встретиться с неким Анатолем. Штольман сидел за столом, в руках у него были бумаги какие – то, он выслушал мою тираду, улыбнулся и поприветствовал: - Утро доброе Анна Викторовна. Я посмотрела на него, на Антона Андреевича а Штольман тем временем уже вышел из – за стола и на ходу проговорил: - Не могу порадоваться за этого господина. Не имею чести знать. Вы присаживайтесь – пригласил он. Он явно подшучивал надо мной, это было очевидно, я вздохнула, поняв, что ворвалась я слишком стремительно и принялась извиняться и объясняться: - Простите мне мою сумасбродность, я очень торопилась. Ксения Татаринова перед самой своей смертью, должна была встретиться с неким Анатолем на Монастырской улице. Штольман уже подошел ближе, и мне показалось, что в выражении лица его появился некий интерес. - И мне кажется, у них были некие…отношения – закончила я с большим энтузиазмом. Антон Андреевич смотрел на меня с восхищением и интересом и даже при этих моих словах со стула поднялся, но Штольман тотчас же спросил, как всегда: - Позвольте полюбопытствовать а…кто втянул Вас в это дело? Кто на этот раз не доверяет полиции? – он взглянул на Коробейникова уничтожающим взглядом и договорил: - Бенецианова или Татаринов ? По всему видно было, что он начинает раздражаться уже, и я даже отвернулась, только бы не видеть, как у него лицо меняется и на скуле от раздражения, так и ходит ямка. Я вздохнула, понимая, что ничего не поменялось, и попыталась объяснить так, как сочла возможным, не могла же я о дяде рассказать ему: - Ксения…она мечется, рвется к этому Анатолю. Влюблена… Он все также язвительно проговорил на это, не глядя на меня: - Снова светские новости с того света… Да сколько же можно так со мной – промелькнула мысль, и я разозлилась уже. Да так, как и сама не ожидала. Я швырнула перчатки на стол, посмотрела в его лицо и сказала также как он обычно: - Вы можете сколько угодно ехидничать. Но Вы хотя бы проверьте. Антон Андреевич подал мне перчатки, а Штольмана видимо все же впечатлил мой выпад или он пожалел меня просто, не знаю, но он сухо сказал: - Антон Андреевич, окажите услугу. Коробейников тут же согласился и сказал, что проверить это не сложно, ведь на Монастырской не так много домов. На что Штольман произнес ему вслед: - Как и мужчин с именем Анатоль. Я смотрела на свои руки, сжавшие перчатки и выглядела, вероятно, довольно жалко. Я была обижена и сердита, и вспомнила внезапно, что сказала не все, упрямство пересилило и я, как бы ни была обижена, но все же сказала: - Да, и есть еще кое что… - Вы присаживайтесь – услышала я и почувствовала, как он под локоть меня взял. Раздражение начало отступать, и я опустилась на стул. Он сел напротив и я кожей чувствовала, что он смотрит на меня, но взгляд поднять не могла и сказать то, что хотела, получилось не сразу. И все же я смогла проговорить о том, что в доме Бенециановой появился дух, чувствуя, что сейчас будет. И не ошиблась. Он усмехнулся по обыкновению и даже головой закрутил в ответ на мои слова: - А вот это точно не по нашей части – с усмешкой своей вечной, сказал он. Но предупредить его я все же попыталась: - Да. Но это дух покойного сына Бенециановой, того самого, которого двадцать лет назад не стало. От раздражения он даже руками развел: - Я слышал – и вскочил со стула. - Это печальная история. Мальчик попал под лед и заболел воспалением легких, но это было двадцать лет назад! – проговорил он все это на ходу, будто отмахиваясь от меня. Я снова попыталась объяснить: - Но Бенецианова – то верит, что Петруша может вернуться. Он пожал плечами и коротко ответил: - Ее можно понять. Смотрел он как – то так без интереса и я упрямо попыталась снова объяснить ему поподробнее: - Она что – то скрывает и это что – то связано с духом – вспомнив то, как странно она вела себя, добавила я. Но на него это не произвело никакого впечатления и он снова, еще более язвительно, произнес: - Боюсь, это не в моей власти, допрашивать Бенецианову о ее взаимоотношениях с миром духов. Это ведь по Вашей части, не так ли? – съехидничал он. Он снова хамил. Это уже перешло все границы, и привыкнуть к такому невозможно просто и я, глядя ему в глаза, как мне казалось, уничтожающим взглядом, наощупь взяла со стола свой кошелек и без единого слова отправилась прочь, чуть хлопнув напоследок дверью. Возмущению моему не было предела. Возмущению и обиде. Да как он смеет в таком пренебрежительном тоне со мной говорить? Я же только помочь хотела, рассказать все, а он. Он просто мерзко ведет себя в ехидстве своем. Неужели это ему удовольствие доставляет – потешаться так и злить меня? Или это он снова нарочно делает? Ну так пусть не надеется. Теперь такие номера со мною не пройдут. Но, однако же, как же неприятно это видеть… Я все шла в этом расстроенном и смятенном состоянии, никак не могла успокоиться и не заметила, как оказалась перед княжеским особняком. Я подняла взгляд – возле крыльца стоял экипаж, а из дверей кто – то вышел. Я сделала еще пару шагов, внимательно вгляделась и узнала даму. Это была Нина Аркадьевна собственной персоной. Увидеть ее, выходящей из дома князя, было весьма удивительно. Я стояла и все смотрела вслед уезжающему экипажу и тысячи мыслей проносились в моем сознании, вытеснив все остальные. Зачем. Зачем она здесь. Почему она была у князя? Что связывает их, если в Петербурге у князя со Штольманом была дуэль из – за этой женщины. Я полагала, что она тогда явилась ко мне ради того, чтобы показать, что она не отступилась и питает к нему какие – то чувства. Но теперь, теперь получается, что и к князю она приезжает запросто. Зачем? Это было настолько странно, что не поддавалось ни логике, ни здравому смыслу. Да и учитывая то, что произошло недавно. Быть может, Штольман прав относительно князя? Мало того, что он лжет, в этом я сама убедилась, так еще и принимает у себя Нежинскую? Это было загадочно и странно. И в душе поселилась неясная тревога. Возможно, она и к Штольману наведывалась уже, а я просто не знаю об этом? Возможно, у них есть некая связь и никуда она не делась, раз она так дала мне понять об этом тогда, еще осенью? Или она лгала тогда обо всем? Зачем она приехала? Может быть, стоит сказать о том, что она была у князя Штольману? Но это будет глупо. Возможно, он и не знает о том, что она здесь. Да и учитывая то, как он говорил со мною, это точно лишнее. А если она к нему приехала? Нет, зачем она тогда приезжала к князю? Странная женщина. И вся эта история странная. Что же мне делать теперь? Я долго размышляла надо всем этим, и у меня снова не было ответов. Тогда не было, но сейчас есть. Он не виделся с нею. В этом я уверена, иначе, почему же тогда…впрочем, это нужно рассказать по порядку. В конце концов я решила сосредоточиться на деле, рассудив, что Штольман рано или поздно отойдет, как обычно. Мое возмущение испарилось вместе с экипажем Нежинской, а если я что –то смогу узнать, то мы непременно встретимся снова. Но сама я в дом к Бенециановой точно не пойду. Пусть, если ему не нужна помощь моя, то и не стану. Разве что сам дух явится ко мне и тогда выбора у меня не будет. Но если в деле замешан дух мальчика, маленького мальчика, которому нужна помощь, как я могу бездействовать. Я снова была в смятении и решила положиться на волю случая. И случай или судьба, не замедлили явиться на следующий же день. После завтрака я отправилась в город, зашла в кондитерскую и, как только вышла, не успела и десяти шагов пройти, как услышала незнакомый голос, окликнувший меня, голос звучал очень взволнованно и я обернулась. Незнакомец представился супругом убиенной Ксении, выглядел очень несчастным и обеспокоенным. И рассказал весьма странную вещь. Якобы он слышал, как Бенецианова ночью говорила с ребенком, а он отвечал ей. Вслух. Я попыталась объяснить ему, что такого быть не может. Но он понял по своему, можно сказать и не понял даже, слишком взволнован был. Он просто просил помощи, и отказать я не смогла. Я обещала, он успокоился и ушел. Что же там делается такое- думала я пока шла домой- не может быть, чтобы он слышал духа. Значит не дух это никакой, тогда кто же? Нужно узнать все точнее. Я пришла домой и не дожидаясь вечера, вызвала дух умершего мальчика. И он пришел, хотя и не сразу. Он стоял прямо передо мною, спиною ко мне, смотрел в зеркало и когда я спросила его о том, что волновало меня больше всего, не на вопрос ответил, а проговорил задумчиво и досадливо: - Он играет моими игрушками. - Он, кто?- попыталась уточнить я, но он снова повторил: - Он заходит в мою комнату и играет моими игрушками. Мальчик исчез. Пришел дядя, я объяснила ему обо всем этом, и он согласился, что нужно пойти к Бенециановой и разобраться во всем на месте. Мы пришли через черный ход – дверь открыл Татаринов, видно было, что он рад нашему визиту. Я поднялась наверх, к дверям спальни, дядя остался внизу, и не прошло и пяти минут, как все разъяснилось. Было тихо, я осторожно подошла к двери спальни и прислушалась, внезапно послышался топот, я обернулась и увидела мальчика в гимназической форме, он бежал к чердаку, мы попытались его догнать, но безуспешно. Мальчик ловко ускользнул от нас в слуховое окно на крышу и исчез. Единственное, что напоминало о том, что он действительно был – фигурка зверушки из проволоки, она лежала на лестнице, видимо он обронил ее, когда убегал. Я взяла ее в руки и поняла, что пришла не зря – это была улика. Улика, которую можно подержать в руках. В этот момент из спальни вышла Антонина Марковна и начала говорить о том, что это ее сын был и что он теперь больше не придет. Выглядела она при этом такой несчастной, что мне ее стало очень и очень жаль. И мальчика тоже было жаль. Было понятно, что его используют для того, чтобы он обманывал бедную, отчаявшуюся женщину. Но зачем? Для чего и кто? Ответов на эти вопросы у меня не было , но я точно знала, у кого они возможно будут и утром следующего дня, взяв с собой фигурку из проволоки, я отправилась в участок. Накануне вечером я много думала обо всем этом и решила, что не стану обижаться и пусть он думает себе, что хочет, но рассказать о мальчике ему нужно. Да и если быть откровенной, история с Нежинской тоже не добавляла спокойствия. И чем больше я об этом думала, тем беспокойнее мне становилось. Я вошла в кабинет, и Штольман поприветствовал меня так, как будто вчера никакого неприятного разговора и не было. А может быть он и не считал его неприятным, его иногда сложно понять- промелькнула мысль, но размышлять уже было некогда. Он предложил сесть, я опустилась на стул а он, тем временем, разлил чай в два стакана и один подал мне. Отметив эту неслыханную любезность, я рассказала о нашем вчерашнем визите и о мальчике. Было заметно, что он о чем –то напряженно размышляет, оценивая новость, однако уколоть меня все же себе позволил: - Ох уж мне эта Ваша самодеятельность, Анна Викторовна… Я решила, что лучшее это в спор не вступать, а просто отхлебнула чаю из стакана и ждала, пока он продолжит. - Плохо. Плохо, что вы его спугнули – проговорил он, усаживаясь против меня за стол – при умелой слежке, он вывел бы нас на взрослых подельников. - Взрослых подельников – повторила я и задумалась, а он продолжал объяснять: - Если это мистификация, то за всем этим стоят взрослые. У ребенка на такое просто ума не хватит. Пока он все это говорил, я уже знала, что сказать ему. - Вот. Мальчик обронил, когда убегал- вспомнила я о игрушке и вложила ее ему в руку. В этот момент в кабинет влетел Коробейников и с порога воскликнул: - Яков Платонович, вот телеграмма – и рассказал о том, что насчет Сусанны все в порядке, по запросам нет ничего криминального, и она выходит, не аферистка – тупик – закончил он. Но Штольман все вертел в руках проволочную игрушку и возразил ему: - Ну почему же. Вот, Анна Викторовна принесла – он протянул игрушку Коробейникову – Вы узнайте, где применяется такая проволока, мануфактуры, склады, мастерские. Дух, приходящий к Бенециановой, где то же взял эту проволоку – взглянув на меня и чуть улыбнувшись, договорил он. Я была рада, что смогла помочь и тотчас спросила: - Это поможет мальчика найти? Штольман посмотрел на меня и совершенно ничего не ответил, зато Антон Андреевич воодушевленно произнес: - Это в самом деле зацепка- чем порадовал меня и я ему улыбнулась. - Антон Андреевич, не теряйте времени - скомандовал Штольман, кивнув на проволоку в руках Коробейникова и тот отправился выполнять поручение. Я опустилась обратно на стул и спросила: - Не понимаю, а зачем весь этот спектакль разыгрывать? Он принялся по обыкновению расхаживать по кабинету и размышлял вслух, высказывая свои умозаключения: - Возможно для того, чтобы манипулировать Бенециановой, привести ее к какой – то мысли, действию. Он обернулся и посмотрел на меня, у него было хорошее, безо всяких усмешек выражение лица и я даже отвернулась, подумав, насколько же он мил в этой своей редкой откровенности, а он все продолжал: - Если мы установим мотив, возможно, поймем, кто убийца. Я еще раз поговорю с Бенециановой – заключил он, видимо додумав мысль. - О, нет. Я думаю, это будет крайне затруднительно – возразила я, вспомнив, как она отчитала нас с дядей и договорила все же – после моего визита к ней. Он, как обычно, покрутил головой досадливо и снова повторил свое, обычное: - Ох уж эта Ваша самодеятельность, Анна Викторовна… Я уже было, хотела возмутиться, но не успела. Он обернулся и договорил совсем иное: - Хотя за мальчика и проволоку хвалю. И я, чтобы не показать ему, насколько мне приятны его слова, решила заняться чаем. Затем поставила стакан на стол, успокоившись и, глядя на Штольмана, легко проговорила: - Я рада, что смогла помочь. Он все еще смотрел на меня и при этих моих словах, ничего не сказал, а просто кивнул головой, а я просто вышла из кабинета, не обернувшись. Все хорошо, все хорошо – уговаривала я себя, шагая в сторону дома – он во всем разберется, и он внимателен, он не язвил вовсе, а даже поблагодарил, так, своеобразно, как помощника в делах. И я уверена была, что теперь все будет так, как нужно. И все же, покоя мне не было, мысли были разные и не только о деле. Я вспомнила о Нежинской, затем о князе, затем снова о мальчике и решила, что домой сейчас я точно не пойду. Эти взрослые, те, что стоят за мальчиком, на их совести уже двое убиенных, и Бог знает, что у них на уме. Это страшные люди и чем скорее мы распутаем это дело, тем лучше будет для всех. То, что Штольман поехал к Бенециановой, или то, что я думала о дяде, сыграло роль, но ноги сами принесли меня к особняку. Однако же в дом я не вошла. Еще на улице я ощутила нечто странное, и это странное не преминуло появиться – мимо меня прошел призрак Пахомовны – я увидела ее так ясно, будто она живая мимо меня прошла. Я обернулась, пошла следом и попыталась спросить у нее, кто убил ее, но она не ответила, а просто шла и шла с отрешенным, жутким выражением лица. Внезапно она остановилась и закашлялась сухим, чахоточным кашлем, сознание мое изменилось, и я увидела то, что произошло. Темно, Пахомовна идет по дорожке, точно так же, как и сейчас, слышится сухой, мужской кашель, она оборачивается и на ее голову обрушивается удар неимоверной силы. Пахомовна падает в снег, а неподалеку, по дорожке, убегает мальчик. Все исчезло, на этот раз ощущение от видения было ужаснее, чем обычно, я покачнулась и, не удержавшись на ногах, упала в снег. Через время стало немного легче, я поднялась на ноги и поняла, что произошло. Мне нужно немедленно рассказать ему, немедленно – подумала я и поспешила к дому. В дом входить я не хотела, но мне повезло – Штольман вышел на крыльцо сам и я на ходу, сразу же и высказала ему: - Яков Платонович, убийца кашляет. Он не ожидал видимо увидеть меня здесь, а уж услышать нечто такое вовсе, поэтому спросил, даже не удивленно а как –то странно: - Что? - Ну, видимо у него чахотка – добавила я. - Что Вы говорите – сказал он, и в тоне его явно снова прозвучало пренебрежение. - Я Вам говорю, что убийца чахоточный- уже снова на него рассердившись, упрямо сказала я. Он посмотрел как – то так равнодушно и спросил сухо и официально: - Откуда Вы это взяли? О, Господи – подумала я- ну что же он в самом деле такой настырный, сейчас снова начнет язвить. Не могла же я сказать ему сейчас о своих видениях и я не нашла ничего лучшего, как сказать то, что в голову пришло и звучало правдоподобно. - Дворник сказал. Он тотчас же усмехнулся и произнес, отмахиваясь от меня, по обыкновению: - Странно, а мне он ничего такого не говорил – и пошел себе к экипажу. Это он нарочно, конечно, сказал это, дал мне понять, что я не то сказала, я не ответила ничего и молча, попыталась забраться в экипаж, не дожидаясь от него руки, как подбежал Коробейников, и я вернулась на землю. Он был взволнован и рассказал о том, что проволока подобная только в одной лавке бывает. Штольман все же подал мне руку, и я поднялась в экипаж, а они принялись разговаривать. Антон Андреевич, по обыкновению своему, многословно, принялся рассказывать о том, как догадался, кто автор анонимок. Я спустилась послушать, а он заливался соловьем. - Уж не ваш ли это галантерейщик. Не Вам ли он этим почерком счета выписывает? – прервал его Штольман. - Яков Платонович, вы определенно все испортили. Это моя реплика была. Моя шутка, моя фраза была – расстроено слегка заговорил Антон Андреевич. Мне было забавно это наблюдать и я рассмеялась даже. Однако Штольману отчего – то смешно не было. - Я должен был сказать ее в самом конце – договорил Коробейников. - Да мы и так под впечатлением – улыбнувшись слегка, проговорил Штольман – Позвольте – он забрал у Коробейникова анонимки и счета, а я утешила Антона Андреевича, улыбаясь: - Антон Андреевич, это действительно было очень остроумно -и снова рассмеялась, Коробейников тоже улыбался мне и только Штольман серьезно разглядывал бумаги в своих руках и проговорил серьезно же: - В самом деле – одна рука. Поехали- мельком взглянув на Антона Андреевича, скомандовал он, подал мне руку и мы все трое поехали тотчас. И меня не отправили домой и не отчитывали, а взяли с собою, я ехала и удивлялась этому и радовалась одновременно. Мы приехали к галантерейщику, и он все рассказывал о Пахомовне и анонимках. Они ловко допросили его вдвоем, и я только поражалась, как это у них хорошо получилось. И еще галантерейщик рассказал о человеке, которого выгнали из дома помещицы. Видимо это тоже имело огромное значение, потому как Штольман сразу проявил к этому интерес, и я подумала – однако, как же его ум способен так быстро мыслить. Допрос закончился, мы вышли на улицу и остановились возле лавки. Антон Андреевич высказал мысль о том, что это Пахомовна устроила маскарад с мальчиком, но Штольман возразил: - Нет, здесь что – то другое. Вы поезжайте в трактир и поищите этого Ерошку – сказал он Коробейникову и тот кивнул, соглашаясь. - А вы в управление?- спросил Антон Андреевич. - Нет. На склад, к Курилину – ответил Штольан и спросил вдруг, совершенно неожиданно: - Вы поможете мне, Анна Викторовна? Я опешила неимоверно и даже сразу не нашлась, что ответить. Он выжидающе и серьезно смотрел на меня, и я нашлась, наконец: - Да. Разумеется. Антон Андреевич смотрел на Штольмана с изумлением, а он зачем – то снова заговорил о том, о чем сказал пару минут назад, про трактир и прочее. Коробейников ушел, я посмотрела ему вслед и услышала: - Пойдемте, Анна Викторовна. И мы пошли. По улице, среди белого дня. Вдвоем. Ощущения были странные, мы в первый раз вот так, вместе, шли по общему делу. Это было странно и волнующе, Штольман шагал быстро, и я старалась не отставать. До склада мы долетели за пять минут. Идти было скользко и в какой –то момент я ухватилась за его рукав, потом взяла его под руку, но он как – то так даже внимания на это не обратил, а принялся объяснять мне о мальчике. О том, что он, скорее всего, живет на чердаке и объяснил, почему. И откуда у него такие познания?- промелькнула мысль, но мы уже дошли, думать над этим было уже некогда, и я спросила: - Ну что, идем? - Да боюсь, меня он может испугаться, убежит и спрячется. А Вас может к себе подпустить. – снова размышлял он вслух – Только Вы ему скажите, что Вас Бенецианова послала – услышала я и с недоумением взглянула на него, как же так? А он продолжал: - Что ждет его в доме, насовсем. - Но это же неправда – возразила я. - Значит, придется пойти на обман, иначе нам его не выманить – буднично объяснил он – Кто – то ведь использует его в этой афере. И я поняла, о чем он – эти люди, Бог знает, что у них на уме, мальчик может пострадать и надо спешить. А Яков тем временем произнес, глядя на сложенные у стены бочки: - Он должно быть здесь забирается, а мы пойдем через дверь. И он стремительно отправился к дверям. На дверях висел огромный, амбарный замок и я спросила: - А хозяев мы не будем звать? - Некогда. Если что, я объяснюсь – очень серьезным тоном ответил он, что – то пытаясь вынуть из саквояжа. В голосе его звучала настоящая обеспокоенность, и я поняла, что дело более чем серьезное, раз уж он так настроен. Он все пытался одной рукой нашарить что – то в саквояже, ему было неудобно и я, наконец, догадалась помочь, подхватила саквояж, и он вынул оттуда связку отмычек. Отмычек! Я поразилась этому, а он совершенно спокойно принялся отмыкать замок. Это было нечто совершенно из ряда вон, и я даже прошептала: - Яков Платонович…- но он не обратил на это никакого внимания, открыл дверь, колокольчик звякнул и Штольман тотчас же схватил его рукой, заглушая звук и просто кивнул мне, приглашая внутрь. Я проскользнула мимо него, а он, осторожно, прикрыл дверь снова. Половицы скрипели под нашими ногами, но делать было нечего, и насколько смогли, осторожно, мы взошли наверх. На складе было сумеречно и пусто, только лишь голубиный клекот слышался где – то близко. Мы, крадучись, дошли до середины зала и он, молча, кивнул мне – пора попробовать найти мальчика, и я пошла вперед. Я сказала все, что предложил сказать Яков, но никто не появился. Я пыталась уговорить, но мальчик упорно не выходил, а быть может, и не было его там. Когда мы поняли, что все бессмысленно, обошли склад и увидели место, где он, видимо, ночевал – на полу была постелена солома и рядом лежали скрученные из проволоки фигурки. Не успели мы, как следует, оглядеться еще раз, как послышался тихий, приглушенный, сухой кашель. Штольман насторожился и осторожно пошел на звук. Я поспешила следом. Откуда –то впереди нас внезапно выскочил человек и бросился к выходу. Штольман метнулся за ним, а я, не раздумывая, побежала следом. Беспокойство гнало меня. Мы выбежали на улицу, я догнала Штольмана, мечущегося и выглядывающего сбежавшего и сказала ему тотчас: - Это он был. Убийца чахоточный. Это он был. Штольман оглядывался вокруг, ища взглядом человека, и проговорил на ходу: - За мальчишкой он приходил. Я похолодела от ужаса, а он, тем временем, остановился передо мной и извиняющимся тоном заговорил: - Спасибо. Вы уж меня простите, Анна Викторовна за этот инцидент- и не глядя на меня, добавил- я сейчас… - Бросьте, вы можете рассчитывать на меня всегда – ответила я и, видит Бог, я молилась ему, чтобы Яков мне поверил. Он опустил взгляд и проговорил тихо: - Я посажу вас на извозчика и отправлю домой… - Ах, вот как, попросили о помощи, а когда не нужна стала, так сразу и в отставку – возмутилась я – нет уж. Я от Вас не отстану. я постаралась заявить это таким тоном, чтобы он не смог отказать, но особо не рассчитывала на успех. И он не смог. Он на мгновение взглянул в мои глаза и коротко заявил мне в тон: - Ну так не отставайте! И просто шагнул вперед, а я, восхищенная этим его решением, поспешила следом. Однако же, не прошли мы и пары шагов, как навстречу нам вылетел Антон Андреевич. Он был крайне взволнован и рассказал о том, что узнал в трактире. Что хозяин дома покойный, что –то ремонтировал в доме, вероятно, тайник соорудил, так как после работ, уволил причастных. на это Штольман заметил, что вероятно, об этом знала вся округа и Коробейников эту догадку подтвердил. Я слушала их с превеликим удовольствием. До этого дня я ни разу не видела, как они расследования проводят и это было весьма занимательное зрелище. Затем Штольман спросил, переписал ли Коробейников друзей и знакомых уволенного работника, тот начал по обыкновению, многословно объяснять, каким образом он их классифицировал и Яков уже не выдержал и спросил уже раздраженно: - Чахоточный среди них есть? Коробейников прервал поток слов и подтвердил, что есть. А я добавила сразу: - Да я же давно об этом говорю…- но Штольман уже не слушал, а шагал в сторону пролетки, медлить он явно был не намерен, я поспешила следом, а Коробейников еще на ходу объяснял, что чахоточного Леонидом зовут. - К Бенециановой поехали! – скомандовал Штольман неимоверно серьезным тоном, таким, что мы с Антоном Андреевичем даже притихли сразу. Мы все трое сели в экипаж и поехали на Разгуляевскую. Мы вошли в дом. Штольман взлетел на второй этаж так стремительно, что мы едва поспевали следом. Хозяйка отстала тоже и он, обернувшись, спросил коротко: - Где Ваша служанка? Она ответила нехотя и недовольно, он спросил ее, с вещами ли служанка ушла, она снова возмутилась, это походило на препирательство и ему видимо это добавляло раздражения, он взглянул на опечатанную дверь детской, и не обращая уже внимания на недовольство Бенециановой, скомандовал коротко: - Антон Андреевич, вскрываем. Коробейников вскрыл дверь, сорвав печать, и мы вошли внутрь. Я наблюдала все это, с каким – то странным чувством тихого восторга. Далее все происходило еще интереснее. штольман принялся осматривать комнату и простукивать стены то там, то здесь. Видимо он не раз уже делал такое, потому как действовал быстро и четко. Не найдя того, что искал под часами и картиной, он принялся обстукивать печь с торца, затем встал на табурет, открыл заслонку и поискал там. Искомое не нашел, но сажей выпачкался изрядно, однако продолжил далее обстукивать всю поверхность печки подряд и когда он стукнул в очередной раз, я услышала, что звук совершенно иной – более звонкий, как будто стукнули по пустой коробке. - Может, Вы сами расскажете, что тут у Вас – раздраженно спросил он и стукнул по изразцу еще раз, и она, все это время молча наблюдавшая за ним, заговорила. - Деньги. Деньги мои там. И все камешки мои драгоценные. - Почему же раньше не рассказали об этом. Я же спрашивал- с досадой и раздражением, спросил Штольман. - А надобность, какая была? – спросила она. Он посмотрел на нее уничтожающим взглядом, но ничего не ответил а обернулся к печи и проведя кончиками пальцев по шву между изразцами, уже спокойнее произнес - Кто – то кладом Вашим уже интересовался. Он спустился и, подступив ближе, спросил еще спокойнее, чем ранее: - Вы рассказали мальчику об этом тайнике? И она ответила ему, что да, рассказала и даже указала место, где искать. - Антон Андреевич, давайте инструмент, вскрывать будем – отчеканил Штольман и Коробейников метнулся за инструментом. А я все наблюдала за этим священнодействием. Он нервно заходил по комнате в ожидании Коробейникова, я достала платок и подала ему - Благодарю – проговорил он также коротко, как и все, сказанное сегодня в этом доме, а я даже сказать ничего не могла, а только кивнула ему. Затем вернулся Антон Андреевич и они, отколов изразец, вынули сверток. Штольман развернул ткань, в ней оказалась шкатулка. Деньги и драгоценности оказались на месте и все облегченно выдохнули. Однако же преступники о том, что мы нашли клад ранее их, ничего не знали и план Штольмана поймать их на месте, когда они придут за ним, в который раз, за этот длинный день, вызвал во мне восхищение. Конечно же после того, как мы вынули клад, меня все же отправили домой. Яков был необычайно серьезен, и я понимала, почему – дело было еще не раскрыто, и мальчик был неизвестно где и обеспокоен он был этим всем, а я и говорить с ним толком была не в силах, под впечатлением от всего увиденного. Мама , конечно же, сделала мне выговор за то, что я целый день где – то пропадала, но мне было все равно и я даже пререкаться не пыталась. Он позволил мне так много, что я не знала, что и думать. И думала я над этим целые дни напролет и ночью мне снились необыкновенно светлые сны. За эти дни я узнала, что он отвез Ваню к Бенециановой по ее же просьбе, и он теперь живет там, и она прислала мне записку с просьбой позаниматься с мальчиком для того, чтобы выдержать экзамены в гимназию. Вся эта история, просто крылья мне вырастила, и я летала, и вспоминала это снова и снова, и думать забыла о князе и о Нежинской и думала только о том, как бы нам встретиться до того, как в очередной раз произойдет что – то ужасное. Но придумать я так ничего и не смогла. Не могла же я пойти и свидание ему сама назначить, в самом деле. Но случай, все же, свел нас ранее, чем что –то случилось. Получив записку я, в назначенный день, отправилась к Антонине Марковне и шла к ним, думая только об этом. Но когда я подходила к дому уже, глянула вперед, увидела знакомый экипаж у крыльца и Якова, выходящего из дверей и мысли мои беспорядочно заметались в сознании от неожиданности. Я была еще довольно далеко и, испугавшись, что он не заметит меня и уедет, окликнула издалека: - Яков Платонович! Он услышал, остановился и спускаясь с крыльца, развел руками и проговорил обрадованно: - Анна Викторовна, рад Вас видеть! И по нему было видно, что он действительно рад. И я была рада, так рада, что даже не сразу нашлась, что ему ответить, а просто смотрела на его светящееся такой хорошей, открытой улыбкой лицо и поняла, что скучала. Скучала все это время просто немыслимо. - А я вот приходил проведать Бенецианову, после всех ее потрясений – объяснил он свое присутствие и поддержал разговор, раз уж я молчу. При этом он все смотрел в мои глаза таким невозможным, странным взглядом, что я дышать не могла. - Вашу духовидицу – пошутил он, я рассмеялась шутке и почувствовала, что волнение чуть отпустило. - Удивительно, но теперь совсем другой человек – продолжал веселиться он и я, наконец, очнулась и подхватила его тон. - Да, это правда. Это просто чудо преображения. - Ааа- протянул он, видимо собираясь спросить, зачем я здесь, но я ответила, не дожидаясь вопроса: - А я вот иду к Ване. Будем с ним заниматься. Изучать основы грамоты. Готовимся к гимназии… Он улыбнулся, и я уловила в его взгляде восхищение: - Благое дело – сказал он коротко и замолчал. А я не могла отпустить его, да и он, похоже, уходить не собирался, но после такого длинного перерыва в общении все одно чувствовалась некая неловкость и я тоже решила, что шутка не помешает. - Кстати, вполне материальный и осязаемый дух, как видите. - О, да, здесь мы имеем дело с редким случаем материализации духа при помощи уголовной полиции – в своем стиле пошутил он, а я решила его пожурить6 - Яков Платонович, Яков Платонович, еще немного и я кажется, привыкну к Вашему несносному брюзжанию- проговорила я абсолютную правду и бессознательно или нервничая, стянула перчатку с руки. Впрочем, здесь я могу признаться, что намеренно сняла перчатку с руки. Мне хотелось, чтобы он взял мою руку в свою. Но я никак не ожидала того, что он сделает на самом деле. - Самое страшное, что я начинаю привыкать к Вашим визитам в мой кабинет – услышала я и не поняла, в шутку он сказал это или всерьез. Он и сам, наверное, не понял, а когда понял, сразу же обратил это в шутку- - К чему я решительно не могу привыкнуть, так это к тому, что вы каждый раз нового духа приводите – продолжал он шутить в том же тоне, а я спрятала руку без перчатки в рукав – он видимо и не собирался оценить мою хитрость, а рука действительно уже озябла. Однако быстрый взгляд на то, как я спрятала руку в рукав, он бросил, а я все же поддержала разговор и продолжила его фразу: - Которые помогают Вам не попасть впросак- ему в тон пошутила я и ведь это была чистая правда. - Порой Ваши подсказки своевременны – ответил он уже без шуток. Но я сначала и не заметила его более серьезный тон и продолжила свое: - А порой, Вы знаете, Ваш скепсис, он просто не знает границ- позволила я себе ответить ему так а он смотрел в мое лицо с каким-то странным выражением и взгляд его стал другим и я не знала, куда деться от этого взгляда и опустила свой. - Я материалист и верю лишь в то, что могу увидеть или могу осязать – сказал он еще серьезнее, чем прежде. - А в симпатию, привязанность, любовь Вы верите? Ведь они существуют, хоть Вы и не можете их осязать?- спросила я , подняв взгляд и ожидая, что же он ответит, всерьез или обратит все в шутку. Он помедлил мгновение, затем бросил быстрый взгляд на мою руку, так и не одетую в перчатку, быстро взглянул в мои глаза и возразил: - Ну почему же…- моментально стянул свою перчатку и взял мою озябшую руку в свою ладонь. Его ладонь была теплой, и держал он руку мою очень осторожно. - У Вас по - моему, руки замерзли - услышала я потрясенно, а он уже поднес мою руку к своим губам и я почувствовала его теплое дыхание на своей коже. Его ладонь была уже не теплой, а показалась мне горячей и у меня от этого и от того, что его дыхание согревает мою руку, закружилась голова. Он даже не поцеловал мне руку, да это и не нужно было, я слов не могла найти, что сказать ему и все это настолько поразило и ошеломило меня, что я только и смогла, что проговорить в смущении: - Ну…я пойду пожалуй…- я даже в глаза ему смотреть не могла а отвела взгляд и добавила несколько косноязычно: - Меня там Ваня ждет да и заниматься нам нужно- все время ощущая на себе его такой необычный взгляд, взгляд, что-то он напоминал мне и это ощущение добавляло волнения и смущения, но вспомнить, почему это так, я не могла. - Да, да, конечно – проговорил он каким-то не своим голосом и отпустил мою руку. Я медленно пошла к крыльцу, на ходу натягивая перчатку, зачем я делала именно это тогда? Видимо для того, чтобы задержать это тепло, его тепло, все еще не ушедшее. Делала я все это бессознательно, под впечатлением всего произошедшего и все еще не понимая, что это было. Я уже на крыльцо поднялась, как услышала за спиной его: - Анна Викторовна.. Я обернулась тотчас же и посмотрела на него. Он улыбался такой же особенной улыбкой, которая не сходила с его лица за весь наш разговор и коротко проговорил: - Всего доброго… - Всего доброго – ответила я и пошла к двери, ощущая, как он смотрит мне вслед. Уже у самых дверей я все же обернулась и уже посмотрела вслед ему. Волнение уже улеглось и в дом я вошла чуть спокойнее, но сразу подняться наверх не смогла – постояла с минуту, прислонившись спиной к дверям и все еще пытаясь осмыслить то, как все это, что это было, и что же, я вспомнить не могу. И вот сейчас. Сейчас я пишу это именно потому, что я вспомнила. Вспомнила, когда он смотрел на меня вот так. Тогда, когда я увидела его в первый раз, во сне, в том моем первом сне. Тогда взгляд этих странных, серо – зеленых глаз был таким, как при этой нашей встрече у крыльца. И сейчас я уже понимаю, да и тогда поняла, только призналась себе не сразу, что он хотел сказать этим своим – Ну почему же? Это он так выразил свое чувство ко мне, и чувство это не симпатия и привязанность. Оно имеет иное название, но услышать его от Якова, я, наверное, смогу не скоро, это признание. И это дыхание на своей руке я буду помнить вечно. Неужели теперь все изменится к лучшему? Неужели то, о чем я вчера могла мечтать только, завтра может исполниться? Я не стану обольщаться, но и игнорировать такое я тоже не могу. P.S Теперь, самое важное, все не испортить. Терпению я уже почти научилась. Но придется учиться еще. И умению ждать. Сейчас, когда он так поступил, делать это будет намного легче. *** « Делать это будет намного легче» - перечитала она снова и провела дрожащей ладонью по лбу. - Если бы я знала тогда, что легче уже никогда и ничего не будет, что – то будет проще, что –то сложнее, но легче, нет- пришла невеселая мысль и Анна посмотрела на часы – половина пятого, час совы. Она знала, что следующая запись будет очень короткой и очень сложной, тогда она так и не смогла записать это, как ни пыталась, а пыталась несколько раз, но каждый раз зачеркивала написанное, затем вырывала страницы и позже решила, что так и не сможет этого сделать. Эта история началась с кошмара и закончилась им. И вся она – от начала до конца, была пропитана страхом и беспокойством. А потом, потом случилось нечто такое, после чего она пыталась оправиться довольно долго. Тогда, Яков, из –за одной, казалось бы нелепой, случайности, обвинил ее в обмане. В самом страшном, по его мнению, грехе. То, чего ей он простить не мог. « Терпению я уже научилась» - прочла она и грустно усмехнулась. – Нет, не научилась. Нам обоим всегда именно этого недоставало – терпения. Именно сейчас, перечитывая этот дневник и вспоминая, мелочи и детали, Анна яснее понимала, что много раз, все могло пойти совсем иначе, если бы не это свойство их характеров. - Нам обоим всегда не хватало терпения для того, чтобы выслушать или понять, или услышать друг друга, впрочем, теперь об этом размышлять уже поздно. Мысли ее вернулись к тому, что произошло три часа назад, и память упорно возвращала снова и снова то, что она видела и чувствовала возле ворот. - Если сейчас, этой ночью, я смогла увидеть то, что увидела, то почему не смогла тогда? Той жуткой ночью в гостинице и на следующий день? Почему тогда я решила, что возможно, его уже нет? Потому что не смогла почувствовать ничего и решила, что дар исчез, пропал. Вместе с Яковом. Как проявился с его приездом, так и пропал, когда он исчез. Вопросы возникали один за другим, а ответов не было. Анна понимала, что ответы она сможет получить только утром, но избавиться от мыслей было сложно. - Господи, зачем я ждала эти две недели, почему я впала в это жуткое состояние отчаянья, пусть даже я не могла ничего увидеть, но нужно было что – то делать. Но что, когда все убедили меня в том, что его нет здесь, нет в городе и возможно, на этой земле уже нет. Но сейчас, что же случилось сейчас. Он вернулся, или он и был где – то здесь, рядом? Нет, этого быть не может. И этот сон, тот, последний, тогда, в гостинице. Тогда я подумала, что мне нужно срочно найти его, что он ранен и просит помощи, но возможно, я ошиблась, трактуя этот сон именно так? Ведь танец в моем первом, вещем сне, тогда, когда я увидела его в первый раз – это вовсе не танец, конечно же. Это все, что случилось с нами за это время, это было похоже на танец. Стремительный, кружащий, дурманящий разум и тревожащий чувства танец. Все остальные, все другие сны были предупреждением. Они связаны между собой, но они разные. И мне нужно спокойно разобраться в том, что я видела тогда и понять, что это было. Но мне не справиться одной. И если этот сон, это предупреждение, если он не о том, что произошло тогда, а о том, что уже случилось или о том, что должно случиться? Не тогда, а позже и сейчас я могу видеть снова именно потому, что пришло время? Анна похолодела от этой догадки и в глубине сознания, она уже понимала, что это правда и это понимание наполняло душу острым чувством тревоги и отчаянья. Что же мне делать теперь, где искать его, как помешать тому, что возможно, случится ? Если он вернулся, кто помешал ему войти, эти люди, те, с кем он дрался ночью, они приехали, следили за ним или ждали его здесь, но если ждали, то они были здесь все это время. Почему так медленно тянутся минуты…