По следам. Несказка.

Не писала здесь давно ничего. Да, собственно, и писать было не о чем. Излагать свои невеселые мысли смысла не было, а веселые посещали редко. С того самого дня, дня, когда он назвал меня чудовищем, прошло много времени. Много дней и много ночей. Отчего – то ,показалось, что ночей было гораздо больше. Зима уже уходит, солнце светит порой совсем по - весеннему и вместе с зимой, мало – помалу уходят разочарование и тревога. Жизнь возвращается в привычное русло, я смирилась, или попыталась смириться с тем, что произошло тогда. Уже ушла обида и осталась только тоска, да и та, посещает лишь ночами. Днем все идет своим чередом, почти как прежде, до того, как я встретила этого странного, сложного и непонятного человека. С тех пор, как я узнала его, он стал более понятен мне, но именно тогда, когда понимать его я стала лучше, случилось то, что случилось. Тогда я посчитала, что встреча эта – наказание мне за все, но сейчас, сейчас я так не думаю. Как бы то ни было, если судьбе будет угодно – мы встретимся снова. Когда и где – не имеет значимости. Значимо то, что тогда я решила для себя не испытывать судьбу самой. И тогда, тем весенним утром, я вышла из дома с твердым намерением не ввязываться ни во что, но история с Егором, как будто нарочно, с самого начала, складывалась так, что отступиться было невозможно. В этом мальчике я увидела себя такой, какой была когда – то – непонятой и растерянной. И не помочь ему я не могла, права не имела. В то утро я отправилась в город, не думая ни о чем, мне нужно было зайти в лавку за канцелярией для занятий и ни у кого из домашних по этому поводу вопросов не возникло. Я шла и наслаждалась тем, что наконец – таки кончается зима с ее холодом, темнотой и разочарованиями. Думая обо всем этом я не сразу заметила, как ко мне подошла женщина средних лет, тронула меня за рукав и попыталась заговорить. Мы были незнакомы, но по виду ее было заметно, что она взволнована очень и я не отказала ей в просьбе выслушать. Она тотчас же заговорила и попросила помощи. Помощи в поисках сына. Он пропал накануне вечером, она места себе найти не могла и, зная о том, что я могу помочь, шла к нам, но встретились мы раньше. Я сочувствовала ей, но, в то же время, мне не очень хотелось ввязываться в историю с пропажей ребенка. Это дело полиции, а полиция это Штольман, а он, он не верит мне и видеть, видимо, не хочет, если до сих пор не объявился, так зачем мне навязываться в помощники к тому, кто считает меня чудовищем, способным на обман. Все эти мысли мгновенно пролетели в сознании и я посоветовала женщине обратиться в полицию, на что она, чуть ли не со слезами, принялась рассказывать о сыне, о том, что он пропадает не в первый раз, но так, чтобы на ночь – впервые. Она очень беспокоилась, жив ли он и поэтому обратилась ко мне. В ее тоне было столько беспокойства и отчаянья, что отказать я просто не смогла и согласилась зайти к ним, попытаться понять, жив ли мальчик. Я не думала тогда, что пропавший подросток может быть связан и с даром моим и с тем, что дар тот несет – встречей с полицией и Яковом, тогда у меня и в мыслях этого не было. Я просто хотела помочь. Мы вошли в дом и прошли в комнату мальчика, никаких странных и страшных ощущений не было, и я спросила, давно ли у Егора провалы в памяти. Она ответила, что с детства и сказала о том, что последний год ему совсем нехорошо – он представляет себя временами другим человеком - У него даже имя есть, представляете?- рассказывала она. Первое, что пришло мне в голову при этих ее словах, то, что мальчик, возможно, болен. И, в то же время я ощутила неясную тревогу, предчувствие некое и спросила, не помнит ли она имя человека, которым назывался Егор, но она ответила, что нет, похоже, она и значения особого этому не придавала и считала, что мальчик просто болен. Душевно. Из ее слов я поняла, что они водили его к докторам, но ему это мало помогло. Я знала уже, что мальчик жив и так и сказала его матери. Как только я произнесла эти слова – из передней послышались голоса, она тотчас выбежала туда, узнав голос сына, а я осторожно подошла к дверям и выглянула. Оказалось, что Егор вернулся – его привел отец, из полиции и я увидела его самого – долговязый, хрупкий мальчик с огненно – рыжими волосами. Он не походил на душевнобольного, судя по тому, как обращался с ним отец, мальчика любили, но эти его странности весьма раздражали его отца. Мать – беспокоили, она жалела его и пыталась помочь, как могла а вот отец – он был раздражен и сомнительно было, чтобы этот человек попытался понять своего сына. Наблюдая за этой сценой, мне стало остро жаль мальчика. Все это напомнило мне детство, но все же меня любили и пытались понять гораздо больше, чем его. Только мама не захотела этого сделать, да видимо, уже и не захочет. Но этому мальчику должна помочь я, поскольку родителя вряд ли смогут – я решила это очень быстро, пока они говорили. Отец так и ушел раздраженным, назвав Егора полоумным, да и мать, похоже, была недалека от этого и я не выдержала уже и вышла к ним со словами: - Почему вы его вините? Он ведь не по своей воле это делает. А если он снова пропадет? Вам что, совсем не интересно, что с ним происходит и почему? Вы же меня сами просили помочь – уже спокойнее проговорила я, поняв, что это было слишком. Мне очень хотелось поговорить с Егором. По виду его было заметно, что он сам растерян и испуган и не может понять, что происходит с ним. Я решила действовать смелее, подошла к мальчику и протянула ему свою руку – Егор, меня зовут Анна, можно мне с тобой поговорить? Он несмело пожал мне руку, вопросительно посмотрел на мать, та, явно, была не слишком довольна, но все же, возражать не стала и мы прошли в комнату Егора. Мы начали разговаривать, мальчик не слишком уверенно сказал, что болен и я догадалась, что усилия родителей даром не прошли. Выглядел он абсолютно нормальным и, догадка моя, относительно того, что Егор, как и я, видит что – то необычное, подтвердилась. Я сочувствовала ему, и мы попытались разобраться в том, что с ним происходит. Он объяснил мне, и стало понятно, что он другой, не совсем такой, как я, он, как проводник из того, другого мира и тогда я попросила впустить того, кто приходит к нему. Он согласился, через мгновение лицо его изменилось, приобрело странное, недетское выражение и он заговорил. Заговорил, как взрослый, умудренный опытом, человек – о ярмарке, ценах и прочем, о том, чего и знать не мог. Я спросила , кто он, в надежде, что тот, кто пришел сюда, назовет свое имя, но имя он не назвал. Он просто показал мне. Показал нечто странное и страшное... Человек подходит к оврагу, следом за ним идет другой, этот, другой вынимает нож и вонзает его в спину того, что шел впереди. Человек падает, убийца стоит с окровавленным ножом в руке. Кровь густыми, тяжелыми каплями падает в снег, а убитый неподвижно лежит в овраге. Видение было настолько реальным и страшным, что, когда оно ушло, я в себя пришла не сразу. Егор все продолжал рассказывать. Выглядел он при этом весьма забавно, расхаживал по комнате излагая серьезные вещи и я, догадавшись о том, кто этот человек, спросила, не купец ли он, для того, чтобы узнать хоть что – то, и возможно это случилось бы, если бы, не мать Егора. Она, видимо, слушала наш разговор, вошла в комнату и с возмущением обвинила меня в том, что я Егору не помогаю, а делаю только хуже, поощряя его, как она выразилась – бред. Я попыталась возразить ей, но она была непреклонна и попросила меня уйти. Мне было жаль оставлять Егора в таком бедственном положении, но, что же было делать, когда мне указали на дверь. За ужином мама объявила, что Филимоновы приглашают к себе погостить на несколько дней, и я тотчас же попросилась остаться дома. Поначалу они восприняли мою просьбу иронично, но настроение было благодушное и рассудив, что дядю тоже нельзя оставлять одного, они уже готовы были согласиться. Вот только мама вспомнила о том, что произошло в детстве, о найденном ожерелье Весниной, о той истории, когда я увидела впервые покойную бабушку и она показала мне, где искать. Мама говорила об этом в весьма уничижительном тоне, мне было крайне неприятно это слышать и папа, по обыкновению, оценив всю неловкость ситуации, сгладил эту неприятность, сменив тему. Этот инцидент снова напомнил мне о Егоре, и пока висела неловкая пауза, я решила спросить, заполнив ее, не известно ли что об убийстве купца. Мама тотчас возмутилась, но папа все же, объяснил, что тело купца Епифанова найдено вчера в овраге и тело уже опознано. Мама снова возмутилась, разговор прервался, но мне и этого было достаточно. Вечером я заснуть не могла, думая о том, что же мне делать, как помочь мальчику. Если к нему приходил убитый, найденный в овраге, то пока ведется следствие и не будет найден убийца, в покое Егору не быть. И Бог знает, как поведут себя его родители, считающие его душевнобольным. По - хорошему, нужно было в участок пойти и попытаться узнать что – то об этом деле и о Егоре рассказать. Но то, что произошло тогда, несколько недель назад не давало разуму взять верх над чувствами. Я снова вспомнила бледное от гнева лицо Якова, его слова, брошенные мне в лицо, сказанные с яростью и болью. За все это время я передумала много дум и по прошествии дней, уже не испытывала ни возмущения, ни боли. Только сожаление. Сожаление и разочарование. Он так и не пришел и не попросил прощения. Первые дни я ждала, но позже, осознала, что жду напрасно. Ни его самого, ни записки ничтожной, ничего. И тогда я решила, что пусть. Если так. Если ему ничего этого и не нужно, пусть так и останется. Я смогу это пережить. Я попытаюсь это пережить. Как бы то ни было, Егору я обязана помочь. Это долг мой. Ему гораздо труднее, чем было и есть мне, и он ребенок. Испуганный и растерянный. И я пойду завтра в участок и буду держаться достойно, буду спокойна и равнодушна, насколько у меня выйдет. Так я решила для себя вечером и уснула с этими мыслями. Никаких снов и видений в эту ночь не случилось, и проснулась я с той же мыслью, что и вчера – мне нужно помочь Егору. Однако же, вместе с этим решением и этими мыслями, пришли и те, о смысле которых я клялась себе не упоминать, в глубине души мне захотелось увидеть Штольмана, но я помнила, что твердо решила держаться сухо и официально и говорить только по делу. Думая все эти думы, я дошла до участка быстрее, чем хотелось. - Только бы он выслушал меня – с замиранием сердца, подумала я и толкнула дверь в кабинет. Стучать я не стала, а просто открыла дверь и вошла. Штольман и Коробейников были на месте. Я не смотрела на него, взглянула только мгновение и отвернулась, и уже краем зрения заметила, что он поднялся из –за стола при виде меня и я услышала его как будто слегка растерянное: - Анна Викторовна… Коробейников, вот кто определенно был рад моему приходу – он улыбался с первой секунды, как я вошла, и с восхищением смотрел на меня. - Добрый день – спокойно и с достоинством произнесла я. Штольман так и стоял, молча, не сказав ни слова и я, решив, что вправе продолжить, обратилась к Антону Андреевичу - Я знаю, что вы расследуете дело об убийстве купца Епифанова. Так вот, я познакомилась с подростком, который, периодически считает себя этим человеком. Причем такие вещи говорит, которые только Епифанов мог знать. Все это я говорила Коробейникову, на Штольмана я смотреть просто не могла. Как только, мельком я успела увидеть его лицо, с этим странным выражением, с этой нервной ямкой, западающей, на щеке, я поняла, что все мои усилия тщетны. Но внешне, внешне я держалась достойно. Весьма достойно. - Не тот ли это мальчик, о котором рассказывала свидетельница? – обернулся к Штольману Коробейников. И я, наконец, услышала его голос: - Возможно. А как его зовут? – спросил он весьма официальным тоном и я, так и не взглянув на него, ответила таким же, коротко и сухо: - Егор Фомин. - Вот что, Антон Андреевич. Вызовите сегодня сюда на очную ставку этого Егора и - он запнулся, и я поняла, что он при мне говорить не хочет, это задело и больно, но Антон Андреевич закончил фразу за него: -…Арину - и услышала весьма недовольное Штольмана: -Да. Это имя я услышала впервые и переспросила машинально: - Арину? Кто это? - Это свидетельница, которая тело нашла – охотно объяснил Антон Андреевич, собираясь на выход. Я успела заметить, как Штольман бросил на него уничижительный взгляд и Коробейников тоже этот взгляд, похоже, уловил видимо, так как тотчас же и распрощался. - Надеюсь, встретимся еще – улыбнулся он и вышел за дверь. Я помедлила только мгновение и последовала за ним. Мне очень хотелось обернуться, но я не могла этого себе позволить и, чтобы не растерять остатки гордости и достойно выйти из этой неловкой ситуации, я просто развернулась и вышла вон. Сердце стучало где –то в горле, а слова в мыслях не хотели собираться в предложения, и из участка я вышла так быстро, что и сама не заметила, как. Он следом не вышел, да и там держался сухо, и я ощутила разочарование. Но, по крайней мере, все прошло не так плохо, как могло бы быть – грустно подумала я, вспомнила его тон и вспомнила о свидетельнице, Арине. О том, что вскоре Антон Андреевич привезет Егора в участок. Я представила, как могут принять его там, да еще в присутствии родителей и посочувствовала мальчику. Тогда я подумала, что, пожалуй, возвращаться сейчас домой не стоит, зашла в чайную, выпила чаю, и стало мне как – то немного легче. Из окон чайной хорошо была видна улица, площадка перед участком и когда Коробейников привез Егора с родителями, я отправилась за ними. Мне очень хотелось Егора поддержать и если получится, попытаться поговорить с ним. Я вошла, сразу увидела идущих на выход родителей Егора и спросила тотчас же: - Ну как прошло? По их лицам было видно, что настроены они враждебно и слова его матери это подтвердили: - Вы, барышня, не лезли бы в наши дела – грубо заявила мать Егора, взяла под руку мужа и сквозь зубы прошипела извинение. Они ушли. Все это было весьма неприятно и Егора стало, еще сильнее жаль. - Да, родители хамы – услышала я за своей спиной и обернулась – прямо передо мной стоял приятного вида господин и с сочувствием смотрел на меня- мальчишку жалко – продолжил он и я подумала, что чужим людям больше есть дела до этого мальчика, чем родителям. Я опустилась на стул в ожидании Егора, а этот человек нервно прохаживался туда и обратно, затем опустился рядом и снова заговорил. - У мальчишки раздвоение личности или что – то в этом роде?- задал он неожиданный вопрос , я подумала, что ошиблась, посчитав его сочувствующим и ответила коротко: - Кажется. Но он зачем – то продолжил разговор: - Как он себя назвал, Кириллом Артемьевичем?- снова спросил он, глядя на меня. Это было более чем странно, и он видимо сам понял это и решил представиться: - Сурин Евгений Владимирович. Правда дольше поговорить нам не удалось, так как дверь кабинета открылась, и мы оба поднялись навстречу выходящим. Первой вышла дама, выглядела она неважно, сразу сказала Сурину: - Пойдем домой скорее. И они быстро удалились. Следом вышел Егор – растерянный или даже потерянный немного и я поспешила спросить: - Ты как? - Нормально – кивнул он головой. Волосы у него были мокрыми, а лицо бледным и я подумала- бедный мальчик. - Твои родители ушли, и я тебя провожу домой – успокоила я его, и он улыбнулся обрадовано – Только подожди меня минутку, мне надо с господином Штольманом переговорить – сказала я Егору и отправилась в кабинет. Мало того, что было понятно, что Егору вряд ли кто поверил, да еще и эти мокрые волосы, я уверена была, что все прошло плохо, и мне нужно было это знать. Дверь была только прикрыта, и стучать не пришлось. Я вошла – в кабинете были Штольман и Милц, и когда я вошла, они разговаривали меж собой. - В том, что Егор был знаком с Епифановым, я уверен – расхаживая по кабинету, уверенно говорил Штольман. Ну конечно – подумала я- а как же иначе Вы можете думать и попыталась прервать его, взмахнув рукой от возмущения, но он и внимания никакого на меня не обратил. - Только вот как его разговорить – закончил он, обращаясь к Милцу. - Яков Платонович, ну Вы же в здравом уме. Неужели Вы будете строить Ваше следствие на показаниях Егора. Ну Вы же видите…- и он, пространно начал объяснять суть заболевания Егора, как по учебнику. Я прошла вглубь кабинета и отметила при этом, что Штольман проводил меня взглядом. Доктор все читал свою лекцию, а я ощущала, как меня охватывает возмущение – сейчас они точно решат, что Егор душевнобольной – подумала я, очевидно, что доктор так и считает, судя по тому, что он говорит. Я уселась на край стола, не заботясь уже о приличиях, и все слушала, и поражалась узости мышления. - Уверяю Вас, это не спектакль. – все убеждал Штольмана Милц- Это болезнь. Штольман слушал его и внезапно, по виду его, я поняла, что ему не слишком нравится то, что говорил доктор. Мое ли присутствие его смутило или то, что с этим вместе было похоже, что и меня тогда можно отнести к нездоровым, не знаю, но выглядело это именно так. Все это время он на меня ни разу не взглянул и мне показалось, что он и не хочет. - Плохо – выслушав доктора, сказал Штольман – Егор необходим нам, как свидетель. Возможно, он был свидетелем убийства. Иначе, как бы он нашел тело. И доктор ответил тотчас же со своей точки зрения. - Возможно. Я вполне допускаю это. Возможно, он был свидетелем убийства. Сцена убийства настолько его потрясла, что он мог просто напросто обо всем забыть. Штольман слушал его очень внимательно и тоже присел на краешек стола, а доктор снова заговорил о мозге, о том, что у него есть защитные механизмы и прочем – я взглянула на него и не могла понять, как он может так уверенно говорить о том, чего знать не может. Но у него есть объяснение всему, медицинские факты, о, да. Все эти мысли, видимо, были на моем лице написаны, так как я поймала на себе быстрый взгляд Штольмана, при словах доктора о том, что мозг наш защищается и прочем, а тот продолжал убеждать - Вспомните, как он ушел в себя, как только вы спросили о найденном теле, а? Штольман, наконец, отвел от меня взгляд, посмотрел на Милца и спросил о том, с чего и начал и я внезапно поняла, что доктора он слушал, не так внимательно, как казалось: - Но, может быть можно как – то вернуть память мальчику? - Ну, можно попробовать гипноз, но…- задумчиво проговорил доктор – но где гарантия, что к нему вернулась память, а может быть это все его фантазия. Это слово – фантазия – всколыхнуло то, что было в душе – мамино неприятие, воспоминания о том, что это слово, не один раз упоминалось при наших с Яковом разговорах, все сплелось воедино и стало нечем дышать. А доктор все продолжал и продолжал, и я снова поймала на себе взгляд Якова, многое бы я отдала для того, чтобы узнать, о чем он думал в этот момент. - Иногда очень трудно отличить, где фантазии, а где реалии, и следствие может пойти не в ту сторону – заключил Милц, и я не выдержала уже - Доктор – обратилась я к Александру Францевичу, он обернулся ко мне и я попыталась возразить и объяснить – Но ведь он же абсолютно здоров, он просто…- Милц смотрел на меня, подняв брови и когда я попыталась продолжить, бесцеремонно перебил меня: - Простите…- и принялся язвительным тоном спрашивать о том, что я мол полагаю- - Что здоровый мальчик, может считать себя купцом Епифановым? – усмехнувшись, по его мнению, моей очевидной глупости, спросил он и оглянулся на Штольмана, ища поддержки, но тот сидел, как и я, на краешке стола и на лице его усмешки я не заметила. Тем не менее, он поднялся и проговорил этаким легким тоном, шагнув в мою сторону: - У Анны Викторовны всегда свои теории, так что я догадываюсь, что сейчас она скажет, что дух Епифанова вселился в подростка? – договорил он в своей манере – заканчивая монолог, вопросом, уже обращаясь ко мне. Я поняла, что с этими двумя, ничему и ни во что не верящими людьми, мне не справиться, посмотрела, наконец таки в его лицо, затем на Милца, в сознании моем смешались возмущение, обида и разочарование. - Не хотите верить- скорее не спросила, а утвердительно сказала я – Ну и не верьте- и вышла из кабинета. Просто вышла. Оставаться с ними было бессмысленно, в коридоре меня ждал Егор, он нуждался в моей помощи и я, отбросив обиду и возмущение, решила, что обдумаю все позже. Мы с Егором вышли на улицу и я вздохнула с облегчением- ну и пусть – мелькнула ненужная мысль, я отогнала ее прочь и сосредоточилась на главном. - Эта Арина, почему ты за ней ходишь? – спросила я Егора. - Не знаю, тянет – ответил он и я задумалась. Ведь Егор мог просто влюбиться по детски в эту красивую женщину и ходить за нею от этого, но, возможно, что это и не так, возможно, это связано с тем, кто приходит к нему и только я подумала об этом, как Егор продолжил - Бывает, я остановлюсь, и он приходит. И я ничего не помню. И вижу, что стою около ее дома. - А может быть, она Епифанову нравилась?- произнесла я свою мысль вслух, на что Егор только плечами пожал, я взглянула на него – выглядел он смущенным и я снова спросила: - Или она тебе нравится? Он помедлил немного и, опустив взгляд, ответил – Я не знаю. - Ясно – улыбнулась я , понимая, что как бы то ни было с Епифановым, но Егор явно тоже был влюблен. - Давай еще раз попробуем – предложила я Егору, мне хотелось выяснить хоть что –то, он согласился и мы сели на скамью возле лавки. Я предупредила его, что буду смотреть со стороны, он закрыл глаза и через мгновение, открыв их – преобразился, как тогда, дома. Он посмотрел на меня так, как будто мы незнакомы, чуть кивнул и, поднявшись со скамьи, уверенно зашагал по улице. Шел он быстрым шагом, и видно было, что он знает, куда идет. Я едва поспевала за ним, он шел все быстрее и быстрее и неожиданно резко свернул и вошел в незнакомый дом. Я не успела его остановить, и мне ничего не оставалось, как войти следом. На лестнице его уже не было, но из столовой слышался его знакомый и в то же время незнакомый голос. Поспешив туда я застыла в проеме – Егор ходил по хозяйски вокруг стола и обращался к сидящим за столом дамам так, как будто знал их всю жизнь. Дамы были в трауре, и я внутренне ахнула, понимая, что пришли мы совершенно некстати. Егор, тем временем, продолжал, дамы сидели с ошеломленными лицами. - Наденька – обратился Егор к одной из них, шутливо тронув ее за плечо. Дама дернулась от него и странным голосом произнесла: - Мальчик, тебе чего? Я хотела было вмешаться, но не успела. Егор оперся ладонями о стол и заявил, обращаясь к ней: - Какой я тебе мальчик, дочь? Пьешь тут без меня, что – ли?- Она спросила ошарашено- Я?!... Ты кто?! – уже гневно продолжила она. - Не признаешь, забыла? так я и думал – досадливо проговорил Егор, вернее сказать- Епифанов – Я вот и пришел проверить, правда ли ты меня оплакиваешь, Надежда, или все притворство одно? При этих его словах дама, которую он назвал Надеждой, вскочила из –за стола и снова спросила гневно: - Ты кто такой?!- отчеканивая каждое слово. она явно была не в себе от происходящего. - Убирайся – добавила она и указала на выход. Егор, однако же, опустил ее руку и проговорил тоже уже гневно: - Но, но, полегче! В моем доме живешь! Мой капитал проедаешь! Все тут мое!- он говорил настолько уверенным тоном, что дама опешила и замолчала, а Егор, взяв ее руку в свою и прижав к груди, проговорил доверительно: - А ты не злобствуй. Просто постарайся понять. Твоя мать болела, я ее жалел, но я ведь вовсе не стар еще был. Всякому ласки хочется…у меня слезы на глаза навернулись- это же он прощения пришел просить, прощаться, на поминки свои- пронеслась мысль, я заметила, как лицо дамы начало меняться на глазах, она побледнела, в ее глазах показались слезы, и я поняла, что она верит. Верит в то, что ее отец пришел сюда. У меня сердце защемило от этой сцены и я выскочила к нему, как будто только пришла и схватив его за плечи, принялась просить прощения у дам, сказав, что это брат мой, не в себе, а она все смотрела на меня непонимающим, полным слез, взглядом и смогла спросить только, придушенным голосом- Как вы вошли? Я все просила прощения и пыталась вытолкать Егора вон. Надежда пришла в себя и заявила гневно: - Я сейчас городового позову! Вот этого еще не хватало – подумала я и наконец таки, смогла вытолкать Егора наружу. Он успокоился сразу, как мы вышли из дому, и шел рядом, ни слова не говоря. - Кирилл Артемьевич, я же Вас зову, почему Вы мне не являетесь? – проговорила я просительным тоном, и он ответил, ответил мне! - Мне так удобнее, вот он я, чего Вам еще? - А дочь Ваша, она зла на Вас?- поспешила спросить я, но он молчал. - Почему, Кирилл Артемьевич? – но он сердито вырвал из моей руки свой локоть и взяв меня за плечо, проговорил: - Даже не пытайтесь, барышня, все равно не скажу. Дело это давнее, да к тому же наше, семейное. К чему Вам знать. – как только он проговорил последнее слово, шагнув вперед, так тотчас же и остановился. Егор покачнулся, и я едва успела его подхватить и привести в чувство. К счастью, он быстро пришел в себя и спросил: - Ну что? Много мы, конечно, не узнали, но я поспешила успокоить его: - Ну, по крайней мере, мы узнали, что Епифанов домой ходит, а не к Арине Суриной. То – есть, получается, что к Арине ты сам ходишь – заключила я, и он смущенно заулыбался. - Ну что, ладно, дальше сам – попросила я его, объяснив, что с родителями его мне лучше не встречаться. Он согласился и ушел, благо, действительно, было недалеко. Как оказалась, мы не простились до завтра. Все уже разошлись, дом погрузился в сонную, спокойную тишину и я пыталась отвлечься от размышлений о прошедшем дне, книгою. Однако же мысли все одно отвлекали и я, осознав, что чтение на ум не идет, поднялась, взглянула в окно и задумалась. Фонарь тускло освещал сад и ограду, снова шел снег, и казалось, что зима возвращается снова со всем своим холодом, проблемами и бедами. На душе было соответственно. « У Анны Викторовны всегда свои теории…»- вспомнила я, единственное, что нашлось у него сказать, было это, или это такое извинение у него, своеобразное, вести себя так, как будто ничего не случилось, или ему уже все равно. И все же, все же, далеко не все, что говорил доктор, было ему по душе» - взгляд мой остановился на садовой ограде и я заметила какое – то странное движение, кто –то, спотыкаясь и как – то боком, бежал ко входу, кто –то очень знакомый. Я замерла, вгляделась и узнала нескладную фигурку Егора. Сердце стукнуло больно и сразу пришла мысль – Что –то случилось. Оцепенение прошло, я выскочила из спальни, стремглав спустилась вниз по лестнице, едва сообразив схватить пальто и уже выбегая на улицу, услышала стук в стекло, Егор стучал в окно первого этажа. - Егор? – спросила я, он посмотрел на меня чужим, тяжелым взглядом и я поняла, что сейчас это не Егор – это Епифанов пришел ко мне помощи просить, я сгребла снег с перил и бросила ему в лицо. Он вздрогнул, на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл, стало понятно, что это Егор – взгляд был детским и испуганным и он проговорил тихо: - Больно…- он отнял руку, и я с ужасом увидела на ней кровь. - Сейчас, ты не волнуйся только, ты идти можешь? – спросила я, в дом идти было нельзя, родители поднимут панику и трудно представить, что тогда будет- подумала я, сама ощущая, что начинаю паниковать, но, к моему облегчению, Егор кивнул, я подхватила его за талию и мы медленно побрели к выходу. Неизвестно, сколько времени у нас ушло бы на то, чтобы добраться до больницы, но на наше счастье, мимо проезжала пролетка. Возница остановился сам, он оказался приятным, пожилым человеком, мало того, что согласился подвезти до больницы, так еще усадить Егора помог. - Спасибо Вам – вложив в эти слова всю свою признательность, сказала я ему в спину, на что он, не оборачиваясь, ответил добродушно: - Да что ж мы, не люди что ли, барышня, понятие имеем. И мне стало немного неловко, но что сказать еще, я не знала. Егор весь дрожал, а я повторяла только: -Ты не волнуйся, молчи, не говори ничего, мы приедем скоро. Доехали мы быстро. Извозчик помог нам сойти, и я попросила: - Вы не могли бы до полиции доехать, передать, что Егор Фомин ранен и в больнице. - Отчего же не смогу, могу, не без понятия все ж – снова странно ответил он, тронул вожжи, и пролетка, скрипнув колесами, двинулась с места. Милц был ошеломлен, однако спрашивать ни о чем не стал, а тотчас начал оказывать Егору помощь и я наконец- таки опустилась на стул и смогла выдохнуть. Когда в смотровую влетели Штольман и Коробейников, Егора к тому времени уже перевязали, рана к счастью, оказалась не опасной, но крови было много и мне время от времени становилось не слишком хорошо, глядя на все это. Штольман вел себя странно. Как только он вошел, сразу было видно, что собой он владеет с трудом. Он о чем – то спрашивал Егора и я, наконец, опомнившись от всего, прислушалась. Яков оглядел Егора, прошелся по смотровой и спросил у мальчика странным, взволнованным тоном: - Как ты оказался у дома Анны Викторовны?! Бедный Егор пытался вспомнить, но не мог, и ответить тоже ничего не мог, и тогда я пришла на помощь: - Он еще Епифановым был, когда в окно стучал. Мне уже было все равно, поверят они или нет. - Рана явно ножевая – коротко вставил свое Милц. - Кто на тебя напал? Рост, одежда, возраст? – нервно спросил Яков, я смотрела на него и с сожалением понимала, что ни мне, ни Егору, он не верит, а верит только в свое. Но Егор внезапно вспомнил и сказал: - Хлорал… - Что хлорал? – прищурившись, быстро спросил Штольман. - Запах хлорала – ответил Егор – мне его еще дома давали, когда у меня были…- он запнулся и, посмотрев на меня, закончил неуверенно – приступы. Бедный мальчик - думала я, глядя на него - его еще и лечат. - Хлорал, это такое сильнодействующее снотворное - пояснил Милц – кстати, часто использующееся, как обезболивающее. Штольман как – то нервно махнул рукой и приказал: - Антон Андреевич, Егора домой проводите. Егор, Коробейников и Милц тотчас пошли к выходу. Штольман и я пошли следом, и я подумала – Неужели же и сейчас он вот так уйдет, ни слова толком, не сказав? И это все?- и я, бросив кошелек на стол, сказала неожиданно даже для себя: - Как жаль, что Егор главного не помнит Штольман обернулся, взял со стола мой кошелек и проговорил тихо и спокойно, осторожно как – то проговорил: - На самом деле, он рассказал нам немало- он вложил мне в руки кошелек и продолжил – По его словам, на него напали в Конюшенном переулке – все это время он, со странным выражением смотрел мне прямо в лицо, в первый раз за весь этот длинный день. - Да это он в себя пришел в Конюшенном переулке, а где напали на него, мы не можем знать – возразила я, в душе радуясь тому, что мы можем говорить, хоть так, хоть о деле. - Ну, скорее всего, в окрестностях Конюшенного и напали, а, к Вашему сведению, там проживает Арина Сурина. – договорил он и я удивленно взглянула ему в его глаза, но выдержать этот взгляд не смогла. Я отвела взгляд и высказала вслух свою мысль: - А я сразу почувствовала, что эта женщина здесь замешана как – то – и он ответил тотчас. - Больше, чем вы думаете, перед тем, как стать мадам Суриной, курсистка Арина была содержанкой Епифанова – произнес он то, о чем я и догадаться не могла. - Поэтому она сразу Епифанова узнала, но почему – то решила об этом молчать – снова поразмышляла я вслух, поддержав разговор. - Епифанов снимал ей домик в слободке – продолжал объяснять он и мне на мгновение показалось, что мы вернулись в прошлое, туда, где могли обсудить что –то странное и неясное вместе, а он все продолжал- Частенько ее посещал а приходил пешком, через овраг. Там его смерть и настигла. - И Егора смерть чуть не настигла и тоже возле дома Арины – добавила я и, спохватившись, пошла уже к дверям, он шел следом, и сердце мое билось так часто, что вздохнуть было сложно. Мы вышли на улицу. Перед крыльцом стоял полицейский экипаж и Штольман, взял меня под локоть, довел до экипажа и глядя на него, сказал негромко: - Вы домой поезжайте, отдохнуть вам надо. Мы…поговорим еще.- и подал мне руку. - Конечно. – ответила я и взглянула на него. Он только на мгновение взглянул в мои глаза, и я поняла, что пропала и все мои клятвы и уверения самой себе, о том, чтобы вести себя сухо и отрешенно, обращаются в прах. Он уже скомандовал: - Трогай – экипаж тронулся, а я даже обернуться не могла, осознав все это. Следующее утро началось с происшествия. Я сидела и размышляла о том, что было вчера, о том, почему Штольман говорил со мной, так как будто и не случилось ничего тогда. Ответов я не находила, разве что одним можно было эту странность объяснить, он не привык оправдываться, объяснятся и просить прощения, видимо таково свойство его характера. Еще одно свойство, о котором я могла бы догадаться и раньше. Я сидела, и время от времени ударяла одним пальцем по клавишам пианино. Звуки были странные, такие же, как и мысли и, наверное, я еще долго пребывала бы в таком состоянии, если бы не этот инцидент. Внизу послышался какой – то шум, я услышала голос, показавшийся странно знакомым и папа, папин голос. И он говорил о том, что дочь его никогда больше никого не побеспокоит. Я узнала другой голос – это был отец Егора, тотчас вышла и спустилась вниз. Из гостиной навстречу мне вышла мама, лицо ее было взволнованным и беспокойным и на мой вопрос о том, что случилось, она спросила в ответ: - Это я у тебя должна узнать, что случилось – проговорила она невыносимым тоном – Явился какой – то господин и обвинял тебя в том, что ты сводишь с ума его сына! - Он утверждает, что из – за тебя его сына чуть не убили – добавил папа, он был не так резок, как мама, но тоже, конечно, был не в восторге от этой неприятной ситуации. Они оба, оба говорили в таком тоне, что мне стало не по себе. Лица у них были напряженные, они ждали ответов и я, все же, смогла выговорить: - Это вздор. Я здесь ни при чем. - Я так и думала, это было бы слишком даже для тебя. Но этот господин потребовал, ты меня слышишь, Анна, он потребовал, чтобы ты оставила его семью в покое! – тем же, невозможным тоном, заявила мама. Этот ее тон, ее вечно недовольный тон и ее неприятие всего, связанного с моими странностями, всегда проявлялось вот так. Она никогда не пыталась понять меня и для нее, то, что скажет общество, всегда было превыше всего остального – эти мысли пронеслись мгновенно, и во мне вспыхнула обида, обида и неприятие того, что и как она говорит, и я попыталась возразить: - А мне мальчика жалко. Его мучают. - Они его лечат – убежденно проговорила она, но слышалось и еще что – то в ее голосе, то, чего я слышать не хотела и я вспылила: - А он не больной! – уже со злостью ответила я. Меня всегда возмущало ее странное отношение ко мне, и сейчас я просто не выдержала. - Но и не здоровый! – парировала она мгновенно, ситуация накалялась, и тут встал папа, решил видимо, обстановку разрядить. - Насколько я понял из рассказа нашего посетителя, ты пыталась приобщить его сына к спиритизму? – совершенно спокойным тоном, спросил он, от него это было слышать неожиданно, это видимо мамин взвинченный тон сыграл свою роль, обидно было до невозможности, и я не сдерживалась уже: - Он и без меня приобщился. Мне просто мальчика жалко, ему поговорить не с кем, совета не у кого спросить. Я себя в его возрасте вспоминаю. Если бы не дядя, я бы себя очень одинокой чувствовала…и несчастной – я сказала то, что думала, и это было чистой правдой. Они своими общими усилиями вынудили меня говорить с ними так, мамина реакция не заставила себя ждать, я чувствовала, как это будет, отвернулась даже, чтобы еще лишнего не сказать и услышала за спиной: - Да как ты смеешь такое говорить! У тебя было счастливое детство, и мы с отцом делали все, чтобы тебе было хорошо! – взвинчено и гневно воскликнула она. Папа попытался сгладить ситуацию, сказав о тонких натурах, но, похоже, только подлил этим масла в огонь, она все тем же, язвительным тоном, проговорила еще одну колкость и я услышала ее нервные, быстрые шаги, удаляющиеся в сторону столовой. Папа молча посочувствовал мне, пожав руку, у меня на душе было тяжело , но ему я была благодарна. Он ушел успокаивать маму, а я поднялась к себе и действительно почувствовала себя одинокой. И чем дольше я размышляла над этим, вспоминая все, что происходило в моей жизни с того самого злосчастного дня, когда я нашла ожерелье, затем многое другое, а затем разговор Милца и Штольмана в участке, меня охватила грусть, а затем пришло раздражение. Почему люди никогда не пытаются понять друг друга и всегда считают свое мнение самым правильным, напряжение в душе росло и неизвестно, до чего бы я додумалась, если бы не пришел дядя. Он зашел, чтобы рассказать о разговоре с отцом. Папа, оказывается, пытал его относительно того, счастлива ли я и хорошо ли мне. И оказалось, что и этой поддержки я лишилась – он совершенно спокойно на мое возражение о том, что мне нужно немного больше свободы, проговорил легко и добродушно: - Дитя мое. У тебя свободы больше, чем у любой другой барышни в Затонске. Говорил он убежденно и видно было, что он верит в то, что говорит и добавил. - Будь уж справедлива к своим родителям. И он долго говорил о том, что если бы они относились ко мне так, как думаю я, то никакие прогулки в город и общение с любыми людьми по моему вкусу были бы невозможны и прочее в том же духе. Он ушел, а я осталась размышлять над этим и пришла к выводу, может и прав он. Ведь если оглянуться вокруг, девочки, которые учились со мной в гимназии – кто – то уже замужем, кто – то уехал, но никто из тех, кто остался здесь, не ходит по полицейским участкам. А уж тем более не встречается на улице и не разгуливает с неженатыми мужчинами в любое время суток, в весьма странных местах,не исключая бордель. Конечно, о многом родители не знали, но дядя не случайно упомянул о «людях по вкусу» и я могла голову на отсечение дать, что говорил он о Штольмане. И все же,у родителей мое поведение редко когда вызывало протесты, разве что мама иногда, но и ее понять можно – она дорожит мнением общества и мои странности всегда ставят ее в неловкое положение. Хотя, если бы она могла думать обо мне чуть иначе, жить, и мне и всем, было бы намного легче. И все же, все же она желает мне добра, так, как понимает его. И все остальные добра желают. Мысли мои плавно, при упоминании желания добра – перетекли к Егору, и я еще раз посочувствовала ему. Ему будет непросто с этим жить. Как бы ни относились ко мне – меня хоть пытаются понять, а вот его нет. Да и меня не все понять пытаются. Понять и поверить. Ведь тогда, в истории с этим Ферзем, как бы то ни было, Яков с самого начала вел себя странно. Он явно не хотел верить и то, что я каждый раз оказывалась права, раздражало его необыкновенно именно потому, что ему приходилось поверить в то, чему у него объяснения не было. Или было что – то еще, чего я не знаю и понять не могу? Если тогда он был так зол на меня, то почему сейчас все иначе ? Он решил, что был неправ? Нет. И этот разговор с Милцем и тон этот странный тому подтверждение. Однако же то, что говорил доктор о мальчике, было ему не слишком приятно, и связал он его слова со мной – теперь я это яснее вижу. Однако же прощения просить за ту свою гневную сцену не стал. Считает, что прощения просить не за что или, таким образом, извиняется? Или просто я сама себе выдумала все, а он просто решил вернуться к началу, безо всяких отношений, потому и держится таким отстраненным и официальным? Видимо так и есть. И что же теперь делать мне, когда мне так трудно быть отстраненной? Время. Должно пройти время. Вот только если он так решил для себя, как я это представляю, тогда, чем больше времени пройдет – тем хуже. Или лучше? Если ему так лучше – пусть. Примерно с такими мыслями я провела полдня, и только голова разболелась. На следующий день я решила проверить, насколько вчерашние разногласия повлияли на мою свободу, сказав, что отправляюсь в кондитерскую. Однако, к моей радости, мои опасения не оправдались – никто не возразил ,и я отправилась таки в город. Светило солнышко, расположение духа было уже светлее, я зашла туда, куда собиралась, и только одно происшествие омрачило прогулку. Не успела я дверь в лавке за собой прикрыть, как в двух шагах от себя увидела Разумовского. Мне не слишком хотелось говорить с ним, и я хотела было уйти, лишь поздоровавшись, но он, по обыкновению своему, уйти мне не дал и заговорил о том, что я в обществе не бываю, на что я ответила, что не веду светскую жизнь. - Да, полагаю, что это скушно, Ваши ежедневные занятия куда интереснее – сказал мне на это он, мне это совсем не понравилось, и я снова попыталась попрощаться. Но он шагнул ближе: - Анна. Я давно хотел сказать Вам. У Вас видимо сложилось превратное впечатление обо мне после той странной истории с тетрадью… - Ну что Вы – снова попыталась прервать его я, но он все не унимался. - Уверяю Вас. Это какая – то цепь нелепых обстоятельств. Я по прежнему горячий поклонник Вашего таланта и – он поднялся на ступеньку выше, до неприличия близко и договорил- мне хотелось бы поближе познакомиться с Вами. Вы можете устроить несколько сеансов специально для меня? Я удивилась. Это был странный разговор, и человек этот тоже был странный. Странный и неприятный. Но я попыталась ответить, как можно любезнее, только бы он ушел уже - Я прошу прощения. Я почти не практикую последнее время. Но он упорно не отставал6 - Не отказывайте мне. Уверяю, это будет уникальный спиритический опыт и для Вас тоже. Пожалуйста…- он улыбнулся и оставил меня, наконец. Этот странный разговор испортил мой легкий настрой на этот день. Это настойчивое желание князя общаться со мной и вечное упоминание о моих способностях при этом общении не доставляло удовольствия, а доставляло беспокойство. Он был любезен, хотя и навязчив – подумала я и, отмахнувшись от этих мыслей, отправилась домой. Стало еще теплее, солнце светило совсем по - весеннему, и вскоре беспокойные мысли вовсе покинули меня. Но как только я вышла на площадь, как солнце и прочее перестали меня интересовать вовсе – прямо передо мной, возле лотков, стоял дух Арины Суриной – пальто ее было испачкано кровью, она смотрела прямо на меня и на лице ее читалось странное выражение – как будто она о чем – то напряженно думает. Я от неожиданности и сказать ничего не успела и спросить, между нами по площади проехал экипаж, на мгновение он заслонил собой Арину, а когда проехал – ее уже не было. Я растерялась. Почему? Как же так произошло. Епифанов любил ее и погиб, с Егором случилась беда возле ее дома и вот теперь убита она сама. « Бедный Егор» - подумала я и никак не могла решить, что же теперь предпринять, пойти к Егору, успокоить его или пойти в участок , вдруг они не знают еще об убийстве Арины. Мыслила я плохо- то, что Арины нет, поразило и расстроило и я все же отправилась в участок, шла я настолько быстро, что и войдя остановиться не могла и сразу как вошла, увидела Штольмана – он что – то говорил дежурному и я поспешила окликнуть его. Он посмотрел чуть удивленно, однако же сразу подошел и остановился передо мной, обеспокоенно глядя мне в лицо, а я с волнением сообщила ему дрожащим голосом: - Арина умерла… - Уже знаете – не удивился он, я поняла, что опоздала и ответила также как и он: - И вы уже знаете… Он взял меня под локоть довольно крепко и отвел в сторону, к окну. - Как это случилось?- спросила я об Арине, и он ответил как – то осторожно и коротко: - Убита ножом возле дома Епифанова. Я сразу подумала о дочери Епифанова и спросила, сглотнув комок в горле: - Вы считаете, что это она ее? - Возможно, но пока прямых улик нет – снова таким же тоном ответил он. Это плохо укладывалось в моей голове, и я произнесла вслух то, что подумала: - То – есть, сначала убила отца, а теперь убивает свидетелей… - Нет. Пока это только версия – возразил он. Вся эта история влияла на меня странно, и убийство Арины тоже повлияло странно, мне было дико все это и непонятно. - Я себе даже представить не могу, как женщина может убить- снова подумала я вслух и не сознавая уже, что делаю, взмахнула рукой перед ним, воображая убийцу и тут голос меня подвел и я договорила уже, не сдержав слез – ножом. - Надежда девушка крепкая и нервы у нее стальные. Однако, мне кажется, она не убивала – тем же сухим тоном возразил он и этот его тон привел меня в чувство. - Почему? – уже спокойнее, спросила я. - В момент убийства она находилась в доме. Когда узнала о происшедшем, то выбежала на место преступления и вытащила у Арины свое письмо из кармана. Если бы она убивала сама, то изъяла бы эту улику сразу – терпеливо рассказал он мне о своих умозаключениях. Все было в рамках приличий, мы говорили как просто знакомые, хорошие знакомые, и я спросила так же, как в былые времена: - А на Егора по Вашему, кто нападал? - Егор помнит запах хлорала, а мадемуазель Епифанова употребляет это зелье – из его слов было ясно, что пока не понятно, кто убийца и я спросила о том, что волновало больше всего: - Ну, то –есть, Егору по прежнему грозит опасность? - Да. Я уверен, что Егор ключевой свидетель убийства купца. иначе почему бы на него покушались? – услышав это, я отвернулась к окну- ну конечно, все логично, это главное – подумала я а он продолжил: - Убийца, кем бы он ни был, вряд ли…- он запнулся на мгновение и все же быстро договорил – верит в переселение душ. А я подумала, что самое время не говорить ему ни о чем. Он замолчал, но не уходил, и не прощался, и я позволила себе лишь уточнить - Яков Платонович, получается, что Егору из дому лучше не выходить? Так? Он серьезно посмотрел в мои глаза, кивнул и ответил коротко совсем: - Так. И снова замолчал. Потом взглянул на дежурного, и я поняла, что разговор окончен. Вот так – пронеслась мысль, и я проговорила независимо: - Спасибо, Яков Платонович.- он кивнул в ответ и я поспешила уйти. То, что он не пригласил меня для разговора в кабинет и то, как он говорил со мной – это все было совершенно равнодушно и официально. И вчера, вчера он говорил со мной так же – это я все выдумала себе о чем –то. Выдумала – думала я, шагая домой. На душе было как – то пыльно и тускло. И уже не радовали ни приближающаяся весна, ни подтаявший местами снег, стало серо и не интересно. Домой я вернулась задумчивой, и никто не расспрашивал меня ни о чем, видимо, на лице моем было написано нечто такое, что все решили, что не нужно ни о чем говорить. Они просто вели себя, как обычно, изредка бросая друг на друга быстрые взгляды, однако же, молчали и я благодарна им за это была. Сразу после я поднялась к себе и легла спать. Вот так, рано и сразу. Не хотелось ни о чем думать, ничего не хотелось, хотелось только спать, и уснула я действительно быстро. Но ненадолго. Мне снилась улица, длинная и темная и снег, и ветер, и никого, только неясная, пугающая тревога в душе. Тревога все нарастала, стала просто невыносимой, и я проснулась. А когда проснулась – вздрогнула наяву – передо мной, в темной спальне стояла Арина Сурина – теперь она явно была обеспокоена. Я села в постели – она метнулась ко мне, упала на колени и сложив молитвенно руки просила и повторяла: - Спасите его, спасите. Я Вас умоляю, спасите его… Она явилась сама, это было необычно и пугающе, но я спросила, переборов страх: - Кого? - Кирилла Артемьевича, его опять убьют – ответила она и исчезла. - Егор- сразу поняла я и схватив первое попавшееся под руку платье, наспех оделась, не помня себя и выскочила из дому. Первое, что пришло на ум – бежать к дому Егора, предупредить, успеть, главное успеть – думала я и все бежала и бежала до самого дома. Это было не близко, и когда добежала,пришлось отдышаться, взявшись рукой за стену. Однако же, вскоре я поняла, что пришла сюда напрасно – Егора не было. Окно на веранде было распахнуто. Он ушел, куда, куда он мог пойти…или нет, не он, а Кирилл Артемьевич, он мог пойти только к ней, Арине…или к ее убийце- эта мысль пришла последней, но вместе с ней пришла и догадка – где искать Егора и почему. -- Как же я успею, так далеко, но я должна успеть, иначе Егора сочтут убийцей и никто не поверит, что это не так – подумала я и пошла, как могла быстро, потом быстрее и затем уже побежала к дому Суриных. Не в полицию же бежать было среди ночи, да и время терять было нельзя. Добравшись до дома, я заглянула в окно и прислушалась – в доме было тихо и пусто, но свет был – видимо Сурин дома – подумала я – А Егор или вернее сказать Епифанов, желающий отомстить убийце, еще не пришел. Однако возле дома стоять было опасно, и я отошла подальше, решив понаблюдать. Я только успела отойти и обернуться, как увидела Егора уже на крыльце. Он решительно открыл дверь, я попыталась крикнуть, позвать его, но он не слышал да и не слушал меня. Меня охватил ужас, ужас от осознания того, что может произойти и я не ошиблась – когда я вбежала в дом, Сурин пытался отбиться, а Егор душил его, душил по настоящему, яростно и жестко. Я схватила Егора и попыталась оттащить его от Сурина и в какой –то момент, когда я позвала его по имени, мне это удалось, но не прошло и минуты, как он оттолкнул меня со словами: - Уйди, девка, это он ее убил! Я отлетела далеко в сторону, а он вернулся к Сурину и принялся с остервенением бить его по лицу. Тогда я поняла, что мне нужен Егор и единственный выход – это вернуть его сюда. Я метнулась в кухню за водой, а вернувшись, увидела страшную картину – Егор стоял над Суриным с тяжелым подсвечником в руке и уже занес его для смертельного удара, но я успела – плеснула воду ему в лицо, он выронил подсвечник, лицо его изменилось и я с облегчением поняла, что Егор вернулся. Я обняла его, прижала к себе и только повторяла: - Все, все , все. Он весь дрожал, и я дрожала тоже от всего этого пережитого кошмара. Позади послышался топот, я обернулась, увидела с изумлением Штольмана и Коробейникова, и услышала знакомый голос, который воскликнул с непонятной, новой какой – то интонацией: - Что здесь происходит?! У меня камень с души упал, и я спросила тотчас же, не сознавая, о чем и говорю: - Каким чудом вы здесь? - У Сурина ложное алиби.- объяснил он машинально и тотчас же спросил сам: - А Вы здесь…каким чудом? - Давайте я Вам позже объясню, мальчику помочь нужно, домой ему нужно, а там нет никого…растерянно проговорила я. - А Вы откуда знаете? Что там нет никого?- подозрительным тоном спросил он и заглянул мне в лицо. Видимо с лицом у меня не все хорошо было, потому как, спрашивать он более ни о чем не стал, позвал Коробейникова и командным тоном приказал проводить Егора домой и проследить, чтобы меня отвезли на их экипаже. История повторялась, только проводить меня он не вышел. Да это и понятно, занят был, не до меня – так я думала, возвращаясь домой, благо, приехать мы успели до рассвета и о моих ночных приключениях никто не узнал. Прошло несколько дней и папа, за завтраком, рассказал, как обвинение в суде над Суриным блестяще предъявило доказательства. Он был под впечатлением и говорил об этом в весьма приподнятом тоне. Я, как услышала это, порадовалась за Егора – теперь Епифанов точно оставит его – его дух сможет обрести покой. Днем я отправилась в город и не успела до лавки дойти, как услышала оклик Егора за спиной - Анна, Анна – кричал он на всю улицу, прохожие оборачивались, но ему, похоже, было все равно. Мы не виделись давно, с той самой ночи и я была очень рада его видеть. - Тебя что, уже родители отпускают?- спросила я, улыбнувшись мальчику – он выглядел таким счастливым, что захотелось позавидовать. - Отпускают – радостно ответил он, и я тотчас же спросила: - И что, Епифанов больше не приходил? - Не приходил – ответил он и снова улыбнулся. - Так он знает, что вину Сурина уже доказали – объяснила я Егору причину того, что Епифанов его больше не тревожит. - Я хочу сказать Вам по секрету, она ко мне приходит – доверительно сказал мальчик – мы с ней разговариваем, смеемся. Я думал, не смогу жить без нее, а теперь она со мной – он улыбнулся так светло, глядя на меня а я не знала, что ему и сказать на это, слов не нашла а просто обняла его. Он обнял меня, и мне так хорошо стало, как бы то ни было, а помочь мальчику я смогла. Как он дальше будет жить со своей этой детской еще, но такой непростой любовью, было неясно и это беспокоило, но сейчас он был счастлив – это было видно. Мы расстались с Егором – он обернулся еще пару раз, взмахнул рукой, улыбнулся и свернул в переулок. А я отправилась туда, куда идти поначалу и не собиралась, а возможно и собиралась, да признаться себе в этом не хотела и встреча с Егором только подтолкнула к этому действию. Дверь в кабинет была приоткрыта, я вошла, не закрыв ее за собой, и сразу увидела его – он что – то перекладывал на стеллаже в углу и обернулся на скрип двери: - Анна Викторовна…- проговорил он и пошел навстречу. И я поняла, что рада его видеть и, что, похоже, он тоже рад, как бы там ни было и произнесла легко: - Яков Платонович, а чего же вы не хвастаетесь? Удалось Вам доказать, что Сурин убил Епифанова? Он подошел ближе и все же улыбнулся, наконец таки, или усмехнулся и проговорил вполне благожелательным тоном: - К сожалению нет. Суд не принял показания мальчика, но по убийству Арины улик оказалось достаточно для приговора. Он стоял близко и смотрел так, как раньше – прямо в глаза и чуть улыбаясь, и я, снова не выдержав этот взгляд, отвела свой и отступила даже, но услышав его: - Как там Егор?- посмотрела на него снова и уже не улыбнуться не могла и ответила ему: - У него все будет хорошо. Он кивнул, внимательно слушал, и я позволила себе продолжить разговор. - Я все боялась, что гибель Арины выбьет его из колеи – я взглянула на него – он стал серьезнее, а мне захотелось объяснить ему все о Егоре, несмотря ни на что, и чтобы себе помочь, я отступила даже на пару шагов - Он был влюблен в нее - проговорила я и услышала за своей спиной: - Неужели? – это был прежний Штольман, прежний, с его, такой забавной, саркастической иронией, осознав это, я обернулась к нему в изумлении – он улыбался совсем как когда – то и добавил: - Прямо – таки влюблен? - А Вы не заметили? – спросила я. Он отвел - таки взгляд и ничего не ответил. Мы говорили о Егоре, но у меня было ощущение, что и не о нем только лишь, он, однако, улыбнулся, глядя в сторону с прежним своим лукавством, и я позволила уже себе иное: - Яков Платонович, Яков Платонович, не умеете Вы читать в человеческом сердце – проговорила я, ожидая его ответа не без трепета. Он тотчас же шагнул мне навстречу, я шагнула навстречу ему - Несправедливо – глядя мне в глаза своим прежним, невозможным этим взглядом, улыбнулся он – Кажется, в хитросплетениях взаимоотношений Епифанова, Сурина и его жены я разобрался - и я возразила, глядя в его лицо: - Умом, не сердцем. Он тотчас же снова отвел взгляд в сторону и усмехнулся знакомой своей усмешкой, снова взглянул на меня и ничего не ответил. Просто смотрел, улыбался и молчал и я поняла, что возможно, размолвка наша закончилась, он был так мил и забавен в этом своем упрямом молчании, что я рассмеялась, не смогла сдержаться от переполнявших чувств. И неизвестно, чем бы закончился наш разговор, если бы не вошел дежурный, пробасив с порога: - Яков Платонович, там Николай Васильевич, требуют Вас… Штольман обернулся на него: - Прямо таки требуют – не спросил, а скорее досадливо проговорил он. - Мы поговорим еще, Анна Викторовна- обернулся он ко мне. - Конечно – коротко ответила я и пошла к двери. - До встречи – услышала я за спиной и обернулась – он смотрел на меня со странным выражением на лице – без улыбки, взгляд его на мгновение стал каким – то обеспокоенным и я было, вернуться уже хотела, но он уже отвел взгляд и обернулся к своему столу. Я поняла, что он занят сейчас, настолько, что до меня ему дела особого нет и ответив поспешно: - До встречи- вышла в открытую дверь. Вышла, дошла до стола дежурного и обернулась – Яков не выходил, стоять в коридоре было неловко, и я все же вышла на улицу. Похолодало. Солнце уже зашло за тучи, набежавшие с севера, но мне казалось, что погода чудесная. Немного погодя, благодушие мое все же поумерилось и вспомнив все, всю эту историю от начала до конца, я поняла, что далеко не все в ней было так радужно, как казалось мне десять минут назад. Такой она стала только сейчас, когда все закончилось. И если думать о Егоре мне было светло, то думать о Якове было странно. Странно и беспокойно. Вспомнив, каким он был при первой нашей встрече после размолвки и каким несколько минут назад, я не могла понять почему. Почему он так переменился, что могло произойти за это время. Он понял, что я не стану возмущаться больше или все же решил оставить все. Таким образом, я шла, размышляла, но додумать до конца эту мысль не успела, потому, как внезапно осознала, что уже до дому дошла. Сейчас я пишу это и вопросов меньше у меня не стало. Снова прошло время, но Яков так и не появился, ни разу. Я, каждый день, как обычно, ходила гулять в парк, где он мог бы найти меня легко, если бы захотел, но он не пришел. Прогулки мои становились все длиннее, на улице становилось все теплее, но ничего не происходило. В один из дней, дядя случайно упомянул о том, что в городе появилась Нежинская, он сказал это за ужином, совершенно случайно, когда они с мамой говорили о том, что в Затонске не так много людей из высшего общества. Как только он выговорил это, то тотчас, виновато взглянул в мою сторону, но я сделала вид, что мне это не интересно и он успокоился. После ужина я, как бы, между прочим, спросила, давно ли она в городе и он ответил, что давно. - Зачем тебе это знать, Аннет?- с беспокойством спросил он, и я в ответ беспечно улыбнулась: - Пустяки, дядюшка, просто любопытство. Он, конечно же, не поверил, но ответил все же и я, уходя к себе, чувствовала его виноватый и сочувствующий взгляд. А я, поднималась по лестнице и понимала, что она приехала именно тогда, когда эта история с Егором только начиналась. И снова потекли однообразные и привычные дни, ничего странного не происходила, в один из дней я встретила Нежинскую на улице и она, чуть улыбнувшись уголками губ, кивнула мне. В душе шевельнулось беспокойство. Пока я не видела ее, мне было гораздо проще, хоть я и знала о том, что она здесь, теперь же беспокойство не уходило и лишь появление в городе инженера Буссе, внесло в мою жизнь некое разнообразие. Мы знакомы уже несколько дней, познакомил нас в городе папа и Эрнест Петрович попросил помощи в переводах. Я согласилась, конечно же, отчего не согласиться. После он провожает меня до ворот и я иногда ловлю себя на мысли, что неплохо бы встретить Штольмана по пути, но, увы мне, его нет нигде, прошла неделя, началась другая, все идет, как идет и абсолютно ничего не меняется. Сегодня я снова вспомнила ту историю с Егором, встретив его на улице, он не видел меня, был задумчив, но на лице его блуждала светлая улыбка и я подумала – как бы то ни было, видимо он все еще общается с Ариной и я задумалась об этом общении. Это общение, без надежды на большее, без надежды на будущее, что это, зачем, но, судя по всему Егору нравится так жить, он живет одним днем, не задумываясь о том, что будет завтра, потому что ему хорошо сегодня. Так быть может он прав? К чему изводить себя бесплодными мечтами и призрачными надеждами, не проще ли жить вот так, не задаваясь вопросами. Наверное, это правильно. Но это непросто. Хотела бы я знать, что по этому поводу думает Штольман, возможно, совсем ничего. Ни об этом, ни о чем другом и, похоже, обо мне он тоже не думает. Но вот так жить проще – всем проще. Я дома, родители довольны, всем хорошо. Но, Боже мой, какая же тоска. Однако она приходит только ночами, эта тоска. И эти мысли тоже приходят ночью. Возможно, когда – то они перестанут приходить и ночью, а возможно ли такое? Сомнительно. Зачем? Зачем судьба послала мне встречу с Егором? После того, жестокого разговора, когда, казалось, все кончено навсегда? И именно его, именно такого, как и я, почему? И почему детское, первое проявление моего дара со всеми сложностями с этой историей связанными, была в том, моем первом сне, когда все началось снова. Все это не просто так. И то, что в этом сне был Яков, тоже не просто так. Как хорошо, что именно тогда я начала вести дневник, и я продолжу, чего бы мне это ни стоило – переживаний и прочего. Теперь я стала иной, я научилась многому за этот недлинный срок, и пусть путь этот не самый легкий и светлый, но я благодарна судьбе. Мне просто нужно сейчас отвлечься. Отвлечься от всего, что тревожит и попытаться быть прежней. Не уверена, что это получится, но я попытаюсь. P.S. Все к лучшему. P.S. Когда – то, кажется, что очень давно, я решила быть солнцем, но, похоже, путник совсем не хочет моего тепла. Иногда так кажется, что хочет, но возможно, это только кажется. Он будто и не путник вовсе, а то, другое светило и оба мы в одной вселенной, но мы разные, настолько разные, что когда я пытаюсь согреть его – он уходит в тень, на другую сторону этой Земли и мы не совпадаем. Не совпадаем. И что случится, если однажды совпадем? Фейерверк или катастрофа? P.S. Мне нужно меньше читать философские трактаты- экий бред приходит в голову. Надо заняться поэзией. Эрнест Петрович большой знаток в этом и он временами бывает очень мил, но все это не то, не то. P.S. Скоро полночь, за окном луна, Как зловещий желтый амулет. Кротко, безучастно, льет она, Ночь за ночью свой неяркий свет. Никого на свете не любя, Снисходительно глядит с небес. Чем – то он напомнил мне тебя, этот взгляд, то был, то вдруг исчез. Как и следовало ожидать, попытка – бездарная. Бездарная и странная, и фамильярная, но пусть остается. Ни стиля, ни красоты, недаром, наш учитель словесности говаривал мне о том, что стихосложение это не для меня. Это похоже на стихи Элис – странные и очень странные. Нужно навестить ее, оставить дела и навестить. Как только у меня будет больше свободного времени, я непременно это сделаю.