По следам. Несказка.

Пожалуй, стоит здесь завести записи ошибок. Моих ошибок. Отвести для этого отдельный лист и сделать три графы – фатальные, непростительные и поправимые. То, что я попытаюсь описать далее, можно занести в третью графу, а одну во вторую, ибо в этот раз я совершила две ошибки, или три, позже я исправлю, припомнив, если их окажется больше. Так или иначе, одна из них исправима по причине того, что я узнала факт, опровергающий мое заблуждение, а вторую я постараюсь изжить в себе сама, или время само изживет во мне то, отчего в этот раз я ошиблась, не знаю, я просто, постараюсь это запомнить. И в следующий раз не стану думать только о своих ощущениях. Если выйдет. Впрочем, нужно изложить все по порядку и сделать вывод. И в этот раз обязательно нужно записать короткий постскриптум, вчера перечитала все, похоже, постскриптумы у меня выходят лучше всего. В то утро я проснулась в прекрасном расположении духа, выглянула в окно – ярко светило солнце, кругом все зеленело и благоухало – наступало лето, дни стали длиннее, а ночи короче и жить стало как – то светлее и легче. В доме все успокоилось, все снова привыкли видеть во мне прежнюю Анну, да мне и самой, действительно, стало лучше. «Видимо еще и лето сыграло свою положительную роль – летом всем легче и проще»- подумала я , спускаясь к завтраку. Мне осталось всего пару шагов до столовой ступить, как я услышала взволнованный голос Герасима: -…половину туловища сожрал… Слова, конечно, были странные, но поначалу я им особого значения не придала, вошла в столовую и спросила тотчас же: - А что за ужасы Герасим рассказывает? Прихватив со стола блинчик, я опустилась на диван, ожидая ее ответа, и она озабоченно проговорила, накрывая на стол: - Да оборотень затонский опять объявился. Помните, легенду – то? Блинчик был невероятно вкусным, и я лишь головой качнула, проглотила этот кулинарный шедевр и лишь позже ответила: - Мне няня в детстве рассказывала. - Да только это никакая не легенда, а истинная правда – сокрушенно сказала Прасковья, печально, вздыхая. Звучало это зловеще и я, уже почувствовав что – то неладное, спросила ее: - Почему? И она произнесла ужасную вещь: - Да ночью сегодня человека загрыз. У меня от такой новости аппетит пропал, стало страшно, и я спросила осторожно: - Кого? - Приказчика купца Привалова, свят, свят, свят – ответила Прасковья и мелко перекрестилась. После завтрака я поднялась к себе – у меня из головы не выходило это слово – оборотень и я вспомнила, что когда – то эта легенда, рассказанная няней, так потрясла мое детское воображение, что я нарисовала ее в картинках. Я нашла картинки и решила пойти обсудить все это с единственным понимающим меня человеком. Утро уже не казалось таким прелестным, я задумалась и отправилась разыскивать дядю, обсудить с ним хотелось эту новость и легенду. Нашла я его быстро, он выхаживал взад и вперед по музыкальной комнате и увидев меня, посетовал, взволнованно и досадливо: - Тоска! Ну почему ты не уехала со мной? Прогуливались бы сейчас по Невскому – туда – сюда. Почему передумала – не понимаю. Знать о причинах ему не следовало, и я на все его стенания, ответила коротко: - Были причины. Вспоминать мне все это не хотелось совсем, но дядюшке этим утром было не до моих переживаний, он не угомонился, а продолжил: - Поманила меня, ведь поманила?- воскликнул он и добавил сокрушенно: - Я ведь, к слову сказать – чемодан собрал. - Ну, извини – попросила прощения я, даже неловко мне стало от его причитаний, да и люблю я его, как его можно не любить, да и прав он – поманила да не поехала. - Извини, извини - снова подумав обо всем этом, тихо попросила я. Он уселся рядом и проговорил задумчиво и серьезно: - До крайности интересно, что тебе сказала тогда Нежинская... которая сломала твою волю к победе - договорил он уже легче и я, почувствовав его настроение, да и говорить о той ночи совсем не хотелось, достаточно было того, что все вспомнилось мгновенно, и я позволила себе потянуть его за собой и сменить тему: - Пойдем, я тебя развлеку, пойдем, пойдем. Мы поднялись ко мне, и я продемонстрировала дяде этот детский альбом с рисунками, и рассказала ему эту легенду, перелистывая альбом. Легенду о девушке и юноше, которые собирались пожениться, но девушка служила в богатом доме, и хозяин этого дома положил на нее глаз и обесчестил ее. При этих моих словах дядя удивленно поднял на меня взгляд и спросил недоверчиво: - Она так и сказала? Обесчестил? На что я усмехнулась и ответила, что няня, конечно, сказала, что посадил в темницу, и он понял, что я сама догадалась, в чем там было дело. А я продолжила: – Когда юноша узнал о случившемся, он поклялся подстеречь злодея в лесу и отомстить ему. Но там на него напал волк и искусал его. И тогда юноша сам стал волком, ну то – есть, оборотнем. Я взглянула на дядю - он смотрел немного скептически, и я спросила его о том, как он думает насчет того, что все это связано: - Ты понимаешь меня? - Да, да, да – ответил он – я внимательно слушаю. - Оборотень почуял запах хозяина, догнал его и загрыз до смерти. А девушка продолжала ждать своего возлюбленного, но не дождалась. Тогда она наложила на себя руки. Дядя вздохнул, развел руками и произнес как – то без особого интереса: - Ну, Аннет, в каждой сказке есть доля правды. - Да, но в Затонске объявился оборотень - возразила я. Мы смотрели друг на друга и думали, видимо, о разном. Он ушел, сославшись на то, что ему срочно нужно отлучиться а я все думала об этой истории, перелистывая свои рисунки – В каждой сказке есть доля правды – вспомнила я дядины слова и внезапно почувствовала себя нехорошо, голова закружилась, сознание изменилось и я увидела странную картинку- ... девушка в крестьянском, цветном сарафане, улыбается и подходит к огромному, высохшему дереву, она кружится и смеется, прикасается ладонью к дереву…- внезапно вокруг уже ночь и девушка страшной, неживой куклой, висит, покачиваясь и кружась на ветке этого же дерева, кричит филин…затем снова светло, день, снова веселая девушка кружится и смеется – и снова ночь, и висельница страшно и мертво покачивается в воздухе. Картинка начинает меняться быстрее – день-ночь - живая девушка- мертвая и наконец, мертвая девушка, ее уже можно разглядеть ближе. Я вижу ее белое, мертвое лицо, внезапно она распахивает глаза и смотрит на меня, слышится волчий вой, а из глаз девушки тонкой струйкой бежит кровь... Меня давно не посещали видения и от такой неожиданности, да и от страха, мне стало дурно. Однако я довольно быстро пришла в себя и начала размышлять. Если мне явилась девушка, ее дух, значит она была, жила здесь когда – то и часть легенды точно не вымысел. А оборотень, что это, тоже не вымысел, но если верить легенде – то это укушенный может быть, почему нет. Человек с больной психикой или то, что его укусило, болеет чем – то и могло повлиять – и о том и о другом мог знать только один человек- доктор Милц. - Вот кто может мне помочь- подумала я . Я понимала, что если эта девушка явилась мне, явилась сама, то значит, она явно хочет помощи. И мне ничего не остается, как попытаться разобраться во всем этом деле. Дома все уже успели отвыкнуть от моих детективных изысканий, и я совершенно спокойно отправилась туда, куда собралась, не встретив совершенно никаких препятствий. Однако же одного я не учла – коли в городе появился убитый, то он непременно должен быть в мертвецкой, а коли убитый в мертвецкой – там же появляется и полицейский следователь. Но я об этом не подумала. Впрочем, по правде сказать, подумала, и решила, что быть того не может, чтобы мы- столько времени не встречались, а встретились бы именно сейчас и именно здесь. Однако, судьба снова поступила по своему. Как только я вывернула из – за угла мертвецкой, так сразу и увидела его – он стоял, шагах в пяти от крыльца, и разговаривал с егерем. Поначалу я растерялась, и даже хотела было отступить назад, но передумала. Мыслей не было никаких, совсем. В голове было как – то пусто и гул стоял. Я прошла вдоль домика, посмотрела на него – он стоял спиною, видеть меня не мог, и я услышала его голос - слов было не разобрать, но голос я слышала точно. Стало мне как – то непонятно, я никак не могла оценить, что чувствую, заволновалась и поспешила войти. Дверь сильно хлопнула и я не поняла до сих пор, это с дверью было что – то или я сделала это бессознательно нарочно – чтобы он обернулся. Я вошла. Алексадр Францевич был мил и приветлив, мы давно не виделись, он был рад видеть меня и охотно поговорил со мною об этой легенде. Он вспомнил о том, что была реальная девушка Василина, история произошла десять лет назад и девушка эта повесилась. Я спросила про записи, он с сожалением ответил, что записей нет, так как самоубийство было налицо и даже дело заведено не было. Это меня опечалило, и я поняла, что возможно, пришла напрасно. Пока я помогала Милцу развязать халат он, задумчиво рассуждая о легенде, проговорил: - За все время, сколько я работаю в Затонске, я не помню, чтобы волк кого – то загрыз насмерть. Тут, знаете ли, легенда расходится с реальностью. - И все – таки, доктор, почему Василина повесилась? – спросила я, в надежде, что доктор мог слышать что – то об этом уже тогда. - Ну, одни утверждали, что якобы из за несчастной любви, другие говорили, что чушь - не было никакой любви. Ну, это легенда. А в легендах, Вы же понимаете, должно быть что – то такое- он прищелкнул пальцами в воздухе- красивое что-ли…- и улыбнулся. В этот момент хлопнула входная дверь, я услышала шаги и очень знакомый голос, очень знакомым тоном произнес очень знакомую фразу: - А что здесь происходит?- сказано это было нервно и раздраженно и мне очень не хотелось оборачиваться. - Собственно говоря, ничего не происходит – пришел мне на помощь Александр Францевич – мы с Анной Викторовной ведем беседы о легендах, сказаниях… - А... я вижу – место подходящее - так же раздельно и язвительно перебил его Штольман, и я даже его лицо могла представить сейчас – язвительное, саркастическое и раздраженное. Он, наконец, сделал два шага – встал рядом и сказал, обращаясь ко мне, совершенно иным тоном: - Я могу чем – то помочь?- тон был очень такой, странный, беспокойный, но доброжелательный до невозможности, и я, малодушно поспешила сбежать от него быстрее. «Самое важное – не смотреть в лицо» – промелькнула мысль и я, мгновенно обернувшись, быстро проговорила, глядя на доктора : - Спасибо, доктор. И, ни разу не взглянув на него, выскочила на улицу. Но уйти далеко не успела, я прошла только пару шагов, как услышала за спиной голос: - Анна Викторовна…- я обернулась, и он произнес снова язвительно и раздраженно: - Вы уже вскрытие вместе с доктором делаете? «Да Господи, Боже мой, и это все, что он может сказать сейчас?»- пронеслась в сознании моем возмущенная мысль, но я попыталась успокоиться и проговорить спокойным тоном: - Да мне в участке сказали, что Вас можно там найти – объяснила я ему свое присутствие здесь. - И что?- спросил он снова тем же раздраженным тоном. Он стоял близко и смотрел мне в лицо, я это чувствовала, но посмотреть ему в лицо просто не могла. Так и объяснила ему - не глядя в лицо: - У меня есть основания полагать, что это убийство связано с самоубийством одной девушки. Он вздохнул и я услышала его устало – равнодушное: - Какой девушки? - В Затонске есть легенда. Про девушку по имени Василина, но доктор знал настоящую Василину. Она умерла десять лет назад.- сказала я и все же взглянула на него, мне внезапно очень захотелось увидеть близко его лицо и я посмотрела, увидела, отвела взгляд и только потом смогла договорить – повесилась – и услышала: - Хорошо, я приму это к сведению. Я подумала поначалу что ослышалась, взглянула ему в лицо - он улыбался, глядя на меня, он не просил прощения, не был серьезен или печален – он улыбался. Улыбался и молчал. И я, так и не дождавшись от него ничего, кроме этого его – «приму к сведению» – просто отвернулась и ушла. Было странное чувство и я не успела даже разобраться, что чувствую, как услышала за спиной его: - Постойте! Я остановилась, и обернуться не успела, как он заговорил снова: - Вы что, избегаете меня после той досадной размолвки? Услышав это, я повернулась, и посмотрела на него – как интересно он об этом говорит – пронеслась мысль, и я даже не успела подумать, как у меня уже вылетело возмущенное: - Я Вас избегаю?! Он подступил ближе, и я высказала ему то, что думала: - Да это Вы меня избегаете! Лицо его приобрело удивленное выражение, он, как будто бы в самом деле удивился и так же удивленно спросил: - Я?!- закрутил головой, как всегда, когда волнуется и, не глядя мне в лицо, быстро заговорил: - Я…я не знал, хотите ли Вы меня видеть после этого…и не имел возможности объясниться… Он взглянул мне в глаза, и я не уловила в его взгляде ничего обычного - ни усмешки, ни язвительности, ни улыбки – ничего в нем не было, и оттого он казался невероятно странным. Странным и непонятным. И я совершила ошибку, но неосознанно, за эти секунды, что я пыталась понять, искренне он все это говорит или нет – в памяти всплыло то, о чем он сейчас говорил. И Нина- она отчего – то проявилась ярче всего и то, что она говорила тогда…"не имел возможности объяснится»…почему- подумала я, но попыталась взять себя в руки и все же произнесла довольно спокойно: - Это уже не имеет никакого значения. - Нет, нет – возразил он – я прошу прощения за ту глупость. Я не знаю, что на меня нашло. - Это сейчас уже вообще не важно - вспоминая разговор с Нежинской, ответила я, и внезапно подумала – он не ведет себя так, как если бы у него с ней был роман, впрочем, как я могу знать, если у него «не было возможности объясниться».- Почему- то именно эта его фраза все время вертелась в голове, и избавиться я от нее не могла. - Анна Викторовна, так Вы прощаете меня? – услышала я, очнулась от мыслей и почувствовала, что он улыбается. При этом мысли мои никуда не делись, и я ответила ему, как подумалось: - Я Вас простила хотя бы тем, что я осталась.- и услышала, как он переспросил как – то растерянно и удивленно: - Остались? Ах вот как, он еще и изображает из себя невинного агнца – возмущенно подумала я и возмущенно уже сказала ему, объясняя то, что он должен знать сам: - Осталась в Затонске. Хотя бы это Вы, Яков Платонович могли понять, то, что это и есть мое прощение? Но Вы же, себя ведете так, словно это я Вас оскорбила – уже раздраженно договорила я, поражаясь, насколько человек может быть таким упрямым. У него было странное выражение лица, задумчивое какое-то и он проговорил странным тоном: - Нет, нет…я просто не понял…я в растерянности. Эти его слова окончательно вывели меня из себя, он играет со мной, да что же это такое - пронеслось в голове, а с губ слетело возмущенное: - Что? Вы в растерянности? Да это что, водевиль какой то?! Вы же меня сами просили остаться! Да еще и выбрали такой экстравагантный способ! Он так непонимающе смотрел на меня, и я понять не могла – он актер такой или просто издевается надо мной, или признаться не желает в своей просьбе из гордости и упрямства. А он еще и плечами пожал, выслушивая мою тираду, и воскликнул уже не растерянно, а сердито: - Да какой способ? - Все, все – просто забудьте - возмутилась я , развернулась и не глядя на него больше – ушла. Я шла и раздражалась все сильнее и сильнее – но ведь Нежинская казалась такой убедительной - откуда она еще могла знать о моем отъезде, как не от него. Да и он ни разу не пришел. Хотя мог бы хоть в парк придти..- «Вы избегаете меня»- вспомнила я, ну, конечно же. Это я, я избегаю его. Господи, какой же несносный человек. Я размышляла об этом весь путь, пока шла через парк, вдоль речки, выглядывая место, похожее на место из сна. Наконец что – то похожее я увидела – неподалеку от тропинки , на заросшей травой полянке стояло старое, сухое дерево, к ветке его, согнутой к земле, была привязана красная атласная ленточка. Я взяла ленточку в руку, и разжать руку уже не смогла, ощутив знакомое чувство присутствия духа.- ... Она стояла рядом со мной, эта девушка из моего видения. Я чуть повернула голову и увидела тропинку, убегающую в лес, и по этой тропинке в нашу сторону бежал большой, светло – серый волк. Я отшатнулась. Он встал напротив, оскалился, зарычал, и я почувствовала исходящую от него волну ненависти. Волк, как – то по- человечески перевел взгляд на девушку, снова взглянул на меня, я обернулась и посмотрела вокруг себя – Василины не было, но и волк тоже пропал и только где – то наверху, в огромных, кривых ветках сухого дерева закричал ворон... И сон был странный и видение странное – ничего такого, что могло бы пролить свет на историю с убийством, я не увидела. И на историю с Василиной тоже. Единственное, что было такого, что связывало эту легенду и эти смерти – был волк. И я, придя домой и оправившись от этого нервного и непонятного разговора со Штольманом, решила вызвать дух Василины. Она пришла почти сразу и выглядела страшно.- на лице ее была кровь, сарафан был другой – весь верх в нем был ярко – алого цвета, она посмотрела мне прямо в глаза и я увидела … Берег реки, счастливо улыбающаяся Василина сидит на траве ко мне лицом, а спиной ко мне сидит некий человек в белой сорочке и цветном жилете. Она снимает с головы ленту и, играя, повязывает ее на шею любимому, но через мгновение это уже не человек, это волк сидит перед ней и это ему она повязывает на шею красную атласную ленту. Но девушка, словно не замечает, что это уже не ее любимый человек – она продолжает так же ласково обращаться с ним и обнимать нежно… Видение исчезло, я еще не успела как следует осознать увиденное, как вошел дядя. - Аннет, что с тобой?- тотчас спросил он обеспокоенно, видимо с лицом у меня было не все хорошо. - Все хорошо – ответила я. Он вздохнул, подошел ко мне и протянул книгу: - Вот, купил по случаю, очень редкое издание, здесь подробно исследуется феномен оборотней. Подумал, пригодится. - Дядь, ну это же то, что мне нужно сейчас – заулыбалась я и не удержавшись, обняла его и подумала- что бы я без него делала. - А у меня к тебе просьба – как-то очень серьезно проговорил он- не лови этого оборотня сама, ладно? Доверь Штольману. Не ожидала я тогда услышать это, воспоминания были не самыми лучшими и я спросила: - Думаешь, справится? - А что ж ты, разуверилась в его способностях ?- удивился дядя. Или сделал вид, что удивился. Он явно ждал ответа, я пожалела, что поддержала разговор, а он подтвердил мою догадку о его интересе, проговорив вопросительно: - Эээ?- и мне пришлось ответить. - Разуверилась. Но не в способностях.- я отвернулась даже, не выдержав этот все понимающий, сочувствующий дядюшкин взгляд. И он, мой все понимающий и сочувствующий человек, решил переменить тему, за что я ему была благодарна. - Я вот что думаю. Возможно, этот убийца просто болен. Умалишенный, возомнивший себя оборотнем. Такое вполне может быть.. Помнишь ту девочку, которая провела семь лет в подвале? - Элис?- удивившись, что он вспомнил ее, спросила я. - Вот. Что с ней стало? - Она в приюте для умалишенных- ответила я и не могла понять, в чем связь между Элис с этой историей с оборотнем. - И как она?- спросил дядя - Не знаю- ответила я и мне стало стыдно- я все собиралась навестить Элис да так и не собралась до этих пор. - Незавидная судьба- с сочувствием проговорил дядя- Так, Аннет, ну, могу ли я рассчитывать, что ты возьмешь ну, хотя бы Коробейникова на эту охоту за оборотнем.- уже легче договорил он, а мне было хорошо- он так трогательно заботился обо мне, и ему нужно было знать, что со Штольманом у нас размолвка и он обеспокоен еще больше о моей безопасности- я обняла его и уткнулась в его плечо: - Только ты один меня и понимаешь - и это действительно было так. Дядины слова навели меня на мысли об Элис и мне снова стало стыдно – я так давно собиралась навестить ее но так и не нашла времени. И я решила не откладывать то, что могла сделать сегодня – на завтра. Я взяла с собой свои картинки с легендой и отправилась в лечебницу. Я подумала, что возможно и Элис сможет помочь мне разобраться с этим делом – люди с измененной психикой порой видят то, что не видят здоровые и не всегда это галлюцинации. До места я добралась быстро, взяв извозчика, препятствий мне чинить никто не стал, и без вопросов меня проводили в комнату Элис. Элис не много изменилась – разве что волосы отросли. Она, как и тогда, когда мы со Штольманом приходили к ней, сидела на кровати и склонив голову набок – безучастно смотрела в окно. Я поздоровалась с ней на английском, но она особо не откликнулась. Тогда я спросила, помнит ли она меня. - Она не разговаривает – пояснил санитар. - Она хотя бы слышит?- спросила я, и он со скепсисом ответил: - Вроде… Я вздохнула и попросила его оставить нас с Элис вдвоем, он не стал возражать и вышел. - Элис, ты меня узнаешь? – спросила я снова, как тогда, глядя на нее и ощущая острое чувство жалости и сострадания. Она не сделала ни одного движения, чтобы было понятно, что она понимает, но и агрессии не проявляла тоже. Я взяла стул, подсела к ней поближе и открыв свои рисунки, начала рассказывать легенду о Василине. Как только я начала читать, Элис резко развернулась на постели, села лицом ко мне и я догадалась, что она понимает, понимает, что я рассказываю. Когда рассказывая, я добралась до темницы, она вскрикнула и испугала меня. - Элис, можно я продолжу?- спросила я и снова поняла, что она понимает. И я продолжила свой рассказ - про волка, про злодея и прочее, внезапно она соскочила с постели, выхватила у меня из рук рисунки и странно раскачиваясь и кружась, заметалась по комнате – я подумала было, что она испугалась и успокоила, сказав, что это была лишь сказка, но через мгновение я поняла, что ошиблась – она не испугалась, она была под впечатлением этой сказки. Ассоциации заполнили ее сознание, и она вслух начала читать странным слогом то, что услышала от меня: Лес пустой Ночь, страх Голос, вой Луч в потьмах Крик без дна Мрак без глаз Бог без нас – договорила она, я схватила ее за плечи и спросила потрясенно: - Где ты это взяла? Скажи мне, ты это сейчас, сама придумала? Элис?- но она обмякла в моих руках, выронила рисунки, замкнулась, но я не могла не спросить. Мне до слез было ее жаль, настолько, что слезы начали уже затуманивать взгляд, и личико Элис расплывалось передо мною: - Ты понимаешь русский?- снова потрясенно спросила я ,но она молчала, уставившись в пол и мне ничего не оставалось, как просто прижать ее к себе: - Все, все – повторяла я, как тогда Егору- все. Я больше не оставлю ее – подумала я- бедная девочка, она понимает все, она там была одна, в том страшном подвале и здесь теперь одна, как я могла забыть о ней.- мне снова было стыдно и весь путь домой я изводила себя этими мыслями. Эта поездка весь вечер не выходила из головы, и мысли об этом не покинули меня и в спальне, я все думала, как можно помочь Элис и пока решения не было, но я уже знала, чем мы станем заниматься в следующий раз- раз ей нравится чтение, будем читать. Потом я подумала о том, что, как бы я ни старалась, и, как бы не хотела ей помочь – в приюте для душевнобольных ей вряд ли станет лучше. Ну, по крайней мере, у нее буду я – пришла все же более светлая мысль и вместе с ней пришла другая, о том, кто тоже был связан с Элис и тоже однажды навещал ее- а именно- о Штольмане. Судя по его поведению все это время снова – ни записки, ни письма, ни каких либо иных попыток к примирению, я все же пришла к выводу, что Нежинская говорила правду. Правду, относительно того, что он попросил ее прийти тогда, видимо, он просто был тогда не в себе, ему было стыдно и он, в порыве чувств попросил ее. А потом все прошло, и ему стало все равно, и он не пришел ни разу. Иначе я его поведение объяснить не могла. Тем паче, что Нежинская так и жила в городе и съезжать, похоже, не собиралась, а Штольман, по сведениям дяди – каждое утро пьет кофе в гостиничном буфете. Понятно, что там, где живет он – кофе не подают, да и буфета нет, но этот факт был налицо. Как он сам говорит – совпадение странное. И именно поэтому меня так возмутил этот странный разговор у вотчины доктора Милца и то, как он напустился на Милца в самом начале, а потом предложил помощь – как в старые добрые времена и лишь потом все превратилось в нервное объяснение, которое, похоже, никому ничего не объяснило. - Пожалуй, в следующий раз, если он будет более любезен и не станет нести чушь, я попробую его выслушать. Утром, перед завтраком еще, я услышала от Прасковьи еще одну ужасную новость – убита жена купца Привалова, прямо в доме ее растерзал оборотень – так говорили в городе. Есть мне расхотелось, и я, сославшись на то, что голова разболелась и пройтись мне надо, вышла потихоньку из сада и отправилась в сторону дома купца Привалова. Из ворот мне прекрасно было видно, что у крыльца стоят Штольман и Коробейников и о чем – то оживленно говорят, взглядывая на окна второго этажа. У распахнутых ворот стояла небольшая толпа зевак и Евграшин, который просил граждан разойтись и никого не пропускал во двор и увидев меня тоже сказал, что пропускать никого не велено- «значит вот теперь как» - подумала я, но не поверила и махнула рукой Штольману, стоявшему у крыльца: - Господин Штольман! Он обернулся, посмотрел с минуту и все же скомандовал: - Пропустите ее. Я обрадовано метнулась к ним и услышала, как он скомандовал уже Коробейникову: - Антон Андреевич, окрестности осмотрите, может, найдете что… Коробейников кивнул мне и поспешно отбыл туда, куда послали. Я подошла ближе, и он тотчас же спросил очень серьезно: - Зачем Вы здесь? - Мне необходимо туда попасть – не стала юлить я. - Зачем? – снова, как обычно, как всегда было, спросил он. Он ведь прекрасно знал, зачем, но ему непременно нужен был вот этот вот допрос. И я не захотела объяснять это в сотый раз. Глупо это уже было. Но было что – то новое в его вопросах этих, такое чувство было, что пускать меня он явно не намерен. - Мне нужно. Я могу? – спросила я, посчитав, что, почему бы ему не разрешить мне, ведь получается, что он мне должен тем, что я осталась здесь, осталась по его просьбе. Не знаю, о чем подумал он, но, однако разрешил. Он посмотрел мне в лицо равнодушно как – то и официально и сухо проговорил: - Наслаждайтесь – одним словом не преминув все же уколоть. Я поднялась в комнату, где произошло убийство, сняла пальто и закрыла за собой дверь и огляделась. Постель была разобрана, окно открыто и возле комода, на светлом ковре еще алело яркое, кровавое пятно. Опустившись на колени рядом с пятном, я коснулась его кончиками пальцев. Ничего не произошло. Тогда я попыталась принять позу, в которой, как мне рассказала прислуга, нашли хозяйку – спиной прислонившись к комоду, и попыталась сосредоточиться. Буквально через пару мгновений я ощутила боль в левом боку, в последнее время такое бывает все чаще и связано это всегда с видениями. Хорошо, что никто из домашних не знает об этом. Затем боль чуть отпустила, но все одно было нехорошо, дышать было тяжело, но я попыталась отдышаться и все же позвать дух Ирины. Я позвала ее, а мне, отчего то становилось все хуже – я увидела перед собой Ирину – на шее и груди ее зияли жуткие раны от когтей – весь верх белоснежной рубашки был залит кровью – она не говорила ничего, а только смотрела мне в глаза, но я начинала понимать, о чем она, эта рубашка и этот вид – это было похоже на то, что я видела во сне – на Василину, но вот только здесь была Ирина и я поняла, что все это связано, связано каким – то непостижимым образом. Страшная, косматая лапа приблизилась к Ирине, и она закричала, страшно, громко и в крике этом слышался дикий, животный ужас. Весь этот кошмар, каким – то необычным образом влиял на меня – снова стало очень нехорошо, замутило, подняться я не могла и позвать кого – то не могла тоже. Краем сознания я услышала, как открылась дверь и через мгновение я почувствовала его руки на своих плечах и услышала возле своего лица его взволнованное и обеспокоенное: - Вам нехорошо? Я ухватилась за него, его руки осторожно подхватили меня, и через минуту я уже стояла на ногах и пыталась объяснить ему то, что видела только что: - Я просто видела огромную лапу с когтями, и они вонзались в тело – эта ужасная сцена все еще стояла перед моими глазами, мне было страшно и больно и слезы готовы были выплеснуться из глаз. Он стоял и молчал и просто смотрел на меня какое – то время, а затем я услышала его снисходительное, но какое- то странное: - По - Вашему все закономерно – если есть духи, то непременно найдется и оборотень. Я не стала спорить с ним и обижаться, хотя звучало это не слишком приятно, и постаралась ответить спокойно. - Легенды не рождаются на пустом месте. - Возможно, но оба эти убийства совершил человек, который просто использует эту легенду для того, чтобы уйти от наказания- тон его был вполне нормальным и я уже смогла посмотреть в его лицо и выражение его не вызвало во мне возмущения. Единственное, что было неприятно это то, что он делал вид, что я совсем ничего не понимаю, не думаю, что он так думал на самом деле, но выглядело это неприятно, и я возразила: - Ну я же этого не отрицаю. Просто этот человек может быть болен – высказала я заодно и свою версию- И виновато в этом животное, которое его укусило. Я пошла к дивану, взять свое пальто и услышала, как он вздохнул, усмехнулся и проговорил довольно спокойно: - Простите, ерунда какая – то. - Ликонтропия!- высказала я то, о чем вычитала в дядиной книге об оборотнях – это когда человеку, укушенному животным, самому кажется, что он животное. И он снова упрямо возразил: - Звучит странно. Ели бы действительно подобная болезнь существовала бы, то наверняка доктор Милц знал бы что – то об этом, а я ничего подобного от него не слышал. Выговорив столь длинный монолог, он замолчал и видимо ждал, что я скажу на это, но мне не хотелось спорить. Он все смотрел на меня и молчал, а я все смотрела на него и понять не могла – он вел себя странно, как будто что – то изменилось в нем, но понять, что именно, я никак не могла. Когда пауза стала слишком длинной, он внезапно, словно очнувшись, проговорил о том, о чем и утром: - Может, стоит объясниться? - Вы хотите мне что – то сказать? Глядя на него, глядя на то, как он смотрел и прочее, я подумала, что он хочет сказать что – то такое, чего я от него не слышала, но он как – то так повел головой, на лице его возникло странное выражение и он, слегка косноязычно, проговорил: - Ну…ну нельзя же так. Надо…надо разобраться. - « Ну конечно, ему вечно надо во всем разобраться» - подумала я. Мысль пришла неожиданно и вызвала неизвестно откуда взявшееся раздражение и я так и выговорила раздраженно: - Разбирайтесь с оборотнями! – сказала я странным тоном, сама не ожидала, что так нервно выйдет. Выглядело это не слишком любезно, я кое – как попыталась надеть шляпку и наблюдала за ним, собираясь уйти и, в то же время, отмечая, что ведет он себя как – то странно, по новому, таким, каким – то растерянным я его еще никогда не видела, и проговорил он тоже растерянно: - Анна Викторовна, Вы что, действительно остались в городе из – за меня? Я смотрела ему в глаза и снова не могла понять, в чем дело. Зачем он снова и снова возвращается к этой неловкой теме, и я прямо спросила его об этом: - Вы что, издеваетесь надо мной? - Да нет я…я не понимаю. Я действительно хотел, чтобы Вы остались, но…- и он взглянул на меня с каким – то непонятным выражением, видимо, ожидая от меня каких – то объяснений. Это немного было похоже на тот разговор, тогда, на улице. Вот только раздражен он не был, а была я, но он снова вынуждал меня говорить о том, о чем говорить я решительно не хотела, а именно – о визите Нины Аркадьевны, о том, почему она приходила и что говорила. Все эти воспоминания и мысли пришли сразу и сдержаться я уже не смогла: - Оставьте меня в покое – сказала я ему четко и внятно абсолютную правду – на тот момент мне прямо нехорошо было от всего происходящего, и я ушла. Просто развернулась и ушла. И оставила его там. Я шла и думала надо всем этим. Мы говорили уже несколько раз с тех пор, как начали говорить друг с другом после « той досадной размолвки» и каждый раз было странное впечатление, как будто что – то не так, что – то было не так, но что, я понять не могла. И это его необычное состояние – растерянность, таким я его не видела никогда и я понять не могла, от чего он такой. Я вспоминала этот последний разговор и наряду со всем прочим, вспомнила, как он возражал мне относительно моей версии, и подумала – Наверное, я снова выразилась не совсем точно или в книге этой написано неверно – мне нужно с доктором поговорить, а вдруг он прав, тогда получается, я снова ошиблась? Думать об этом было неприятно, но выяснить все было нужно, и я снова отправилась к Милцу. Мы с доктором очень мило пообщались, он поначалу упирался относительно того, стоит ли нам говорить об этом, ведь Яков Платонович будет недоволен, на что я возразила. что мы не скажем ему ничего и все – он подхватил мой тон и пошутил даже о сговоре между нами, мы посмеялись и я подумала, что жизнь не так уж плоха, как могла показаться несколько минут назад. Он все объяснял мне относительно второго убийства со своей, медицинской точки зрения, сказал, что убийства идентичны и на мой вопрос относительно того, кто бы мог быть убийцей - человек или зверь, он ответил, что склоняется к тому, что это хищник, но отметил, что «Яков Платонович сомневается в этом.» - Ну, это понятно – проговорила я, подумав, что сомнения Якова Платоновича, касаются всего на свете. Однако же нельзя отказать ему в логике, зверь не мог оказаться в спальне второго этажа. Я решила зайти издалека, спросив о том, что, возможно, это человек, который превращается в волка, но Милц, как и Штольман, понял по -своему или я снова неточно выразилась и мне пришлось уже уточнить о ликантропии. Доктор усмехнулся точно так же, как Штольман, и убежденно проговорил: - Да ликонтропия – это вымышленная болезнь. Он подумал немного о чем – то и после паузы, продолжил задумчиво: - Хотя, месяца полтора назад, у меня был человек, якобы укушенный волком, он вел себя агрессивно. Он впадал в беспамятство, даже галлюцинации у него были.- я слушала все это и в голове все мгновенно сложилось – Вот оно, вот – подумала я и спросила его о продолжении:- И что? - Да, но от него алкоголем разило за версту, я ему сказал, чтобы пить бросил. - Александр Францевич, миленький, скажите же мне скорее – кто это был? Ведь у Вас и запись наверняка должна была остаться ? – я чувствовала, что я на верном пути и меня распирало таки от осознания того, что я на пути к разгадке. Доктор возражать не стал, нашел запись и назвал мне имя и адрес. Я, вне себя от волнения, поблагодарила его, он улыбнулся и проговорил, пожав плечами: - Рад был помочь, но… Но я не слушала его уже, мне нужно было разобраться во всем этом страшном и странном деле, я думала об этом по дороге, это слово «разобраться» вызвало воспоминания и я подумала внезапно- «пожалуй что в этом мы схожи – вот только он «разбирается» иногда слишком жестоко. Одна эта мысль моего настроения однако не испортила, погода была великолепная, день был не так уж и плох, как казался с утра и я довольно бодро, быстро дошла до дома человека, адрес которого мне дал Милц. Я поднялась на крыльцо и постучала, почти тотчас же дверь отворилась, ко мне вышла молодая женщина и удивленно посмотрела на меня. А я попыталась объяснить ей цель своего визита, но разговор как – то не задался с самого начала, женщина оказалась недоверчивой, и даже мудреное название болезни не сбило ее с толку, смотрела она неприязненно и слушала меня без интереса. В конце концов этот разговор начал ее раздражать и она так и сказала - раздраженно: - Да нечего с ним говорить, здоров он как мерин тот, на охоте нынче - и она, видимо посчитав, что разговор окончен, закрыла было передо мною дверь. Я попыталась остановить ее, не давая закрыть дверь: - Погодите! но она снова раздраженно проговорила: - Не о чем нам с Вами говорить! Я смотрела на нее растерянно, не зная, как убедить ее и внезапно услышала позади себя до боли знакомый голос: - Очень даже есть о чем! Я обернулась и увидела, что Яков уже поднимается по ступенькам. Он уже был на крыльце и добавил, обращаясь к ней: - Или предпочитаете, чтобы вас городовые отвезли в управление? Сказано это было таким тоном, что возражать она уже не стала и по лицу ее было видно, что она даже слегка испугалась такого напора, а я подумала –« как он однако же вовремя…» - мысль была не раздраженной, просто мысль, однако же я ей удивилась – подумалось очень спокойно, спокойно и безо всяких странных мыслей. Вскоре я, однако, удивилась еще больше, и думать о своих ощущениях стало некогда. Как оказалось, этот Голощекин был мастером – чучельником, токсодермистом – об этом сказал Штольман и попросил хозяйку показать мастерскую, а я, поймала себя на мысли о том, что в который раз поражаюсь его сыщицкому таланту и рассердилась на себя за эту мысль. Чучела, в самом деле, были сделаны весьма искусно, но мне в этом царстве мертвых зверей было не по себе. Мы прошли дальше. Штольман принялся что – то деловито рассматривать на столе, а я подошла к чучелу волка, положила ему руку на лоб, и мне стало жаль этого красивого зверя. Штольман пошел в мою сторону, а я поспешила в другую – сделав вид, что осматриваюсь. Вокруг меня действительно было интересно, хотя и жутковато. Хозяйка явно была не рада нашему присутствию и все говорила о том, что муж ее ни в чем не замешан, однако Штольман на это не обращал никакого внимания. - А это для чего? – услышала я, обернулась и увидела в его руках огромную медвежью лапу, сделанную таким образом, что в нее можно было вдеть руку, как в варежку. - Ежели заказчику только голова нужна, то лапы он тут оставляет – пояснила жена Голощекина. - Давно Вы женаты? – задала я ей вопрос, думая об истории с Василиной и помня о том, что произошла она десять лет назад. - Лет шесть как – ответила она, и я продолжила свою мысль новым вопросом. - Скажите, а лет десять назад, девушка по имени Василина… Но вопрос мне закончить не дали, Штольман бесцеремонно перебил меня, видимо и не слушал, о чем мы говорили: - А для чего этот ключ? – услышала я его заинтересованный тон и взглянула на него с неодобрением – ну неужели повременить было нельзя? – подумала я с раздражением. - Не знаю, муж, наверное, зачем – то положил, его и спрашивать надо – ответила она. Штольман вынул из кармана другой ключ, сравнил их, и по лицу его было видно, что ключи, видимо, идентичны – на лице его застыло знакомое, серьезное выражение, которое обычно бывает, когда он о чем – то догадывается. И я внезапно почувствовала себя лишней. Он был так занят разглядыванием этих ключей и на лице его был написан такой азарт, что я поняла – ему сейчас видимо совсем не до меня. –« Да, собственно, мне было это понятно с первой нашей встречи» – подумала я, мысль была грустной и стало мне еще грустнее, когда я вышла из мастерской а он, видимо, даже не заметил этого. « Или замечать не захотел» - подумала я и пошла себе, раздумывая. Поначалу было очень не по себе, но поразмыслив, я вспомнила, что решила не подгонять судьбу, утешилась этой мыслью и запретила себе думать об этом. И до самого вечера мне удавалось об этом не думать, правда все домашние были весьма удивлены тем, что я общалась с ними со всеми по очереди, а они к такому не привыкли. И только дядя был спокоен, он, видимо догадывался обо всем, но в душу ко мне без спросу заглядывать не стал и когда я с ним попрощалась перед сном довольно рано - тоже не стал ни о чем спрашивать, и подниматься ко мне не стал. «Он чуткий человек и добрый»- подумала я о нем тепло- «пожалуй с ним я и о Якове могла бы говорить, возможно могла бы, но сейчас мне нужно подумать о другом». Я поднялась к себе и занялась тем, о чем думала полдня, зажгла свечи и попыталась вызвать дух Василины. - Дух Василины, приди, назови мне имя своего хозяина - как только я проговорила это, произошло нечто странное- я почувствовала сильный толчок холодного ветра и было ощущение, что нечто пронеслось мимо меня очень быстро и странно. Я попыталась разглядеть, что это, но не успела, а когда повернулась обратно – увидела дух Василины – она стояла и смотрела на меня, прямо в глаза и отчего – то глазам моим стало очень больно, так больно, что я инстинктивно схватилась за лицо ладонью, схватилась, и внезапно пришло видение- … Ирина возникла передо мною. Она была раздета и говорила с кем – то, смеясь и ликуя. Того с кем она говорила, я не вижу, но она смотрит на него с явной любовью и нежностью и выглядит она очень счастливой, очень. Внезапно она поворачивается ко мне, выражение счастья на ее лице сменяется ужасом – и в этом диком ужасе она закрывает рот рукой, сдерживая крик... Видение исчезло. Я пришла в себя. Мне было нехорошо, но размышления уже пришли. « Это Ирина, жена Привалова. Василина мне что – то сказать хочет. Это какой – то знак, ассоциация, как в прошлый раз. Она была счастлива, затем случилось что – то ужасное и глаза, я вспомнила, что когда видела Василину , из глаз ее текла кровь. Я попыталась сложить все эти видения воедино, и пришло озарение – «Так вот в чем дело, не волк здесь виноват – это все метафора, вот что пыталась сказать мне Василина еще в тот, первый раз да я не поняла из –за ложных размышлений о болезни. Эта кровь – глазам больно – тоже не буквально, ей смотреть больно на что – то, на кого – то. На кого – то, кто был ей близок, кого она любила. Но теперь ей больно смотреть на то, во что он превратился – в зверя. И этот зверь убивает людей – я еще не додумала до конца, но уже поняла, что это правда. И еще я поняла, что снова ошиблась, приняв видение за доказательство. « Если бы я сразу догадалась, возможно, Ирина была бы жива, стоило только рассказать об этом Штольману, но тогда я думала о том, чего не было» – эта мысль показалась мне двусмысленной, я даже, помнится, горько усмехнулась: - Думала о том, чего не было – повторила я вслух и решила, что с утра нужно обязательно разобраться со всем этим. Ночь я спала плохо, а утром, и завтракать не могла, кое – как наспех я выпила чаю и отправилась расспросить Прасковью о Василине подробнее. Она рассказала мне о том, что Василина служила у Привалова и тогда мозаика в моем сознании сложилась. Одного я не знала – кто убийца, но и того, что я узнала, было много, и я поспешила в участок, рассказать об этом Штольману. Однако в участке его не оказалось, дежурный помялся немного, чем удивил меня, да я внимания не обратила, а потом все же сказал, что все уехали обыск в кузнице производить. Кузница в городе была одна и добралась я до нее быстро. Возле кузницы стоял полицейский экипаж, шла я в распахнутые ворота не с самыми светлыми предчувствиями, однако выбора у меня не было. Опасения мои подтвердились тут же. Я мгновенно услышала его голос, и язвительный и раздраженный тон: - Анна Викторовна… Он шел ко мне, театральным жестом раскинув руки в стороны, выражение его лица тоже не предвещало ничего хорошего, и я внутренне подготовилась к неприятности, которая не преминула проявиться. Он подошел ближе и договорил невозможным тоном: - Вам духи подсказали, где нас найти? - Дежурный в участке - проговорила я на это как можно спокойнее и поняла, что если смотреть на него буду, вряд ли получится хорошо. Поэтому я попыталась объяснить все, на него не глядя: - Василина, та девушка из легенды, которая повесилась десять лет назад, она служила в доме у Привалова – проговорила я, и не услышав возражений, осмелела, взглянула в его лицо и добавила: - И Привалов ее и обесчестил. Он смотрел на меня, молчал и смотрел, но тут вступил Антон Андреевич: - Неужели Тихон тот самый юноша из легенды, который хотел отомстить хозяину? - Какой Тихон? – удивилась в свою очередь я. - Ну, кузнец, пояснил Антон Андреевич. - Так вот оно что, вот оно как – пронеслось в сознании. Теперь все стало на свои места, я мгновенно вспомнила, то, как Василина показывала мне себя и своего любимого там, неподалеку от того страшного, сухого дерева на котором она повесилась и я тотчас же осознала, что делать. - Мне кажется, я знаю, где их искать – уверенно сказала я и молила только Бога о том, чтобы они поверили мне. И они поверили. Штольман вовсе вел себя странно – он молчал, почти ни о чем не спрашивал, а если и говорил и спрашивал, то в основном у Коробейникова и с ним. Со мной, весь путь до того страшного места он не проронил ни слова, смотрел в сторону и мне стало не по себе, где – то в глубине души появилось беспокойство и какая –то неясная, смутная тревога, но заговорить с ним самой было выше моих сил. Когда мы подъехали, картина представилась страшная- Привалов был привязан к сухому дереву, во рту его был кляп а Тихон стоял рядом со странным приспособлением, похожим на какое – то средневековое орудие пытки в руках. Штольман и Коробейников на ходу, выскочили из экипажа и и метнулись к ним. Кто – то выстрелил, затем еще раз – Тихон обернулся, увидел их и среагировал моментально – приставив к горлу Привалова нож. Я соскочила на землю и попыталась подбежать ближе, но Антон Андреевич остановил меня на полпути, не подпуская. Штольман стоял возле Тихона, на расстоянии вытянутой руки и мне стало по - настоящему страшно – что, если у Тихона сдадут нервы и он бросится на него? – промелькнула мысль, я вспомнила слова Нины Аркадьевны, и мне едва не стало дурно. Однако, похоже Тихон не собирался впадать в истерику – он что –то говорил Якову и я поняла, что они о чем –то договариваются. Тогда я все же подступила чуть ближе и услышала признание Привалова: - Да, я взял ее силой, но не желал ее смерти – сказал он Тихону, тот все еще держал нож у самого горла Привалова, и мне на мгновение показалось, что сейчас он сделает то, что задумал. Однако, нет, он замахнулся - я вскрикнула от ужаса и увидела, как Тихон вонзил нож в дерево над головой Привалова. И отступил. У него был жуткий, потрясенный и потерянный вид, он обратил лицо к небу, затем опустился на колени и склонил голову, взявшись за нее руками. Видно было, что теперь он раскаивается, или же он был просто в прострации от содеянного – Бог знает. Я вернулась домой. Антон Андреевич отвез меня. Штольман поехал с Тихоном, не сказав мне ничего, ни единого слова. Все это было весьма неприятно, хотя я и уверяла себя, что мне уже все равно и даже раздражение на него за то, что он был так непонятно настойчив в желании разобраться, ушло. Его равнодушие задело меня больше, чем все остальное. Вечером я отправилась в парк, я привыкла раздумывать там, никто не мешал мне предаваться размышлениям и отчего – то я была уверена, что Яков придет сегодня непременно, предчувствие это было или что – то иное - не знаю, однако прогуливалась я довольно долго, а его все не было. Я, пытаясь разобраться в своих ощущениях, спустилась к реке - здесь было тихо и сонно, река несла свои воды неспешно и бесшумно, и мне стало чуть спокойнее. Не знаю, сколько я простояла так, прислушиваясь к себе, видимо, долго, потому как мысли мои возвращались к тому, что произошло, затем к тому, что происходило ранее и в конце концов спокойными они быть перестали, надвигались сумерки и я было уже подумывала о том, чтобы вернуться домой, как посторонний звук отвлек меня от грустных размышлений. Послышалось шуршание травы, чьи – то торопливые шаги и я откуда – то мгновенно догадалась – чьи. Он подошел и сразу же заговорил: - Привалов арестован – он сказал всего два слова, но они поразили меня, я никак не думала, что Привалов ответит за содеянное, спустя столько лет. Я посмотрела на Якова в изумлении, и чувство какое- то было странное, однако, не знаю, что на меня нашло в тот момент, но сказала я совсем не о том, о чем думала: - Вы мне это пришли сообщить?- спросила я неожиданно для себя, с изумлением отметила, что вышло обиженно, и отвернулась к реке, досадуя на себя. - Нет. Прошу прощения, если нарушил Ваше уединение, но мне казалось, Вам интересно будет это знать. Вас ведь так взволновала судьба Василины…- он говорил спокойно, но мне отчего-то послышалась легкая язвительная нотка, в сознании моем замелькали картинки прошедших двух дней, на все это наложились мысли, пришедшие незадолго до его появления, и у меня вылетело то, что я сдерживала в себе до этого момента: - А Вас это забавляет? – спросила я и снова отвернулась, чтобы не видеть его. Меня настолько обидело его равнодушие в конце всей этой истории, что я никак не могла заставить себя сдержаться. И это его ироничное отношение ко всему, что меня трогает, начало необычайно раздражать. - Меня это беспокоит – коротко ответил он, и я догадалась, что говорил он, видимо, не только об этих днях, а обо всем вкупе, и это подтвердилось тотчас же. - Вы вмешиваетесь в полицейское расследование, когда Вам вздумается – уже с раздражением произнес он, замолчал и после паузы сказал нечто такое, чего я точно услышать не ожидала и не хотела: - Это опасно. И я намерен положить этому конец.- сказано это было совершенно серьезным тоном и похоже было на то, что решение это пришло не сию минуту. – Он не хочет моей помощи, как же так, но ведь это я ему помогла сегодня – промелькнула растерянная мысль, и мгновенно снова вернулось раздражение, раздражение и обида. И чего здесь было больше, все же, думаю, обиды на тот момент больше было, но я все же попыталась объясниться: - Играть в сыщика мне неинтересно. Я просто помогаю людям – сказала я ему истинную правду о том, что я думаю о своем участии. Я снова посмотрела на реку, в ожидании его ответа и что – то уже подсказывало мне, что этот разговор станет ничуть не лучше предшествующих разговоров. Я не без трепета ожидала его ответа, но то, что я услышала, было совсем неожиданно. Он молчал, я посмотрела на него и на лице его я снова увидела странное выражение, которое было уже иногда в эти дни, только определения ему я тогда дать так и не смогла: - Почему Вы не уехали? Так было бы для всех лучше! – внятно и жестко произнес он. Такого я не ожидала никак. Я ждала чего угодно, только не этого, я даже не смогла сразу ответить ему – все повторялось снова, и я поразилась, насколько жестоким может быть этот человек. В сознании мгновенно пролетело все – то, как мы расстались в прошлый раз, визит Нежинской, его странные вопросы в желании « разобраться»- все это наложилось одно на другое и я воскликнула: - Конечно! Чтобы Вы могли спокойно предаваться любовным утехам с Ниной – высказала я то, что, видимо, в подсознании моем оказалось главным, только я сама себе признаться в этом не хотела. На лице его снова возникло то же странное выражение – он смотрел так, как будто своим глазам не верил и тотчас же гнев промелькнул в его глазах. - Вы забываетесь, Аня – сказал он невозможным тоном. Да он оскорбился- вспыхнула возмущенная мысль и я тотчас же ответила ему в тон: - Это Вы забываетесь, Яков! – я назвала его по имени и не осознала этого сразу- И Вы знаете, что я- у меня слов не хватало, чтобы выразить свое возмущение и обиду – Вы мне все время хамите последнее время и мне кажется, Вы специально это делаете! Вот теперь я отчего – то смогла все это высказать ему в лицо, то ли время прошло, то ли что – то другое подтолкнуло меня к этому, но остановиться я уже не могла. Он покрутил головой, волнуясь и негодуя и я услышала его нервное: - Помилуйте… - и я перебила его - довольно ему вечно перебивать меня- промелькнуло в сознании и я снова высказалась ему в лицо. - Нет! Конечно! Вы же хотели, чтобы я уехала. Ну вы же все для этого сделали- высказала я всю свою обиду, обиду, которая копилась слишком долго и напрасно я думала, что она ушла. А он, он смотрел серьезно и нервно и внезапно попытался оправдаться: - Нет. Но может быть, так получилось, но неосознанно… Но я не слушала уже, обида не могла отпустить и разрешить трезво смотреть на вещи и я продолжила свое: - Да нет! Боюсь, что осознанно. И знаете что? Уезжайте Вы! – невероятно нервным тоном проговорила я и указала ему дорогу. Он смотрел все с тем же странным выражением и молчал, а я добавила свое гневное: - И Нину свою с собой забирайте! Я точно никуда не уеду! Я высказала все, но отчего то, легче мне не стало. И я снова отвернулась к реке и смотрела, но ничего перед собой не видела, внутри все дрожало то ли от негодования, то ли от чего – то другого, и не помня уже себя я высказалась совершенно по детски, вышло снова обиженно и нервно, выдержать я просто не могла больше этого странного и непонятного объяснения: - И сейчас, Вы отсюда уходите, потому что я первая пришла. Уходите! – я стояла, чувствовала собственную дрожь и услышала его странно спокойное, совершенно другое, сказанное совершенно иным тоном, но то, что это было сказано именно так, я смогла осознать гораздо позже. - Вы меня никогда не простите? И тогда я сказала то, что выдало мое спутанное, взволнованное сознание: - Никогда! Он постоял мгновение, я чувствовала его взгляд на своем лице и застыла в ожидании того, что он скажет, но он не сказал ничего. Я ощутила некое движение и поняла, что он уходит, уходит! Я обернулась – он быстро, легкими шагами уходил, не оборачиваясь, и я поняла, что он не вернется. И тут пришло осознание того, что я была не совсем права. Мне польстило то, что он пытается оправдаться, и я позволила себе то, чего позволять не следовало. - Как же так вышло?- пришла растерянная мысль и я, от досады на себя, притопнула ногой и снова начала раздражаться, но уже на себя. И вопрос – почему так вышло – терзал меня до глубокой ночи. Я снова и снова пыталась все вспомнить и понять, почему все случилось именно так. То, что внезапно, перед моим внутренним взором, возникло наше последнее объяснение, тогда, на улице, в том кошмарном деле с Эрнестом Петровичем и все, что последовало после – вот в чем причина всего. И я со смешанными чувствами, внезапно осознала, что мы не настолько разные, насколько мне казалось – эта моя несдержанность от обиды и несомненно, от ревности – здесь я могу назвать это так, как должно – это же ровно то же самое, что он делал со мною. Он не мог сдержаться, и это все выливалось в трагический поток неоправданных слов. Но тогда я не до конца поняла, почему случилось именно это. Теперь мне все стало понятнее. Он оправдывался – вот что послужила моему окончательному срыву тогда. До этого никогда подобного не случалось. Всегда я пыталась оправдаться, а он выслушать не мог, не мог из –за эмоций. Теперь же я оказалась на его месте. Мне больно, я ревную, я посчитала, что он виновен, и я не дала ему возможности ничего объяснить, потому как считала свою боль превыше всего. Тогда, тем вечером, я так и не смогла этого понять, и понимаю это только сейчас. Сейчас, когда вспомнила все мельчайшие детали всех разговоров с ним за те два дня. Сейчас, когда утром дядя снова случайно проговорился о том, что видел Штольмана в обществе Нины в летней чайной возле гостиницы. И снова дядя после каялся и папа смотрел на него уничижительным взглядом, но теперь я уже не смогла притвориться, что мне все равно. Мне стало больно. И не от ревности или обиды – больно оттого, что я сама оттолкнула его тогда. Тогда, когда думала только о себе и своей обиде и своей боли. Я всегда думала о себе лучше, чем есть на самом деле. P.S. Когда – то, на страницах этого дневника я, плохо зная его и себя, решила быть солнцем. И что же из этого выходит? Тот, кого я хотела согреть, наконец таки, похоже, был готов если не снять плащ, так хотя бы ослабить застежки и что же сделала я? Я обожгла его, расплескав жгучую обиду. Обиду и гнев. Эгоистка, я посчитала, что сделала ему одолжение и еще и сказала об этом, унизив его. Чего же я ожидала? Еще большего уничижения? Выходит что и я, как и Нина Аркадьевна, не понимаю его и тогда, как я самонадеянно слушала ее тогда, а сама? Что я сделала сама? Теперь он волен делать все, что захочет и будет прав. И это его нервное «Почему Вы не уехали тогда…» что это означает? Не означает ли это то, что Нина Аркадьевна все же солгала мне ? Но тогда все выходит еще хуже, чем я думаю. И теперь мне это уже не выяснить. Увы. P.S. Что же мне делать теперь? Похоже, это вечный вопрос и я никогда не найду на него ответ. Только за себя я теперь могу говорить. Я не стану больше искать встречи и пытаться помочь. И даже если случится что – то, я не пойду просить помощи в участке. Я попытаюсь разбираться со своими духами и своими странностями сама. Надеюсь, у меня выйдет. -