По следам. Несказка.

Лето, снова приходит лето. Дни стали теплыми, ночи душными до такой степени, что приходится держать открытыми окна. У меня прибавилось учеников – кто-то готовится поступать в гимназию, кому-то нужно подтянуть английский – эти заботы изо дня в день были довольно однообразными, но это не тяготило, скорее наоборот – вносило в мою жизнь некое размеренное спокойствие. Со Штольманом мы не виделись, теперь дядя рассказывал мне о новостях без опаски – я не начинала волноваться, и в расстройстве терять покой, самое важное, что я хотела знать, это то, что Яков жив и здоров. Что на службе у него не происходит неких странных и трагических вещей, и этого было вполне достаточно. Мне недоставало того, что я не могу видеть его рядом, недоставало разговоров, взглядов, жестов, но я научилась терпению. Меня уже не столь сильно заботило то, что рядом с ним, возможно, бывает Нина. думать об этом было неприятно, но не настолько, как раньше. Я начала догадываться о том, что она солгала мне тогда. Выяснится это когда либо или нет, уже не имело такого значения, как месяц назад. Я знала, что мы будем вместе, я знала, что он любит меня, что бы ни говорил и что бы ни делал, и я знала, что мы нужны друг другу, что бы он там себе не вообразил. Тогда, после истории с куафером, что-то изменилось во мне, изменилось настолько, что на многое теперь я смотрю, как будто издалека, всматриваясь и оценивая, и делая выводы. Правда тогда обо всем этом я решила только в своем сознании, совершенно не подумав о том, что есть еще и эмоции, эмоции, которые иногда, очень трудно сдерживать, но тогда я посчитала, что с этим я смогу легко справиться. Да, собственно, я и справлялась. То, что я изменилась, я заметила сама в тот, первый день этой непростой истории в которой мы снова оказались рядом. А то, что изменился он, я заметила позже, впрочем, бессмысленно переводить чернила ради того, чтобы рассуждать об этом. Проще все вспомнить и записать. Тот день, начался, как обычно- завтрак, небольшая прогулка и занятия с учениками. Они приходили по очереди в назначенное время и день, желающих было довольно, мне было чем занять себя, и я этому была рада. Это отвлекало меня от многого, о чем мне не хотелось думать. В тот день, мы, как обычно, занимались, урок уже подходил к концу, расставались мы вполне довольные друг другом. Я только лишь успела назначить мальчику время для следующего урока, как явилась Прасковья и сообщила о том, что кто-то желает видеть меня, я даже не успела подумать о том, кто бы это мог быть, как визитеры уже вошли. Это были Александр Францевич и незнакомая, красивая девушка. Девушка выглядела плохо – она была бледной, и выражение ее лица было печальным и каким-то трагическим. Доктор также выглядел обеспокоенным и то, что это было так, подтвердилось тотчас, как он заговорил: - Анна Викторовна, голубушка, вы уж ради бога, простите, что мы без приглашения но…больно важное дело.- выговорил он в своей милой, докторской манере. Я была очень рада видеть его и конечно, тотчас, сказала об этом. Он представил мне девушку: - Колчина Лидия Степановна. Я сказала, что мне очень приятно и она, удивив меня, ответила, что много обо мне слышала. Оба они выглядели взволнованно и странно, и я спросила о том, что привело их ко мне, понятно было, что пришли они не просто так. - Я полагаю, Лидия Степановна, сама расскажет о своем деле- ответил доктор и добавил, обращаясь ко мне: - Позвольте мне вас украсть, буквально на пару слов- мы вышли и он заговорил: - Видите ли, эта девушка только что потеряла своего жениха. Его нашли мертвым в гостинице – это было неожиданно, я не думала, что их привела ко мне настолько кошмарная новость, и я ужаснулась вслух. - Нда- вздохнул Милц- Так вот. Яков Платонович просил отвезти ее домой, но видя ее душевное состояние, я взял на себя смелость и привез ее к вам. Я думаю, что возможность пообщаться с духом…-проговорил он и тут же поправился- пусть даже иллюзорная…и я попыталась возразить: - Ну почему же иллюзорная? - Вы не обижайтесь на меня, драгоценная Анна Викторовна, я всего лишь лекарь и в тонких материях не очень силен, пожалуйста, уделите ей больше внимания…- Он был очень обеспокоен и искренне хотел помочь несчастной, я тотчас уверила его, что оправдаю его надежды и уверенно ответила, что сделаю все, что в моих силах. Он попрощался и ушел, а мы остались вдвоем. Я пригласила ее присесть, мы сели против друг друга, и она заговорила о том, что произошло и о том, что доктор сказал ей, что я могу ей помочь: - Поговорить с вашим женихом?- уточнила я осторожно. - Да, я слышала о ваших способностях, скажите, это действительно возможно?- она была бледна, расстроена, голос ее дрожал, мне было неимоверно жаль ее, и я поспешила ответить: - Возможно. Если вы сами этого хотите. Она несколько удивленно посмотрела, но была тверда: - Я хочу. Устройте мне с ним свидание. Я хочу знать, как это с ним произошло. Я предложила ей подняться ко мне, и мы отправились наверх. Мне очень хотелось ей помочь, потерять любимого, это такое непоправимое горе. Я смотрела на нее и думала об этом и не могла ответить себе, как бы я повела себя на ее месте – как только меня посетила эта мысль, я тотчас же заставила себя не думать об этом и заняться тем, зачем мы пришли. Я взяла ее за руки и позвала дух ее жениха: - Дух Сергея Львова, явись. Я позвала раз, другой, третий – но ничего не происходило, он не являлся и не отвечал, и я так и сказала Лиде, что, возможно, ее присутствие не дает ему появиться здесь. Она тотчас отпустила мои руки и нервным тоном спросила: - Он не хочет меня видеть? Выражение ее лица было странным – то ли испуг, то ли растерянность было в нем, и я поспешила ее успокоить: - Почему не хочет? Мы же не знаем его причин, мне кажется, ему нужно время. Но я буду продолжать попытки, и как только будет какой-то результат, я вас обязательно извещу. - Я очень на вас надеюсь, ведь вы единственная, кто может мне помочь- искренне проговорила она – мне обязательно нужно с ним поговорить. Я уверила ее, что сделаю все, что в моих силах и проводила ее на выход. Я проводила Лиду и вернулась в дом, мне нужно было выйти в город, обязательно нужно, но в последнее время домашние следили за мной так зорко, что я шагу ступить не могла без их разрешения. Я прошла в столовую и видимо, бессознательно, думая о своем, начала собираться в путь. И эти мои намерения, конечно, не укрылись, произошел неприятный разговор с мамой, описывать который мне совсем не хочется здесь. Папа тоже сидел и смотрел на меня неодобрительно, и я возмутилась, мне было неприятно видеть их такими, неприятна их опека и неприятно было то, что они не верят мне, и не доверяют, и что было здесь самым неприятным, я не знала. Я ушла к пианино, нервно откинула крышку и застучала по клавишам. Через какое-то время я успокоилась, обернулась и увидела, что мамы нет в столовой. Я осторожно подошла к отцу- он все еще читал газету, увлеченно и не обращая ни на что внимания. Я обняла его за плечи и, заглянув через плечо, спросила: - ну как же так? Мне теперь и за перьями в город не выбраться?- он взглянул на меня снизу-вверх, похлопал по моей руке ладонью и абсолютно спокойно проговорил: - Да иди конечно. Ты же знаешь свою мать…она беспокоится, вот и все. Он улыбнулся, я поцеловала его в щеку, и уже выходя из столовой, услышала, как он вздохнул, видимо, глядя мне вслед, и услышала газетный шорох. Я вышла из дому и отправилась туда, куда собралась, как только Лида переступила за порог, а именно- в гостиницу, в участок я идти не могла, я не знала, как встретит меня Штольман да и не виделись мы давно и идти туда с расспросами было весьма глупо. Для начала я хотела выяснить хоть что-то. Думая обо всем этом, я уже почти прошла всю главную улицу и осталось мне только пересечь перекресток. Я прошла мимо дома, и только я вышла за угол, рассеянно посмотрела налево и в летнем кафе, прямо перед собой, я увидела то, чего увидеть не ожидала и не хотела. Прямо перед собой я увидела Штольмана и не сразу поверила своим глазам. А когда посмотрела внимательнее- глаза мне захотелось закрыть. Он сидел лицом ко мне за столиком, и при виде меня лицо это мгновенно изменилось, и он выдернул свою руку из руки дамы, сидящей ко мне спиной. Видимо она тоже заметила эту перемену в его лице, так как сразу же обернулась, но я уже знала, кто это. - Анна Викторовна…- услышала я, но взглянуть на нее было выше моих сил, я не смотрела в лицо Нины- я смотрела на стол – туда, где только что, лежала ее рука в его руке, потом я посмотрела в его лицо, лишь на одно мгновение в его взгляде промелькнула растерянность и сожаление, затем его взгляд стал спокойным и каким-то отрешенным и он ничего, абсолютно ничего не говорил. Он молча смотрел на меня а я была в неком странном оцепенении и только голос Нины вывел меня из этого состояния: - Здравствуйте!- громче произнесла она и я, очнувшись, даже попыталась улыбнуться и сказать легко, насколько смогла: - Добрый день – Штольман при этих словах посмотрел мне в глаза – взгляд его был серьезным, и беспокойным каким-то и выражение лица было таким же, а Нина продолжала издеваться: - Идите к нам! – весело предложила она, я снова очнулась от оцепенения и проговорила уже не так легко, как хотелось бы: - Извините, я тороплюсь. Я все смотрела на ее руку, которая все еще лежала на столе, и мне было почти физически больно. Я не смогла больше видеть их здесь, рядом, в висках застучала кровь, я резко развернулась и ушла туда, откуда пришла. Я не стала заходить ни в лавку, ни в гостиницу- никуда. Я шла домой и думала о том, что вот только сегодня я уверяла и решала для себя, что смогу сдерживать свои чувства, но у меня не вышло – я злилась на себя, на Штольмана, на Нину – на весь этот несовершенный и несправедливый мир. Как же так, выходит, что я ошиблась, думая, что она солгала мне. Они среди белого дня, сидят в кафе и держатся за руки, Господи – от обиды и возмущения выступили слезы, и мне пришлось посмотреть в небо для того, чтобы не заплакать. Я остановилась, посмотрела в небо – на небе почти не было голубого- все было затянуто серыми, почти сплошными, тучами и было похоже, что скоро пойдет дождь, на душе тоже было пасмурно и мрачно и я вернулась домой. Мне нужно было чем – то занять себя. Занять, чтобы не думать о том, что я видела и чтобы не видеть снова и снова перед собой его лицо, его глаза и эти их руки, руки, лежащие на столе…не в силах уже думать ни о чем, я заметалась по комнате и наконец поняла, что нужно сделать сейчас – я достала доску, зажгла свечи и позвала дух Львова. я попыталась два раза, но безуспешно. Он не желал приходить и тогда я сделала то, что уже делала не раз – просто попыталась поговорить с ним по человечески. - Ее здесь нет, но она очень в тебе нуждается – заговорила я с ним, имея в виду его несчастную невесту. Я замолчала, огляделась и ощутила, как знакомый, холодный ветерок пробежал по спальне – он пришел, и через мгновение я увидела его – он в растерянности метался по комнате, не глядя на меня, и без конца повторял одно и то же: - Разбудите меня… - Вас убили – попыталась отвлечь я его и обратить на себя его внимание, но он так и не посмотрел на меня. - Это она. Во всем виновата она- потрясенно повторял Сергей, я встала и попыталась спросить у него снова: - Кто вас усыпил? – он не слышал меня, он кружил по комнате и повторял снова и снова - Разбудите меня. Пожалуйста, разбудите меня – я пошла совсем близко и прямо в лицо ему воскликнула: - Говорите со мной! Или уходите… Но он не ушел. Он потерянно опустился на стул, лицо его было взволнованным и недоуменным. Я протянула руку к его лицу и внезапно ощутила, что кончики моих пальцев чувствуют его! Это открытие так испугало меня, что я отступила, а он все продолжал просить о том, чтобы его разбудили. Я не знала, что мне делать, с таким я еще не сталкивалась, мне было страшно и непонятно и я метнулась за единственным человеком, который мог мне помочь- я выскочила за дядей, слава Богу он оказался рядом и вначале даже не поверил мне. Мы вошли в спальню- Львов никуда не ушел – он, стоял у пианино и твердил то же самое- Разбудите меня. Я махнула в ту сторону рукой и сказала дяде - Ну вот, он все еще здесь. Там стоит, возле стены. Ему кажется, что он уснул и не может проснуться, он не понимает, что он умер. На что дядя, наконец, поверив, ответил, что так бывает с умершими во сне. И что же мне делать с ним теперь поинтересовалась я у дяди, эта странная ситуация пугала меня и я надеялась на помощь. Он начал молоть чепуху и сказал, что со временем дух поймет, что он умер и раствориться. Такой ответ меня не устраивал, а дядя вовсе вел себя странно - было такое чувство, словно он не хочет заниматься всей этой историей. Он помялся немного, но видя, как я расстроена, все же отправился за книгой заклинаний. Я погасила свечи, Львов все бродил по спальне, затем он опустился на стул, и я услышала его потерянное: - Я больше не могу !- в голосе его слышалась такое отчаянье, что мне стало его внезапно очень жаль, я опустилась перед ним на корточки и заглянув ему в лицо, попыталась успокоить: - Ну полноте, возьмите себя в руки, ну вы же взрослый человек – я убеждала его, как больного, но мои усилия успехом не увенчались и я тоже уже было отчаялась. В этот момент вошел дядя: - Аннетт, к сожалению, сейчас у меня нету этой книги – странным голосом произнес он и я наконец поняла, почему он вел себя так странно. И опасения мои подтвердились – он заложил ее! Я возмутилась неимоверно и высказала ему все, что об этом думаю. Он начал оправдываться, выглядел виновато, я отправила его спросить денег на выкуп и пока мы препирались, Львов внезапно встал со стула, шагнул вперед и прошел сквозь стену. Я подбежала к окну, увидела его уже на улице, он смотрел в мою сторону, и я поняла, что он что-то хочет показать мне. Мне уже некогда было говорить с дядей, я метнулась к двери и едва успев одеться, выскочила на улицу. Львов был там – он пошел в сторону города, и я поспешила следом. Сердце стучало неровно и глухо- давно уже не было в моей жизни подобных происшествий, но не идти было нельзя, он вел меня за собой и я не могла остановиться. Выглянуло солнце, но я отметила это только краем сознания – Сергей уверенно шел по улице, затем свернул на другую, прошел под аркой, перешел дорогу и скрылся за синей дверью. Я в замешательстве остановилась было, но Сергея не было видно, я решила последовать за ним, сделала два шага и внезапно чья-то крепкая рука схватила меня под локоть, резко дернула назад, я вихрем отлетела к стене арки и увидела прямо перед собой возмущенное лицо Штольмана. - Анна Викторовна, не нужно туда идти – проговорил он невозможным тоном. Я мельком посмотрела в его лицо- выражение его было нервным и раздраженным, голос таким же – он смотрел мне в лицо, а вот я посмотреть в его лицо почему – то не могла, по крайней мере- в глаза, схватил он меня грубо, разговаривал тоже, да и забыть то, что я видела сегодня утром, я никак не могла. Но тем не менее я взяла себя в руки,насколько получилось и спросила: - Что вы здесь делаете? - Слежу за одной барышней – ответил он гневно и раздраженно все с тем же выражением на лице - Вы, как я понимаю, вы тоже здесь не случайно? Я оглянулась на дверь, за которой исчез Львов, и попыталась объяснить: - Я просто шла за…- и тут я поняла, что объяснить не могу, я не могу сказать ему снова о духах и прочем, уже нет, и я сказала иное: - Мне показали этот дом, почему я не могу туда войти? - Там может скрываться опасный преступник – он снова заволновался и продолжил уже иначе- И его намерения мне неизвестны а Вы со своими расспросами… Он просто был невыносим – стоял совсем близко и этим своим снисходительным тоном делал мне выговор, в моем сознании промелькнуло все сразу, я возмутилась еще больше и возразила ему: - В таком случае я приду сюда позже- выпалила я ему в лицо, отодвинулась и попыталась сделать шаг в сторону и тут он сделал нечто такое, от чего все мысли вылетели у меня из головы и вернулись далеко не сразу – он поймал меня, почти что притиснув к стене и вернул на прежнее место. - Подождите. Я жду объяснений – сквозь зубы проговорил он, глядя мне в лицо. Мне от всего этого было странно, я не знала, что и сказать, но тут он отвернулся в сторону и командным тоном воскликнул: - Коробейников! Я тоже повернулась и увидела на крыльце гостиницы Антона Андреевича- он испуганно обернулся на крик. - Иди сюда- услышала я гневное над своим ухом и поняла, что Яков не просто зол, а зол неимоверно. Как только Коробейников приблизился, Штольман схватил его чуть не за шиворот и втащил в подворотню, так же нервно, как меня недавно, с таким выражением лица, что смотреть было страшно. Бедный Коробейников тоже видимо не понял, чем заслужил такое обращение и спросил с недоумением: - Что случилось? - Есть подозрение, что в этом доме скрывается Кожин – ответил ему Штольман как ни в чем не бывало- такое уже случалось, его раздражение немного улеглось после того, как он дал выход ярости. А Антон Андреевич совершенно незлобиво воскликнул: - Именно так! Вот то, что он забыл в церкви- я увидела в его руках фуражку с красным околышем, перчатки в ней и хотела было взять ее из рук Антона Андреевича, чтобы разглядеть и даже взяла ее, но Штольман совершенно по хамски отобрал у меня фуражку и принялся вертеть ее в руках, слушая Коробейникова. Тот рассказывал о том, что фуражку он взял в церкви, куда приехал венчаться неизвестный преступник, обманувший Лиду Колчину. Он рассказал про дуэль между Львовым и Кожиным и прочее об этом деле. Пока Антон Андреевич рассказывал все это, я, время от времени бросала взгляды на Штольмана и как только обращала к нему лицо - тотчас встречала его взгляд – серьезный и обеспокоенный. Он похвалил Коробейникова и задумчиво проговорил, глядя на дверь - Что – то госпожа Львова долго не выходит… - А она здесь?- удивился Коробейников. - Она привела меня сюда- объяснил Штольман – он смотрел на Коробейникова и я смогла наконец, внимательнее посмотреть на него, пока он занят- я взглянула раз, другой – он стоял так близко и я понять не могла, что я чувствую. Коробейников ушел проверять, куда пропала Львова, я посмотрела ему вслед и услышала над ухом: - Анна Викторовна, я жду объяснений! Кто Вас втянул в эту историю на этот раз? – он был раздражен до предела, и я подумала, что если не ответить, будет только хуже и ответила тотчас: - Лида Колчина, ее привез ко мне доктор М..- я замолчала но было уже поздно- он побледнел и на лице его прямо таки отразилась ярость и с этой яростью тихой он переспросил: - Доктор? Я поговорю с ним – сказано это было таким тоном, что мне Милца стало жаль, и я попыталась защитить его: - Пожалуйста, не трогайте хотя бы доктора. Он просто хотел девушке помочь. Вы же видели, в каком она состоянии? В ужасном! Он подступил ближе, взглянул мне прямо в глаза, и я, близко-близко от себя увидела эти невозможные, зеленые глаза, глядящие на меня с неопределимо странным выражением, но оно тотчас же сменилось раздражением и он также и спросил раздраженно: - Если вы что-то узнали от Лиды Колчиной, почему не обратились ко мне? Я смотрела в его глаза и видела его там, с Ниной, в летнем кафе, рука его лежала рядом с ее рукой, я возмутилась и высказала ему в лицо вполне резонное, о другом: - Чтобы вы снова отмахнулись от меня? По обыкновению? Он взгляда не отводил, и что-то промелькнуло в нем такое, от чего я позволила себе добавить уже язвительно: - Все приходится делать самой… Я отвернулась и посмотрела на дверь, из которой так никто и не вышел, и услышала его прямо таки яростное и возмущенное: - Что значит самой?! Кто Вам дал полномочия вести самостоятельное расследование?!- он просто вне себя был, это было очевидно и еще мне было очевидно то, что он все это делал снова из этой своей идиотской доктрины, забитой в голову – о моей безопасности. И я знала уже, что все эти его крики и злость и раздражение от одного лишь – оттого, что он сказать не может, и мне нисколько не было уже ни страшно, ни обидно, я отмахнулась от него, как от шмеля, перестала слушать и взмахнула рукой: - Не кричите на меня! Я не ваш фельдфебель!- и поняла, что поступила верно – он снова взглянул в мои глаза с каким-то иным выражением, в них снова что-то изменилось, он отвел взгляд и проговорил уже куда спокойнее: - Извините. И больше ничего не говорил. Вышел Антон Андреевич и, подбежав к нам, доложил, что Кожина нет, но квартирная хозяйка сказала, что он заходил утром, пьяный и без головного убора. Львовой нет, она ушла через черный ход. Штольман выслушал Коробейникова и внезапно проговорил, глядя в сторону, спокойно и легко: - Пойдемте. Нам поговорить надо. Обсудим все это. Я посмотрела на него с недоумением и изумлением- он смотрел на Коробейникова – тот засмеялся, заулыбался и сказал: - Да, пойдемте, тут трактир неподалеку, там удобно будет- и пошел вперед. Штольман взял меня под локоть, и ничего не сказав, зашагал вслед за Коробейниковым. Я взглянула ему в лицо – он заинтересованно оглядывал ближайшую витрину, шагал быстро, да и идти было близко, и я подумала, что сейчас лучше помолчать. В трактире среди белого дня людей было немного и мы все трое удобно расположились за одним столом. Я опустилась на лавку, Штольман сел напротив, а Коробейников уселся рядом с ним и заказал пирожков и чаю. Здесь мне было удобнее наблюдать за Яковом, здесь я могла, наконец таки, смотреть в его лицо, сколько вздумается и я смотрела. Смотрела и не могла взгляд отвести от его лица, пусть оно было нервным и обеспокоенным, это лицо, но не смотреть на него я просто не могла. Он тоже время от времени взглядывал на меня и похоже мы оба не слишком усердно поначалу слушали Коробейникова – тот не умолкал ни на минуту – он рассказал о том, что предполагает, что Кожин поехал в церковь вместо Львова, и тут я не выдержала и спросила: - Зачем ему это нужно? И Коробейников уверенно ответил: - Месть. - Да что за месть такая – обвенчаться с чужой невестой? – с недоумением и возмущением спросила я. - Он рассчитывал, что его не узнают – ответил Антон Андреевич и я засомневалась в его версии. - Значит, Евгения Львова, приходит вечером к своему брату в гостиницу, подсыпает ему снотворное в шампанское, а ее настоящий жених Кожин явился в церковь, где венчался с бедной Колчиной, сковав ее тем самым до конца дней – проговорил Штольман. Он говорил так, как когда-то, спокойно и резонно объясняя свои доводы, а я смотрела на него и удивлялась. - Месть, я же говорю- месть – проговорил Коробейников, подтверждая этим то, что Штольман изрек истину. - А за что можно с такой жестокостью, собственному брату отомстить?- спросила я, мне хотелось понять все до конца, но, похоже, сейчас это было невозможно. - Кожин и Львова убил. Сестра усыпила братца, после явился Кожин и задушил. И в церковь. – излагал свои версии Коробейников. Звучало это не слишком правдоподобно на мой взгляд. Штольман все это время задумчиво вертел в руках фуражку, рассматривая ее со всех сторон, а я смотрела на них обоих и чувствовала, что нет во мне ни обиды, ни возмущения, ничего -только тихая радость от того, что все здесь, вместе и что мы можем, как прежде…додумать эту мысль я не успела, так как Штольман проговорил тихо и безмятежно как-то: - Складно. Осталось только найти Кожина. Он положил, наконец, фуражку на стол, быстро взглянул на меня и спросил у Антона Андреевича: - Задача для начинающего сыщика – ну-ка, Антон Андреевич, где можно найти офицера, который уже в запое несколько дней? Спросил он все это, глядя в окно, и я видела, видела, что он шутил, эта лукавая улыбка все же промелькнула где-то, когда Антон Андреевич, дожевывая пирожок, убежденно ответил: - В борделе! – и испуганно посмотрел на меня. - Браво - услышала я невозможно ироничный тон Штольмана, а Антон Андреевич деловито спросил: - К маман? Они зашевелились и быстро так начали собираться на выход, не обращая на меня никакого внимания. Я смотрела, как они уходят, вскочила с лавки и метнулась следом: - Я с вами! Штольман тотчас обернулся, шагнул мне навстречу, и я услышала его серьезное и убежденное: - Нет. Он подступил ближе, а я возмущенно спросила: - Почему? мне было непонятно такое странное поведение, только что мы сидели и спокойно обсуждали все а теперь…и я добавила, уже не зная, как сказать: - Вы о нравственности моей печетесь? Я вообще - то там уже бывала, вы забыли? Но он повел себя совершенно не так, как я ожидала, он не стал спорить или язвить, а тихо и доверительно, глядя мне в лицо, проговорил: - Я…хотел вас попросить…попросить об одолжении. Вы поговорите с Евгенией Львовой… Я не ожидала от него такой перемены приготовившись уже к очередному спору, но эта его просьба и тон обезоружили и я согласилась настолько быстро, насколько сама от себя не ожидала, мгновенно: - Хорошо. Вы хотите узнать, подсыпала ли она снотворное брату? - Вы расспросите ее…ну, сделайте вид, что сочувствуете и скажите, что можете устроить встречу с ее братом… Я поняла, что ему не настолько нужно то, что я могу узнать, сколько то, что я не буду мешать, и возмутилась этому и тому, что говорил он об этом с неким пренебрежением - Вообще – то я могу…- начала, было, я, но он не дал договорить. - Ну так тем более – мгновенно ответил он, взглянул мне в лицо, улыбнулся и ушел. А я осталась думать над тем, что видела и о том, что мне делать дальше. Дверь за ними захлопнулась, и я тоже пошла на выход. Нужно было возвращаться домой, я шла, вспоминала все, произошедшее за сегодня и подумала, что на этот раз, человеком, которым управляла судьба, оказался доктор Милц, и мне стало легко. И пусть вся эта история оказалась трагической и страшной, но в тот момент, когда вечером я вошла в спальню, я думала совершенно не о том, о чем должна была бы. Как странно – подумала я, снова размолвка- правда, не по моей и не по его воле – а по злой воле чужих людей, но итог один – все одно, так или иначе, мы приходим к одному и тому же делу, человеку, месту – не важно и никто, никто не может этому помешать – ведь сегодня я встретила Нину и ни за что не пошла бы к Штольману, но он сам пришел ко мне, вернее нет- я пришла к нему. Вспомнив, как он схватил меня и чуть ли не за шиворот заволок в подворотню, а потом еще и не дал уйти таким…своеобразным образом, я ощущала не возмущение, а нечто совсем, совсем иное. Эти глаза, эти прикосновения, этот разговор – все лишнее исчезло, растворилось и осталось только то, что было на самом деле – беспокойство за мою безопасность, гнев на тех, кто посмел вовлечь меня в это дело, нарушив безопасность и раздражение на меня, за то, что я подвергла себя опасности. Все это вместе говорило только об одном. И я внезапно поняла, что Нина- это совершенно не важно. Ничего не важно. Важны только мы. Мы двое. А все остальное, то, что есть сейчас и то, что будет – все это только для того, чтобы мы были друг у друга, и пусть, пусть - сонно уже осознала я эту последнюю на этот день мысль и уснула, и мне снился Штольман, мы снова танцевали и танцевали, он кружил меня, легко и уверенно, я чувствовала себя защищенной и спокойной, в его руках, мне было настолько хорошо, что и во сне я умудрилась подумать – не хочу просыпаться. Я проснулась и не поняла сразу, что проснулась, голова еще кружилась, и я все еще улыбалась тому, что видела только что. Не хотелось открывать глаза, и снова пришла эта недодуманная накануне мысль – что-то изменилось, что? Казалось бы, после вчерашней встречи в кафе, должно было прийти что-то иное, но пришло вот это, почему? Видимо все это оттого, что теперь я знаю главное и он, он тоже это знает…и он просил меня – и тут я вспомнила о чем он просил меня накануне – Львова, мне нужно поговорить с ней и нужно сделать это, как можно быстрее – с этой мыслью я взлетела с постели и поспешила одеться. Странно, но в этот день я неосознанно долго выбирала, что надеть. Это только сейчас я понимаю, что все было не просто так, а тогда, тогда я долго перебирала платье в шифоньере. Затем долго подбирала все остальное и наконец, наскоро позавтракав, попыталась улизнуть из дому, но это мне не удалось - мама, заметив, видимо, мое намерение, не стала возмущаться а просто напросто попросила разобраться со старыми книгами и провозились мы довольно долго. Все это время я обдумывала, как и где мне найти Львову, но, однако, все случилось гораздо проще, чем я думала. После обеда я вышла в сад и буквально через несколько мгновений увидела Сергея Львова - он стоял на дорожке, ведущей в город, стоял и смотрел на меня, и я поняла, что мне просто нужно пойти за ним, немедленно. Как только он свернул с главной улицы, стало понятно, куда мы идем- к входу в трактир, в тот самый трактир, где мы вчера разговаривали так доверительно и откуда Штольман и Коробейников отправились в бордель, не взяв меня с собой. Как только я переступила порог трактира, так тотчас заметила Львову- ее траурную шляпку было видно издалека, но и еще одну странность я заметила тоже – человек, сидящий ко мне лицом, явно разговаривал с ней – я отступила назад и осталась на месте, наблюдая за их разговором. Все это казалось странным- одно то, как они говорили друг с другом- спина к спине, было странным, но и выражение его лица – оно было нервным и напряженным и было очевидно, что разговор не из приятных. Говорили они недолго, человек что-то сказал напоследок, встал и быстро прошел мимо меня на выход, а я поспешила подойти к Евгении. Я подумала, что самым лучшим, будет сразу сказать ей обо всем, и, опустившись напротив, представилась и заговорила о том, что видела ее брата, о том, как ему сейчас плохо, о том, что ему больно и страшно и он никак не может осознать себя в ином мире – по ту сторону. Поначалу она сказала, что не верила в мои способности видеть мертвых, но видно было, что она очень страдает, ей тоже было больно, и она спросила: - Скажите, Вы, в самом деле, видели брата? - Как вас сейчас – осторожно ответила я и тотчас увидела Сергея- он стоял позади нее, у входа, и похоже было, что он наконец осознал, где находится, но смотрел он на нее странно – серьезно и с каким-то неопределимым выражением лица – непонимающе и печально. - Я и теперь его вижу – тихо сказала я ей, глядя на Сергея, она тотчас же обернулась, но конечно, ничего не увидела. - Он меня и привел сюда – объяснила я ей. - А я могла бы его увидеть?- с надеждой спросила она. - Увидеть – нет, но вы можете поговорить с ним. Через меня. Я буду медиумом – посредником между вами…и Кожиным тоже – добавила я, попытавшись выяснить хоть что-то в надежде на то, что она скажет. - Когда я сказала о Кожине, она побледнела и бессознательно схватилась рукой за лицо – это был жест горя и отчаянья, мне было так жаль ее, бедная – подумала я и желая выразить сочувствие, взяла ее за руку. Но она повела себя совсем не так, как я ожидала. Она отняла руку от лица, подняла взгляд и неожиданно спросила: - А вам – то это все зачем? - Я просто хочу помочь – совершенно искренне ответила я, но она снова отреагировала странно- лицо ее изменилось, на нем проступило недоверчивое выражение и она спросила странным тоном: - То-есть вы всем так просто помогаете? - По мере сил- спокойно ответила я, уже ощущая, что что-то не так и решила сказать ей правду. - Я вам честно скажу – ко мне обратилась Лидия Колчина… Львова отвела от меня взгляд и недобро усмехнувшись, проговорила зло и раздраженно - Я так и думала, эта авантюристка. Это все из-за нее…- она размышляла вслух, но эти ее слова поразили меня, и я совершила ошибку, спросив о том, о чем подумала: - Из-за нее ваш брат хотел с Кожиным стреляться. Она воззрилась на меня с недоумением и обидой, и произнесла странным тоном: - Так вот оно что, вам просто любопытно, да? и поэтому вы придумали эту сказочку со своими способностями…- уже не спрашивая, а утверждающе и возмущенно проговорила она. Я попыталась возразить: - Что вы говорите, я хочу вам помочь! Я знаю, что брат ваш был против брака с Кожиным…и вы хотели его наказать… - А вам – то что до этого? – нервно ответила она. - Я знаю, что вы в гостиницу приходили, потому что хотели помириться с братом…- мне так хотелось ее убедить, но все оказалось напрасно. - Вы что, из полиции?- снова нервно спросила она. - Ну что вы говорите, я на самом деле хочу вам помочь. Понимаете, сейчас вы должны простить и повиниться, именно сейчас…- пыталась я объясниться, но она не слушала уже. - Оставьте меня в покое, я прошу вас – нервно и возмущенно проговорила она – взгляд ее выражал отчаянье и боль, но она все одно не стала, ни о чем говорить. - Вы…- она не договорила, вскочила и бросилась к выходу. Сергей так и стоял на том же месте, она пробежала мимо а он смотрел на меня с болью и печалью и я не знала, как ему помочь. Его сестра явно имела отношение к его смерти, я еще не знала, что и как произошло, но что – то явно было не так. И в то же время ее взгляд – полный боли и отчаянья…и страха, все это было загадочно и страшно. Нужно рассказать об этом Якову, немедленно – подумала я и отправилась в участок. Я шла и все думала надо всем этим делом - - как все это ужасно, ужасно и несправедливо, две девушки стали несчастны, какая страшная, дикая несправедливость. Забывшись, я даже не постучала в дверь и вошла. Они оба были там – Штольман при виде меня поднялся из-за стола, но сразу ничего не сказал, видимо на лице моем были написаны все мои мысли по пути сюда, да я и не думала в тот момент ни о чем больше а как вошла, сразу же сказала о том, что меня мучило: - Евгения Львова не приняла моей помощи… - Почему?- быстро спросил он. - Потому что ее личные дела меня не касаются – не глядя на него, ответила я и взглянула – он молча указал на стул, я опустилась и продолжила, отметив, что общается он также, как в трактире- на равных, по крайней мере выглядело это так и я поспешила выложить главное: – Да это и не важно, потому что я видела, как она переговаривалась с неким господином. они сидели в трактире спина к спине и разговаривали шепотом. И у Штольмана и у Коробейникова лица стали чрезвычайно заинтересованными и Штольман очень серьезно и деловито спросил: - Как он выглядит? Описать можете? – я порадовалась тому, что меня слышат и слушают внимательно и серьезно и ответила с воодушевлением: - Я даже нарисовать его могу. - Антон Андреевич, помогите Анне Викторовне, дайте карандаш и бумагу – сказал Яков не отводя от меня взгляда. Он смотрел прямо в глаза – серьезно и без усмешки и я поспешила отвернуться к засуетившемуся Коробейникову. Тот уже достал бумагу и карандаш, я опустилась на стул возле его стола и начала писать портрет человека из трактира. Штольман остался за своим столом, а Антон Андреевич вертелся вокруг, заглядывая мне через плечо: - Нет числа вашим талантам- восхищенно произнес он. - Да я просто в гимназии два года брала уроки рисования – объяснила я ему причину своих талантов. Он тотчас же начал рассказывать о том, что он тоже брал уроки, но иные – игре на губной гармонике, я улыбнулась и сказала о том, что нам непременно нужно сыграть дуэтом и Коробейников тут же подхватил и с воодушевлением проговорил о том, что это отличная идея: - Пианино и губная гармоника- новое слово в мире музыки – торжественно произнес он в ответ на мое предложение и как только он это сказал, я услышала другой голос, проговоривший довольно нервно и язвительно: - Антон Андреевич, а может вам в музыканты податься, а то прозябаете здесь, в глуши, в провинциальной полиции… Но коробейников, в ажитации, не заметил злой иронии, а отвечал так, как обычно – то, что думал: - Не я один прозябаю… Напрасно это он- подумала я и услышала, как Штольман поднялся и пошел в нашу сторону. - Вот как?- услышала я его нервное, и Антон Андреевич тотчас понял, что сказал явно что-то не то. - Я не то хотел сказать – расстроено произнес он – то-есть, я хотел сказать совсем другое… - Вы опросили прислугу в гостинице по поводу посетителей?- спросил Штольман Коробейникова раздраженным тоном, бедный Антон Андреевич стоял и не мог ответить сразу: - Я… - Что? – нервно, не дав ему возможности ответить тотчас спросил Штольман. - …Только о посетительницах…- растерянно ответил Антон Андреевич. - Почему? – продолжал разнос Штольман. - Ну мы тогда же не думали…- оправдывался Коробейников. - Что не думали? – раздражался все больше Яков и Антон Андреевич совсем растерялся – то-есть, не знали…виноват – произнес он расстроенным тоном и я поспешила уже вмешаться, мне было жаль Антона Андреевича, попавшего так некстати под горячую руку, но в чем –то Штольман несомненно был прав, вот только тон он выбрал неверный и я догадалась – почему. - Готово! Только, знаете, кажется, у него еще усы были – прекратила я этот жуткий разнос и подала Штольману лист с портретом. - Браво…искусная работа а…- он говорил совершенно спокойно, и даже восхищение мне послышалось – а как насчет сходства? - О, Вы можете быть уверены – с улыбкой ответила я, я была довольна собой и тем, как я смогла помочь и тем, как Яков разговаривал сейчас с Коробейниковым, стоило тому лишь попытаться восхититься мною. - Отлично. Я – в гостиницу, Антон Андреич, а вы просмотрите нашу картотеку – все еще разглядывая портрет, деловито проговорил Штольман – лицо запомнили? Он убрал портрет во внутренний карман, не глядя на нас, прошел к вешалке, оделся и моментально вышел из кабинета. Я была разочарована до невозможности – ну что за несносный такой человек- пришла растерянная мысль, я быстро попрощалась с Коробейниковым, озадаченным данным распоряжением и тоже пошла на выход. Я шла по улице и успокаивала себя – я очень помогла ему, он ушел так быстро, потому что я рассказала ему обо всем и этот портрет- он взял его с собой, видимо он знает или хочет узнать что-то очень, очень важное, это не невнимательность ко мне – это служба, служба, которой он занимается. Я же сама хотела быть ему нужной – вот и вышло – эта последняя мысль была правильной и честной, но отчего – то мне стало очень больно. Больно и тревожно – этот человек из трактира, он выглядел очень…неблагонадежно, что связывает его и Евгению, кто это, и зачем отправился Яков, Господи, только бы с ним ничего не случилось, только бы не случилось. Мысли так быстро перескочили от дум о его отношении ко мне к его безопасности, что мне стало страшно. До этого, мне никогда не было так страшно, как сейчас. Я готова была вернуться и пойти искать его для того, чтобы убедиться, что с ним все хорошо. Умом я понимала, что это глупо, но душа была не на месте. Таким образом, размышляя, до дому я добралась в расстроенных чувствах, какое-то дурное предчувствие владело мной и продолжалось это довольно долго. Спать я не могла и чтобы успокоить себя, я села за пианино и принялась наигрывать хоть что – то для того, чтобы эти мысли ушли хоть ненадолго. но видимо, судьбе было угодно не оставить меня в спокойствии. В комнате внезапно похолодало, словно ветер пронесся – холодный и опустошающий, я обернулась в страхе и увидела незнакомца. Это был призрак совершенно незнакомого человека в белом офицерском кителе, он стоял у стены и смотрел прямо на меня. - Поручик Кожин – представился он, и я мгновенно увидела кошмар – человек в офицерском кителе, стоящий ко мне спиною, подносит дуло револьвера к виску, раздается выстрел…и я очнулась в ужасе. - Зачем, зачем Вы это сделали? – мысленно, еще не отойдя от перенесенного ужаса, спросила я и он ответил, также мысленно и возмущенно: - Она отступилась. Бросила меня. - А не Вы ли были самозванцем? спросила я, и он ответил с отчаяньем: - Она предала меня, моя Женя – он исчез, но голос еще звучал- подчинилась воле отца. Я снова увидела его возле двери: - Завтра мои похороны…не знаю, придет ли она…Хоть вы приходите…- тихо и потерянно закончил он и исчез. Это видение потрясло меня, мне было жаль их всех – Женю, которая запуталась и имеет какое – то отношение к смерти брата, но простить его не может, Сергея – который не может обрести покой, Кожина – который от отчаянья и непонимания сделал такую ужасную вещь и Лиду Колчину – которая потеряла жениха. Эта запутанная трагедия, мне нужно как-то помочь им всем, этим несчастным – пришла еще одна потрясенная мысль и я вышла из спальни – мне нужно было узнать у дяди, нашел ли он, забрал ли книгу или хотя бы разузнал, что можно сделать. я вышла и к своему удивлению, увидела его – он тоже не спал и мое появление испугало его. Но мне было не до его эмоций – меня переполняли свои, и я спросила, не обращая никакого внимания на его удивление: - А что книга, дядя? - он попытался оправдаться: - Видишь ли, тут такое дело… - Деньги где? – жестко, сама удивившись своему тону, спросила я. Он снова начал оправдываться, заговорил о том, что получит перевод и всякую чепуху, и я уже не выдержала и посетовала ему, насколько смогла, жестко. Но сердиться на него долго я не умела никогда, он был растерян и мил, начал клясться в том, что это временные трудности и заговорил меня настолько, что я чуть было, не забыла спросить его о том, узнал ли он хоть что-то. спохватившись, я вернулась и спросила и он ответил: - Дух строптивый, дух непокорный, слушай меня, говори со мной – проговорил он быстро, и я попыталась запомнить. - Ты, когда в контакт с духом войдешь, произнеси эту фразу три раза – добавил он, я узнала все, что хотела, пожелала ему покойной ночи и вернулась в спальню. Я вернулась и прислушалась к своим ощущениям – беспокойство ушло. Осталось только желание разобраться и помочь этим несчастным людям понять и простить друг друга. Я легла и никак не могла уснуть, меня снова охватили беспокойство и странные мысли начали тесниться в сознании – о том, что если с Яковом произойдет что –то, ведь я не всегда рядом и не всегда могу помочь. И оградить от всех несчастий мира я его тоже не могу. Если что –то случиться а я так и не успею сказать…а если что-то случиться со мной? – пришла неожиданная мысль. Эта история – с Мишелем вспомнилась мгновенно и то, как я пыталась сказать ему что –то и не смогла. А если со мной случиться что –то и я окажусь по ту сторону, кто поможет мне поговорить с ним, сказать ему что-то- никто. Эта мысль ужаснула меня, ужаснула настолько, что я едва смогла уснуть и утром проснулась я с той же мыслью. Вспомнила все, произошедшее вчера и отправилась на кладбище. Было пасмурно, тучи собрались и закрыли все небо до самого горизонта, мысли были в соответствии с погодой- мрачные и неспокойные. Женя уже была там – Кожин ошибся – подумала я, увидев ее. Она подошла и извинилась передо мною, бледная и заплаканная, она стояла возле могилы, и мне было до дрожи жаль ее, всех их жаль. Она попросила отойти с ней и я, видя, что она уже совсем не та, что вчера, тотчас же согласилась. Мы отошли к дорожке, и она заговорила, всхлипывая, не в силах сдержаться: - Помогите мне. Я хочу с ними поговорить. Я хочу с ними попрощаться. Они ушли…так внезапно, но я не могу, у меня не получается их отпустить. Вы же можете, вы же сказали…она не могла говорить от отчаянья и слез и я поспешила ее успокоить: - Могу. Могу, конечно. Даже прямо сейчас. - Сейчас? – с надеждой воскликнула она. - Да- твердо ответила я и она спросила со слезами: - А они…здесь? Я сама едва сдерживала слезы, глядя на ее горе. - Здесь, здесь – ответила я, нервничая, но все же, собралась и объяснила ей: - Поговорите с ними, они Вас услышат – я видела, что она уже верит мне, верит безоговорочно. Я указала ей тропинку в траве, и она безропотно пошла, обернула ко мне искаженное болью и отчаяньем лицо и я поспешно сказала ей: - Идите, идите, они ждут вас. Она шла туда, к краю кладбища, а я мысленно говорила это заклинание и как только я проговорила его, тотчас увидела их. Они оба стояли друг против друга, Женя оборачивалась то к одному, то к другому и я с облегчением подумала, что теперь их души успокоятся. Но…мне было неимоверно тяжело, эта история, с этими людьми и то, что я вчера думала о Якове и о себе…Глядя на них, прощающих и прощающихся я снова вспомнила об этом и от дум меня отвлек голос, который я не спутала бы ни с чьим другим. - Анна Викторовна, простите, что опоздал… Я обернулась – он подходил уже, живой и здоровый и мне захотелось дотронуться до него, убедиться, зачем –то мне это было необходимо просто, к тому же он обернулся на Женю и я взяла его за плечо и повернула к себе – и для того, чтобы отвлечь от нее и для того, чтобы успокоить себя. - Что это с ней? – спросил он и я бессознательно или сознательно прижала палец к его губам в запрещающем жесте – мне не нужно было, чтобы он сейчас говорил что –то и мне было все равно, что он подумает обо мне в тот момент, но я увидела его глаза – он смотрел странно и этот мой жест видимо, поразил его, я очнулась, отняла палец от его губ, отвела взгляд от его лица, и тихо проговорила: - Не мешайте. - Помешалась с горя? – спросил он своим обычным тоном, но мне было все равно, и я ответила правду: - Она говорит с женихом и братом. Я взглянула на него и увидела, как он повел головой, как обычно бывало, когда он начинал раздражаться на мои заявления о потустороннем и я, придя уже в себя от этого его жеста, поспешила объяснить по другому, чтобы ему было понятнее: - Ну, я посоветовала ей выговориться, чтобы она поговорила с ними. Ей нужно дать выход чувствам. Он посмотрел уже серьезно и кивнул: - Я понимаю. Да что вы понимаете- подумала я- что вы можете понимать…и услышала его нетерпеливое: - Когда же она выговориться? - Не мешайте ей – ответила я, подумав, что он сейчас отправиться туда и окликнет ее. - Да нет, я…не мешаю – странным тоном ответил он тихо и спокойно. Я чувствовала на своем лице его взгляд, он стоял так близко и молчал, и я попыталась объяснить ему так, чтобы он понял: - Просто она очень многое не успела сказать им…при жизни. Он взглянул на Женю, и я услышала его чуть ироничное: - Видимо, слишком многое не успела сказать… Он пытается шутить- я почувствовала это сразу же, от этого мне стало еще больнее, и я не могла принять его шутки. - Должно быть это тяжело – не глядя ему в лицо, сказала я и почувствовала, что голос мой не очень хорошо мне повинуется. Он смотрел мне в лицо какое-то время и я услышала, как он заговорил, нервно и взволнованно: - Вы знаете, вы слишком близко все принимаете к сердцу…и это…даже не ваша история… Но я уже не могла и не хотела сдерживать себя и насколько смогла, спокойно, проговорила ему: - Не моя… И я посмотрела все же в его лицо и сказала, глядя ему в глаза: - Но я просто подумала о своей…о нашей с Вами истории… Он смотрел в мои глаза и ничего не говорил, просто смотрел и молчал, и я постаралась высказать все, что чувствовала, что могла: - Мне так много хочется Вам сказать, но я почему –то никогда не могу этого сделать…- это я проговорила уже почти неосознанно, уже не глядя на него а скорее мысля вслух и услышала его тихое: - Аня, то, что Вы видели в кафе, это…совершенно ничего не значит… Я взглянула на него – он говорил это, глядя мимо меня, но я и без него знала уже, что это ничего не значит, он снова говорил не о том. Я горько улыбнулась, глядя ему в лицо, а он продолжал оправдываться: - Это был ее жест, а…я… Это неважно- подумала я , сказала это вслух и он поднял взгляд. - Я о другом. Просто я вдруг подумала, что если я…если я умру завтра, то я не успею Вам сказать…и я не успела, не успела, потому что он перебил меня тотчас же, проговорив нервно и возмущенно: - Вы что такое говорите?!- он подался ко мне и я совсем близко увидела его глаза – взгляд был беспокойный и тревожный и он весь был такой же- беспокойный и тревожный и продолжил он так же, волнуясь покрутив головой: - Вы…Вы даже не думайте.. У него было очень странное выражение лица – он был сейчас очень похож на того Штольмана, которого я видела тогда, в своей спальне, в ту ужасную ночь, когда едва не умерла и я подумала было, что сейчас он скажет что-то еще…но нет, он увидел, что Женя уже шла к нам по тропинке. Я проследила за его взглядом, увидела ее и поняла, что больше я ничего от него не услышу – она была уже совсем рядом с нами, я отступила от него и услышала, как он обращается к ней, официальным, сухим и спокойным тоном: - Госпожа Львова, мои соболезнования, но я должен Вас сопроводить в участок для допроса и следственных действий… - Да. Я арестована? – спросила она. - Нет. Но дело срочное. Я прошу – у меня экипаж…он остановился в замешательстве, а Женя обернулась ко мне и тихо проговорила: - Мне кажется, что они слышали меня – растерянно и как-то облегченно проговорила она. Я взглянула на нее – у нее посветлело лицо, на нем уже не было той жуткой печати отчаянья и горя, как прежде. - Они говорили со мной, только без слов – сквозь слезы, добавила она и я погладила ее по плечу- поддерживая и успокаивая. - Если бы мы поговорить так раньше..- с облегчением и в то же время горечью, произнесла она. - Я рада, очень. Теперь самое время со всем этим разобраться и поставить все точки – проговорила я о том, что сейчас ей предстоит, и она кивнула, соглашаясь со мной. - Да, да, конечно – и обернулась к терпеливо ожидающему окончанию нашей беседы, Штольману – я готова. Они уехали, а я пошла домой пешком – мне нужно было подумать и успокоиться. Почему мы никак не можем объясниться? Всегда что-то мешает этому – события или люди, почему я не смогла сказать, ведь сейчас это было возможно…- так я думала и шла по парку, вокруг зеленела листва, пели птицы, лето вступало в свои права и мало – помалу мысли мои приобрели иной смысл. Возможно, сейчас не время, да и не место было для этого. И он не выслушал, снова не выслушал меня. Но он заговорил о Нине, о том, что «это был ее жест» - он все видел и все понял, и ему было неловко за это, и он понял, что мне больно от этого стало – эта мысль отрезвила меня и привела в чувство. Все хорошо. Просто нужно время. Время и ничего больше – подумала я и чуть успокоилась. К тому же, я уже дошла до дома. Но домой я пойти не могла – в мыслях своих заблудившись я очнулась только тогда, когда уже дошла до границы сада. Я огляделась и подумала, что сейчас, самое время навестить Элис. Мне было плохо от всей этой тяжелой, страшной трагедии, произошедшей на моих глазах и самое лучшее, что я могу сделать сейчас, это поговорить с девочкой, которая нуждается в помощи больше, чем я. С этой мыслью я решительно вошла в особняк. Сиделка без вопросов тотчас проводила меня на второй этаж, сказала, что князь в отъезде и когда мы дошли до двери, я отметила, что дверь она отомкнула ключом. Элис пребывала в обычном своем состоянии – она сидела на полу – испуганная и потерянная и не обратила никакого внимания на то, что мы говорили. Сиделка вышла, я присела рядом с ней, ласково погладила по острой коленке и проговорила - Здравствуй, ты хочешь, чтобы я тебе почитала? или ты хочешь, чтобы мы пошли гулять? - Читать – отчетливо произнесла она, не глядя на меня, и я обрадовалась этому несказанно, уселась рядом с нею на ковер и начала читать сказку: - Ветер мо морю гуляет и кораблик подгоняет, он бежит себе в волнах на раздутых парусах… Элис заулыбалась и внезапно вскочив, заговорила быстро и взволнованно: - Ветер, море, волны, В море рвется парус, Падать в море с неба…- я попыталась остановить ее, проговорив: - Элис, это твои стихи…- она опустила руки и договорив грустно: - Никогда не видеть.- снова опустилась на ковер и свернулась раненым зверьком. Я попыталась спокойно спросить: - Ты никогда не видела моря? Ну и что ж…я тоже никогда его не видела, ну разве только на картинках или во сне. Я погладила ее по голове и внезапно спохватилась: - Подожди, Элис, ты не могла его не видеть, потому что из Англии к нам можно приплыть только на корабле…- я ждала, что она что-то ответит, но она молчала, отвернувшись от меня. - Ты не хочешь, чтобы я тебе больше читала?- огорченно спросила я- она так же молча отвернулась и я, не понимая, что происходит, растерялась. - Ну хорошо, хорошо, но я обязательно к тебе приду скоро…- мне было непонятно, почему она так странно себя повела, было странно и беспокойно, но если она не хочет, как я могла настаивать? Я ушла и размышляла об этом весь путь домой. Возможно, я неправильно поняла ее, поэтому она так странно себя повела, или есть что –то, чего я не понимаю и эти ее стихи, возможно, она имела в виду что –то совсем иное – ответов на мои вопросы не было а как только я дошла до сада, так и вовсе забыла, о чем думала – я увидела Лиду Колчину, поджидающую меня. Меня это удивило, но не слишком – она тоже потеряла близкого человека, объяснимо, что она пришла сюда- подумала я и поспешила к ней. мы дошли до беседки, разговаривая о Сергее и я рассказала ей о том, что он приходил, но отчего – то не говорил со мной. - Тяжело ему – сказала я ей правду в надежде на то, что и здесь смогу помочь, но то, что сказала она, поразило меня. - Он страдает?- спросила она быстро. - Он все время повторяет, что он в кошмаре и не может проснуться – объяснила я – это потому что он умер во сне. - Он теперь навсегда в кошмаре? – снова странным тоном, быстро спросила она. Я поспешила успокоить ее: - Нет. Он со временем осознает, что он уже в другом мире. - И что тогда? – снова спросила она и я ответила честно: - Я не знаю. - Разве Вы не знаете, как это там все устроено?- она спрашивала беспокойно и как-то бездушно, словно допрос вела, но я посчитала, что все же это, видимо, нервное, и постаралась ответить как можно спокойнее: - Нет, это Вам в церкви лучше объяснят. - Про ад и рай?- снова спросила она нервно и натянуто. - Я понимаю, Вы беспокоитесь – ответила я, мне было очень жаль и ее и Сергея, но и лгать я не могла, добавив: - Но мы никак не можем повлиять на то, что происходит…-я старалась говорить, как можно мягче, но понимала, что это мало может помочь в таком безутешном горе - там, в другом мире… Вам нужно молиться – посоветовала я ей хоть что –то и она ответила отрешенно: - Я буду молиться. - Молитесь, это поможет ему – добавила я, посчитав, что успокоила ее. Но она внезапно проговорила злобно и решительно, сквозь сжатые зубы: - Я буду молиться, чтобы он попал в ад. Я подумала, что разум ее помутился от горя, и смотрела на нее с жалостью и сочувствием. - Вы обижены на него…начала я было, и хотела добавить еще что-то, но она посмотрела на меня совершенно трезвым взглядом и снова проговорила злобно и гневно: - Гореть ему в аду!- она бросила букет хризантем мне под ноги и добавила: - Так ему и передайте. И, не глядя больше на меня, ушла, не сказав больше ни слова. Она уходила, а я внезапно увидела Сергея – он стоял рядом, провожая ее взглядом, затем посмотрел на меня все с тем же потерянным и несчастным выражением лица, и мне внезапно стало холодно. Так холодно, что руки задрожали. Я ощутила собственную дрожь и поняла, что что– то не так. Что – то во всем этом было не так, неправильно. Любящий человек так не может вести себя, любящий простит все, даже смерть, но это, это было странно и необъяснимо. Какие-то смутные догадки, одна за другой, начали возникать в сознании и я подумала: - Нужно пойти к Якову, сказать об этом, непременно нужно пойти. И я прямо из беседки, не переодевшись, в чем была, отправилась в город. Я шла и надеялась, что ошибаюсь и Лида не имеет отношения к смерти Сергея, но где –то в глубине сознания я уже чувствовала, что это правда. и эта правда пугала и возмущала меня. Я влетела в кабинет, Штольман поднял взгляд от бумаг и я проговорила почти с порога. настолько спокойно, насколько смогла: - Яков Платонович…- он поднялся навстречу моему взволнованному виду и я договорила так же нервно- мне кажется…что все не так, как кажется. Он улыбнулся слегка и проговорил своим обычным, чуть ироничным тоном: - Ну, это уж как водится… Но мне не было никакого дела до его иронии, эта история взволновала меня до крайности и я попыталась объяснить ему: - Я сегодня видела Колчину, и она себя очень странно вела. Такое чувство, словно она…- я попыталась подобрать слова, но он ответил сам, серьезно и негромко: - Не слишком любила своего жениха? Я удивилась – он уже знает, знает – мелькнула мысль, и я видимо растерялась, проговорив лишь одно слово: - Да. Он кивнул, подтверждая это, и объяснился: - Я Вам больше скажу – она его ненавидела. Вы присаживайтесь- добавил он. Видимо, вид у меня был совсем потерянный – я опустилась на стул, и он продолжил обычным, спокойным и сухим тоном. - У нас как раз есть немного времени, пока госпожу Колчину доставят сюда…- я смотрела на него и понимала уже, что опасения мои были не напрасны, а он продолжал объяснять: - Все очень просто. Когда я узнал, что поручик Львов был уволен из-за убийства сослуживца, я отправил запрос в Ржев, где квартировался его полк и сегодня мне пришел ответ на этот запрос- он вынул из шкатулки бумагу – Убитого звали Колчин- он протянул мне эту бумагу, я посмотрела на нее и не увидела поначалу, что передо мной – настолько меня этот рассказ его, потряс, а он все говорил: - Два месяца назад, Колчина приехала сюда, в Затонск, и влюбила в себя убийцу своего брата. Он замолчал, а я, наконец, смогла прочесть то, что было в телеграмме, что поручик Колчин, умер, спустя двое суток после дуэли. Это было страшно. Страшно еще и оттого, что бессмысленно, дуэль, Господи- подумала я, но сказать ничего не успела – вошел дежурный и доложил, что доставили Колчину. Я, все еще держа в руках, эту страшную бумагу, поднялась и ушла в другой угол кабинета. Ввели Лиду, я опустилась на стул в углу и с ужасом слушала ее исповедь. Она не раскаивалась. Она была убеждена, что поступила верно, наказав убийцу любимого брата таким страшным и жестоким образом. она пыталась объяснить это Штольману – взволнованно и гневно и в какой –то момент я услышала его возражение – возмущенное и нервное: - Это дуэль!- проговорил он таким тоном, от которого мне стало холодно. - Да он не считает это убийством- как-то просто подумала я, без возмущения и гнева, мне просто стало холодно и страшно от этих его слов, она продолжала убеждать его, но он просто сменил тему- продолжив допрос. Они говорили о чем – то еще, она рассказывала о том, как она все продумала, а Штольман расспрашивал ее о венчании и Жене, но я это слушала уже невнимательно. Лида обернулась ко мне и требовательно спросила: - Львов знает, что это я его…? - Да…теперь уже да – ответила я не своим голосом. - Передайте ему – прощения не будет!- твердо проговорила она и я поняла, что его действительно, не будет. - Я его проклинаю – добавила она, а я посмотрела на Якова – у него снова было странное выражение лица, и смотрел он на меня обеспокоенно. Лиду увели, он снова превратился в прежнего- спокойного и уравновешенного Штольмана и не глядя на меня, обратился к Коробейникову: - Вы, Антон Андреевич, проводите Анну Викторовну…а я бумагами займусь – как обычно, то ли спрашивая, то ли отвечая сам себе, проговорил он, перебирая бумаги на своем столе. Коробейников подошел ко мне, и я вышла с ним, лишь только один раз обернувшись на Штольмана – он сидел, упершись взглядом в бумаги, было такое ощущение, что он не видит то, что лежит перед ним, но у меня сейчас не было желания говорить с ним. Мы с Антоном Андреевичем вышли и он, по обыкновению своему, смог отвлечь меня от грустных мыслей своей живостью, тактом и легкостью общения. Он снова напомнил мне о том, что я обещала ему дуэт. я согласилась, подумав о том, что неплохо было бы развеяться после всего, но не сегодня. - Давайте завтра, Антон Андреевич, хорошо?- спросила я- он весь посветлел, обрадовался и с восхищением глядя на меня, быстро проговорил - Конечно, конечно, мы завтра непременно будем с Яковом Платоновичем…Вы только…а родители Ваши не будут против?- обеспокоенно спросил он. - Родителей я беру на себя – улыбнулась я. Он попрощался и ушел, наступали сумерки, я вошла в дом и родители, конечно же, тотчас кинулись ко мне с расспросами, где я пропадала целый день. Я рассказала им обо всем, и о завтрашнем ужине тоже и как ни странно – они возражать не стали. Видимо решили, что и мне нужно отвлечься от всего. Я поднялась к себе и еще раз подумала о том, что произошло- как легко он рассуждал о дуэли –непременно нужно завтра спросить, что он в самом деле об этом думает – уже лежа в постели, сонно подумала я, но день был слишком тяжелым для ночных размышлений и я сама не заметила, как уснула. Весь следующий день прошел под знаком наступающего вечера и глядя на выглянувшее с самого утра, солнце, мне уже не было так печально, как вчера. Все кончилось, все прошло- убеждала я себя. Правда я сомневалась в том, что Штольман явится, но, однако, он явился. И он, и Коробейников, и доктор Милц. И вечер действительно, удался. И он был оживлен и доволен а я в очередной раз убедилась, что злится и нервничает он только тогда, когда знает, что мне может опасность угрожать а когда все заканчивается – становится спокойным и даже милым. Он не отводил от меня восхищенного взгляда все время, пока я играла, и от этого его взгляда мне было настолько хорошо, что все грустные мысли покинули меня надолго. Правда они с дядей долго о чем – то говорили и Штольман бросал на меня взгляды, и мне было ясно видно, что дядя его отвлекает и он этим не слишком доволен. Затем дядя, наконец, отошел к папе и Яков смотрел уже на меня, облокотившись о пианино и я, едва не сбилась с нот, чувствуя его взгляд. Наконец наш концерт закончился. Все оживились, раздались аплодисменты, и мама объявила о том, что подан десерт. Все удалились, я осталась собирать ноты, и Яков остался со мной. - Вы прекрасно играли – проговорил он с улыбкой и легко. - Да? А Вы слушали? Мне показалось, Вы с дядей болтали – подхватив его тон, легко произнесла я. - Это дядя Ваш болтал. Не терпелось ему высказаться о коварстве женщин вообще и…и госпожи Колчиной в частности….- договорил он уже серьезным тоном, что и было понятно, тема не была веселой. - Да, ужасная история – подхватила я и посмотрев в его лицо, снова вспомнила обо всем – я до сих пор не могу опомниться… - Да уж, приятного мало – проговорил он также серьезно. - А ведь все это ваши мужские игры со смертью – взглянув ему в глаза, сказала я то, что со вчерашнего дня не давало мне покоя. Он повел головой, как делал это всегда, не соглашаясь со мной, а я попыталась сказать, пока он не начал возражать: - Но ведь, по сути, она права, дуэль это то же убийство…и тотчас услышала его возражение. - Не могу с Вами согласиться… О , Господи, ну конечно же –подумала я и тотчас же сказала это вслух - Да ни в чем-то Вы не можете со мной согласиться – и снова занялась нотами. - Дуэль и убийство- это совершенно разные вещи – упрямо и убежденно проговорил он и я, даже не глядя в его лицо, знала, как он выглядел- нервно и я продолжила свое: - Даже, казалось бы, в самых очевидных вещах. Вот даже интересно, это только со мной у Вас так или вообще с женщинами?- это вылетело совершенно неосознанно, и я даже обеспокоилась, не зная, как он отреагирует на это. Он смотрел как-то слегка ошеломленно, но через мгновение пришел в себя и усмехнулся, а я решила, что смотреть на него и слышать его язвительность мне не хочется, и посмотрела мимо него, но я ошиблась, он произнес совершенно легко странным тоном: - Даже никогда об этом не задумывался…- проговорил с легкой улыбкой, что-то мне напоминавшей, но слова его поразили меня. - Да не стоит, слишком сложно, у вас ведь как все, очень просто – он стоял совсем близко, но мне нужно было сказать ему то, что я думаю, при этом так, чтобы он не стал спорить, но и понял меня правильно. И если он выбрал такой тон- пусть будет так- подумала я. Я шагнула чуть ближе и сказав: - Вот так, встали друг против друга и – бах- и я бессознательно ткнула его пальцем в грудь, изображая выстрел: - И все, все решено – я говорила серьезно, но он отреагировал по своему, видимо, на его взгляд, это выглядело забавно, он улыбнулся, глядя на меня: - Вот как Вы обо мне думаете…- я вздохнула – ну что за упрямец несносный, он никогда не хочет меня понять, или понимает всегда по своему, больше я не стану объяснятся – рассерженно подумала я а он, тем временем, как водится, заговорил совсем неожиданно о другом. - Вчера, на кладбище, Вы хотели мне что-то сказать…- я посмотрела в его глаза – он смотрел выжидающе и серьезно, а я так обрадовалась этому вопросу, что ответить не смогла, не выдержав этот взгляд. И все же он запомнил – пришла ликующая мысль, но упрямство снова толкнуло на безумство, я отвернулась и проговорила легко: - Это было под влиянием минуты, пойдемте, кофе стынет – я пошла в столовую, он шел следом и молчал. А я была на седьмом небе от счастья. Он пришел, он спросил у меня, сам – внутри меня звучала музыка, и весь оставшийся вечер я ловила на себе, время от времени, его взгляд. Иногда он был серьезнее, чем мне хотелось бы, но он, тотчас же, умело превращал этот серьезный взгляд в другой – ироничный и снисходительный, я успокаивалась, и все было прекрасно. И теперь я пишу здесь. А тогда они ушли. Все трое- Штольман, Милц и Коробейников. И все были милы и довольны. И Яков, прощаясь, прикоснулся губами к моей руке и когда он поднял голову, я уловила на мгновение в его взгляде нечто такое, от чего сердце застучало часто, а он, он видел меня насквозь, он чуть усмехнулся и проговорив: - До встречи, Анна Викторовна – легко спустился по ступеням к ожидающим его Милцу и Коробейникову. И они ушли, негромко переговариваясь между собой, а я позволила себе подняться по ступеням к себе, легко и по детски. Вся эта история - так страшно началась и так светло закончилась – как странно. Я лежу и пишу это лежа, и я закапала чернилами одеяло, но мне только смешно стало. Все просто замечательно и будет только лучше – я знаю точно. P.S. И все – таки я солнце. Солнце! А он никакой не месяц, скрывающийся от меня на темной стороне. Он путник! И сегодня он расстегнул свой плащ. И я добьюсь того, что он его снимет. И он любит меня, я знаю, я чувствую это. И злится и негодует он только тогда, когда думает, что я в опасности. Однако же и злится он иногда…своеобразно – как он схватил меня на улице, там, у гостиницы. Ради такого, возможно, стоит иногда его позлить…Господи, что за мысли… P.S. Прошла неделя. Ничего не происходит. Ничего. Мама беспокоится о моей репутации. Я бываю лишь у Разумовских и общаюсь с Элис. Штольман не приходит. Неужели я снова ошиблась…душно, душно на улице, душно в доме, душно на душе. Но я не жалуюсь. Это пройдет. Судьба не может отступиться, нужно ждать, ждать и надеяться, и верить.