По следам. Несказка.

В последние дни меня не покидает некое странное чувство. Некое необъяснимое беспокойство. И теперь я уверена, что мои сны, они все связаны, связаны неким непостижимым образом. И этот танец, я тогда поняла правильно – это метафора – это наша с Яковом история. История, о которой он думает, что ее нет. Впрочем, нет, он не думает так, я ясно это вижу, но вот только отчего – то борется с собою. Я потерялась уже в догадках и все равно понять ничего не могу. Это выматывает душу. И как бы я ни старалась думать обо всем легче – это дается только днем, но, каким бы странным это ни казалось, теперь ночи не кажутся мне длинными и темными, потому как ночью я могу думать так, как хочу. Одно меня мучает – эти сны, они предупреждают меня о том, что будет. И теперь я понимаю, что изменить ничего не смогу. После того, что случилось в этот раз, я осознала это ясно. Он не позволит себе поверить, и я ничего не смогу объяснить. Теперь он боится за меня, но одного он понять не может – если что – то случится, как я смогу жить без него? И ведь не объяснишь – он слушать не станет. И у меня только один путь – быть рядом, пока можно. Минута, час, мгновение – все равно. Сознавать это тяжело. Но зато в подобные минуты я счастлива и мне хватает этого счастья надолго. И вполне может статься, что мое упрямство пересилит эту странную, закручивающуюся водоворотом, историю. Вероятно, времени на это потребуется много. Возможно год или больше – кто знает, но вот терпению относительно времени я уже научилась. И я научилась у него многому за это время. Например – стирать с лица выражение, которое не хотелось, бы показывать, а показать то, что хочется. Это я теперь умею делать в совершенстве. Вот только отчего – то теперь, после той истории с похищением, я никак не могу представить, как говорить с ним, у меня не выходит справляться, как бы я ни старалась. И в том, что случилось неделю назад, я тоже не смогла сдерживаться, отчего – то ранее было легче. Но я не жалею ни о чем. Я убедилась в том, что он не изменился, это все внешнее, он нарочно меня оттолкнуть пытается, но иногда не выходит и у него. Ну и пусть. Когда – то все объяснится, все эти странности и запутанность, все распутается и объяснится. А сейчас просто нужно жить, как живется и не думать ни о чем. Все успокоились, теперь он к нам не ходит, но папа, однако, с ним говорит, я знаю, и когда нибудь все исправится. А сейчас мне нужно записать все это. Позже, я запишу все свои сны на отдельный лист и посмотрю внимательно, что, из того, что было в них, сбылось, а что нет. Одно лишь меня испугало – видение в этой истории, там тоже был танец и закончился он совсем иначе, чем в том, первом моем сне, но может статься, что все это просто было связано именно с этой историей и не связано с тем. Впрочем, сейчас я запишу это, а позже, возможно, разберусь во всем. В тот день я совершенно не ожидала, что все закрутится так стремительно. С того самого дня, как Штольман ушел от меня, не оборачиваясь, прошло время и снова о том, что происходило в городе, мне докладывал дядя. Нина так и живет в гостинице, она видно решила поселиться в Затонске навечно. Поначалу меня мысли о ней раздражали, затем стало все равно, а теперь я испытываю странное чувство, но об этом позже. После того, что случилось тогда, я твердо решила не ввязываться ни во что странное, однажды мне подумалось было, а не написать ли Штольману записку и не объясниться, но затем я решила, что это лишнее – неизвестно, каким образом проявит себя судьба, если я поступлю вот так. Оставалось только ждать. Но, как ни странно, когда судьба явилась ко мне в образе Куницына, я растерялась. Я тогда ни о чем подобном и не помышляла- сидела себе с книгою в беседке, и было мне довольно таки сносно – читать было интересно, и я настолько увлеклась, что не вдруг заметила человека, спешащего ко мне. Он буквально бегом подходил и я даже поднялась ему навстречу, и он, запыхавшись от бега, взволнованно, попытался объяснится. Он представился и умоляющим тоном попросил переговорить с ним. Я не стала отказывать – человек был явно не в себе, и понятно было, что случилось нечто, очень его взволновавшее. Я предложила ему присесть и он, волнуясь, рассказал мне о том, что умер его партнер по делам, некий господин Караваев и что все, якобы, считают, что он застрелился, но сам Куницын уверен, что это не так. Все произошло в самый разгар бала маскарада, устроенного покойным. Я пыталась отказаться, и настроена была весьма решительно, но он не отставал. Он уговаривал, умолял и был очень настойчив. Однако у меня достало мужества отказать ему. Он ушел очень опечаленный, а я попыталась снова взяться за чтение, но у меня ничего не вышло – я не видела строчек, а если и видела, то не понимала смысл. В конце концов, я поняла, что читать бессмысленно – несчастное лицо Александра Петровича стояло перед глазами, мне совестно стало даже, и я подумала – Ну как же я могла вот так вот. Однако вспомнив свое намерение ни во что не впутываться, я подумала, что все же права – это моя жизнь, и я вправе сама распоряжаться ею. Теперь я понимаю, насколько была наивна в этих мыслях, но тогда, тогда нет. Тогда я отложила книгу и собралась прогуляться. мне захотелось развеяться и не думать ни о чем, ибо визит Куницына с рассказом об умершем странной смертью партнере, так или иначе наводил на мысли о полиции и , конечно же – о Штольмане. О нем мне в тот момент вовсе не хотелось думать и у меня получилось – я просто шла по улице, наслаждаясь солнечным днем и стараясь не думать ни о чем. Однако эти знакомые улицы тоже навевали воспоминания. Я вышла на площадь и не успела пройти и нескольких шагов, как услышала оклик, я обернулась и в девушке, подходившей ко мне быстрыми шагами, узнала Машу. Мы вместе учились в гимназии, однако давно не виделись, и я подумала, что не зря я сегодня решила прогуляться. Мы немного поболтали об обычных вещах, о которых говорят давно не видевшиеся люди, я спросила ее о том, отчего ее не видно нигде- ее действительно трудно было встретить, когда-то я даже думала, что ее в городе нет. Но, оказалось, она все эти четыре года была здесь, просто, как она выразилась, ей все недосуг, она работает много и ей надо заботиться о сестрах. А потом она сказала, где и у кого она работает и я почувствовала, что прогулка моя станет не просто прогулкой. - В кампании у Караваева – сказала она улыбаясь, я мгновенно вспомнила обеспокоенное лицо Куницына и спросила у того ли Караваева – но она и договорить мне не дала- лицо ее сделалось грустным, она так же грустно кивнула мне и проговорила: - Да, у того самого. Экономкой. А отец мой управляющий. Меня Куницын к тебе послал. Ты ему отказала, а он узнал, что мы учились вместе. Так вот оно что- промелькнула мысль и я начала уже понимать, что отказывать еще раз будет уже неловко. Маша, видимо, поняла, что я от ее просьбы не в восторге и принялась оправдываться, сказав, что она « душа подневольная» а Куницын ей пригрозил, что если она меня не уговорит – уволить ее отца. Деваться было некуда. Машу поставить в такое положение я не могла никак- она смотрела на меня выжидающе и взволнованно и я ,не выдержав, согласилась. Она обрадовалась несказанно и я рада была, что ей не отказала. И ведь ничто не подсказало мне тогда. Вот почему я так обеспокоена сейчас. Впрочем, об этом позже. А тогда я отправилась домой. Пока я шла, я все обдумывала, как мне должно поступить сейчас. Времена, когда я могла запросто появиться в участке, и узнать что-то там – ушли безвозвратно, да и Штольмана я видеть именно по делу не хотела. Да и вообще не хотела уже. Я не знала, как я поведу себя рядом с ним. Это было нечто новое, себя я не понимала, это меня беспокоило и, в конце концов, я решила, что лучшее, что я могу сделать, это попытаться разобраться во всем самой. Я вернулась домой и первого, кого увидела там, был дядя – он, судя по всему, пребывал в прекрасном расположении духа – это было заметно даже со спины. Он раскладывал пасьянс и видимо, удачно – пасьянс сложился, он дурашливо замахал руками, радуясь этому факту и я, глядя на него, невольно улыбнулась- Вот же легкий человек- подумала я- а ведь зарекался брать в руки карты. Я подкралась к нему и в шутку положила ему на плечо руку- зная, что он испугается, застигнутый врасплох за этим запретным занятием. Мы подурачились немного – я хотела было отобрать у него карты, но он оказался хитрее – забрал их у меня, сделав вид, что фокус хочет показать. Я видела его с его уловками насквозь, но возражать не стала – он был так мил, да и люблю я его – он единственный человек в нашем доме, который до сих пор понять меня пытается. Я спросила у него, сколько он проиграл в своей жизни, он отшутился, сказав, что это все ошибки молодости и при этом, взглянул мне в лицо с неким странным выражением и повторил: - Ошибки молодости. Он явно говорил не только о себе, я мгновенно вспомнила недавнюю историю и эта тема была явно не той, на которую мне хотелось бы говорить сейчас. Я заставила себя не думать об этом, а спросила его о том, что интересовало меня сию минуту - Ты не слышал о Караваеве?- я знала о том, что он в курсе всего, что происходит в городе и может ответить мне на любой вопрос и не ошиблась. Он утвердительно кивнул головой и ответил: - Слышал. И все слышали. Потому что об этом с самого обеда судачат. Все сплетни только об этом. - И что говорят? – спросила я, он снова попытался отвлечь меня этими дурацкими картами, я вернула его к разговору, и он все же нехотя ответил, что все говорят о самоубийстве. - А почему так говорят? – снова спросила я, поскольку он снова пристал ко мне с фокусами и когда он ответил, я поняла, почему он вел себя так и он прав был, конечно же, поскольку когда я услышала: - Потому что это официальная версия полиции – я тотчас же отвернулась к окну, чтобы он не заметил моего изменившегося лица. - Почему тебя это интересует? – спросил он обеспокоенным тоном, и я объяснила ему все о Куницыне и его подозрениях. Он снова предложил мне поучаствовать в фокусе – выставив веером карты на выбор, и тут раздался язвительный и раздраженный мамин голос: - Я все вижу, Любезный Петр Иванович. Сначала вы моей дочери голову всякими духами морочите, а теперь, смотрю, к своей картежной страсти приобщаете? - Полноте, Мария Тимофеевна. Вы же сами видели- простой фокус – оправдывался он и мне было его жаль. Мама еще поязвила с минуту и ушла, а он принялся шутить по этому поводу. Я посмеялась, на душе стало легко, а когда он, взяв с подоконника, спрятанный за занавеской бокал, направился в мою сторону и спросил заинтересованным тоном: - Что там, Куницын?- я поняла, что у меня все же, есть союзник в этом деле. Он посоветовал для начала просто сходить к Куницыну и все узнать у него подробнее. Это действительно был шанс попытаться понять и при этом не касаться полиции и я, недолго думая, отправилась к Александру Петровичу. Дом я нашла быстро, вошла, и хотела было постучать в дверь, как она открылась сама, и навстречу мне вышел человек, видимо служащий – взглянул на меня странно, пропустил внутрь и вышел, а Куницын обрадовался моему визиту несказанно. Я опустилась на стул и попросила его рассказать мне подробнее о том, что произошло. И он рассказал о том, что был бал маскарад в честь именин- сорока пятилетия Караваева- я удивилась этой дате и так и сказала ему, но он возразил, объявив своего погибшего партнера жизнелюбцем и повесой, весельчаком и прочим, и сказал, что подобного слада человек не мог покончить с собой. Несомненно, какая – то логика в его словах определенно была. Я, спросила, где это произошло, и он ответил, что в кабинете, под утро. - Пили много, веселились. Мы все время вместе держались, потом он как-то…я его потерял из виду. Очень эта ночь была тяжелая, сложная – Куницын частил и в глаза мне не смотрел, рассказывая об этом кутеже, и договорил нервно уже: - Знаете, самоубийство это – подстроенное - А выстрела никто не слышал?- спросила я, только лишь для того, чтобы он это подтвердил. Представив все действо, я подумала, что возможно, Куницын и прав – если Караваева убили, то для убийцы весь этот шум был выгоден, а вот самоубийце как раз все равно на то, что вокруг. И Александр Петрович тотчас же мою догадку подтвердил. Мне нужно было непременно попасть в дом – на место, туда, где умер этот человек, для того, чтобы понять все до конца. Я спросила у Куницына об этом, и он сказал, что если полиция все закончила, то в доме, вероятнее всего, нет никого. - Если полиция – повторила я за ним и понять не могла, хочу ли я, чтобы «полиция закончила» там или нет. Я попросила у Куницына ключ, он отдал его мне и предложил меня проводить, но я отказалась. Какие-то обрывки мыслей метались в сознании, и одна из них была о том, что если полиция все еще там, то присутствие Куницына мне совсем ни к чему. Я вспомнила о человеке, встретившемся мне в дверях и вспомнив странное выражение его лица и беспокойство, возникшее во мне при его виде, спросила у Куницына, кто это был. - Солоницын, мой управляющий. Кстати – отец Марии, а что?-ответил он, но я не стала ничего ему объяснять, мы условились встретиться с ним через два часа в ротонде и я отправилась туда, куда собиралась. Прежде чем отправиться в кабинет я решила для начала зайти туда, где был маскарад. Вполне могло быть, что если Караваева убили, то убийцей мог оказаться кто-то из гостей, и проверить это было необходимо. Я вошла в дверь с витражным стеклом, закрыла ее за собою и огляделась. Здесь было пусто, везде присутствовали признаки того, что совсем недавно здесь было весело и шумно – с потолка свешивалась мишура, под ногами тут и там лежали карнавальные маски, и я даже позволила себе покружиться по залу и повертеть в руках некие занятные вещицы. Но тут хлопнула входная дверь – кто-то вошел в дом, здесь никого было быть не должно, и я испугалась. В смятении я поискала взглядом место, куда бы спрятаться, увидела стоящую неподалеку ширму, бросила на столик то, что вертела в руках и спряталась. Щелкнула дверь, кто-то вошел и неспешно прошелся по залу, я сидела, замерев от страха, вспомнить я сейчас не могла, но где-то слышала о том, что убийцы приходят на место убийства, свойство есть у них такое странное и то, что сейчас здесь кто-то появился, вселяло далеко не светлые мысли. Человек прошелся по полу, затем шаги стихли, а затем я услышала их снова – кто-то шел прямо ко мне, вернее сказать не ко мне а к столику, на который я положила подобранное. человек показался передо мной и я с облегчением увидела, что это Маша. она повернулась ко мне и вскрикнула от испуга. Мы посмеялись над своим страхом, и она спросила, как я тут оказалась. Я объяснила, что Куницын дал мне ключ, а она объяснила, что пришла посмотреть, что нужно подремонтировать, так как дом будет продан. - Скажи, а ты его уже видела? – неожиданно спросила она. - Кого?- спросила я, подумав, что не помешает и на ее реакцию посмотреть. Она подошла ближе и договорила: - Ну, Караваева, он к тебе уже приходил? Я помнила о ее отце, и говорить с ней на эту тему мне совсем не хотелось. Но она упорно продолжала: - Я понимаю, что это не мое дело, мне просто интересно. Страшно же. - А ты была на балу? – спросила я, решив сменить тему. - Нет. Хотя Караваев приглашал- немного странно ответила она. И я так и спросила: - Как странно. Почему же ты не пошла? - Негоже это – с хозяевами плясать. Себе дороже- странно и как-то слегка язвительно или раздраженно ответила она – Ладно, не буду тебе мешать- уже по другому, легко сказала она и ушла, пару раз оглянувшись на меня. она явно не хотела говорить о том, что здесь было и в то же время ей было любопытно, это было немного странно, но я совсем не придала этому значения. Как только она вышла, меня охватило странное чувство – не присутствие духа, нет, но нечто похожее, определенно, было, и я как-то сразу поняла, что нужно делать – руки мои сами собою встали в позицию, словно передо мной был невидимый кавалер. Я успела лишь только один шаг сделать и тотчас же, вокруг меня все изменилось. ...В зале было сумеречно, вокруг танцевали, и слышалась музыка, наигрывавшая одну и ту же мелодию, нечто, похожее на вальс. Я все кружилась со своим незримым кавалером и внезапно, справа от себя я ясно услышала язвительный женский голос: - А вы мне давеча кое-что обещали, уважаемый Александр Иванович – произнес голос, я обернулась в очередном па и увидела пару – дама в костюме коломбины с полумаскою на лице кружила рядом со мною в паре со средних лет, господином - Нехорошо обманывать дам !- театрально воскликнула коломбина и оставила своего кавалера в одиночестве. Он с недоумением воскликнул: - Сначала скажи, кто ты? Но она, лишь на мгновение подала ему руку, отпустила, и, танцуя в одиночестве, удалилась Он растерянно оглядывался по сторонам и к нему вдруг подошла еще одна, в таком же костюме: - Мои письма отчего-то не доходят до вас – сказала она ему, голос был иной, не тот, что у той, что была ранее - Или вы их не читаете? Вы меня игнорируете?- спросила она его а он снова, растерянно спросил в ответ: - Кто же ты?! Но она лишь рассмеялась, отпустила его руку и растворилась в толпе танцующих. Затем я снова видела его с коломбиной, которая говорила довольно возмущенно: - Вы повсюду рассказываете о своих любовных победах. Вам нужно быть крайне осторожным. Он уже в испуге, воскликнул: - Кто ты!? Но и эта дама лишь рассмеялась, отпустила его руку и смешалась с толпой. Я видела их- они хохотали все трое – три дамы в костюмах коломбины а я все никак не могла остановиться. Я кружилась и кружилась в этом странном танце без кавалера, они все хохотали, Караваев растерянно и потерянно вертелся вокруг себя и вдруг, внезапно все изменилось. Сначала изменилась музыка – она стала иной, очень знакомой и предвещающей нечто чудесное, затем в зале стало светлее, и можно было уже лучше разглядеть пары и костюмы – коломбины кружились вокруг меня, одна из них была прямо передо мной, вдруг она исчезла, и я внезапно ощутила, что танцую уже не одна. Моя рука лежит в чьей-то теплой, такой знакомой ладони, кто-то уверенно ведет меня в танце, я вглядываюсь в его лицо и узнаю. Это Штольман, это он, это с ним мы танцуем в этом странном зале, он улыбается мне, а я улыбаюсь ему, мы все кружимся и кружимся, все быстрее и легче и мне хорошо так, как не было никогда. Он берет мою руку, и я оборачиваюсь вокруг себя для того, чтобы после, снова продолжить вальс, но его руки уже нет, его нет рядом и я кружусь уже одна – Одна – приходит странная мысль, свет уходит, голова начинает кружиться, и я проваливаюсь в темную пустоту... Темнота рассеивается, я чувствую, что чьи-то теплые руки поддерживают меня, открываю глаза…и прямо перед собой я увидела его лицо – выражение его было таким же точно, как в том лесном домике в три окна. Мысли все еще путались. - Яков Платонович – произнесли мои губы, ладонь моя все гладила его эту нервную щеку, и я никак не могла понять, почему он не улыбается мне, ведь я ему улыбаюсь. - Мы танцевали с вами – все еще бессознательно пролепетала я, а он все еще держал меня в своих руках. - Хорошо, что Куницын сказал, что Вы здесь- услышала я его обеспокоенное и сознание начало возвращаться - Какой Куницын?- спросила я машинально и начала сознавать, что происходит. Его руки отпустили меня, когда я взглянула на них, начиная приходить в себя, и я поняла, что случилось и где я нахожусь и мне не по себе стало от своей реакции на его прикосновения. Я отстранилась и метнулась в сторону, желая отодвинуться от него как можно быстрее, но он так и стоял на коленях рядом, и когда я пролепетала оправдание о том, что здесь просто душно, то услышала за своей спиной: - Это он Вас пригласил?- сказано это было, как обычно сухим, полицейским тоном, вот только раздражения в нем было куда как меньше, чем прежде. Я обернулась на него и попыталась объясниться : - Меня позвали и я, я не могла отказать… Он подхватил меня под локоть и поднялся вместе со мной с ковра, проговорив также точно: - Я вижу, нет никакой возможности, удерживать Вас в стороне от полицейских дел… Я смотрела на него- он стоял против меня и я поняла, что соскучилась, так что мне неудобно стало за себя, однако я помнила о том о чем твердила себе все эти дни и довольно легко, на мой взгляд, проговорила: - Ну я же не специально это делаю. Просто, так получается. Он засунул руки в карманы, прошелся взглядом по мне как – то странно и проговорил как-то по новому, непонятным и странным тоном: - Ну да. Я имею дело с мертвыми, Вы тоже каким – то образом имеете с ними дело – он поднял взгляд и взглянул мне в глаза- смотрел он тоже как-то по иному, внезапно замолчал а затем, словно спохватившись договорил тем же, каким-то сухим и официальным тоном: - По одной дороге ходим… Он говорил в своей обычной манере- то ли спросил, то ли сам себе ответил, меня беспокоил этот странный его тон но я, помня о своем обещании, постаралась ответить как можно спокойнее: - Да, только с разных сторон. И тут он сказал нечто еще более странное, тем же странным тоном: - Частенько лбами сталкиваемся…Предлагаю заключить соглашение… Я смотрела в его глаза и не могла понять их выражения и слов этих я тоже понять не могла и тона этого странного принимать не хотела, я хотела совсем иного, это, это, я не знала, что и сказать ему в ответ и решила попытаться обернуть это в шутку: - О ненападении? Но он шутки не принял. Он стоял передо мной, заложив руки за спину и глядя мне в глаза каким-то холодным, равнодушным взглядом, проговорил: - Об уважении границ. – И в этом тоне было что-то еще, раздражение или непонятное что-то и эти его слова, мне плохо просто уже было от всего и я проговорила раздраженно и растерянно одновременно: - Я Ваших границ не нарушала – я не могла больше видеть его таким, мне легче было говорить с ним не лицом к лицу, я прошла мимо и услышала за спиной: - Ну мне кажется я тоже в Вашу жизнь не вторгался… Я едва не спросила- что? – и обернулась на него- он сказал это не глядя на меня, так и держа руки в карманах и резко обернувшись, добавил нечто еще более странное: - Так почему воюем? Я смотрела на него с изумлением – О чем он, Господи- подумала я и ответила просто: - Я не воюю с Вами. Он на мгновение замер, вглядываясь мне в лицо, но затем отвел взгляд и заговорил снова официально и сухо: - Вот и хорошо. Давайте с Вами договоримся о нейтралитете. У меня было стойкое ощущение, что говорим мы не о полицейских делах, но возражать ему я не стала: - Давайте – просто ответила я, и все же самообладание меня покинуло. - К тому же я и так …весьма, всегда, весьма нейтрально к Вам относилась – договорила я уже несколько косноязычно, при этом я не могла смотреть ему в лицо. Я понять не могла, чего он добивается, почему все это происходит и снова отступила на пару шагов и снова услышала за своей спиной его какой-то новый, уверенный тон: - Ну, вот и прекрасно! Продолжайте в том же духе. У меня от этих его слов сердце оборвалось- это все, все, он решил покончить со всем, сейчас, сию минуту – я чувствовала, что паника нарастает внутри меня, но показать это ему было невыносимо, я не знала, что сказать и как а он внезапно добавил: - Просто останемся друзьями? Вот как, как это понимать- мысли путались, обычно такие фразы говорят при других обстоятельствах – пришла последняя мысль и спросила, подумав- пусть уж выскажется до конца: - А что, что-то другое было? Но он не ответил. Он сказал нечто, невероятное просто: - Ничего, слава Богу, ничего. У меня руки опустились – «ничего»- да как же он может так, так обижать меня – слезы готовы были брызнуть из глаз, но все же я смогла проговорить ему: - Вы меня все уязвить пытаетесь? Он не выглядел взвинченным или раздраженным, он выглядел равнодушным просто, словно незнакомый человек, которого неправильно поняли, он развел руками и быстро заговорил, и звучало это тоже странно. - Да чем? Ну, если я Вас обидел чем-то, вы…Вы меня простите – он говорил все это, глядя мимо меня, и лишь при слове «Простите»- поднял взгляд. Вот этого я вынести уже не могла. – Да он прощаться пришел, он сошел с ума- промелькнула смятенная мысль, я метнулась от него вон и услышала, как он воскликнул вслед: - Давайте все просто начнем с чистого листа. Этот двусмысленный разговор, все то, что он говорил до этого и то, что сказал сейчас, это просто было необъяснимо, внутри меня все задрожало от негодования и отчаянья, и я вернулась. Вернулась, подошла ближе и в лицо ему выдохнула все свое непонимание: - Начнем что?! Он с минуту смотрел мне в лицо, и я чувствовала, чувствовала, что сказать он хочет нечто необычное и замерла вся в ожидании, а он отвел взгляд в сторону, руки его сделали какое-то нервное движение и он снова уже спокойнее и равнодушнее выговорил мне в лицо: - Беречь нервы друг друга начнем. Я смотрела в его глаза и не могла прочитать, что в них. - Мир? – спросил он негромко, как спрашивают у друзей после размолвки или у детей после ссоры. А я не могла, не могла договориться с ним о том, о чем он просил, о том, чтобы стать чужими и я потерялась, потерялась в мыслях и ощущениях: - Я Вам войны не объявляла – проговорила я потерянно, не заботясь уже особо ни о чем ,и отвернулась уже от него. Он остался стоять там, за спиной и я вдруг услышала его ровное и спокойное, сказанное иначе и тоном иным: - Я Вас об одном попрошу, если Ваше стремление помогать людям…-при этих его словах я глаза закрыла, насколько ровно и спокойно зазвучал его голос, молясь о том, чтобы все закончилось хорошо и проговорила ему беззвучно: - Я Вас люблю Он конечно же этого не услышал и не почувствовал даже, а все продолжал: -…Заводит Вас на мою территорию, Вы ничего без меня не делайте. Я должен быть рядом, ради…и я перебила его, продолжив сама, эта его неожиданная капитуляция, а я уверена, что это она была, внезапно успокоила меня, словно солнце вдруг пробило тучи и договорила за него: - …моей безопасности И тут он все же не удержался и добавил чуть язвительно уже: - И своих нервов. Договорились?- он подал мне руку, предлагая заключить этот странный договор о нейтралитете, а я подумала – Пусть так. Пусть. После всех этих последних, нервных минут, сейчас волнение начало отпускать .Я вложила свою руку в его ладонь, он взял ее и сделал нечто, едва не лишившее меня последней гордости – он снова, как тогда, зимой, осторожно держал мою руку в своей ладони, поглаживая ее и было определенное ощущение того, что сейчас он поднимет ее к своим губам. Я спохватилась, попыталась отнять руку, но отпустил он ее не сразу - и этот жест успокоил меня тотчас же, я мгновенно поняла, что все это, то, что было пять минут назад, было попыткой. Он пытался отпугнуть меня, оттолкнуть, как раньше, только теперь он попытался делать это иначе. Чего он хотел добиться, того ли, что я обижусь и хлопну дверью или чего-то иного. Не важно уже. Смешной, он не понял еще, что я теперь уже не та, но ничего, он еще об этом узнает – все эти мысли пролетели в моей голове – как только я смогла буквально выдернуть свои пальцы из его ладони. Я тотчас отвернулась, чтобы он не заметил, что у меня с лицом и мгновенно проговорив: - А вот теперь о деле. Караваев танцевал на балу с несколькими дамами, но все они были в костюме коломбины. Я закружилась по залу и услышала его обычное, заинтересованное, такое родное: - Сколько же их было? Я кружилась, чувствуя его взгляд, и не могла остановиться. - Я не знаю, я не смогла сосчитать – ответила я, зная, сколько их было, но почему бы мне было не отомстить ему за мои нервы, не сказав ему всего – подумала я и легко добавила: - Возможно, у меня из-за этого голова закружилась. Я все металась туда- сюда по залу, а он следил за мной взглядом. - Значит, Вы считаете, что Караваева убила женщина? – услышала я его серьезное и заинтересованное. Я снова закружилась по залу, а он бродил вслед за мной и я, кружась, так и ответила ему: -Я не знаю, для чего, но несколько разных женщин, заказали одинаковые платья. Я посмотрела на него – теперь он не выглядел холодным и чужим, он выглядел вполне себе как обычно, я в душе порадовалась этому, кое-как от волнения надела шляпку и уже на ходу, обернувшись, сказала ему: - Вот когда я это выясню – я Вам и сообщу. Он вздохнул за моей спиной, и я услышала его уже громкое – сказанное так, чтобы я услышала все же чуть язвительное, или мне уже показалось: - Буду признателен! И я вышла. Вышла и с недоумением подумала- Что это было? И я удивлялась себе, как это у меня достало мужества не обернуться к нему и не подступить ближе- И зачем я руку отняла, Господи, и, однако, руку он отпустить не мог, и пусть, довольно я мучилась- думала я а душа ликовала. Он не сможет, не сможет отступиться, как бы ни старался, не выйдет у него, уже не выходит – и я думала и думала об этом, все вспоминала и внезапно вспомнила вкупе со всем прочим, зачем я там была. Я вспомнила о Маше, о видении и о том, что я видела. Коломбины, эти дамы, их было трое, и они были одинаково одеты, мне непременно нужно быть у модистки - эта мысль пришла сама собою, словно пасьянс сложился и вся эта история была как пасьянс, когда не знаешь, что представляет из себя следующая карта, но когда открывается то, что должно- радуешься этому необычайно. Времени у меня было достаточно до встречи с Куницыным и вместо того, чтобы пойти домой- я отправилась к модистке. На то, чтобы узнать, кто были эти дамы, у меня ушло не более десяти минут, и я подумала - из меня вышел бы неплохой сыщик, однако. Весьма довольная собою я зашла в гостиничное кафе, взяла кофе и пирожное и совершенно неожиданно увидела Нежинскую, она проплыла мимо меня, не заметив, на выход и пришло странное ощущение или чувство, такое, какого ранее никогда не было- я почувствовала острую неприязнь. И вызвано это было воспоминанием о той истории, тогда мне было просто неприятно, но теперь, глядя на нее и вспоминая о том, что произошло совсем недавно в бальном зале Караваева, я поняла, что присутствие ее в городе мешает мне жить. Какие их связывают отношения? Если раньше, я говорила себе, что пусть, эта женщина легко доступна и не требует обязательств - и пусть, то теперь то, что она легко доступна, эта мысль причиняет мне боль. Пирожное уже не казалось настолько вкусным, как пять минут назад и я, выждав пару минут, вышла на улицу и отправилась туда, где мы уговорились с Александром Петровичем встретиться. Я , занятая своими, уже невеселыми мыслями, пришла раньше и Куницына пришлось ждать. Я бродила по ротонде и размышляла об истории с Караваевым- думать о Штольмане я себе запретила, а думать о Нине я просто не могла. Решив, как мне узнать больше об этих дамах я снова похвалила себя и, наконец, увидела подходившего к ротонде Куницына. Как только я увидела его, тотчас поняла, что что-то случилось – выглядел он плохо- на лице его застыло испуганное выражение и как только мы сказали друг другу пару слов, он объяснил мне причину своего беспокойства. Он вынул некую бумагу и, развернув ее, нервно проговорил, вглядываясь в то, что было на ней: - Я получил письмо. Прочтите. Я следующий. – он подал лист мне и я увидела текст, склеенный из вырезанных из газеты, букв. « Компанию вам не удержать. Держите голову на плечах». Я прочла наклеенное вслух и вслух же подумала: - Но что им может быть нужно? – и Куницын, тотчас же ответил расстроено: - Чтоб я продал компанию. Сначала Караваев, потом я…очень простой…пасьянс. - Кого вы подозреваете? – спросила я, и он ответил, что перед тем, как получить эту записку, он получил официальное письмо от некоего московского купца и что тот тоже предложил купить у него компанию. Я задумалась – так или иначе, но в дом Караваева мне очень нужно было попасть – тогда Штольман мне помешал, но сейчас все должно сложиться. И я бодро предложила Александру Петровичу: - Так, встречаемся в полночь в доме Караваева. Зайдете, оставите дверь с черного хода открытой. Я сама войду. Свет не зажигайте, чтоб никто не видел. Встретимся в кабинете покойного.- Мою тираду Куницын слушал очень внимательно, но когда я замолчала, все же, спросил: - Зачем? - Проведем спиритический сеанс – ответила я и заметила, как у Куницына вытянулось лицо, а я продолжила, пока он не передумал: - Вызовем его дух и зададим два вопроса. Во – первых, был ли он убит или сам покончил с собой и во – вторых, если убит, то кем. Куницын смотрел на меня с неким благоговением и слегка косноязычно проговорил, что непременно будет меня ждать в назначенное время. Видно было, что он готов, на что угодно, ради того, чтобы разобраться в этом деле и не пострадать. Однако же мне нужно было еще и помочь Штольману разобраться в этом запутанном деле. Решение пришло мгновенно, и высказала я его тоже моментально о том, что Куницын должен пойти в участок к Штольману и обязательно показать ему это письмо – правда, отреагировал Куницын странно. Едва дослушав меня, он рассмеялся, я спросила отчего, а он объяснил - Простите. Я обязательно передам. Просто я сегодня на допрос к Штольману вызван. Он перестал смеяться так же внезапно, как и начал и спросил иначе: - Скажите, а вы Штольману доверяете? Вопрос был простой, но мне он показался непростым, я было задумалась о себе, но быстро опомнилась и ответила ему правду: - Полностью. Мы еще раз условились встретиться вечером и разошлись. Я шла домой и думала об этом деле и о своем. Если Штольман вызвал Куницына на допрос, значит, у него есть какие – то подозрения, просто так он в участок не станет вызывать – подумала я и мне снова беспокойно как-то стало. Я вспомнила, как он мне говорил о том, что « я должен быть рядом с Вами», когда устроил мне эту пытку, сначала оттолкнув, а потом…я вспомнила, что было потом, как он руку мою держал, и отпустить не мог и мысль пришла - ничего. Ничего страшного не случится, если сегодня я обойдусь без Вашей заботы о моей безопасности. Отчего – то я уверена была, что того, что было раньше – выговоров и прочего уже не будет и обдумав все это, я едва дождалась времени, когда нужно было выйти из дому. Мне снова придется уходить тайком – подумала я- ну и пусть, надеюсь, никто не заметит. Мне повезло – никто действительно ничего не заметил – дом был тихий и сонный, когда я осторожно выскользнула на улицу. Было темно, ветер шелестел листьями, я взглянула вдоль пустой улицы, и внезапно мне стало страшно. Однако же Куницын наверное уже ждет меня- подумала я, отмела страх и быстрым шагом добралась до дома Караваева. Я вошла – в доме было темно и пусто. Шаги мои слышались и отдавались эхом в пустом коридоре – впереди светилось уличным светом витражное окно на дверях и внезапно мне стало так страшно, что я пожалела, что впуталась в это дело. Послышался какой-то скрежет, я обернулась и увидела тень за витражным стеклом – человек отмыкал дверь ключом, я поняла, что это Куницын и выдохнула облегченно. Страх ушел, но некое беспокойство осталось. Александр Петрович вошел и сразу же здесь, рядом, оказался и кабинет Караваева. - Вот здесь- проговорил Куницын и открыл ближайшую дверь. Мы вошли, и я объяснила ему, что нужно делать и как все это будет происходить. Куницын не отказывался и вел себя просто идеально для человека, впервые попавшего в подобную ситуацию. Мы сели за стол и взялись за руки, я посмотрела Куницыну в лицо, и заметно было, что он волнуется очень. Я все смотрела на него и позвала дух Караваева – внезапно лицо Куницына приобрело странное выражение- он словно успокоился, взгляд стал отрешенным, глаза закатились и он опустил голову. Я попыталась отнять руки, но у меня ничего не вышло- он держал крепко. Мне стало страшно, и я попыталась еще раз дернуть посильнее – ничего не выходило, я чувствовала, что начинаю паниковать и все же, мне достало мужества спросить, правда, голос мой мне повиновался с трудом: - Александр Петрович…- я попыталась освободиться снова, но это мне не удалось – страх уже не уходил ни на секунду, я дернула пальцы еще раз, снова позвала его и услышала в своем голосе панику: - Александр Петрович! И он, наконец, поднял взгляд. Я посмотрела в его глаза и не узнала. Взгляд был тяжелым, мрачным, я с ужасом начала осознавать, что передо мною вовсе не Куницын и спросила его: - Господин Караваев? И он ответил: - Я здесь. Я попыталась взять себя в руки, хотя это было и нелегко, но у меня вышло, и я спросила его о том, о чем собиралась: - Это Вы стреляли в себя? - Нет – ответил он коротко. - Кто стрелял в Вас? – уже увереннее спросила я, он смотрел на меня и в глазах его явно читался ужас, ему было нехорошо. Куницына затрясло, и он проговорил как-то потрясенно и недоумевающе: - Коломбина. Я тотчас же вспомнила о том, что коломбина там была не одна и спросила, пока он не ушел: - Кто? Скажите мне, кто был в костюме Коломбины? – но он не ответил. Руки Александра Петровича ослабли, он отпустил меня, и я поняла, что Караваев ушел. Ушел, так и не сказав мне, кто убийца. С досады я хлопнула по столу ладонью и Куницын начал в себя приходить. Он тяжело дышал, смотрел диким взглядом и ничего не помнил. Поначалу он испуганно спросил меня о том, что случилось, но я успокоила его, сказав, что это нормально, теперь я знаю больше и непременно разберусь во всем этом деле. Весь путь до дома он вздыхал, удивлялся и благодарил меня за участие, возле ограды я попросила его возвращаться уже, и он отбыл в глубокой задумчивости. Я вошла в дом, стараясь ступать осторожно. В доме так и стояла сонная тишина и лишь один раз, под моей ногой, скрипнула ступенька. Я улеглась и задумалась. Если Караваев не застрелился, то кто же убийца- в голову конечно же, пришло то, что сказал убитый и я подумала о том, что непременно нужно разузнать, кто был тогда на балу в костюме коломбины. Как это сделать я придумала еще днем, поэтому подумала, что встать завтра мне придется рано. Нужно еще успеть всем записки разослать Вспомнив о видении, я тотчас же вспомнила и о Якове – нужно бы с ним непременно об этом поговорить – пришла последняя за этот беспокойный день, мысль и я видимо тотчас же уснула. Но то, о чем я думала перед сном, и во сне не дало мне покоя. Мне снился Куницын, обернувшийся Караваевым в этом темном, пустом доме , затем – бальный зал – сначала темный а потом светлый. И музыка тоже менялась, как в моем видении, поначалу одна, а затем другая, но со Штольманом мы не танцевали – он стоял передо мною и руки его были заложены за спину. Он что-то говорил, но слов было не разобрать, а мне зачем – то непременно нужно было взять его за руку, но сделать этого я не могла, потому что руки он убрал подальше от меня. И я ощутила сожаление, сожаление и растерянность и попыталась что – то сказать ему, но отчего-то голос пропал, выговорить что – то никак не выходило и какое – то чувство пришло – безысходность. И даже слово это я услышала в своей голове, и проснулась. Светило солнце, за окном начинался новый день, и я даже головой тряхнула, избавляясь от странного ощущения, пришедшего во сне – это все Штольман виноват, со своим… нейтралитетом – подумала я, вспомнила его лицо перед тем, как я ушла вчера, я встала с постели и отчего – то снова пришло беспокойство.- А может быть не стоит заниматься всем этим, бросить все, если это так мешает нам обоим, но тогда, как тогда мы сможем встретиться- подумала я и решила, что нужно с дядей поговорить, с кем, как не с ним. Тем не менее, решить я так и не смогла и что-то, задуманное ранее – осуществила. Еще задолго до завтрака я отправила всем трем дамам записки, обозначив в них разное время и место встречи. Я не стала мудрствовать и написала всем одинаковое – о том, чтобы встретиться и поговорить о неком щекотливом деле, имеющем для них интерес. Утро прошло как обычно, не считая того, что дядя меня поразил. Еще за завтраком я узнала о том, что он играл в трактире, участвовал в пьяной драке и за этот дебош был посажен в участок – все это мама высказала утром, возмущению ее предела не было, и возмущалась она довольно долго. У меня разболелась голова, и я вышла на террасу, подышать воздухом, не думая ни о чем. Да я, собственно и задуматься не успела, как увидела виновника головной боли- он вышел на террасу – вид у него был помятый, он на ходу застегивая жилет, торопился к столу и я поняла, что он пить хочет, видимо, действительно, перебрал вчера. Он даже не смотрел на меня, видимо, стыдно ему было, и поделом. Я думала, он сам заговорит, но он молчал, и я спросила, ни дождавшись, ни слова: - Это правда? Он залпом выпил стакан воды, усевшись напротив меня, и ответил дурашливо: - Нет. Нет, неправда. Я взглянула внимательней- на лице его, помимо помятого вида , красовался огромный синяк. Дядя смотрел в пол и выглядел жутко. - А говорил, что больше никогда – упорно добавила я, посчитав, что пожурить его не помешает. - Ну, Аннетт, ну что же ты мучаешь меня – несчастным голосом ответил он.- Из –за того, что я и так немало пострадал? Но меня уже не заботили его несчастья, мне нужно было совета спросить, досадно было, что он в таком состоянии, но больше спросить было не у кого. - Дядя, мне иногда кажется, что я решаю непосильные задачи – проговорила я о том, что мучило меня.- все всплыло в памяти и помня о своих сомнениях я даже хлопнула ладонью по колонне- Вот. И он тотчас же сменил тон, понял, что что-то со мною не так и спросил серьезно и обеспокоенно: - Что же тебя терзает, дитя мое? И я решила высказать ему все, о чем думала вчера и утром, и ,высказать это поскорее, пока не передумала. - Я решила оставить все эти расследования. Однако он как – то не слишком поразился моим словам – он налил себе еще воды и спросил этак довольно равнодушно: - Отчего же? - То –есть ты считаешь, что я , что я не имею права отказывать, когда ко мне обращаются за помощью?- спросила я. Меня как-то удивила эта его реакция, он не спрашивал обо мне, он просто задавал общие вопросы и стало как – то немного обидно, но он продолжил совсем иначе. - Если к тебе обращаются, значит тебе доверяют. – проговорил он спокойно- С тех, у кого дар, спрашивается втройне. Только позже я поняла, о чем он говорил, а тогда я просто пошутила грустно: - Я, вероятно, поэтому все время объясняюсь в полиции… Он молчал, смотрел внимательно, а потом задал неожиданный вопрос: - Тебя обидел Штольман? Он попал в больное место, и я чуть не расплакалась от его участливого тона, но вместо этого, для того, чтобы не расклеиться окончательно, я рассмеялась и даже рукой на него махнула для убедительности: - Нет конечно…конечно нет…- но мысли путались и я постаралась объясниться – Даже, знаешь, скорее наоборот. И тут дядя перебил меня, сказав странное: - Да уж. Ему бы, знаешь…- он посмотрел на меня, видимо ожидая, что я скажу еще что-то, не дождался и проговорил , покрутив пальцем в воздухе – Наоборот. Понять его было нелегко, но я поняла, поняла о чем он и все же переспросила для того, чтобы он еще раз сказал то, что сказал. Но он не ответил ничего. Сделал вид, что плохо ему, и принялся снова жадно поглощать воду. То, что дядя знает обо мне, новостью не было, но то, что он сказал о том, что Штольману пора бы «наоборот» - это было впервые. Что его на это сподвигло – то, что Штольман так быстро выпустил его из участка или то, что для него это давно не новость. Я смотрела на него задумчиво и поняла, что скорее это второе, и то, что он так странно проговорился, говорило о том, что он все же относится к Штольману не так, как родители. Я и раньше знала, что он понимает меня, как никто, а теперь убедилась в этом снова. Он ушел отлеживаться к себе, а я отправилась в беседку поразмышлять и пришла к выводу о том, что он прав. Нельзя теперь отказываться на полпути от всего, к тому же, меня об этом попросили, да и слова его о Якове вселили некую надежду, и я отправилась в город, осуществлять то, что задумала. Все три беседы ясности особой не внесли, но, однако, стало понятно, что никто из этих дам отношения к смерти Караваева не имеет. Все три дамы говорили о нем, как о повесе, но никто из них не был убийцей. Они разыграли его, да, за то, что он позволил себе роман со всеми ними одновременно, но и только. Единственное, что я извлекла полезного из этих разговоров, на которые ушло полдня, это то, что одна из них сказала о том, кто больше всего мог желать смерти Караваеву и от того, что она сказала, холодок пробежал по спине, и я подумала – неужели такое возможно. Но однако, дух Караваева явно сказал, что это была женщина, дело становилось все более запутанным. Она назвала Куницына и я тотчас, как распрощалась с последней, отправилась к нему, разузнать об этом. Мне не верилось в подобное – зачем бы ему было затевать все это со мною, если бы он был виновен, здесь явно ничего не сходилось, но расспросить его поподробнее было бы не лишним. Однако на месте его не оказалось. Оказалось, что сегодня был ограблен дом Караваева и Александр Петрович срочно отправился туда вместе с московским купцом, который приехал к нему. Даже не дослушав секретаря и не разобравшись, до известия об ограблении они туда пошли или после, я сразу же подумала о Маше и, ни минуты ни раздумывая, почти бегом, отправилась к дому Караваева. Как я и думала, Маша была испугана и подавлена – когда я вошла в кабинет, она сидела в кресле с совершенно потерянным видом, возле окна стоял Куницын и рядом с ним, за столом был Штольман. Он быстро взглянул на меня, услышав мои шаги, но не сказал совершенно ничего. Я подошла к Маше и положила руку ей на плечо, успокаивая ее. Она чуть улыбнулась, обернувшись, а я услышала голос Штольмана, который произнес официально и деловито: - Здесь явно что –то искали. Он заглянул в стол, что – то внимательно оглядел и добавил: - Все ящики взломаны и довольно грубо. Скажите, что – то пропало?- спросил он, обращаясь к Куницыну, на что тот, тотчас же начал открещиваться и заговорил о том, что не знает, потому как ни кабинет ни его, ни стол тоже. - Откуда же я знаю? Это не мои бумаги… - А чьи? – спросил Штольман, Куницын ответил, что Караваева, а тот внезапно все же взглянул мне в лицо: - Анна Викторовна, а Вы, позвольте мне узнать, что здесь делаете? – сказав эти несколько слов, он быстро обошел стол и последнее проговорил, уже стоя передо мной. Тон у него был чуть раздраженный, да и вид тоже, вопрос он задал, уперев руки в бока, и весь его вид говорил о том, что он возмущен тому, что я здесь. Куницын попытался защитить меня: - Это я пригласил Анну Викторовну! Штольман нагнулся к Маше: - А Вы как здесь оказались? Я заметила, как он смотрит на нее – не отводя взгляда, внимательно и настороженно. Маша, всхлипывая, ответила ему, дрожащим голосом: - Так папенька велел бухгалтерскую книгу забрать – при этих ее словах, Штольман быстро обернулся на Куницына, и лицо Александра Петровича сделалось растерянным, а я решила, наконец, уже высказать свою версию относительно всего этого дела и сказала спокойно: - А я знаю, что искали.- Штольман тут же взглянул на меня снизу вверх, затем выпрямился и спросил: - И что же?- он смотрел серьезно и выглядел так же, и я ответила быстро: - Любовные письма.- эта идея пришла в голову внезапно, но отчего бы и не сказать было, тогда я подумала именно так. Он усмехнулся так откровенно, что и обидеться можно было, но я сдержалась и попыталась объясниться: - Одна из любовниц Караваева, она, ну, видимо, боялась, что ее заподозрят в убийстве, и выкрала их переписку. Штольман смотрел мне в лицо странным взглядом и ничего не говорил, видимо, такая мысль до этого момента, ему в голову не приходила, но тут заговорил Куницын: - И она нашла их? – он, похоже, безоговорочно поверил уже в то, что я только что сказала, и я попыталась внести ясность и честно сказала: - Я не знаю. - А имя, имя Вам известно? – снова спросил Куницын с той же верой в голосе. И мне даже не по себе стало, что же он так то, верит то всему, я сама не знала, правда ли это, а он верит на слово- подумала я и ответила ему то, что думала: - Нет. Имя я назвать не могу. И тут заговорил Игнатов. До этого молча слонявшийся по комнате и разглядывающий предметы интерьера. Видимо ему все это наскучило, и он решил развлечься, к тому же, было похоже, что он, мягко говоря был не совсем трезв. - Отличный дом! Отличный!- воскликнул он, держа в руках тарелку. Он держал ее двумя пальцами и воскликнув дурным голосом: - Мне здесь нравится! – намеренно уронил тарелку на пол- она разлетелась на мелкие куски звонко и рассыпчато и я вздрогнула. У Штольмана лицо приобрело неопределимое выражение, он взглянул на Игнатова с явным неодобрением, мне стало немного страшно при виде его лица, а Куницын, тоже вздрогнув от нелепой выходки московского гостя, запричитал о том, что довольно бы ему этим заниматься. Игнатов, как шут, поднял руки и проговорил по шутовски же: - Ну правда, господа, правда, но не может же такой шикарный дом – он подступил близко и пока говорил все это, фривольно дотронулся до моего плеча- пустовать, а? И заглянул мне в лицо с тем же, отвратительным, фиглярским выражением. Было крайне неприятно и Штольман спас положение, задав вопрос сухим, полицейским тоном: - Господин Игнатов, Вы ведь недавно сюда приехали из Москвы? Игнатов продолжал фиглярствовать и ответил, как шут - Да, из нее, родимой. Он, едва не ткнув Штольмана в грудь, внезапно спросил с ухмылкою мерзкой: - А Вы, кажется, из Петербурга? - Да, а что, это, имеет какое – то значение? – услышала я ответ Штольмана и в тоне его прозвучали знакомые нотки раздражения и зарождающегося тихого гнева. Тут вступил Куницын и напомнил Игнатову о том, что сегодня уже рассказывал ему о Штольмане. - Ааа- тем же тоном, проговорил Игнатов- да, да, да, припоминаю. Слушайте, это Вы раскрываете преступления с помощью магии и колдовства? На этот раз тоже будете духов вызывать?- это было не смешно, совсем не смешно, но сам Игнатов был очень смешон, и я едва сдержала улыбку. Однако, когда я взглянула на Штольмана, улыбаться мне больше не захотелось- он явно был в тихой ярости от этого шутовства. А Игнатов продолжал веселиться и молол все подряд и о том, что он теперь хозяин дома, сказал тоже и из него просто изрыгалось пьяное, фиглярское веселье. Прекратил этот балаган Штольман – едва услышав о том, что Игнатов дом уже купил, он обошел стол, подошел к Куницыну и серьезно, настолько, что даже Игнатов умолк на время, проговорил: - Пока мы не установили, кто вломился в дом и зачем. Выговорив это спокойным тоном, он тотчас же вышел, не взглянув на меня. Я спросила у Маши, как она, она ответила, что выйдет позже, и я поспешила за Штольманом – он ушел в таком странном состоянии, что я полетела за ним довольно быстро. Мне очень хотелось еще поговорить с ним обо всем, но я не была уверена, что застану его на улице, зная о его способности быстро исчезать из виду. Я вышла, и уже было расстроилась, не увидев его сразу, но он, однако, никуда не ушел, как оказалось, а поджидал меня на улице ,и только я спустилась с крыльца, как он уже был возле меня и спрашивал, подступив довольно близко: - Так вы кого – то подозреваете? Стоять рядом так близко было непросто, и я поспешила заговорить о деле, сделав пару шагов вперед, а он пошел рядом и слушал внимательно: - Порозова, Алексеева и Стрельцова решили его разыграть и сшили себе одинаковые костюмы коломбины – и одна из них и убила – я чувствовала, что он смотрит на меня все это время, пока я говорила, но я отчего-то в лицо его смотреть не могла, а произнесла всю эту тираду, глядя в сторону и, так же и закончила – Только я не знаю, кто. Я, наконец таки, собралась с духом и взглянула на него – он кивнул головой и проговорил с легкой улыбкой: - Интересная версия и я…я тоже был у портнихи – его тон порадовал меня, я улыбнулась, подумав о том, что он прав был, относительно « одной дороги» и решила, что на сегодня достаточно волнений. - Всего доброго- проговорила я , решив, что сейчас самое время уйти, но он, как всегда, не дал мне этого сделать и на этот раз я даже была этому рада. Я уже было шагнула от него, как услышала позади себя: - Караваева мог убить сам Куницын – как только он заговорил снова, какая – то неведомая сила тут же толкнула меня назад, секунды не прошло, как я вернулась и встала против его, слушая его выводы. Он подступил ближе и проговорил вполголоса, оглянувшись на вышедших на крыльцо, Куницына и Игнатова: - Чтобы избавиться от компаньона, которому должен был много денег. Под маской коломбины мог оказаться кто угодно, в том числе и сам Куницын – закончил он вполне себе обычным, деловым и заинтересованным тоном и взглянул в мои глаза. Думать было непросто, однако последние его слова мне нужно было опровергнуть, и я возразила: - А для чего же тогда он ко мне обращался? - Да чтобы следствие запутать- ответил он. Он снова говорил со мной так, как всегда, как до всего этого нелепого кошмара, мы просто говорим о деле- пронеслись мысли, быстрые и приятные и я выдвинула свою версию: - Да нет…я бы на Вашем месте к Игнатову присмотрелась. Конечно, он появился в городе только сегодня, но ведь он мог заказать убийство Караваева, чтобы компанию к рукам прибрать… Он слушал, слушал и смотрел мне в лицо и под взглядом этим не всегда мне уютно было, так и сейчас, я договорила и оглянулась на Куницына с Игнатовым а взгляд его так и чувствовала на своем лице. Он тоже обернулся на этих двоих, они заметили наш интерес и Игнатов начал спускаться к нам по лестнице, пьяно фиглярствуя: - Ой, слушайте, ну простите, простите меня ради Бога – он говорил это Штольману, спускаясь все ниже – Ну вы что, правда обиделись что –ли? Я посмотрела на Якова – он выглядел нервно, Игнатов явно его раздражал, и в этом я была с ним полностью согласна. Игнатов остановился, заметив, что Штольман отвернулся пробормотав о том, что да ничего, мол, страшного, они мол с барышней там…что он имел в виду, непонятно, я увидела выходящую из дверей Машу и для того, чтобы отвлечь уже Штольмана от этого пьяного фигляра, с неизвестно чем на уме, заговорила о деле: - Я могла бы с Марией поговорить, ведь она у Караваева работала – он тотчас же отвел серьезный взгляд от Игнатова и взглянул мне в глаза. - А вот это хорошая мысль – он сам не выдержал, опустил взгляд и договорил уже, глядя мимо меня: - Вы поговорите с ней по дружески. Может она Вам расскажет что – то, что мне не рассказывает. Стоило только шевельнуть рукой, и я могла бы коснуться его, мне очень хотелось это сделать, хоть слегка, как бы не нарочно, но я не могла – у нас же нейтралитет – вспомнила я и неизвестно, что сказала бы еще, но Маша уже спустилась с крыльца и я тотчас же отправилась за ней, подумав, что лучшее, что я сейчас могу сделать, это уйти, сделав вид, что занята чрезвычайно. Впрочем, я и в самом деле была занята. Я догнала Машу и вызвалась проводить ее до дому. Она с благодарностью приняла мой жест, мы пошли не спеша, и она принялась рассказывать мне о том, что папенька нервничает теперь, о том, что Куницын сходит с ума и безбожно пьет и прочем. - А с Караваевым тебе как работалось? – спросила я, подумав, что раз уж она сама об этом говорит, то странными мои вопросы ей показаться не должны. - Трудно – ответила она грустно Это было интересно, и я спросила моментально: - Что так? Она пожала плечами и проговорила уже легче: - Неприятный он. Мерзкий даже. А все говорят, что балагур и повеса- промелькнула мысль и я высказала ее вслух: - Странно. Другие о нем иначе отзываются…-но она внезапно, нервно воскликнула: - Так то другие! Мне –то он проходу не давал, все время приударить пытался. Это было уже странно, и я спросила прямо: - А ты что? - Терпела – ответила она уже совсем спокойно – я посмотрела на нее в задумчивости, а она добавила: - Все грозился каждый день, что отца уволит. Говорил, что только ради меня его и держит – эти слова звучали странно, если не сказать больше и я так и попыталась уточнить, раз уж она так откровенна: - То-есть…ты и Караваев…- но она обернулась возмущенно, и возмущенно же воскликнула - Что?! Да ты что?! Ты что себе придумала? – теперь она выглядела оскорбленной, и это тоже выглядело искренне. - Я все эти намеки решительно отвергаю – каким-то странным тоном, сказала она и я подумала, что актеров сегодня видела немало. - Да и было ему с кем потешиться –добавила она, эта тема начала меня утомлять, но мы, слава Богу уже пришли во двор. Во дворе две девочки играли в траве возле качелей и при виде Маши, радостно побежали нам навстречу. Она обняла их, расцеловала, я наблюдала эту сцену с улыбкой, подумав, что интересно, наверное, иметь сестер и внезапно мне стало неловко за то, что я так говорила с нею недавно. - Извини меня за этот допрос – попросила я и она ответила легко: - Чего уж там. Что знала – рассказала. И тут случилось нечто, от чего улыбка моя исчезла моментально – к Маше подбежала сестра и дурачась и играя, поднесла к лицу маскарадную полумаску – маску коломбины а я, не отдавая себе отчета в том, что делаю, схватила девочку за руку и спросила: - Ты где эту маску взяла? Где ты это взяла? Маша вступилась за сестру и довольно грубо ответила, что это дело не мое. Она не понимала всей важности этой детали, и я попросила ее, чтобы она тогда спросила сама. Она спросила и девочка ответила, что нашла ее в мусоре за амбаром. - Тебе нужна эта маска?- странным тоном спросила Маша- я взглянула ей в лицо – улыбки на нем не было, вообще не было никаких эмоций и она, проговорив лишь одно слово: - Прощай- забрала сестер и увела в дом. Они ушли, я стояла и смотрела, как они уходят и что-то странно знакомое показалось мне, завертелась в моем сознании некая мысль, но она показалась мне настолько дикой, что я отогнала ее. Отогнала и растерянно остановилась посреди улицы. А что мне делать теперь? Идти домой, так что меня там ждет- очередная порция упреков? Если кто-то из знакомых, видел меня сегодня в обществе Штольмана, а это вполне могло быть, и доложил маме? Этого мне точно не хотелось, мне было о чем подумать. О более приятных вещах. Со вчерашнего дня, с разговора о нейтралитете с ним произошло нечто, за год я достаточно изучила его выражение лица, тон, жесты эти разнообразные, видела разные эмоции и теперь я могла, из того, что помнила, делать выводы. И выводы мои были утешительны. Теперь я яснее могла вспомнить, что он говорил и что делал, когда говорил со мною о нейтралитете – в начале, когда там, на ковре, он пытался меня в чувство привести – он лицо мое в ладонях держал, как в том сне, точно так, вот только закончилось все иначе. Так я же сама и дернулась из его рук – вспомнила я с некой досадой, но тогда это было оправданно. А затем он эти руки свои, не знал, куда деть – то в карманы, то за спину – я улыбнулась, вспоминая все это и то, что он сам, сам задержал меня, не дав уйти – это главное. И сейчас было то же и было такое уже много раз. И ведь не сказал мне ничего, хотя ему неприятно было Игнатова слушать, о том, что он преступления при помощи магии раскрывает. Поэтому он и Игнатову ничего не сказал, а ведь мог бы – после этой мысли мне неловко стало, и я поняла, что действительно все это нехорошо выглядит, если даже приезжий купец такое говорит. Надо быть все же поосмотрительней- подумала я, вспомнила о том, что он и Куницына подозревает и мне нехорошо стало- ну как тот проговорится, что мы ночью дух Караваева вызывали. « Я должен быть рядом…»- вспомнила я и ужаснулась. Однако я тут же вспомнила о том, что с Куницыным был Игнатов и с облегчением выдохнула, да им просто некогда будет обо мне говорить, они похоже гулять собирались – эта мысль меня успокоила и я вернулась к другому- Ничего, все исправится – подумала я- я хорошо справляюсь – ни разу не позволила себе возмутиться или поспорить, впрочем и он ни разу мне не хамил – это уже была шутка и я улыбалась сама себе, подходя к княжескому особняку – ноги снова сами принесли меня к Элис и я даже не удивилась уже. Я бывала у нее часто, но так, чтобы приходить внеурочное время было только тогда, когда случалось нечто необычное- сейчас был такой случай. Элис выглядела лучше, чем всегда, мы почитали немного, а потом меня, как водится, потянуло поговорить. И в этот раз тема для разговора была только одна – Штольман. Сначала я рассказала ей о наших спорах и прочем. О том, что мы «поссорились недавно» - деликатно назвав это так и все никак я не могла понять, что все таки делать теперь и я, как обычно, принялась рассуждать вслух: - Он старше меня и я думаю…или может быть ему было скушно со мной…Но, хотя, нет, это навряд ли. Кажется, скучать я ему не давала – фраза показалась мне забавной, и я рассмеялась даже и добавила: - Развлекала, как могла. И задумалась. А ведь действительно, не только же одни драмы были за это время и некоторые вещи ему, возможно, могли показаться смешными. Мысли были странными, как то так, если сказать образно – от света к мраку и наоборот. Вся наша история выглядит так – подумала я и взглянула на Элис – она вертела в руках мое зеркальце, закрывала и открывала крышку и я вспомнила, как однажды его вертел в руках некто другой. Тот другой, о котором откровенно, я могу говорить только с ней. Теплое чувство заполнило меня, я подошла ближе и присев рядом с ней, сказала ей то, о чем думала всегда, приходя сюда. - Но самое главное нам с тобой…нам с тобой держаться вместе. Тебе же нравится, что я к тебе прихожу? Она пускала из зеркальца зайчиков по стене, улыбалась и выглядела сегодня на удивление адекватной. Я тоже улыбнулась ей и сказала – Мне тоже с тобой интересно. Она примерила мою шляпку задом наперед, я поправила правильно и посмотрела на нее с восхищением – Какая ты хорошенькая! И мне на мгновение показалось, что она все, все понимает. На душе было легко. Я поговорила о том о чем хотела и даже развеселилась немного и Элис я благодарна была – она всегда слушала меня и никогда ничем не попрекала. Мы еще немножко посидели, я еще поговорила о своем и ушла, забрав свое зеркальце и свои мысли. Домой я вернулась вполне довольная собой и как ни странно, сегодня не случилось никаких выговоров и прочего. Никто ничего не знал, все были спокойны и доброжелательны, я поднялась к себе и до ужина просидела с книгою, а потом случилось это. Как я сразу тогда не поняла всего, видимо слишком радовалась тому, что смогла наконец хоть что-то понять в наших непростых отношениях. Я собралась выйти к ужину, но как только я вышла из комнаты, тотчас почувствовала, что мне нехорошо – слева укололо так, что и вздохнуть было невозможно, я покачнулась и почувствовала как холодный, страшный ветер обдал меня целиком с ног до головы. Это было странно, призрак был уже где –то рядом, но я не видела его. я обернулась – он был здесь! Он стоял в углу, за диваном и смотрел на меня, я посмотрела в его глаза и увидела это …..тонкая девичья рука с браслетом на запястье, уверенно открывает ящик стола и вынимает револьвер. Картинка словно удаляется от меня, и я вижу все уже издалека – дама с оружием в руках отражается в зеркале – оно на стене – через комнату, на даме костюм коломбины и в цвет, яркая полумаска. Видение исчезло, а призрак нет – он стоял и вокруг него клубился сизый, ледяной туман и я услышала голос: - Убьет. Снова убьет. – он кивнул головой, словно сам себе и повторил- Снова. Сердце билось неровно, но я смогла спросить его: - Кого? - Того, кто встал на пути – ответил он и исчез. Он исчез, а мне было плохо. Что-то здесь было не так, как –то слишком страшно и тяжело, я недоумевала – почему. мне явился дух Караваева и заявляет мне такое. Что это может значить и почему здесь? Все это испугало меня, в душе поселилось беспокойство и я не знала, что с этим беспокойством делать. я места не могла найти и так промаялась до темноты. мысли были разные, версии в этих мыслях тоже и в конце концов я решила, что Штольман должен об этом знать. Бог с ним, с тем, что я решила не говорить с ним о потустороннем – возможно, в опасности чья-то жизнь и он может догадаться – чья. Ведь он знает об этом деле явно больше, чем я. Беспокойство росло, я вспомнила о том, что оно уже приходило вчера, и поняла, что то было предчувствие, и эта догадка сама по себе еще больше меня обеспокоила. Я быстро собралась, благо, было тепло и выскользнула из дому. Растущее беспокойство мешало ясно мыслить, зато в мыслях этих я не заметила ни темноты, ни холодного ветерка и я в считанные минуты до участка долетела. в коридоре не было никого и меня, к счастью, никто не задержал – это была еще одна новость, что появилась вместе с его идеей о нейтралитете – теперь меня так просто не пускали никуда, разве что на улице к нему я могла подойти без дозволения. Все это вертелось в моей голове, и я даже постучать забыла, а вошла, просто открыв дверь. В кабинете он был один, и лицо его мгновенно приобрело удивленное выражение, но он тотчас переменился и проговорив: - Анна Викторовна?..- вышел ко мне. Однако я была настолько обеспокоена всем этим странным видением, что даже смотрела на него не так внимательно, как обычно, а попыталась объяснить, что может случиться. Я долго пыталась начать, и все же другого выхода не было. Так или иначе мне придется – подумала я и не глядя на него а глядя в темное окно начала говорить о том, что видела недавно. Он молча слушал и не возражал даже и я осмелела уже и рассказала все, опустив подробности о своих ощущениях. - И я увидела коломбину. Она была с револьвером. Понимаете, она снова убьет. Того, кто ей мешает…- он слушал молча, стоя рядом и наливая себе чай. Я взглянула на него в ожидании ответа и услышала совершенно не то: - Чаю? – это было сказано странным тоном – усталым и равнодушным каким-то, я не поняла и отмахнулась: - Не хочу- думая о том, что еще сказать ему, чтобы убедить. Он поставил чайник на стол как-то нервно, взял свой стакан и отправился к своему столу, чуть обернулся и проговорил свое, обычное: - Мне кажется, Вы слишком близко к сердцу принимаете это дело. Успокоиться Вам надо. Отдохнуть. Он говорил уже нервно и уходил от меня быстро, я посмотрела ему вслед и поспешила подойти поближе. - Перестаньте со мной разговаривать, как с больной – это вылетело неосознанно, это его тон и его слова сбили меня с толку и я просто себя перестала понимать – он хотел нейтралитет – ради Бога, о чем он там думает, что он себе вообразил? – мысли пролетели странные и вызвали уже раздражение и я высказала ему то, что подумала: - Я ни за что не пришла бы, если бы она не готовила новое убийство! И тут он поставил меня на место этим своим спокойствием. - И кого она собирается убить?- спросил он, прекрасно зная о том, что ответить я не смогу. Он знал, как поставить меня в тупик, я оказалась там, и мне ничего не осталось, как довольно нелепо проговорить: - Того, кто встал у нее на пути… - Ну, теперь все ясно. Будем брать с поличным – услышала я его вечное ироничное и насмешливое. Я обернулась на него и поняла, что теперь я и возмутиться не могу, потому что мне нравится, нравится и это в нем. Он, не глядя на меня, отпил чаю, и я сказала ему серьезно: - Вообще –то, это не смешно. Он снова взглянул на меня, а я совершенно бессознательно протянула руку и забрала у него этот стакан. Стакан, из которого он пил только что, к которому он секунду назад прикасался губами. Забрала и отпила тотчас. Чай он отдал безропотно, и отпить я успела совсем ничего, как в дверь ввалились Коробейников, городовой и какой-то задержанный. - Уже соскучились Макар Степанович или на воле прохладно стало?- невероятно незнакомым тоном произнес Штольман, глядя на вошедшего. Да они знакомы – подумала я. Тот, видимо, тоже знал Якова, говорил он с ним так, словно знал его, знал давно и ненавидел. Говорили они на своем языке, употребляя особенные выражения и слова, а я слушала и смотрела на Штольмана в немом изумлении – вот таким я его еще не видела. И я теперь могу себе представить его в Петербурге, да и где угодно. И говорил он не так, как всегда – очень жестко и выглядел также. И довольно быстро он этого задержанного убедил все рассказать. тот, для виду больше, поартачился а потом выложил: - Мак мы сгрузили опийный. Солоницыну, козлу этому безрогому…- я внутренне ахнула от удивления и услышала, как Штольман спокойно и убежденно проговорил: - И не в первый раз, я полагаю? Тот подтвердил, что да, не в первый и добавил: - Только хозяйку ни разу не видели. - Что за хозяйка? – быстро спросил Штольман и посмотрел на меня с гораздо меньшим предубеждением, чем прежде и гораздо дольше, чем прежде, хотя момент был не самый подходящий. Мы начали гадать, что это за женщина, арестант сказал, что видел однажды ее, и она какие-то бумаги передавала, я уже сама поверила в свою версию и сказала утверждающе: - Это любовница Караваева. А он ей показывал хозяйку. - Кто он? – спросил ни о чем не подозревающий Антон Андреевич. - Дух Караваева – ответила я. Звучало это видимо странно. Кто-то хохотнул, задержанный и вовсе смотрел непонимающе, а Штольман сказал: - Уводите. Арестанта увели, и мы остались втроем. - Ну, допустим. Ну а кто же жертва? – как-то нервно, рассуждая вслух, произнес Штольман. он так и не сел за стол, впрочем, как и я и Коробейников. И вообще, обстановка была нервная и напряженная и беспокойство мое не ушло никуда и все это вместе начинало уже пугать. И я снова, рискуя попасть под язвительные насмешки, проговорила упрямо свое: - Тот, кто встал у нее на пути. - Игнатов? – тотчас спросил Штольман. - Нет, подождите, вы сами говорили, что это может быть и Куницын – уже начала рассуждать я а он внезапно замолчал, и я понять не могла, о чем он думает. Тогда я подумала снова о себе, быть может он забыл о том, как делал мне выговор вчера или о том, что нам надо держаться подальше а теперь вспомнил- так я думала тогда, я снова думала только о себе. От этих размышлений, меня отвлек Коробейников: - Вы тоже можете стоять у нее на пути, Вы тоже в опасности – неожиданно заявил он, указывая на меня. О таком варианте я даже не думала и какая-то неясная, нечеткая мысль начала рождаться где-то далеко, но голос Штольмана и его командный тон отвлек меня. - Ладно. Хватит гадать. Действовать надо! – произнес он как-то жестко и холодно. Я обернулась на него – он деловито перебирал какие-то бумаги на столе, также деловито снял сюртук и повесил его на спинку стула. Он прошелся по кабинету, остановился у чайного стола, побарабанил легко костяшками пальцев по столешнице и видимо, решив что-то, кивнул сам себе головой. - Выйдем, Антон Андреевич, поговорить надо. Быстрее, время. – тем же тоном проговорил он и Коробейников безропотно двинулся к дверям. Я наблюдала за Штольманом со все возрастающим беспокойством и все же смогла спросить, что-то толкало меня на безумство: - Вы что надумали? Они воззрились на меня, словно внезапно вспомнили, что я тоже здесь, а Штольман абсолютно спокойно, проговорил: - Да прав Антон Андреич, проверить надо кое-что. Он сейчас вернется. С Вами побудет. И все. Он деловито вынул револьвер из ящика стола и быстро пошел к двери, а я подумала, неужели он сейчас уйдет, не обернувшись? Но я ошиблась – он обернулся ко мне и посмотрел. Взгляд был спокойный и уверенный, лишь на мгновение в нем промелькнуло что-то такое, отчего мне внезапно захотелось подойти ближе и я, видимо, качнулась слегка, потому как, он быстро отвернулся и вышел. Дверь хлопнула, послышались шаги, какие-то разговоры и через пять минут Коробейников вернулся один. Он ушел. Один. А мы остались ждать. От Коробейникова я ничего не добилась, он был мил, предлагал чаю, говорил, что Штольман скоро вернется и рассказывал о том, что Игнатов здесь задержан до утра за драку. Я нервно вышагивала по кабинету и не хотелось мне ничего- ни чаю, ни разговоров. Только я задумалась было о том, что у меня все же было дурное предчувствие, как в кабинет влетел Куницын и начал возмущаться тому, что его компаньона держат в участке и оставили до утра. Привели Игнатова, снова начался все тот же балаган, он снова фиглярствовал, обидев уже и Коробейникова между делом. неловко за него было и за Антона Андреевича я вступилась. эти люди раздражали меня неимоверно. Ради этих фигляров, позволяющих себе многое, Штольман ушел один и неизвестно где он и что с ним. И я, решив, что их надо на место поставить, уже заявила им о том, что задержание это только до утра и лишь для его же, Игнатова, безопасности, но цели не добилась. - А, так Вы, мадемуазель, тоже меня охраняете? – препротивным тоном проговорил Игнатов – А может, прикажете мальчику за шампанским сбегать? – по хамски спросил он, и мне не по себе стало от такого дикого хамства. Антон Андреевич вышел из за стола, и в своей манере, многословно, попытался обуздать наглеца, а я пожалела о том, что здесь нет Якова, трудно представить, что было бы, услышь он подобное здесь и сейчас, но то, что уговаривать он не стал бы точно, я была уверена. в конце концов они убрались. Куницыну уже стало стыдно за компаньона своего, он видимо, немного протрезвел и все успокоилось. Они наконец убрались и беспокойство мое, казалось бы, ушедшее, вернулось. Я опустилась на стул и принялась размышлять. Я попыталась понять причину нарастающего с каждой минутой беспокойства и принялась перебирать в памяти события последних дней и часов. Я вспомнила о том, как призрак сказал мне, что «она убьет..того, кто стоит на пути»…и то, как он пришел в первый раз, в доме Караваева…этот дом, в нем было что-то такое, но я вспомнить никак не могла. я снова и снова вспоминала и внезапно, воспоминание пришло, как вспышка и оглушило. Я вспомнила. Этот витраж на двери – вот что я не могла вспомнить – его я видела очень давно, в том, первом сне. Тогда, когда впервые увидела Штольмана, еще до того, как увидела его самого. Он шел по темному коридору к этой двери..это было предупреждение – осознала я наконец. И от этого осознания в душу пробрался душный, ледяной ужас. Его убить могут, там, сейчас, это он стоит на пути – эта мысль прочно вошла в сознание, и стало нечем дышать. Какое-то странное оцепенение охватило меня, и я шевельнуться, не могла. В горле стоял комок, а пальцы, вцепившиеся в ткань платья на коленях, онемели. Я не слышала ничего из того, что говорил Коробейников, в сознании лишь одно крутилось– лишь бы с ним ничего не случилось, лишь бы…Время и пространство изменилось и сузилось до этого маленького кабинета в маленьком участке маленького города. Из этого состояния меня вывел звук шагов – я услышала его шаги еще до того, как услышал Коробейников. через пару минут дверь распахнулась и в кабинет вошли Штольман и Маша. Они вошли просто, как с прогулки вернулись. Маша сразу опустилась на стул, на который Штольман махнул рукой, а он вынул из кармана револьвер, положил на стол Антона Андреевича и проговорил тихо: - Антон Андреевич, это к делу приобщите – и обернулся на меня. Лицо его на мгновение приобрело обеспокоенное выражение, и он взглянул мне в глаза чуть дольше, чем мог себе позволить. Коробейников неловко передвинул оружие, тот звенькнул о письменный прибор, Штольман очнулся, прошел за свой стол и деловито начал допрос. Я сидела, слушала, как Штольман спрашивает а Маша отвечает , но не слышала. Эта картина из сна стояла перед глазами и Маша в эту картину не вписывалась никак. Маша была подругой, с ней были связаны милые воспоминания детства и теперь она могла стать причиной того, что, могло случиться со Штольманом. Я даже в мыслях это назвать не могла. Это не укладывалось в голове и только его голос – живой и звучащий так знакомо, начал успокаивать меня постепенно. И наконец, я уже могла понять, о чем они говорили. Она совершенно спокойно рассказывала о наркотиках, о том, как правильно и удобно у нее все было устроено и как вышло так, что она оказалась здесь. - И ведь все бы получилось! Если бы не этот чертов Игнатов, который снова начал угрожать папеньку уволить!- воскликнула она и этот вскрик – звоном отдался в моем сознании – этого я уже не смогла вынести. Как и себя простить не могла за то, что не поняла. Я едва сдержала слезы, выскочила в коридор и бросилась к выходу- мне хотелось уйти уже от всего, уйти домой, лечь и уснуть или не уснуть , но побыть одной. Однако у меня это не вышло. Я только до стойки долетела, как услышала позади быстрые шаги и оклик: - Анна Викторовна…- он бежал за мной, догоняя, и я обернулась тотчас же. Он уже подошел и проговорил расстроено- Ну подождите… Я попыталась объяснить ему причину своей невежливости: - Извините меня…- в горле стоял комок, я сглотнула его и глядя мимо него, попыталась объяснить то, что могла: - Конечно, мы не были близкими подругами, но я хорошо ее знала и…зрелище чудовищное. Это я сказала искренне, зрелище действительно было чудовищным, чудовищным еще и оттого, что, возможно, я была предупреждена об этом, да не поняла. Он на это ничего не сказал, просто смотрел сочувствующе и серьезно и проговорил совсем не нейтральным тоном, очень убежденно и настойчиво: - Я Вас провожу… Я посмотрела ему в лицо и не смогла разобрать, что было в нем, покачала головой и увидела, что в глазах его сменилось выражение, взгляд уже не был таким отчужденным и официальным, как недавно, но позволить ему и себе это я не могла и проговорила ему в лицо: - Не надо. Вы забыли. У нас же нейтралитет… - Да помню я. Ночь на дворе – уже спокойнее произнес он, и мне тотчас же тоже стало спокойнее. Я смотрела на него – он был жив, и в выражении лица его было участие, и я не удержалась и сделала то, что хотела сделать почти все эти два дня – я потянулась и обняла его. И почувствовала его тепло и как он сразу же, мгновенно ответил мне – его ладонь тотчас же оказалась на моей спине, и даже сквозь ткань платья я ощутила ее тепло. И мне хватило этого. Я отпустила его, отстранившись сама и лишь на мгновение, взглянув в его лицо, сказала коротко и спокойно, насколько вышло: - Сама дойду.- отступила на пару шагов, обернулась и проговорила еще спокойнее: - До свидания, Яков Платонович – шагнула к выходу и услышала его негромкое и неопределимое: - До свидания, Анна Викторовна Я шла домой ,и в голове было абсолютно пусто. Кругом было темно и тихо и мне постоянно казалось, что я слышу звук чьих – то шагов позади. Я остановилась, оглянулась и никого не увидела, прибавила шагу, все повторилось снова и, обернувшись опять я заметила Евграшина – он крался за мною по темной улице, и я поняла, это Яков отправил его посмотреть за мной, чтобы ничего не случилось. И вот тут мне не помогло ни небо- в которое я обратила лицо, ни уговоры самой себе – слезы полились сами и дорожку домой я видела с большим трудом. Я даже не озаботилась безопасностью- вошла не крадучись а как обычно, поднялась к себе и мне было все равно, видел ли меня кто-то из домашних или нет. И вот теперь. Теперь я три раза уже прочла то, что написала и понимаю одно – да, я верно решила тогда о том, что это судьба. В одном я ошиблась. Это не предупреждение, это просто картинка, картинка того, что произойти может. Вернее не так – того, что произойдет. И что бы я ни делала – этого не изменить. Я могу быть рядом, насколько мне позволят, но предотвратить что либо, я не смогу. И от этого осознания холодно. Что там будет, что ждет нас впереди? О чем все это? То, что в этом, последнем видении Штольман исчез, пропал – это будущее или это настоящее и касается только того, что случилось? Того, что могло случиться, но не случилось? Вероятнее всего так, ведь больше такого я не видела и видение не повторилось. И значит, выходит, что только его собственная забота о своей безопасности, спасла его. Но тогда выходит, что и я могла помочь. Могла, если бы не думала столько о себе. Я напрасно извожу себя, напрасно. Если подумать то тот, первый сон – тогда Штольман никуда не делся так внезапно. Все было хорошо. И если это главное – то ничего случиться не должно. Все было хорошо. И здесь я напишу и подчеркну – все будет хорошо. Вот разве что сложнее все стало – и мне, и ему, и всем. Значит, так и должно быть. И когда – то все эти сложности закончатся. Жить, как живется – все, что нужно знать. P.S. А я ошиблась тогда, в детских своих мечтаниях. Это не я солнце – вовсе нет. Это он – зимнее солнце, такое, когда оно светит ярко – все вокруг искрится и сверкает и кажется волшебным – только очень холодным, а когда уходит – приходит серость, холодный ветер и колючий, ледяной снег. И никогда не знаешь, что лучше. Но когда – то придет весна и солнце это станет теплым и ласковым. Весна не может не придти. P.S. А ведь он обманул меня. Тогда, когда ушел за Машей. Он знал уже тогда, догадался и оставил Коробейникова меня сторожить. И про Куницына, там, у крыльца, он ведь тоже так сказал, только чтобы меня от всего этого отвадить. Господи. Нельзя ввязываться во все это. Я действительно только «мешаюсь под ногами».Но, как же быть, если с тех у кого дар, спрашивают втройне…и что это значит вообще? Надо с дядей поговорить об этом. Непременно. -