По следам. Несказка.

День первый Я очень надеюсь на то, что эта запись не станет здесь последней, но, обстоятельства таковы, что ни в чем я сейчас уверена быть не могу. Все эти дни, что мы с Яковом не виделись, теперь я понимаю, что нужно было поступать иначе. Неизвестность будущего пугает. И сейчас, здесь, в чужом доме, мне одиноко и неуютно, и страшно. И я, не зная того, что будет со мною завтра, сейчас напишу здесь много всего, для того, чтобы если случится что – то нехорошее, он мог бы узнать все то, о чем мы не договорили или не сказали, или сказали совсем не о том, о чем хотели. Оказалось, что нет никакого смысла в том, чтобы писать здесь позже для того, чтобы что – то понять. Свою последнюю запись я перечитала трижды и теперь ясно понимаю, что «честной перед собой» быть получается не всегда. Тогда, в парке, при нашем последнем разговоре, тогда я думала совсем не о том и не так, как записала здесь. Даже перед собою хочется выглядеть лучше. И только сейчас, перечитав все сначала, я поняла, отчего тогда все вышло именно так. Эта история с Буссе, она с самого начала вспомнилась мне не случайно и тогда, когда Штольман говорил о Спиридоновых и упомянул о девушке, которую жаль ему – вот тогда я начала говорить о себе и весь мой гнев и возмущение был от этого, как я не осознала это тогда, я по сию пору понять не могу. Так ведь и он не понял и не вспомнил ни о чем. Впрочем, теперь это уже не имеет никакого значения. Значение имеет другое – то, что мое возмущение и обида еще дальше оттолкнуло его от меня. Мы не виделись ни разу до сегодняшнего кошмарного утра. За все эти дни моя жизнь словно вернулась вспять. Я вечно дома, ученики, обеды, беседы с родителями, которые были очень рады этой перемене – жизнь словно потекла обратно и остановилась, словно речка в запруде. И всем, похоже, от этого было хорошо. Я, почти что каждый день бывала у Элис, правда больше она со мною так, как тогда, не заговаривала и я думаю теперь, что возможно, князь и прав, запирая ее на ключ- все это ради ее же безопасности, ведь неизвестно о чем она может решить внезапно и куда уйти, одна, без помощи и поддержки. Да и с князем у нас сложились относительно нейтральные отношения, иногда он встречал меня, когда я шла к Элис или возвращалась от нее и его вопросы касались лишь ее здоровья. Я не забыла историю с синей тетрадью и этот человек мне не более, чем сосед по поместью, однако, неких неприятный чувств , он во мне не вызывает. Разве что визиты Нежинской выбивали меня из колеи, напоминая о многом, но мы никогда не виделись с ней близко. Зачем она приезжает сюда и какие у них с князем отношения – меня это не беспокоит и не касается, они чужие люди и ради чего мне думать о них. Мне есть о ком подумать и как бы мне ни хотелось выбросить эти мысли из головы, они возвращаются снова и снова. Однако, некие перемены происходят во мне и я понимаю уже, что, когда здесь я писала о том, что все ребенком меня считают – так они и правы. Но с каждым днем все это уходит само, и я отчетливо ощущаю, что теперь я стала гораздо спокойнее, на многое смотрю по иному и ко многому отношение мое поменялось. Я не тоскую неделями, как и не веселюсь без меры, все теперь иначе. Все изменилось после этой истории с Голубевым, после того, как мы встретились со Штольманом в первый день этой драмы и как расстались позже. С того дня у меня было много времени на размышления уже после того, как все было записано здесь. И тогда я правильно написала, что он мог бы закончить все в самом начале всей нашей истории, если бы захотел. Как ни горько сознавать, но и Нина бывает права – он «великолепный сыщик» и если рассудить здраво – он сам мог всегда без моей помощи распутать любое дело, исключая одно – ту историю с Ферзем. Вот тогда, если бы не я, неизвестно, чем бы она закончилась для него. Возможно, когда нибудь он это поймет и оценит, а возможно, и нет. Ведь не понял он меня тогда, в парке, совершенно искренне, потому как пришел именно по делу, со своими мыслями о Спиридоновых, а я, как обычно, думала о себе и моя натура меня подвела. Как и его тогда, зимой и в этом мы с ним похожи, вот только о себе он думает меньше, просто натура его такова. И еще он умеет вызвать во мне возмущение, тут ему нет равных, просто нет а я, как всегда, отвечаю на все его насмешки так, как он того и ждет. Но это все было раньше – не теперь. Теперь он решил стать мне другом, а я снова не поняла этого. Однако совсем сумбурно у меня выходит, нужно успокоиться и записать то, что случилось сегодня и написать то, что я решила написать ему здесь. Все это ужасно и мне жаль себя и родителей жаль, и я не знаю, что будет завтра и будет ли оно, это завтра. Однако довольно стенать и пора взять себя в руки. Этот кошмар случился еще до завтрака. Я и не знала ничего, успела лишь вниз спуститься и сразу же поняла, что что – то не так, мало того, что Прасковья сидела в столовой на диване со стаканом воды в руках, так еще и мама нервно расхаживала туда и обратно, задумавшись настолько, что и меня не заметила поначалу. Я замерла в арке столовой, глядя на эту невероятную картину, и дурное предчувствие подступило к горлу. Мама, наконец таки, обернулась на меня, я увидела ее бледное, испуганное лицо и из меня тотчас же вылетело: - Что – то случилось? Прасковья как – то странно махнула рукой в сторону парадной двери и я повернулась туда, понимая уже, что произошло что – то ужасное. Я сделала пару шагов и услышала мамино испуганное: - Аня – нет! Но такие вещи всегда лишь побуждали меня к действию, я толкнула дверь и вышла в сад. Мама поспешила следом, и мы обе очень быстро дошли до беседки. - Ты, Анечка, не ходила бы – тихо повторяла она весь путь, я ничего ей не обещала, но все же допыталась о том, что случилось. Она, не своим голосом сказала о том, что Прасковья нашла в беседке некоего незнакомого господина и он мертв. Еще она сказала, что уже послали за полицией, но в этот раз эта новость прошла как – то мимо сознания – мама была в ужасном состоянии и я не знала, что и делать. Мы остановились у беседки и я попыталась убедить ее вернуться в дом. Она слушала меня рассеянно а я, тем временем посмотрела на то, ради чего мы сюда пришли. В беседке сидел господин, и отсюда сложно было его разглядеть хорошенько, а возле него с серьезными, обеспокоенными лицами, стояли папа и дядя. Притом у дядя в руках был некий лист, на который он взирал с ужасом. не знаю, отчего и как, но я тотчас же подумала о том, что это касается меня и, уже не думая больше ни о чем, извинилась перед мамой и не без трепета пошла к ним. мама попыталась меня остановить, но я уже не слышала ее, меня влекло туда, как магнитом и я успела заметить, как отец, выдернув бумагу из рук дяди, убрал лист в карман. Когда я подошла, они оба обернулись ко мне, при этом лицо у дяди было нахмуренным, а отец попытался придать своему лицу более беспечное выражение и заложил руку за руку. - Это ведь мне?- спросила я у них, уже точно зная, что это мне. Папа едва взглянул на меня и, отвернувшись, довольно фальшиво, но уверенно ответил: - Нет. Я понимала, отчего они так себя ведут, но позволить им это я не могла. Я должна была знать. - Дайте пожалуйста – твердо попросила я и сама позже удивлялась, насколько твердо вышло. - Не стоит – снова попытался возразить папа, но дядя меня поддержал. - Отдай – тихо и серьезно проговорил он- Все равно ведь узнает. Отдай. Папа с минуту раздумывал, оглянулся на маму, в прострации бродящую неподалеку и с видимой неохотой вынул бумагу и подал мне. « Анна, вы ошибка мироздания. Вас не должно быть. Живые не должны говорить с мертвыми. Это противно Формуле Создателя, описывающей всю вселенную. Формула не предусматривает вашего существования. Ошибки надо исправлять. Я убью вас, так же, как и этого отступника. Демиург» Я прочла все это и не могла понять, что чувствую. Наверное первое, что было, это удивление, да, именно так – содержание этой записки потрясло меня даже не тем, что там была явно выраженная угроза, а именно самим содержанием, этим странным объяснением – пугающим и загадочным. Я перевела взгляд с записки на человека за столом – на шее его зияла страшная, глубокая рана и внезапно, ощутила подступающую дурноту. Не оттого, что увидела это, а оттого, что удивление мое ушло и пришло осознание всего происходящего кошмара. Я положила бумагу на стол и вышла в сад в состоянии некоей странной прострации – я даже не думала ни о чем – перед глазами стояли эти четко выведенные буквы и эти строки я, видимо, запомню навсегда. И еще было странное чувство, словно все это происходит не со мной. Я пошла к дому, медленно и осторожно ступая и по мере того, как я подходила к дому – мысли начали появляться – эта записка, Господи, да он, верно, писал ее здесь, за этим столом, после убийства уже – осознала я, и вот тогда пришел страх, но тоже некий странный. Я не подумала о себе, как о жертве, я подумала о маме, обо всех остальных, о том, как все это будет и что же будет вообще, ничего на эти вопросы я себе ответить не могла, но внезапно осознала, что могу другое. Я могу попытаться понять, кто этот человек и зачем он приходил сюда. Имени его я не знала и не надеясь на успех, все же решила попытаться. Я прислонилась к холодной, каменной колонне террасы и позвала его. - Дух, принесший мне это письмо, явись – повторяла и повторяла я, но ничего не происходило, я все ждала в надежде увидеть его, но нет, никто не явился на мой зов, и я, хотела уже, было, попытаться позвать снова, но не успела, я услышала оклик: - Анна Викторовна… - узнала голос Штольмана и обернулась – он уже подходил с необычайно серьезным выражением лица и лишь кивнул мне, а я в ответ кивнула ему – ситуация была не для любезностей, да и вид у меня, верно, был соответствующий. Он оглянулся на сад и спросил: - Вам знаком этот человек, убитый? Он посмотрел мне в лицо, и я ответила тихо: - Нет. И вот сейчас пришло ощущение того, что все это происходит в реальности, у меня даже горло перехватило от этого жуткого ощущения и я, чуть поперхнувшись, ответила ему: - Я его в первый раз вижу. Мне по настоящему стало страшно, и я решила, что сейчас мне нужно сесть, потому как с приходом Штольмана я, словно поняла наконец, что все это происходит на самом деле. В горле стоял комок, нужно было срочно выпить чаю, и я засуетилась уже, чувствуя, как снова подступает тошнота. - Письмо адресовано вам – произнес он, следуя за мной и от этих его слов, мне внезапно стало легче, и я даже возразить ему смогла вполне внятно: - Но это же не значит, что убит автор письма. Я разлила чай в две чашки, он подступил ближе, и я услышала его снова и уловила уже обеспокоенность в его тоне. - Автор письма убийца.- убежденно проговорил он- Вы понимаете о чем в нем идет речь? и ответила я ему уже спокойно и искренне: - Не больше, чем вы. Мне показалось, что автор какой-то ученый, ведь речь о какой – то формуле идет….- я уже взяла себя в руки настолько, что смогла рассуждать и отпив чаю, поняла, что не удивилась этому – Штольман здесь, он разберется во всем – пришла успокаивающая мысль а он, словно подтвердив это, произнес спокойно и деловито: - Судя по тексту, он фанатик. Маньяк какой – то формулы.- высказал он свою мысль и опустился на стул..- он называет убитого отступником- продолжал он и я видела, что хоть и говорит он спокойно, но движения выдают волнение – он нервно постукивал пальцами по рукоятке трости, но видимо, делал это бессознательно, так как голос его не подводил совершенно. Он снова взглянул мне в лицо и продолжил рассуждать: - А может, он пришел, чтобы вас предупредить, а…а убийца не допустил этого? Я попыталась осмыслить то, что он сказал, задумалась над этим, глядя в пространство, и внезапно услышала его уверенное и обеспокоенное: - Вам нужно уехать – сказано это было очень убежденно и так, словно все уже решено. И я повторила за ним, машинально рассуждая вслух: - Уехать? - Да – твердо ответил он, и я растерянно уже снова спросила вслух: - Но куда? - Не знаю, куда нибудь к родственникам- произнес он очень серьезно и очень убежденно. Он словно меня убедить пытался в необходимости такой меры, но я решительно не понимала, как все это будет и вообще, все это было мне не по душе, и ответила так же: - Нет…нет… И услышала, как он вздохнул, тотчас же поднялся на ноги и подступил ближе и я, уже понимая, что он сейчас начнет убеждать меня, поднялась тоже и попыталась возразить заранее: - Если он меня здесь нашел, он меня где угодно может найти – спокойно возразила я ему, и взглянула таки, ему в лицо – он смотрел мимо меня и неожиданно согласился: - Вероятно, вы правы, но…- наконец он понял взгляд и посмотрев мне в глаза, абсолютно серьезно договорил: - Не выходите из дому. Я приставлю к дому охрану. Это было сказано очень официально и взгляд был таким же и ответила я так же: - Да. Спасибо. И после этих слов моих он кивнул мне, отвернулся и ушел. Он вел себя так, словно мы и не знакомы вовсе или знакомы шапочно и выглядело все очень официально и довольно сухо. Обеспокоенность его тоже выглядела так, словно он полузнакомый полицейский, а я жертва обстоятельств, о которой он печется по долгу службы. Это тоже было не слишком приятно осознавать, однако сейчас думать об этом я не могла. Я лишь подумала о том, что он все еще обижен на меня за тот наш, последний разговор или вовсе решил обо мне не думать иначе как о хорошей знакомой, которой требуется помощь. И я не уеду никуда, мало того, что убийца действительно может меня где угодно найти, так еще непонятно насколько все это продлится и что может случиться здесь, пока меня не будет- нет, это невозможно, твердо решила я, вошла в дом и уже здесь оценила степень бедствия – мама была в состоянии близком к нервному срыву и все повторяла: - Что же делать, что делать – звучало это растерянно и потерянно и светлых мыслей не добавляло. Я прошла к окну и взглянула туда, безмолвствуя, в ожидании того, что скажут остальные. - Уезжать надо, уезжать – проговорил дядя, нервно прохаживаясь туда и обратно, и мне подумалось, что Штольман, видимо, с ним говорил об этом. - Я никуда не поеду- сказала я им спокойно и посмотрела в окно. - Нет! Нет, нет и нет, куда она поедет из родного дома – нервно проговорила мама, отняв платок от лица. - Да хоть в Петербург – снова упрямо возразил ей дядя, она в ответ слегка истерически рассмеялась, на что он принялся убеждать ее: - Вместе со мной. В тайне… - Ну конечно же в Петербург! – язвительно воскликнула она- А куда же еще, конечно же в Петербург! И непременно – с вами! – она отвернулась от него, проговорив все это язвительно и гневно, и дала понять, что эта его идея полная чушь. Он махнул на нее рукой, и в гостиной повисла напряженная пауза, который нарушил папа – он вошел с конвертом в руке, и с размаху припечатав его к столику для писем, произнес так, словно нашел лучшее решение на свете. - Вот! Князь предлагает Анне погостить у него до тех пор, пока ситуация не разрешится. - Как это…погостить? – тотчас спросила мама, и в голосе ее истерических нот уже не было. Я молчала и смотрела на них, пока они будут решать мою судьбу, а папа продолжал объясняться: - Пожить в его усадьбе, пока преступник не будет арестован… Тут вмешался дядюшка, заговорив взволнованно и помогая себе жестами: - Так Штольман же обещал выставить охрану… - Прекрасно!- подхватил отец – пускай стоят для отвода глаз а Анна, тем временем, будет жить в усадьбе князя – как о уже решенном деле, заявил он – тем более, там есть великолепный парк, там можно гулять, не выходя на улицу- добавил он уже наконец взглянув на меня и видимо, посчитав этот аргумент весьма весомым, да и неловко ему видимо было за свой напор. - Ну что ж…Может быть. Анна, я прошу тебя, чтобы ты приняла предложение князя! – услышала я мамин тон, на который возразить было сложно, слова «прошу тебя» при таком тоне были явно лишние, я поняла, что она уже все решила, да и отец тоже, а тут еще и дядя вступил, проговорив немного нерешительно: - Может быть, и в самом деле…это здраво… - Да. Да – убежденно ответила ему мама и я поразилась тому, что в этом они так единодушны. Я смотрела на них и не знала, что сказать. Они все выглядели взволнованно и нервно, беспокоились и переживали и глядя на их бледные лица, что бы я ни думала, возразить я не смогла. - Ну, если вам будет так спокойнее…- неуверенно произнесла я и увидела, как лица отца и дяди становятся спокойнее, а мама снова проговорила, лишь одно слово: - Да. Вещи собрали быстро, и буквально через час я была в особняке Разумовского. Он встретил меня очень любезно, был весьма обеспокоен и постоянно возмущался произошедшим. После того, как меня устроили в комнате, я вышла в коридор и встретила его, уже идущего навстречу и предлагающего выйти на воздух. Отказываться было неподобающе и мы вышли. Он шел следом за мною и все продолжал возмущаться сложившимися обстоятельствами: - Анна, это просто какой-то шантаж! Я думаю, что ваши способности кому-то явно мешают. - Я ума не приложу, кому могут мешать мои способности- ответила я совершенно искренне, однако его обеспокоенность подкупала. - Вероятно, вы затронули чьи – то интересы, принимая участие в расследованиях господина Штольмана – возразил он. Такой поворот в беседе был неожиданным, я ощутила некий дискомфорт и взглянула на него уже с меньшей симпатией. Он, видимо, понял это и заговорил о другом: - Но вы не должны поддаваться, Анна, вы можете оставаться в моем доме сколько пожелаете. Я смогу защитить вас – произнес он, и у меня сложилось впечатление, что он снова о Штольмане говорит и ответила я ему коротко и сухо. - Спасибо, вы очень добры- и подумала, что вот сейчас он спросит о обещанном сеансе, коли уж о способностях заговорил и не ошиблась и услышала его: - Надеюсь, мы спиритический сеанс не будем отменять? Отказывать я не стала, подумав о том, что все же, хотя бы из благородных побуждений, сеанс отменить нельзя и Бог знает, возможно, этот сеанс прольет свет на то, что случилось. - Вот и прекрасно! – улыбнулся он и встав передо мною в желании остановить, как это делал другой человек, объяснил: - Я пригласил на завтра трех интересных гостей. - Трех? Кто это?- переспросила я. - Он снова улыбнулся и легко проговорил: - Это секрет. Я только могу сказать вам, что они все специально приехали из Москвы и Петербурга. - Специально ради меня? – я слегка удивилась. - Анна, вы все еще недооцениваете тот огромный интерес, который вызывает ваш дар в столице – убежденно проговорил он, сияя от удовольствия, мне ничего не оставалось, как быть любезной и я ответила ему на это: - Это только благодаря вам. - Я делаю все возможное, чтобы о вас узнали – ответил он с улыбкой, мне этот разговор уже начал претить, но как его закончить, я не понимала, поэтому решила, что довольно уже и поблагодарив его за все и сказав, что мне очень лестна его помощь и оценка., попросила его о том, о чем думала с самого начала нашей беседы, а именно- можно ли навестить Элис. Он нахмурился было, через мгновение улыбнулся и проговорил легко: - Да, конечно, встретимся за обедом. Я улыбнулась ему в ответ, и это было непросто. Я уже жалела, что согласилась на его предложение. Он был навязчив и фальшив и отчего – то казалось, что интересны во мне ему лишь мои способности, а теперь к этому добавилось еще нечто, что беспокоило. Однако же, представив, что возможно, я проведу здесь несколько дней, мне стало не по себе, но выбора у меня не было. Одно я поняла в тот момент, пожалев домашних и приняв предложение князя, я точно не увижу Штольмана – сюда он не придет, учитывая то, как о нем только что отозвался князь. Мне вспомнилась история с синей тетрадью и настроение, и до того бывшее не слишком светлым, испортилось окончательно. И улыбнулась я, лишь следуя в комнату Элис. Комната была пуста, но сиделка, бывшая сегодня более доброжелательной, чем обычно, дола мне понять , где Элис, кивнув с улыбкой в сторону кровати и я заметила, выглядывающий из – под покрывала, башмачок. Когда Элис показалась, выбравшись из-под кровати, вид у нее был взъерошенный, и выражение ее лица обеспокоило меня – она смотрела в одну точку, отрешенным и немного испуганным взглядом и нервно вертела в руках своего оловянного солдатика. Сиделка вышла, я подошла ближе и опустившись рядом с ней, тихо спросила: - Ну как ты? Как ты спала? - Я спала. Я спасла. Я сняла. Я ушла.- проговорила она, я взглянула на нее, она сидела тихо и больше ничего не говорила а мне напротив, поговорить хотелось. И я начала рассказывать ей о том, что у нас случилось утром, и что даже полиция приезжала, затем поняла, что лучше ей об этом не знать и решила закрыть тему. Однако она внезапно произнесла тихо и уверенно: - Штольман друг. Видимо, упоминание о полиции побудило ее вспомнить о нем и весьма вовремя, мне тоже хотелось о нем поговорить, Элис всегда понимала меня. - Да. Штольман мой друг- ответила я ей и эта тема уже не оставила меня. Я рассказала о том, что он был очень мрачен во время своего визита и Элис неожиданно спросила: - Что случилось?- она спросила совершенно ясным, разумным тоном и я, взглянув на нее, очнулась уже от воспоминаний о мрачном лице Штольмана. Как мне было объяснить ей, что случилось, я уже не рада была, что завела этот разговор, однако, она ждала ответа и я ответила так, как смогла: - Несчастье- она переспросила тотчас же и я ответила ей, что в нашем саду убили человека, уже не думая о том, стоит ли это говорить. - К тебе? – вдруг спросила она, я подумала, что ослышалась и переспросила, но она снова спросила об этом же и добавила: - К тебе приходил убийца? Я поразилась ее догадливости, но постаралась ее успокоить, проговорив легко: - Да. Но ты пожалуйста об этом не думай. Совсем. - Штольман твой друг – снова сказала она, и я снова подтвердила это ей и повторила уже себе: - Мой друг…и вспомнив, как он сегодня говорил со мной, высказала вслух то, о чем подумала- _ И я еще продолжаю в это верить…несмотря ни на что. - Князь не нужен – вдруг произнесла Элис и я от удивления переспросила ее: - Что? Элис, Элис, что ты сейчас сказала? – попыталась я побудить ее повторить, но она молчала, я стала настаивать и просить ее, но она внезапно, взглянув на дверь весьма выразительным взглядом, громко заявила: - Князь хороший! И повторила еще раз. Я обернулась к двери, вспомнила прошлый наш такой странный разговор и поняла уже, что Элис и в прошлый раз и сейчас пытается мне что-то сказать, а сиделка действительно слушает за дверью и я поддержала ее, проговорив о том, что князь хороший и благодаря ему она живет здесь, а не в приюте и много делает для нее. Она повторила это за мной а потом, положив свою руку на мою и глядя мне в глаза абсолютно нормальным взглядом, тихо произнесла: - Пойдем гулять. Все это было необъяснимо и удивительно, мы пошли гулять и у меня было стойкое ощущение дежавю – Элис снова хотела сказать мне о чем – то а сиделка снова неотступно следовала за нами по пятам. В какой-то момент она немного отстала, и мне удалось спросить: - Тебе не нравится князь? Ее ответ меня поразил, она снова сказала, абсолютно разумно и абсолютно убежденно - Твой друг не нравится князь. – было не совсем понятно и учитывая их отношения, я решила уточнить спросив быстро: - Друг князю или князь другу? - Все – ответила она серьезно и я, не удержавшись, спросила уже не тихо: - Откуда ты это знаешь? – она посмотрела на меня странным взглядом, ее начало потряхивать, глаза начали закатываться и я испугалась искренне, я громко назвала Элис по имени, удерживая за плечи, подбежала сиделка и мы общими усилиями осторожно усадили бьющуюся в конвульсиях Элис к дереву. Сиделка принялась лихорадочно искать нюхательную соль, найти не смогла и с восклицаниями о том, что вероятно забыла ее в доме, убежала за нею. Как только сиделка ушла довольно далеко, и шаги ее стихли, Элис перестала дрожать, посмотрела на меня и громким шепотом произнесла: - Они смотрят и слушают всегда. - Кто? – спросила я и она ответила совершенно серьезно: - Они меня убить. Эти ее слова, внезапно вернули меня на землю – заявить такое не мог здоровый человек – промелькнула мысль и я попыталась успокоить ее: - Милая…- но она не слушала, казалось, она старается успеть высказать все, пока можно: - Все хотят меня убить. Я снова попыталась успокоить ее, убеждая в том, что все ее любят и она ошибается. - Ты меня любить – больше никто – ответила она на все мои уверения, я взглянула в сторону особняка и увидев спешащую сиделку, предупредила Элис: - Тихо. Слышишь меня, все будет хорошо, поняла? Все будет хорошо. - Без тебя будет плохо – ответила она грустно. - Послушай меня, я тебя никогда не брошу, поняла? Слышишь? Ты веришь мне? Я всегда буду рядом с тобой – пока я говорила это, она смотрела уже более живо и кивала в ответ на все мои уверения. Сиделка была уже близко, что-то сказала про соль и я увидела, как Элис вынула пузырек из кармана, бросила в траву и снова изобразила конвульсии. Я подобрала соль – подала сиделке, она поверила, что выронила ее здесь и мы, словно бы привели Элис в чувство. Сиделка подняла ее и просто увела от меня, не сказав ни слова, и я растерянно двинулась вслед за ними, размышляя о том, что произошло. Было понятно, что Элис давно не настолько безумна, как кажется на первый взгляд, но и ее заявления о том, что все желают ей смерти тоже было странным. Обед прошел вполне сносно и князь все справлялся о том, как мы погуляли и не спрашивал о том, что именно говорила Элис и я не знала, кому верить в этой ситуации. Был человек, с которым можно было бы об этом поговорить, но в том, что он все еще мой друг, я была не совсем уверена. Каким бы ни был обед, ужин оказался сущей пыткою. Князь сидел против меня и я, время от времени ловила на себе его странный, заинтересованный взгляд, папа и дядя этого словно не замечали а мама была в полном восторге – она даже не скрывала этого, улыбалась некой загадочной улыбкою и видимо, слишком увлеклась созерцанием, поскольку, когда дядя заговорил о теории вероятности, она высказалась настолько нелепо, что мне неловко стало. Папе, видимо, весь этот ужин был не слишком по душе и в целом, впечатление все это действо производило тягостное, и лишь маме было хорошо. Князь слушал, молчал и сверлил меня взглядом, улыбаясь поминутно, и вступил в разговор лишь после того, как дядя упомянул о теории. Тогда князь вступил в разговор и добавил о том, что завтра здесь будут три математика, два профессора и доцент . - Один из них очень известный – профессор Анненков – произнес Кирилл Владимирович с гордостью, и тут я услышала, как дядя проговорил негромко и трагически: - Он не придет- Все мы воззрились на него в немом изумлении, а он объяснил, что это Анненкова нашли сегодня утром в нашей беседке: - Мне Штольман сказал- добавил он, а у меня едва чашка из рук не выпала от такой новости. Господи Боже, как такое может быть – подумала я и ощутила, как задрожали пальцы. Все были поражены, и никто не мог вымолвить ни слова, одна мама вдруг воскликнула: - А почему он пришел к нам? Я плохо слышала ее, мне стало настолько нехорошо, что не заботясь уже о приличиях я просто встала и ушла. Я вспомнила тотчас Штольмана и наш разговор утром – « А может он пришел, чтобы вас предупредить, а убийца не допустил этого?». Вот оно что…тогда я не знала имени, и поэтому он не пришел ко мне, но сейчас я это знала, и мне необходимо было попытаться понять, что случилось. Я вылетела в зал и, прижавшись к холодному камню колонны, принялась срывающимся голосом, звать дух профессора. Я позвала – ничего не произошло, слезы уже подступали и я подумала было, что у меня ничего не выйдет, но все же, он пришел. Я увидела его прямо перед собой – он словно в учебной комнате, увлеченно писал что – то как будто на доске, однако доска эта была прозрачной, как стекло. - Профессор, что вы пишете – спросила я , попытавшись вызвать его на контакт и он ответил, но, похоже не мне, а себе, рассуждая вслух - Оказывается, Формула так же бесконечна, как и вселенная… - Зачем вы ко мне приходили? – снова попыталась я узнать хоть что-то, хотя было мне уже совсем нехорошо- слезы душили от понимания того. что я одна здесь, пытаюсь разобраться во всем а все заняты лишь собой. Но он молчал и продолжал писать свое, однако не уходил и я спросила о другом: - Вы хотели меня предупредить? - Вот же! Все написано! – воскликнул Анненоков и продолжил убежденно – Он прав. Он, обратил, наконец, ко мне лицо и я услышала его, сказанное чуть иначе. - Вы ошибка – произнес он и, указав на меня, воскликнул: - Вас не должно быть! Слышать это было невыносимо, но я все же смогла задать главный вопрос: - Кто? Кто прав, Демиург? Он посмотрел на меня спокойнее, рука его опустилась вниз и я, подумала было, что сейчас он скажет нечто очень важное, но нет. Он исчез. Вместо него была лишь стена и холодная каменная колонна. Мне стало дурно, и я едва смогла сдержать слезы, опираясь спиною на эту жесткую, холодную, каменную массу. На душе было мерзко, и думать не хотелось ни о чем вовсе. Лишь одна мысль пришла – растерянная и больная – никому я не нужна, я – ошибка… Я медленно приходила в себя, за спиной скрипнула дверь - Сударыня, Вам плохо? – услышала я голос, обернулась и увидела дворецкого. - Нет, мне хорошо- ответила я ему, судя по его лицу, он мне не поверил конечно, судя по его лицу, я выглядела ужасно, но сказал он нечто, чего я совершенно не ожидала услышать. - Вас там ожидают – и я, даже не подумав ни о чем, спросила его тотчас: - Где? - В саду – немного растерянно ответил он а я даже не поблагодарив его, отправилась туда, куда он указал, я уже знала, кто пришел сюда сейчас, вот так, не войдя в дом а вызвав меня на улицу. Я как – то очень быстро оказалась перед дверью и еще отсюда поняла, что в сад мне идти не придется – перед крыльцом я увидела Штольмана. Он, видимо, ждал уже какое – то время, вышагивая взад вперед перед лестницей и обернулся на звук отпираемой двери. Я оглянулась, убедившись, что никто не видит и поспешила к нему, в голове лишь одна мысль была – он пришел и я заговорила еще издалека: - Яков Платонович…вы меня проведать пришли? Я спустилась на одну ступеньку, он поднялся ко мне на одну, я взглянула ему в глаза и не увидела в них того, что было утром – официальности и участия, по долгу службы. - Простите, что потревожил – проговорил он совершенно иным тоном, тоном, который я слышала ни один раз и слушать его готова была вечно, слезы высохли давно, и я даже улыбнуться ему смогла, проговорив быстро: - Ничего. А почему вы не войдете? – вопрос был странным, но мне действительно хотелось, чтобы он вошел. Почему нет, ведь сейчас я здесь под охраной полиции, а это предлог- все эти нелепые мысли пришли молниеносно и погасли сразу же, как он заговорил. - Если честно, не хотел никого видеть, кроме вас – услышала я и не нашлась даже, что на такое ответить, лишь смотрела в его лицо и выражение его было иным, чем утром – он был рад видеть меня и рад тому, что я рада. И он улыбнулся и закончил легким тоном: - Пришел проведать, как вы… Я улыбнулась ему и кивнула тотчас: - Хорошо – и он тотчас кивнул мне в ответ, словно ловил каждое мое движение, и я позволила себе небольшую месть за утро, сказав с улыбкой и глядя в глаза ему: - Князь очень мил. Мои пришли меня навестить… В глазах его что-то изменилось, и выражение лица стало чуть жестче, он взглянул в сторону, и я ожидала уже возражений, однако, я ошиблась, он посмотрел в мое лицо снова и спросил чуть взволнованно: - И вы чувствуете себя здесь в безопасности? И я понимала, что спрашивает он немного не о том, о чем говорит, и я успокоила его, проговорив уклончиво: - Да знать бы где она, эта безопасность… Я многое могла бы сказать ему, но сейчас этому было не время и не место, пауза затянулась, я и лишь спустя время я услышала его короткое: - Это верно. Все это время я внимательно вглядывалась в его лицо – он выглядел иначе, чем утром, что-то изменилось в нем, и когда я услышала в ответ это короткое, я поняла, что это и то, что я поняла, тотчас и вылетело неосознанно: - А вы выглядите усталым – получилось тревожно и с сочувствием, он отвел взгляд и произнес с досадой: - Наверное, да, весь день впустую… И тут я отвлеклась от созерцания его лица и его слова оживили мой разум. - Знаете что, я думаю, что Демиург это такой же математик, как и Анненков – высказала я ему в помощь свою версию и увидела, как у него изменилось лицо – если в начале моей тирады он слегка улыбался, глядя мне в лицо, то к концу взгляд его стал иным и выражение лица необычайно серьезным и внимательным. - Вы тоже так думаете – в своей манере скорее не спросил, а с утверждением сказал он, а я смотрела на него и молчала, не дыша, слушая, что он скажет еще. Он покрутил головой, как всегда делал, когда волновался или возражал, и заговорил быстро: - К сожалению, других математиков в городе не обнаружено – произнес он, опустил взгляд, и на лице его так явно проступило разочарование и досада, что я тотчас поняла, как помочь ему и утешить. - Завтра у князя будут два математика в гостях, из Петербурга и из Москвы и кстати, Анненкова ведь тоже князь пригласил.- все это я говорила быстро и видела, как снова меняется его лицо – при первых моих словах он поднял взгляд и уже не отпускал моего взгляда, пока я не договорила а выражение лица снова приобрело внимательное и заинтересованное выражение. Я закончила, он отвел взгляд, и через мгновение произнес задумчиво: - Вот оно что…на лице его было таки написано, что он о чем-то напряженно размышляет и он добавил к сказанному:- Я тоже завтра приду…к князю. Он снова вскинул на меня взгляд и договорил: - Только Вы ему об этом не говорите. Пусть это для него будет сюрпризом.- тон его был более чем определенным и я спросила его уже, желая смягчить этот его воинственный тон - Ну опять вы в чем-то князя подозреваете? Он на это ничего не ответил, а сказал совершенно о другом, уже нервно и взволнованно глядя в глаза мне совершенно невозможным каким-то взглядом: - Вы из дома ночью не выходите. Во взгляде было ожидание ответа и тревога и много такого, чего и понять невозможно и я, в ответ на его беспокойный, ждущий взгляд, улыбнулась легко, насколько вышло, и ответила: - Хорошо. И больше я от него ничего не услышала. Он стоял, смотрел мне в глаза и молчал. Видно было, что хочет что-то сказать, но нет, упрямое выражение появилось на его лице и я поняла, что больше не услышу ни слова. Я вздохнула внутренне, и собралась было уйти, и даже повернулась было уже, но он, неожиданно поймал мою руку и я обернулась тотчас же, посмотрев на него сверху. Он стоял, опустив взгляд на руку мою, и поднес ее к губам совсем не в дежурном поцелуе, и я бессознательно шагнула к нему на ступеньку ниже. Он снова поразил меня до глубины души, этим своим неожиданным жестом и когда он поднял взгляд я эту душу увидела – он смотрел каким-то необъяснимо глубоким взглядом, затем опустил глаза, и я не могла отвести взгляд от его лица – он улыбнулся и я даже не сразу поняла, почему и поняла, только проследив за его взглядом, и увидев перед собой маленький красный цветок. Я взяла цветок из его рук и взглянула снова на Штольмана – он улыбнулся так забавно, и я уже не знала, куда деться от этого его взгляда, тоже улыбнулась, и смущение пересилило все остальные чувства – я осторожно отвернулась, и пошла уже от него, не попрощавшись. Но, обернулась, не пройдя и двух шагов – он стоял там же, и смотрел мне вслед и я сказала ему то, о чем думала многие дни до этого вечера: - Берегите себя. Он улыбнулся мне в ответ, и я все же ушла, очень медленно и очень задумчиво. Я слышала его удаляющиеся шаги, и цветок в моей руке задрожал, я посмотрела на этот дрожащий в моей руке цветок и поняла, что могу не возвращаться к ужину – ушла я от них в полном волнении и сейчас возвращаться туда мне точно не следует – я слишком старалась держать себя в руках при встрече со Штольманом, а сейчас все мое волнение начинает возвращаться и эта дрожь тому подтверждение. В свою комнату я вернулась уже в нервном ознобе, и лишь немного отдышавшись и поставив в вазу драгоценный живой подарок, я принялась записывать весь этот день. Сейчас на часах без четверти полночь и я только что перечитала все, что написала только что. Теперь я напишу что-то еще. Не для себя. Когда вы спросили меня там, на крыльце, чувствую ли я себя в безопасности, я не сказала вам всего, а теперь могу – нет, не чувствую. Теперь я яснее понимаю, отчего я здесь – только лишь для того, чтобы всех успокоить. И пишу я сейчас все это для вас. Если что-то случится до утра, я точно знаю, что первый, кто возьмет в руки эти записи – будете вы, и мне сказать вам хочется многое, и я попытаюсь сейчас это сделать. Эта наша история, о которой тогда, за кладбищенской оградой вы говорили, что ее нет, не явно, но я так тогда это поняла, вы ошиблись. Она есть. И это предопределено свыше. И если вы прочтете это все с самого начала, вы поймете, о чем я. Вы можете верить или не верить, это ваше право, но я здесь была искренней, поверьте. И то, что написано здесь, все это правда, все мои мысли, поступки и слова. Я должна прощения у вас попросить за многое – за то, что вечно мешалась под ногами а вам приходилось обходиться со мной тактично, хотя не всегда выходило, за то, что в той истории с синей тетрадью я вас подвела и за то, что вам вечно приходится обо мне беспокоиться и приходить на помощь. За то, что родители мои…это все из-за меня и из-за меня вы с папой не говорите- это тоже моя вина и то, что я вам наговорила тогда в парке – это я все себе надумала а вы просто пришли по дружески – со своими мыслями и там., на крыльце Спиридоновых, я лишь сейчас поняла, что это был дружеский жест – вы утешить меня хотели. Вы поняли тогда, что я напрасно пришла и не стали выговаривать мне за авантюризм мой именно поэтому. А я тогда все неправильно поняла. Я вспомнила как тогда, в истории с Буссе, вы подумали, что я могу быть убийцей и не дали мне оправдаться, а потом случилось то что случилось. И даже в этом я ошиблась. Вы и не думали тогда об этом, просто вы думали о другом – об этих трех часах, о которых заявил Синельников, впрочем, это уже не важно. Важно то, что вы пришли сегодня, и я видела все, о чем вы молчите. Спасибо за цветок- он очень дорог мне, он ни в какое сравнение не идет с корзиной, помните, мне Иван принес тогда целую корзину, а я все смотрела на вас через стекло и совершенно не слышала того о чем он говорил мне. Я не знаю, о чем вы не могли сказать мне и о чем обещали рассказать в будущем, я не знаю, есть ли оно у меня, это будущее. Но знайте, что никто и никогда не был мне нужен, кроме вас. P.S. Не печальтесь обо мне, Яков Платонович. Здесь есть многое, над чем вы посмеетесь и многое, над чем подумать придется. И если вы поверите в то о чем прочтете, возможно, мы встретимся где то там, в другом мире. Там, где я не буду ошибкой. Перечитала то, что писано было здесь в тот, первый день, странно, что тогда я думала так, а сейчас все совершенно иначе, впрочем, тогда я не знала всего. Все оказалось совсем не так, как казалось тогда и произошло очень много всего другого и ощущение жизни, похожей на летящие с горы санки лишь усилилось и даже приснилось сегодня. Только вот я так и не увидела во сне, чем все закончилось, было только ощущение чьи-то надежных, теплых рук, поднимающих меня с холодного, колючего снега, но кто это был, я не знаю, я могу лишь догадываться об этом. Теперь все стало так сложно, что я не знаю даже, что будет через три дня, мне нужно взять себя в руки и попытаться спокойно пережить все, что уготовано судьбою и, попытаться сделать так, чтобы мои усилия принесли что-то светлое в этот надвигающийся хаос. Я не буду сейчас вспоминать здесь о своем смешном признании здесь, пусть останется, как напоминание и еще одной забавной детской выходке. Итак, теперь я знаю, что все это было от другого, и моя персона не столь высоко была оценена, чтобы считать ее «ошибкой», но, однако, по порядку. Следующее утро началось с такого кошмара, что все мои личные переживания тотчас перестали меня беспокоить. Я уже собралась было выйти из комнаты к завтраку, как услышала в коридоре шум от топота ног, чьи – то восклицания обеспокоенные и нехорошее предчувствие охватило меня, я вышла и сразу же увидела Разумовского – он стоял у окна, нервно барабаня пальцами по подоконнику, обернулся на звук моих шагов и я, увидев его бледное лицо, тотчас поняла, что что – то случилось с Элис, не знаю, откуда, но первая мысль была именно об этом. И Кирилл Владимирович подтвердил это сию минуту, очень осторожно объяснив мне, что Элис исчезла и уже послали за полицией. Видно было по нему, что говорит он искренне и обеспокоен чрезвычайно, а у меня от этой новости едва не подкосились ноги. Однако я нашла в себе силы попросить князя пройти в комнату Элис и он согласился мгновенно, понимая мое состояние. Мы вошли, я оглядеться только лишь успела, как услышала негромкое и знакомое: - День добрый – и обернулась – в дверях стоял Штольман, лицо его было таким же усталым, как накануне вечером и мне отчего – то подумалось, глядя на него – права я была ночью – не спал он – мысль пришла и ушла а он, тем временем, принялся спокойно на первый взгляд, делать свою работу – прошелся по комнате, внимательно оглядывая окна и видимо, размышляя о чем – то а затем произнес утверждающе и чуть нервно: - Никаких следов взлома и на дверях тоже. Сиделка принялась оправдываться, сказав о том, что в девять Элис уже была в постели и что она проверила все, как обычно. - Вчера вечером вы дверь закрывали? – тут же быстро спросил Штольман, и она ответила немного нервно, что да, как всегда. - Как всегда?- переспросил он, и мне тут же стало понятно, что он волнуется и пытается разобраться, но раздражен. - То –есть каждый вечер, вы проделываете одну и ту же операцию, отработанное до малейших мелочей каждое движение?- снова спросил он. Я взглянула на князя и при этом вопросе в лице его что – то дрогнуло, но он тотчас же пришел в себя и принялся внимательно слушать далее. Тем временем сиделка ответила, что так оно и есть и все это она может проделывать чуть ли не с закрытыми глазами. - Вот – вот, во сне. Может быть, вам все это просто приснилось?-спросил Штольман, раздражение уже явно слышалось в его тоне, но сиделка непонимающе переспросила: - Как это? И он объяснил, ей, как, и выглядело это довольно логично и странно: - Витая в облаках, вы прикрыли дверь, ушли, а подумали, что заперли замки. Вы же делаете это каждый день…- жестко высказался он, и лицо сиделки приобрело растерянное выражение, но она тотчас возразила ему тоже абсолютно логично - Но ведь утром дверь была заперта. Я же не сумасшедшая. - Тогда я сумасшедший?!- воскликнул Штольман и развел руками раздражаясь. Он обернулся к нам и проговорил чуть спокойнее: - Девушка исчезла из запертой комнаты? Сиделка снова попыталась оправдаться, но он уже не слушал ее, и уже не обращая на нее никакого внимания, прошел в ванную. Я вскочила с дивана и поспешила за ним, князь успел меня обогнать и встал возле двери, наблюдая за тем, как Штольман осматривает все вокруг. Он обернулся, бросив на меня быстрый взгляд, но спросил, однако, у князя: - А у кого еще есть ключи? - У доктора Милца и у меня, больше ни у кого – спокойно ответил Разумовский, а Штольман продолжал быстро и деловито: - Кто – то мог сделать копии? - Ну, свои ключи я обычно храню в кабинете, в ящике – обстоятельно отвечал князь, а Штольман тем временем, опустившись на корточки, что – то внимательно разглядывал на полу возле ванны. При этих словах князя он обернулся и коротко спросил: - А где они сейчас? - Сейчас они здесь – ответил тот, прихлопнул по своему карману и вот тут в его тоне, я тоже ясно уже услышала раздражение. - Ясно – ответил Штольман и, подступив ближе, проговорил со странным выражением: - Думаю, у меня еще будут к вам вопросы. Князь, выслушавший все это с довольно высокомерным видом, внезапно переменился и абсолютно спокойно ответил: - В любое время к вашим услугам. Штольман снова бросил на меня быстрый, мимолетный взгляд и безо всяких слов отправился на выход, я снова поспешила за ним, однако князь, вышедший из ванной последним, быстро прошел мимо, и я лишь успела увидеть, как он пролетел мимо Штольмана, едва не задев его плечом, и быстро исчез из вида. Я еще не успела окликнуть Якова, как он обернулся сам. Сиделка заперла комнату Элис и тоже ушла, а Штольман заговорил как – то очень осторожно: - Анна Викторовна, вы ведь и раньше видели сны про Элис, они даже помогли нам…- его сочувствующий тон и эта фраза отчего – то застала меня врасплох, я слишком долго держала все в себе, а теперь слезы подступили, и я довольно косноязычно попыталась ответить: - Только я обычно сны вижу про м…- я едва не сказала «мертвых», но тотчас же поправилась, а слезы уже побежали сами по себе и машинально смахнув их, и попытавшись взять себя в руки, я договорила сквозь слезы: - Нет, нет… Элис она…она жива, я чувствую.. - Хорошо. Хорошо, что она жива – услышала я и не смогла уже сдержаться – слезы хлынули сами по себе, и он здесь был единственным, кто понимал меня сейчас. Я уткнулась ему в плечо и дала волю слезам. Он замер на мгновение, и я услышала его сочувствующее и чуть взволнованное: - Я найду. Я ее обязательно найду, я вам обещаю… И в моем сознании все спуталось и то, что вчера я сказать ему не могла, сегодня вылетело уже сквозь слезы неосознанно. Я отстранилась, и все еще не отпуская его, заговорила, не глядя ему в лицо: - Нет, нет, это я, это я во всем виновата. Это я…все из-за меня только… Он шевельнулся, я увидела, как он закрутил головой, возражая, и посмотрела уже ему в глаза – его лицо я видела не слишком хорошо из-за застилавших глаза слез, но то, что он сочувствует, было очевидно, я чувствовала это: - Да в чем вы виноваты?!- услышала я его недоуменное, попыталась собраться и ответила коротко: - Во всем. Он смотрел мне в глаза, и в его взгляде было много всего разного, а из меня слова словно сами по себе выскакивали: - Я всем только зло приношу…бедная Элис… - Да помилуйте, причем здесь…вы… Он не понимал никак и это на лице его написано было- оно было серьезным и обеспокоенным до невозможности и я ответила, плохо сознавая уже, что говорю: - Я ошибка. Меня не должно быть, понимаете?! - Ну что за дикая идея – услышала я и продолжила объяснять, снова взглянув на него: - Это он мне сказал, я не вписываюсь в формулу создателя. Меня быть не должно! – вышло уже истерично, видимо, а он, все это время, пока я пыталась ему объяснить, крутил головой, глядя мне в глаза, и с возмущением уже воскликнул: - Ну кто вам сказал?! - Этот…этот Анненков, он такой…такой гадкий, такой отвратительный…- призрак профессора возник перед моими глазами и я, уже не в силах совершенно, снова уткнулась ему в плечо и теперь он уже не замер, как прежде. Его руки обняли меня, и я услышала его взволнованное и успокаивающее над своим ухом: - Да не слушайте вы его! Вы…вы самая прекрасная, замечательная, лучшая часть этой вселенной…- звучало это убедительно, и рука его прижала меня к себе крепко и нежно и от этого ощущения слезы так и текли, не прерываясь и я вслушивалась уже в его голос, чувствовала его взволнованное дыхание и руку, нежно поглаживающую успокаивающим жестом. - Вы всем нам нужны. Родителям…родным…мне…- услышала я после недолгой паузы, за которую немного пришла в себя, и это последнее его слово поразило меня. Я отстранилась и взглянула ему в лицо: - Что? Что вы сейчас сказали? – спросила я, всхлипывая, и почувствовала, что сейчас ощущаю себя иначе, чем несколько мгновений назад – его лицо было необычайно близко и его слово явно значит нечто большее, чем утешение. Он помолчал всего несколько секунд, а затем ответил на мой вопрос совсем не так, как хотелось бы мне. - Что вы всем нам нужны – уже спокойнее ответил он, но я уже не могла оставить это вот так и попыталась снова - Нееет…вы еще что – то сказали – проговорила я, глядя ему в глаза и он шевельнулся как –то странно, я глаза закрыла в ожидании чего –то,но увы, я почувствовала, как он нежно провел по щеке моей, стирая слезы и открыла глаза. Он смотрел на меня с улыбкою странной, и я услышала: - Вы нужны вселенной… Это было уже выше моих сил, слезы подступили снова, я поняла, что это все, что услышу и отпустила его. Отпустила и ушла, ни слова не сказав. И позволила себе расплакаться уже позже, когда выскочила в парк и ушла подальше. Я не хотела, чтобы меня кто – то беспокоил, и видеть никого не хотела тоже. Не знаю, сколько времени прошло, но, видимо, не слишком долго, до того момента, как мысли понемногу начали складываться ровнее. чего я ждала от него там, в коридоре? он еще тогда, в беседке, ясно дал мне понять, что «бессилен» и обещал позже мне когда нибудь все объяснить – я вспомнила наш разговор тогда и неожиданно для себя почувствовала раздражение и на себя и на него – зачем он тогда вчера приходил, Господи и что же такое происходит с нами? Ответа у меня не было, я вспомнила его слова и то, что он неосознанно сказал « мне», это тоже было очевидно, как истина. Однако он взял себя в руки и не позволил себе ничего такого, после чего все могло измениться. Эти мысли немного успокоили, как ни странно и я, пока шла обратно к особняку, повторяла, как заведенная – значит, не время, не время – и шла я, уже точно зная, куда иду, а именно – в комнату Элис. Он прав – я могу что – то понять, хоть как – то и мне нужно попытаться. Возле крыльца стоял экипаж, и я успела мельком увидеть, кто уезжал сейчас – это была Нина Аркадьевна. Но этот факт даже не удивил и не расстроил – мысли мои были заняты иным и то, что князь, стоявший на крыльце, чуть смутился, было лишь на руку – я тотчас спросила разрешения подняться в комнату Элис, он разрешил мгновенно и был при этом весьма любезен. Мы с сиделкой вошли, она снова принялась оправдываться, но мне это было неинтересно, и я просто попросила ее уйти, ушла она весьма неохотно, и мне пришлось просить дважды. Наконец я осталась одна и позвала Элис, в душе страшась того, что она может прийти. Ощущение было странное, словно бы если я сейчас не узнаю хоть что – то, то сойду с ума. Я оглянулась в смятении, попросила ее подать мне знак и взгляд мой скользнув по комнате, остановился на странности – я взглянула на этажерку- на ней лежали солдатики, пушка, что – то еще, но именно что – лежали, а стоял среди этого хаоса лишь один – тот самый солдатик, с которого тогда все началось. Я взяла его и через мгновение осознала, что это и есть знак – Элис оставила его для меня и поставила его именно так, чтобы я поняла это. Значит, она ушла отсюда сама, либо, когда ее кто – то увел, она успела этот знак оставить. так или иначе, когда она выходила, она была жива и в рассудке – это светлое открытие, словно огонек надежды зажгло в душе. Надежды и беспокойства. И вопросов меньше не стало, однако одно я поняла отчетливо – Кириллу Владимировичу об этом знать не следует. Я вспомнила, как тогда, зимой, он был так настойчив в желании добыть эту проклятую тетрадь и теперь смутное беспокойство уже не покидало меня и слова Элис не выходили из головы- о князе и о Штольмане и мне досадно было, что тогда нам не удалось поговорить как следует, но, кто же знал – подумала я и внезапно мне стало холодно – а ведь она помощи моей просила, а я не поняла, не поверила – было досадно и стыдно за себя, но все это было уже поздно. Тем временем, жизнь в особняке князя не остановилась, был обед, за которым я снова ловила на себе его странные взгляды, однако, он был сама любезность, об Элис говорил только с беспокойством и сокрушался о произошедшем, выглядев при этом снова искренне а меня, глядя на него, терзали сомнения и я думала – неужели человек способен так притворяться? Затем я вспомнила о том, что здесь была Нина и о ее притворстве я вспомнила тоже, и в итоге, сославшись на мигрень и сказав князю, что мне нужно подготовиться к вечеру, я ушла, не встретив возражений. Для того, чтобы убить время, я прогулялась, затем вернулась к себе и вышла лишь тогда, когда постучал дворецкий и доложил, что все собрались и ожидают в гостиной. Я шла туда и внезапно вспомнила, как Штольман вчера говорил о математиках и о том, что он тоже придет. Мне уже неловко было за свою слабость утром, но я ни о чем не жалела. Ради того, чтобы услышать это короткое «мне» я простила себя уже, да и его простила тоже за то, что не повторил. Я вошла в гостиную, князь представил меня гостям, и меня порадовало, что и дядя тоже здесь – без него мне было бы сложно. Один из приезжих, господин Обручев, спросил о том, где же Анненков и я поразилась, отчего князь не сказал им об этом ранее. Это было странно, но я внимательно смотрела на то, как они оба отреагировали на извещение о смерти их кумира – Обручев был потрясен и расстроен, и похоже было на то, что искренне. Куликов также восклицал нечто потрясенное и тоже выглядел обеспокоенным. Князь выразил им соболезнования, я тотчас же сказала об этом же и через мгновение поняла, отчего князь не известил их ранее, как только услышала - И все таки, я считаю, что не стоит нам отменять это собрание. Тем более, что гости проделали такой путь. Я думаю, что профессор Анненков одобрил бы такое решение – его монолог был весьма убедителен, но отчего – то мне было весьма неприятно. Повисла пауза – Обручев растерянно оглядывался по сторонам, Куликов смотрел в пол, а князь суетился: - Ну что ж, приступим, господа. Анна – прошу – быстро распорядился он, и всем ничего уже не оставалось, как подчиниться. Мне было как –то неловко и единственная мысль утешала меня – сейчас придет Штольман – но он, однако, явно где – то задерживался и я рада была тому, что в начале, дядя, по обыкновению, вознамерился отчитать лекцию. Прошло не менее чем минут двадцать, как в гостиную осторожно вошел дворецкий и тихо что – то проговорил князю на ухо. Тот тотчас встал и, попросив прощения, вышел, закрыв за собою дверь. Я поняла, что пришел Штольман, и забеспокоилась как – то всерьез, так, что и не ожидала от себя, зная об их отношениях, в голову приходили разные странные мысли и когда дверь открылась, буквально через пять минут и я увидела их, входящих в гостиную, облегчение я ощутила неимоверное. Судя по их лицам, ничего нехорошего не произошло, то, что князь даже не представил Штольмана гостям, меня не удивило, и я отметила этот факт, лишь как подтверждение тому, что князь так же фальшив, как и Нина. То, что Штольман здесь, вселило в меня уверенность и мне стало гораздо легче, чем при начале этого странного собрания. Я улыбки даже сдержать не могла – она возникла помимо моей воли и я перестала с собою бороться, лишь воспоминание о том, что произошло в коридоре, вызвало смущение, и я почувствовала, как щеки мои загорелись. Я даже не слышала того, о чем говорил дядя – Штольман смотрел на меня, я ощущала этот взгляд, и было мне какое-то время странно – словно я где-то не здесь. Дядя все говорил – я поймала на себе взгляд князя и уже взяла себя в руки, придав себе серьезный вид. Наконец таки, дядя закончил лекцию и Кирилл Владимирович, очень быстро как – то поблагодарил меня и объявил, что пора начинать. Он говорил много, но когда он сказал последнюю фразу, у меня похолодели руки. - Я предлагаю вызвать дух профессора Анненкова – услышала я его уверенный тон и от ощущения подступающей тошноты, закрыла глаза. - Профессора? Вы считаете это возможным? – с усмешкой спросил Куликов а я осторожно посмотрела на Штольмана – на его побледневшем лице явно читалось острое беспокойство и некая растерянность и я поняла, что он прекрасно помнит наш утренний разговор. однако он молчал. - Анна Викторовна, если я неправ, поправьте меня – воскликнул Кирилл Владимирович. - Конечно, вы правы, Кирилл Владимирович – не своим голосом, ответила я уже понимая, что Штольман вступаться за меня не собирается. Гости принялись возражать и первым начал Куликов, сказав о том, что им обещали встречу с великими математиками прошлого и Обручев подхватил его возражения - Разумеется, но в этих обстоятельствах я подумал, что раз уж случилась эта ужасная трагедия, имеет смысл поговорить с профессором – гнул свою линию князь. Я взглянула на дядю – ему явно не нравилась настойчивость Разумовского, однако и он ничего не сказал, а тот воскликнул, завершая речь - Он мог бы открыть тайну своей гибели! - Я действительно могу спросить его – наконец смогла я проговорить что – то внятное. Обручев активно начал возражать и Куликов его поддержал, сказав, что это « кощунственно». - Я понимаю вас. Мы можем вызвать любого другого математика из прошлого- оживилась уже я. Князь извинился, все приняли его извинения, и я спросила уже, устав от всего этого - Кого вы хотите, чтоб я вызвала? Они решили, что самым лучшим будет вызвать Иоганна Гауса, мы взялись за руки, и я позвала дух Гауса. Возникло странное ощущение, словно всю меня внезапно обдало холодом и все, что происходило после этого, я помню весьма смутно. Я хорошо помню то, что говорило во мне и слова я помню тоже, но как это происходило, и как я при этом выглядела, я не помню совершенно. … Сборище идиотов. Собрание дураков. Нет, не придет Гаус. Просил передать, что на вас, не потратит ни секунды своего времени, хотя в его распоряжении вечность. А вы – Демиург и Гений – не математики. вы – жалкие фигляры. А Формула существует. Существует… Сознание вернулось от боли- я ударилась об стол головой и пришла в себя. У всех присутствующих были потрясенные лица. - Что? Я говорила? – спросила я, как смогла произнести слово. Князь выглядел необыкновенно обрадованным - Да! Это потрясающе!- улыбаясь мне в лицо, воскликнул он. Обручев смотрел с диким испугом и спотыкаясь и не отводя от меня потрясенного взгляда, выскочил за дверь. Штольман метнулся за ним, дверь хлопнула, и мне снова стало нехорошо. И нехорошо мне стало не только от того, что только что случилось, но и оттого, что Штольман так стремительно выскочил вслед за Обручевым, и я отчетливо поняла, что, возможно, он преследует предполагаемого убийцу. Они о чем – то еще говорили, но дышать мне действительно становилось все труднее, сердце стучало больно, и я не выдержала. Я встала, и, попытавшись сослаться на то, что мне нехорошо, попросила прощения и решила выйти. Однако князь попытался возразить, и был весьма настойчив, это было крайне отвратительно, и я уже хотела было вспылить, но меня спас дядя. Он подступил ближе, пощупал мне лоб и посчитал пульс и сказав весьма убедительным тоном, что все нехорошо. Князь, наконец таки, согласился уже, я извинилась еще раз и я вышла, попросив дядю остаться с гостями. Мне, в самом деле, было плохо, нужно было отдышаться в тишине и покое, и я прошла в маленькую гостиную, но не успела пройти и пяти шагов, как услышала позади себя: - Анна Викторовна…- и это был вовсе не тот голос, который мне сейчас хотелось бы слышать. Я обернулась и с удивлением увидела Куликова - Всего два слова – проговорил он и закрыл за собой дверь. Я попыталась возразить ему, проговорив чуть слышно: - Пожалуйста…- но он, словно и не слышал. - Вы сказали Демиург и Гений? – спросил он каким-то весьма странным тоном. - Я сказала? – спросила я в ответ и он ответил: - Да. А вы не помните? - Я в этом состоянии, знаете ли, не осознаю себя…- ответила я, и мне уже стало страшно. Он выглядел странно и странно говорил, в его тоне было что – то нехорошее. Нехорошее настолько, что я оглянулась на подсвечник, далеко ли он, если в случае чего куликов окажется Бог его знает, кем или с ним явно что – то не то. А он, тем временем, подступал ближе. - Демиург – это студенческое прозвище Обручева - он подошел еще на пару шагов, и мне пришлось отступить. - Я узнал профессора. Эти словечки…собрание дураков и наши прозвища, я словно увидел его сейчас – он смотрел мне в глаза, но словно не видел меня, выглядело это жутко- Но как?- тихо спросил он. - Он приходил – ответила я просто. - Простите, но я во все это не верю – убежденно проговорил он, и я увидела, как его рука потянулась к подсвечнику – я не могу в это поверить – произнес он и я, глядя ему в глаза, поняла, что он убийца. Я отступила на шаг и в этот момент, знакомый голос громко произнес - Не двигаться! – и я увидела, неизвестно откуда взявшегося здесь, Коробейникова. Куликов отдернул руку от подсвечника и обернулся к Антону Андреевичу, а тот добавил - Не двигаться! Анна Викторовна, подойдите ко мне. Возникло замешательство, Куликов внезапно с удивительным для его не легкого тела, проворством, метнулся к выходу, Коробейников с криком: - Стоять! – метнулся следом и через мгновение они оба исчезли в дверном проеме. Я была в прострации – все произошло так стремительно, что я и опомниться не успела – в дверь влетел Штольман и кинулся ко мне с вопросом: - Кто кричал? Следом за ним дядя эхом повторил вопрос и я, едва дыша, ответила им: - Коробейников- и, тотчас осознав о том, что нужно сказать, поправилась - Куликов…туда побежали – показала я Штольману на противоположную дверь, и он исчез в мгновение ока, а дядя подскочил ко мне с чрезвычайно обеспокоенным видом и вопросом: - Ты цела? Я едва держалась на ногах и он, ни о чем больше не спрашивая, подхватил меня и увел в мою комнату. Однако спокойно отдышаться не пришлось и там – не прошло и десяти минут, как, подняв взгляд, я увидела призрак Обручева – на шее его зияла кровавая рана и я, в ужасе и волнении спросила, поднимаясь на ноги: - Боже мой, что случилось? - Это профессор?- спросил дядя, взяв меня за руку. - Обручев убит – ответила я и высвободив руку, подошла к Обручеву ближе и спросила: - Кто на вас напал? Но он молчал. Я спросила иначе: - Что случилось, скажите мне. Скажите, кто вас убил? и он, наконец таки, заговорил - Зачем он это сделал? Неужели из-за формулы? Дурак – задумчиво говорил Обручев, явно зная, о ком говорит. - Он- кто? Куликов? – спросила я, но Обручев не смотрел на меня, продолжая потрясенно – Все из-за формулы… Демиург…Гений…Счетовод…- это прозвище было новым, и я спросила тотчас же: - Счетовод? Кто такой Счетовод? И тут он повернул голову, взглянул мне в глаза и произнес, словно прочел: - А вы…вы ошибка. Ошибка. Вас не должно быть… Призрак исчез, и я пошатнулась, мне было плохо и страшно. Подскочил дядя и осторожно усадил меня на диван. Я пыталась осмыслить все, что случилось, но случилось так много всего, что объяснить все с ходу было невероятно сложно. Так прошло не менее получаса. За дверью послышался шум, шаги, голоса и я узнала голос Штольмана. Дядя выглянул в коридор и, вернувшись, сообщил тихо: - Куликова арестовали, увозят… Я вспомнила о том, что говорил мне Обручев, и поднялась на ноги. - Аннетт, куда ты, отдохни…- попытался было остановить меня дядя, но я отвела его руку и убежденно сказала ему: - Мне нужно. Я вернусь скоро. Я очень спешила и мне повезло- я вылетела вниз и увидела, что Штольман лишь выходит за дверь, выскочила следом и окликнула его: - Яков Платонович… Он обернулся мгновенно и вернулся ко мне. - Я хотела вам сказать, был еще третий – Счетовод. Гений, Демиург и Счетовод – по мере того, как я выговаривала все это, выражение лица его менялось от удивленного до необыкновенно серьезного, а затем он улыбнулся и ответил легко: - Я приму это к сведению. Я смотрела ему в лицо и понимала, что напрасно смущалась, он и не вспомнит ничего, потому что сам сказал лишнее, однако это лишнее, хорошо помнила я. - Вам лучше побыстрее вернуться домой, не стоит дольше оставаться у князя – серьезно и дружески этак, посоветовал он и я ответила тотчас, соглашаясь: - Да. да, вы правы. вы не беспокойтесь, меня дядя проводит – и я позволила себе улыбнуться ему. - Будьте осторожны – произнес он серьезно на мою улыбку, развернулся, и, легко спустившись по ступеням, отправился к экипажу. Я вернулась к себе и перед тем, как начать собирать вещи, подошла к зеркалу и взглянула на себя. Несмотря на то, что произошло, выглядела я довольно сносно – глаза блестели, бледность сошла, я вынула из шкатулки ожерелье, примерила, балуясь, а затем взгляд мой упал на цветок, подаренный Штольманом вчерашним вечером. Я вспомнила и вчерашнее и то, что было сегодня и сейчас, рука моя потянулась и коснулась кончиками пальцев красных лепестков. « Мне» - снова вспомнилось, и я улыбнулась снова, взяла цветок в руку и тихонько коснулась его губами. Я едва успела убрать его обратно в вазочку, как пришло ощущение жуткого, ледяного холода за спиной и я обернулась, страшась увидеть то, что могло быть там. Они оба были здесь – Анненков и Обручев – профессор что-то увлеченно писал на той же прозрачной доске, как и в первый раз а Обручев сидел и смотрел на него с благоговением, затем он встал, подошел к профессору и они заспорили, выписывая формулы. Я смотрела на них и не могла понять, за что можно было убить таких, в принципе, далеких ото всей суеты, людей. - За что же вас убили- вслух произнесла я и они оба тотчас исчезли. но в этот раз, никто из них не обернулся на меня. Они оба были так заняты своими вычислениями, что не обратили на меня ни малейшего внимания. Я вспомнила о том, как они приходили ко мне и их слова об ошибке – они оба говорили это, словно отдельно от всего остального, словно читая текст этой жуткой записки и внезапно меня озарило – так они и говорили это для меня, это тот, кто убил их, написал это и они просто пытались подсказать мне, только я в испуге сразу этого не осознала. Тогда что же еще могло быть, что? Как жаль, что я теперь не знаю всего – грустно подумалось мне, но хотя бы уже то, что я вовсе не «ошибка» уже было неплохо. Одним несчастьем за эти два дня для меня стало меньше. Однако я и представить себе в дурном сне не могла, что меня ожидает далее. А тогда я просто собрала вещи, оставив все остальное до утра, и легла. Ни мыслей, ни раздумий – ничего уже не было – я просто провалилась в нечто, без снов и видений. Это утро было уже светлее, чем предыдущие и в предвкушении возвращения домой, сразу после завтрака. я сама предложила князю прогулку и как только мы вышли, тотчас извинилась и выразив благодарность, сообщила о том. что намерена вернуться домой. Он не стал возражать. Мы заговорили об Элис, и снова он был весьма искренне обеспокоен, и тут мы нашли общий язык. Затем Кирилл Владимирович взял меня за руку и произнес покаянно: - Ради Бога, Анна, простите мне мою бестактность… Я догадывалась, о чем он, но, однако, ради приличия, спросила. - Вчера я попытался удержать вас на собрании, не понимая, что вам действительно плохо – он выглядел несколько растерянно, это было ново, и я поспешила его успокоить, ответив. что это пустяки. он, однако, руки моей не отпустил а положил на свой локоть, свою ладонь он положил поверх моей, это мне уже не понравилось и я пожалела, что была так мила. Однако, что же было делать? Он все говорил и говорил, и затем, я услышала уже о чем - Помните, что у вас есть друг, который всегда поймет вас и придет на помощь – он поднес мою руку к губам, поцеловал и отпустил а я уже не смотрела на него, когда он поднял взгляд – я увидела другого человека и подумала, что слова князя пришлись, как нельзя кстати – там, внизу, возле зарослей , деловито что – то искал мой друг, который точно всегда приходит на помощь – Яков Платонович Штольман. Я мгновенно высвободила свою руку из руки князя и оперлась о балюстраду для того, чтобы лучше видеть происходящее. - Смотрите, полиция демонстрирует усердие – язвительно проговорил князь, а мне уже очень хотелось отделаться от него, но невежливо выглядеть не хотелось и, поблагодарив его за приют в сотый раз, я надеялась, что он поймет, что беседа наша завершилась. И он наконец таки отбыл, либо поняв что-то, либо просто надоело ему, что я его не слушаю. Он ушел, я вздохнула с облегчением и принялась наблюдать в ожидании, когда Штольман все таки посмотрит сюда. Он оглядывался по сторонам, городовые что-то искали в траве, а я все ждала, когда же он, наконец, заметит, что я здесь. И он, наконец, заметил. Он обернулся в очередной раз, увидел меня, и я услышала его раздраженный тон: - Анна Викторовна, я же просил вас не выходить из дома… Ожидала я совершенно иного и попыталась оправдаться: - Но я же подумала, что мне уже ничего не грозит – легко произнесла я, глядя на то, как он подходит поближе и добавила: - К тому же у меня послание было. И кажется не я причина всех этих преступлений. - А что же? – сердито и как-то равнодушно спросил он. - Что – то гораздо более приземленное – ответила я, думая, что мой ответ заинтересует его. Но он покрутил головой, как обычно, решая возразить, но не успел – его окликнул Евграшин,он обернулся и видимо, Евграшин нашел что-то весьма важное, потому как Штольман так и не обернулся ко мне а что-то внимательно разглядывал в руках Евграшина. Мне это видно не было и стало обидно за его невнимание, и я лишь крикнула напоследок - Яков Платонович, я не буду вам мешать- в надежде, что он соизволит вернуться, он обернулся ко мне и я добавила свое: - Но, имейте в виду, что формула здесь, ни при чем! - Да, да – ответил он рассеянно и отвернулся к Евграшину. Такое отношение обидело снова, но я обижаться себе не позволила, успокоив себя мыслью о том, что он занят и что он непременно разберется во всем и отправилась, наконец таки, домой. Дома все были странными, словно эта история как – то повлияла на них особенно. Никто не язвил и не подшучивал, все были внимательны и милы, но создавалось впечатление, что они словно роли играют, а в самом деле, им гораздо хуже, чем есть. Однако половина дня прошла вполне спокойно и после обеда я отправилась в беседку. Мне хотелось побыть одной в любимом месте и попытаться как –то связаться с Элис, возможно, она подаст мне хоть какой – то знак. Я позвала ее, она не откликнулась, и я вынула из кошелька солдатика, вспомнив о нем. Я крутила его в руках и внезапно заметила, что бархатная подложка на основании странно топорщится, словно не держится. Я потянула за торчащий краешек, подложка легко отделилась от фигурки и на обратной ее стороне я увидела записку. Записка была крохотной и на ней очень мелко были написаны стихи Элис. Теперь я точно знала, что она оставила мне этого солдатика не просто так и исчезла она тоже не просто так. Она сама, видимо, захотела этого, а записку эту мне оставила для того, чтобы я поняла и, видимо, еще что-то было в этой записке важное, сами стихи, они что – то значат для Элис. Это открытие потрясло меня. Я вернулась к себе, достала увеличительное стекло и принялась рассматривать записку внимательно – Среди сонного тумана. В царстве страха и обмана. Расскажи мне о дороге. Той, что стелется под ноги. Скажи это ему. – три последних слова были написаны в самом конце, там. где уже почти что не было места. - Кому «ему»? Князю, Штольману? Нет, может быть полковнику Лоуренсу, отцу Элис? – ответов на эти вопросы у меня не было, но одно я могла попытаться выяснить прямо сейчас. Я попыталась сосредоточиться и позвала дух полковника, раз, другой, он все не шел, и я добавила уже – Ради Элис и закрыла глаза. И еще не открыв глаз, я ощутила, что он пришел – стало очень холодно, как тогда, я открыла глаза и увидела его – он сидел в кресле в углу и выглядел, как всегда, мрачно. - Что сейчас с Элис? Где она? – спросила я, но он не ответил, лишь сменил позу, и я уже собралась было спросить еще, как из коридора донесся какой-то шум и голос Коробейникова громко произнес: - Это срочно! Я поняла, что что – то случилось и выскочила из спальни с этим вопросом на губах. - Анна Викторовна, простите, ради Бога – начал он, как всегда, многословно и я перебила его: - Да говорите уже!- я уже беспокоилась не на шутку, и он принялся объяснять. - Дело, вот какого рода. Я только что с вокзала. Опросил там всех проводников, служащих и выяснил, что профессор Анненков и Куликов приехали вместе. Сердце мое упало, а Антон Андреевич все еще объяснял очевидное, а затем предложил вызвать дух Анненкова и спросить у него, как все это сложилось. Он не понимал, как все происходит, объяснять было долго, и я просто ответила ему, что все не так просто, как ему видится. И тут он начал говорить совсем о другом, о неких расследованиях, которые мы проводили вместе и прочие вещи, рассуждая весьма забавно, я, понять не могла, к чему все это и он, наконец, сказал: – Я никогда не видел, как вы устраиваете спиритический сеанс..- и он снова предложил вызвать дух Анненкова. - Милый Антон Андреевич, когда я в следующий раз буду устраивать публичный спиритический сеанс я вас непременно приглашу – ответила я, он был разочарован, но больше настаивать не стал и отбыл, сказав мне о том, чтобы я «себя берегла» и я пожелала ему того же. Он ушел, и я поначалу было хотела снова вернуться и вызвать дух полковника, как внезапно поняла, что было главным в многословной и путаной речи Коробейникова. Куликов – он убийца и я знала это еще там, у князя, я видела тогда его глаза. Он еще тогда хотел убить меня, и он где-то здесь, в городе. И, возможно, он придет сюда или уже идет, Господи, помоги мне. Я вспомнила, как князь сказал мне сегодня – « у вас есть друг, который поймет вас и придет на помощь» и я знала, куда мне нужно пойти сейчас. Я собралась быстро и спустилась вниз, из столовой слышались голоса родителей, звучали они несколько странно и я, подобравшись осторожно к приоткрытой двери. прислушалась. - Ну что нам делать? – услышала я дрожащий, полный отчаянья, голос мамы и папин ответ - Ждать. Терпеть и ждать. она перерастет все это. - А если нет? – спросила мама- Если нет?! Нет, нужно что – то делать, бороться. Подумать только – ее считают злом, ошибкой вселенной, и приходят устранять эту ошибку,…и ты предлагаешь ждать? Чего?! Чтобы кто-то опять пришел за ней? - Терпение. Терпение, моя дорогая, пойми, это единственное, что нам с тобой остается. Ну ты же знаешь – ей нельзя запретить, на нее нельзя давить. Она…она еще слишком молода, подрастет, остепенится… - Да не нужно меня успокаивать! – воскликнула мама со слезами – Нужно что –то делать, чтобы образумить ее, иначе мы ее потеряем! – эти ее, последние слова потрясли меня до глубины души, как и весь их разговор, я вышла к ним и сказала сразу же то, что думала - Простите меня. Простите меня за все. Я больше не буду вас пугать. То есть, я буду стараться. Но пожалуйста, не надо ничего со мной делать. Я одна и только я сама…и папа прав! Мне просто нужно время и я справлюсь со своей жизнью. Мама метнулась ко мне и принялась говорить: - Девочка моя дорогая, ну ты же знаешь, я желаю тебе только добра… - Я знаю, мама – ответила я, глядя на нее. Она всегда желала мне добра и любила меня. Мне было очень жаль их обоих, но и то, о чем они говорили, я принять не могла. - Ты куда-то собралась? – спросила мама- Но…тебе же нельзя… - Мне нужно пойти пройтись- ответила я и почувствовала, как слезы подступают уже - Я больше не могу сидеть дома. Но я знаю, что мне уже ничего не угрожает. Я скоро вернусь – уже спокойнее произнесла я, решившись и взглянув на них обоих, сказала то, что должна: - Я очень вас люблю. И вышла. И они не стали возражать. Я шла в сторону участка – единственного места на этой земле, где меня могли понять и помочь. Из головы не выходил разговор родителей. Мне было жаль их и жаль себя – они не понимают, и похоже, что не поймут никогда. Я не могу себе запретить. Это просто есть. И они связывают все это со Штольманом, это очевидно, поэтому еще он им претит. И что же теперь – растерянно уже подумала я- что теперь…когда я знаю, что дело не в ошибке, а в более простых вещах, им я никогда этого не смогла бы объяснить. Где-то здесь бродит Куликов…так пусть уже – я так и не додумала эту мысль, однако она прочно поселилась в сознании и когда, выйдя на главную улицу, я увидела Анненкова и Обручева я не удивилась. Мне отчего то, внезапно стало все равно. Обручев писал что –то а Анненков стоял ко мне спиной, но словно почувствовав мой взгляд, обернулся и указал вдоль улицы. Я оглянулась и увидела Куликова, выходящего из-за угла дома возле площади. И тут меня охватила паника. Одно дело думать о чем –то, другое – увидеть своего убийцу в двух шагах. Я отвернулась и быстро пошла вдоль улицы, не оборачиваясь, но я знала, что он следует за мной. Мы уже прошли гостиницу и арку, я шла все быстрее и как назло – никого не было на этой пустынной улице сегодня. Кошелек выпал из моих дрожащих рук, и я побежала уже, слыша за своей спиной его тяжелые шаги. Послышался звон стекла и я, уже зная, что сейчас случится, взвизгнула от ужаса, споткнулась и полетела вниз, на землю. И он, конечно, догнал меня тут же, схватил за плечо и рванул вверх и откинул к стене. Я больно ударилась спиной о стену и уже увидела занесенный надо мною этот острый, бутылочный осколок, как, словно с небес, прозвучал голос Штольмана, и я услышала сухой, револьверный щелчок за своей спиной: - Не двигаться!- произнес он жестко и громко, я повернула голову и увидела его – он прошел мимо меня, и на лице его бледном была написана тихая ярость – он с силой оттолкнул Куликова от меня и проговорил полным ненависти тоном: - Это вы – ошибка мироздания. Куликов отлетел назад, но все же стоял на ногах и не выпустил из руки это жуткое стекло. Штольман шагнул было к нему, я схватила его за плечи и услышала, как он добавил зло и презрительно: - Но виселица это исправит. Городовые схватили Куликова, Штольман обернулся ко мне и заглянув мне в лицо, произнес уже спокойнее: - Пойдемте, Анна Викторовна…в управление Он не стал больше ничего говорить, а просто взял меня под локоть, но мне было довольно и этого. Волнение после перенесенного кошмара уже стало уходить, и я посмотрела на него со стороны – лицо его было нервным и бледным, под глазами залегли тени, и мне было его безумно жаль, вот только сказать об этом я не могла. Мы пришли в кабинет, Коробейников дал мне воды и Штольман начал допрос Куликова и я поняла, слушая, чем он занимался все эти три дня – он сам говорил вместо Куликова- и про пожертвования князя факультету, про то, как Куликов польстился на эти деньги и приглашение князя разрушило все его планы. Куликов знал, что если князь и Анненков встретятся, то его воровство откроется и тогда он придумал весьма хитрый план – как выразился Штольман – Куликов убил профессора, заманив его в наш сад, написал записку, чтобы следствие запутать и я позволила себе спросить о том, что волновало меня: - Но зачем, зачем было убивать Обручева? Но ответил мне Штольман. - Он, видимо, тоже знал о пожертвовании и мог проговориться князю. - А я? Меня – то за что?- спросила я, получалось, что и не за что, однако Куликов на это ответил сам. - А вы меня убедили. Я поверил в то, что вы можете спросить у Анненкова. - Неужто просто- денег захотелось? – услышала я, полный презрения, тон Штольмана и Куликов, видимо, тоже этот тон уловил и принялся нервно объяснять зачем и почему он позволил себе взять эти деньги. Рассказ его был отвратителен в своей откровенности. Его увели, а Штольман проговорил быстро: - Я провожу… Я взглянула на него коротко и не поняла выражения его лица – что –то необычное было в нем и пока мы шли по участку, он молчал и было странное ощущение того, что он думает о чем – то напряженно и заговорить я себе позволила только, когда он подал мне руку, чтобы помочь сойти с крыльца. - Это что, получается, что я была ошибкой вселенной, чувствовала себя важной персоной, а дело – то, как обычно – в деньгах- в манере Штольмана у меня вышло – не вопросительно а утверждающе, я хотела пошутить, чтобы хоть немного развеять этот кошмар и он быстро это подтвердил, как –то даже слишком быстро, словно думал о другом: - В деньгах, Анна Викторовна, в деньгах. Я…вот что хотел сказать… И вот тут уже мне не показалось, а я почувствовала что-то в его тоне совсем иное и я испугалась. Я испугалась, что и он сейчас начнет говорить что –то о том, что я не берегу себя и мне нужно измениться, либо что-то нужно изменить, либо еще что-то о чем я слышать сейчас не хочу и я перебила его легко: - Я прошу вас, пожалуйста, только сейчас ничего высокопарного не говорите…- и он ответил мне в тон: - Хорошо. Я просто хотел сказать, но…хорошо, не буду. Он был невероятно покладист и это пугало, шел он совсем рядом, касаясь меня плечом, на нас пялились прохожие, но ему, похоже, было безразлично. Я услышала, как две дамы зашептались о чем –то позади нас и попыталась отступить подальше и заговорить о деле, то есть об Элис. Он взглянул странно, словно не этих слов ожидал и ответил откровенно: - Нет. Я спал всего два часа за последние трое суток. Я думал о вашей безопасности… Я взглянула на него – он снова был совсем рядом и смотрел мне в глаза снова тем же странным, решительным каким –то взглядом и я смутилась. - Спасибо. Я очень вам благодарна. Но скажите, сейчас, вот сейчас, у вас же есть возможность заниматься этим делом? – снова заговорила я об Элис, не зная, каким образом подойти к теме солдатика и пугаясь его странному виду, а он снова ответил очень быстро, словно не это его сейчас волновало: - Да, да, я…сделаю все возможное. - Сделаете, да, я знаю, спасибо – косноязычно проговорила я и от волнения, бессознательно совершенно закинула кошелек себе за спину совершенно детским жестом и проговорила, глядя в сторону: - Ну что ж, опасности больше нет…- и услышала, как он проговорил тихо: - Нет. А я продолжила свое, мне хотелось уйти от этой толпы зевак куда-нибудь подальше, и объяснится уже обо всем и я спросила с намеком: - Можно меня…не провожать? Я посмотрела в его лицо, и снова испугалась было, а он, глядя мимо меня, проговорил спокойно: - Вы…простите меня, Аня, но опасности, они как будто ходят за вами по пятам и…- он посмотрел мне прямо в глаза и договорил абсолютно серьезно- Я стал к этому привыкать. Я изумленно смотрела на него и мысль пролетела- неужели- а вслух вырвалось неосознанное и растерянное: - Аня? Неожиданно…вы меня простите пожалуйста, я вам столько волнений доставляю, Яков Платонович…-пока я все это несла неосознанное и фальшивое, он не отводил взгляд от лица моего, но при последних моих словах, взгляд отвел и сказал серьезно, видимо оценив чушь, что я несла: - Нет. Вы можете смеяться надо мной, но…я просто человек другого уклада и я…мне сложно понять,…как вам это удается… Он взглянул в мои глаза, а я от неожиданности, и ответить ничего не могла, просто смотрела на него и он договорил: - Вы…ни на мгновение… я не сомневаюсь, что…Вы слышите меня? – я кивнула ему и он снова тем же невероятным тоном продолжил объясняться – что моя жизнь без вас была бы иной… Лицо его стало взволнованным и нервным, а я лишь переспросить смогла громким шепотом: - Иной?- он кивнул чуть и чуть улыбнулся: - Она была бы пуста. Он все смотрел выжидающе и серьезно, а я поняла, что готова уже на любое его движение откликнуться и мне уже было абсолютно безразлично, что люди вокруг и что они смотрят на нас, а мы стоим посреди улицы среди белого дня и я не могу с места сойти. - Яков Платонович, Яков Платонович! – раздался громкий оклик, но Штольман обернулся не сразу а я сразу и не смогла и лишь когда голос послышался совсем рядом, мы посмотрели на его источник – Коробейников пыхтел и частил. - Яков Платонович, там Николай Васильевич вас требует, гневаются, что мы не запротоколировали все сразу, Вас требует… - Никак без меня невозможно? – спросил Штольман и снова взглянул мне в глаза. - Никак нетс, Вас требует – настойчиво продолжал Коробейников и если бы не его милая, извинительная улыбка, я бы слово могла дать, что это он придумал непонятно для чего- мне в глаза он не смотрел а топтался рядом и, судя по всему, не собирался уходить. Штольман чуть пожал плечами и улыбнулся: - Ну…что поделаешь…служба. Вы простите, Анна Викторовна…мы договорим еще. - Да, да, конечно – косноязычно ответила я, он быстро отвернулся и пошел к управлению, Коробейников засеменил рядом и я подумала, что непременно надо записку Якову послать. Домой я летела, как на крыльях. Я даже об Элис думать забыла на какое –то время. Я поняла, что это он так подтвердил мне то, о чем я просила его там, у комнаты Элис, когда он неосознанно, утешая, проговорился – «мне». Тогда он сделал это неосознанно, а вот сейчас нет. Сейчас он знал о чем говорил и знал, что я пойму о чем он. Просто он вот такой, сложный, как он сказал- «я человек другого уклада». И про то, «как вам это удается» - это обо мне, а не о способностях моих было сказано и я все вспоминала все это и досада взяла, что Коробейников явился так некстати. Я вошла в дом, уже напевая что-то, и внезапно увидела своих – они стояли все трое рядом, и у них были странные лица. - А что такое?- спросила я, чувствуя неладное- Да что случилось? Папа выглядел чуть растерянно, дядя – обеспокоенно, но мама, глядя на меня, проговорила торжественно и с необыкновенным придыханием, отделяя каждое слово: - Только что…был князь…он просит…твоей руки. На лице ее отразился странный восторг, а я, глядя на них, не знала, плакать мне или смеяться. И вот теперь я поднялась к себе и написала все это. Я не могу понять, как могло так совпасть, что именно в этот день, когда Штольман признался мне, меня постигла такая беда. Пока я шла домой, я уже нарисовала себе в мечтаниях своих свою картину мира и в этот мой мир, князь не вписывался никоим образом. Но, судя по всему, избавиться от этого препятствия мне сразу не удастся. Я вспоминаю разговор родителей и мне нехорошо. Для мамы это определенно выход из тупика. Дядя, хоть и любит меня безмерно, не сможет ничего решать, а папа…лишь на него я и надеюсь. А если я сразу не откажу князю, Штольман, что скажет он, что подумает обо мне. Зная его отношение к князю, и, зная его характер, я не могу представить, как это будет. И что же делать? Я не могу обидеть его и не могу обидеть родителей. Я не могу так поступить с ним и с ними я тоже так поступить не могу. Господи. Мне страшно. У меня нет никакого выхода. Совсем. Нужно выйти на воздух, я выйду и придумаю, как быть. Я никогда не буду женой Разумовского, нужно просто подумать, как быть и сделать так, чтобы мне не было так больно и другим тоже. Но это сложно. Однако, придется попытаться. P.S. Странное ощущение, словно вместе с этой историей об ошибке, вселенная оскорбилась и отомстила нам за то, что все оказалось так банально. Ушло лето. Я только сейчас это осознала. Оно ушло в эти три дня а я и не заметила этого. Воздух стал прозрачный и дрожащий, как бывает лишь осенью, когда теплый солнечный луч попадает в холод и становится видимым – и дрожит и переливается, но душа знает, что это тепло уже уходящее и скоро станет лишь холоднее и холоднее, а затем, придет долгая, темная и холодная зима. Я должна объяснить ему все. Он должен понять. Я надеюсь, что он поймет.