По следам. Несказка.

Осень. С каждым днем все холоднее и кажется, словно душа остывает вместе с природой. Дожди уже не кажутся очищающими, а напротив, вносят лишний раз ощущение тоски. Никогда такого со мною прежде не случалось. Осень была для меня маленьким преддверием зимы – с Рождеством и весельем, елкой и предвкушением чудес. В этот раз все иначе. Иной день проходит легче и я даже вспомнить не могу, что было в нем, а иной раз приходит тоска и не оставляет до ночи. Но все же с каждым днем на жизнь я смотрю по иному – теперь, когда я поняла, что не только лишь то, что он сказал мне тогда и обещал объяснить – служит препятствием, теперь мне стало словно проще. В чем – то проще, а в чем – то сложнее. Эти дни решили многое – с того самого утра, как в нашей беседке был убит петербуржский профессор и до того момента, как дядя втянул меня в новую историю и сама эта история не завершилась тем, чем завершилась. Именно то, чем она закончилась, долго не давало мне спать по ночам. Я не могла понять, в чем дело и что могло случиться тогда, за недолгое время, что мы не виделись половину дня. Я даже хотела к Коробейникову пойти, выяснить, но Бог отвел – я поняла сама. Теперь он верит мне, да и не сейчас он поверил, но смог признать это для себя именно сейчас. Тогда, когда понял, что поверили другие – не самые лучшие люди. Не самые лучшие и опасные. Сначала Куликов ясно ответил мне, а теперь Осмолов видимо ответил ему о том же. И он не справился. Вернее сказать по другому – он решил, что самое лучшее сделать то, о чем он говорил мне еще летом- «держаться подальше». Я просто не поняла этого сразу, а сейчас мне достаточно вспомнить его лицо тогда, в доме Воеводина, тогда, когда он не мог понять, как так вышло, что в нас стреляли, а он не знал. Один Бог знает, что он чувствовал в тот момент, а мне теперь, похоже, и не узнать. Но сейчас я не стану писать здесь об этом- иначе не выйдет честно. Я помню свои мысли и ощущения все до единого и пока не сбилась, запишу все как нужно. Когда я писала здесь о том, что теперь мы встречаемся чаще, я не подозревала, что следующая наша встреча произойдет настолько быстро. Вчерашний вечер вспомнился тотчас, как я глаза открыла утром, и я долго собиралась к завтраку, размышляя как быть дальше. Пришла Прасковья и объявила, что пора уже спуститься, а потом добавила, что время уже позднее. Я взглянула на часы и обомлела- я проспала завтрак, благо, что заниматься ни с кем не нужно – мысль была быстрой и даже успокоила меня – торопиться действительно сегодня было некуда. Уже спускаясь вниз я успела вспомнить свои вчерашние мысли относительно надежд на мнение папы и подумала, что, наверное ,все же напрасно сделала из всего этого такую драму, возможно, что не все еще так плохо, как казалось. Завтракать мне пришлось одной – все уже разошлись, но я этому даже рада была, правда теперь думаю, что возможно, если бы тогда я проснулась раньше – все могло быть по другому. Но какой смысл об этом рассуждать? После завтрака я вышла на террасу и тотчас же поняла, что ошиблась относительно того, что излишне драматизирую – мама, со вчерашнего вечера, пребывающая в состоянии странной эйфории, явила ее снова во всей красе. Она с тем же выражением лица попыталась примерить мне некий кружевной воротничок и намекнуть на вчерашнее. Раздражение пришло мгновенно, я даже не ожидала, что способна на такое. - Мама, прошу вас, избавьте меня от объяснений с Разумовским- без предисловия, тотчас попросила я о том, что мучило меня с вечера. - Нет, это я прошу тебя! – воскликнула она в ответ в своей обычной, не терпящей возражений манере. Затем все же чуть умерила тон, и добавило чуть спокойнее - Я прошу тебя, подумай хорошо над предложением князя. - Над каким предложением?- уже не выдержала я – он мне не делал предложения! - Так сделает, сегодня же- ответила мама с неопределимым выражением на лице. Я все же попыталась возразить и старалась, чтобы вышло убедительно, однако у меня всегда не выходило спорить с ней. Логика ее не трогала и на мои слова о том, что они могли бы отказать ему сами, коли он просил моей руки у них, она ответила жестко - Нет, так нельзя. Ты должна дать ему возможность. Я снова попыталась возражать, сказав о том, что эти дикие традиции похожи на домострой, но это лишь сделало хуже. - Анна. Я прошу тебя – уже сквозь зубы, гневно проговорила мама. Ее реакция раздражала необычайно, пронять ее ничем было невозможно, оставалось только возмущаться, и я возмутилась уже самим князем. - Это нонсенс! Я вообще не могу понять, как Кириллу Владимировичу пришло в голову, что я могу быть его женой! – высказала я то, что было правдой абсолютной, и услышала снова ее уже возмущенное и гневное. - Да как ты смеешь! Как будто тебе сделал предложение сапожник! Князь Разумовский – прекрасная партия! – она была непробиваема, это ее желание того, чтобы я непременно объяснилась с князем просто было одержимостью какой – то, ни один мой довод и ни одно возражение отклика не находили и я, уже чувствуя подступающие слезы, попыталась воззвать к ней: - Мама! - Анна! – тут же истерично взвилась она на такой высокой ноте, что я вздрогнула, затем меня охватила злость, и я ушла в недоумении и раздражении. Я вернулась к себе и в расстроенных чувствах, подумала о том, что князь хитер – он знал, что я наверняка откажу и знал о том, что маменька перед ним благоговеет и поступил так, как поступил, вот только что теперь мне с этим делать. Видимо, придется решиться на объяснение – подумала я и еще я подумала о том, что лучше было бы отказать ему сразу – эта мысль пришла, как только взгляд мой заметил красный цветочек в вазочке. Я вынула его и поминутно вспомнила все, связанное с ним. За спиной скрипнула дверь и дядюшка позвал меня негромко: - Аннетт…- тон был таким, словно он сейчас расскажет потрясающую новость, так и оказалось. Он подошел ближе и оживленно провозгласил: - Я только что на улице нашел мертвеца!- я взглянула на него, отразившегося в зеркале, а он улыбнулся и добавил - Приехала полиция и мертвец ожил! - Бодрое утро – ответила я на его буйное веселье. - Воистину бодрое!- проговорил он с воодушевлением и добавил загадочно, но весело как –то: - Кстати, и для Якова Платоновича тоже… Звучало это несколько странно я забеспокоилась, но спрашивать не стала, ожидая продолжения, и ждать долго не пришлось. - Он аж побледнел – торжественно высказался дядя и тон его говорил о том, что он весьма доволен собой- когда услышал новость… - Какую новость? – уже предчувствуя нехорошее, быстро спросила я. - Известно, какую новость – о тебе и о князе – ответил он беспечно и уселся на стул с улыбкой глядя на меня. - Ты что, зачем ты это сделал? – возмутилась я всерьез, но он не понял. - Да пусть! Ну пускай. Ты представляешь – он аж побледнел, побледнел! – веселился он, и я уже вскочила со стула для того, чтобы сделать ему выговор. - Ты, ты просто какой – то интриган водевильный, вот ты кто – я почувствовала, как подступают слезы, а он рассмеялся, он сидел и был весьма доволен своей идиотской выходкой. - Еще князь мне толком предложение не сделал, а ты уже разносишь…- попыталась я воззвать к его совести, но он был настроен гораздо легче, чем я. - Да пускай! – снова воскликнул он – Пускай пострадает. Я посмотрела на него и поняла, что теперь уже спорить с ним бесполезно, да и не знает он всего, потому и сказал так легко, и я спросила его о другом- он явно пришел не просто так. - Ты мне это пришел сообщить? - Честно говоря, нет. Не вполне…не совсем. Мне нужна помощь…- говорил он косноязычно и я поняла, зачем он пришел и хотела уже было напомнить ему о его же недавних запретах мне, но он продолжил, и то, что я услышала, не дало мне ему попенять. - Я, видишь ли,…познакомился тут с одной, совершенно замечательной девушкой. Вот этот вот несчастный случай нас свел, и она просила разузнать о своей сбежавшей служанке, на предмет, жива ли…я…мог бы конечно, сказать, что контакт не случился или придумать что – то еще, но…знаешь, она такая славная…и она такая беззащитная, она… Я уже не могла его слушать больше, мне и без него было нехорошо, и я просто согласилась. - Я поняла. Я все сделаю. Как звать сбежавшую? – стараясь говорить спокойно, сказала я и он, как ни в чем ни бывало, ответил - Татьяна Молчанова. Я тебя благодарю Аннетт, благодарю…я не стал бы тебе докучать потому что…ну я понимаю, что, но…- он косноязычно выговорил этот монолог, я поняла, что все это ему нужно тотчас и спросила об этом, он обрадовано и виновато кивнул и добавил - а я бы вечером, уже имел повод с ней повстречаться… Он был неисправим и хотя я злилась на него и чуть обижена была на то, что он был так несдержан на язык, я понимала, отчего он так поступил. Он знал все и видел, и тогда он сказал- « Давно пора бы ему- наоборот» - о том, что на его взгляд, вся эта история слишком затянулась. Но он не знал всего, и винить его было не за что. Обещание мне нужно было выполнить, коли уж согласилась и, не откладывая дела в долгий ящик, я решила попытаться узнать, что же случилось с девушкой. Не успела я и двух раз назвать ее имя, как она явилась. Молоденькая девушка, почти ребенок, с очень грустным, открытым лицом, стояла передо мной и я спросила тотчас же, что случилось с нею, и как она умерла. - Отпустите меня. Они наговаривают, я ничего не брала- тихо проговорила она. - Кто они?- задала я ей вопрос, она отвела руку в сторону, словно указывая на что-то и добавила: - Там, за комодом.. -Она умерла?- услышала я голос дяди, обернулась на него, а когда повернулась обратно, дух девушки уже исчез. - Да. Но на мои вопросы она не отвечает, только все время повторяет, что ничего не брала. - Понятно- ответил он- благодарю тебя- поцеловал меня в щеку и добавил: - для первого раза, ангел мой, этого вполне достаточно. И тотчас же удалился, а я осталась раздумывать над тем, что он сделал, над тем, что делать мне и над тем, что узнала только что. Вчера я так и не решила, как я стану говорить со Штольманом, но сегодня я этого уже боялась. Если утром я еще пыталась образумить маму, то сейчас я уже понимала, что ничего у меня не выйдет. И с князем придется объясняться, и вероятнее всего, что сразу отказать не удастся – мама никогда мне такого не позволит, и что я могу Штольману сказать теперь. Я совершенно растерялась и ведь не собиралась, но все же, пошла прогуляться – в доме оставаться и выслушивать мамины нотации не хотелось точно, дядя куда – то исчез, видимо ушел объясняться со своей новой знакомой и кроме как отправиться в парк, делать было нечего. Там, по крайней мере, никто не помешает мне думать. Однако подумать не вышло – не прошло и пяти минут, как я услышала знакомый голос: - Анна Викторовна- услышала я его издалека и резко обернулась от неожиданности. Он уже был рядом и улыбался мне: - Добрый день – отчего-то мне показалось, что он очень спешил сюда и теперь я думаю, что так оно и было. - Яков Платонович- поприветствовала я его, а он уже нашел мою руку и держал в своей и спрашивал обеспокоенно, заглядывая мне в лицо: - Как вы? - Хорошо – ответила я и добавила, уже шагая по аллее: - Слава Богу, с утра никаких происшествий не случилось. Мы шли рядом, я чувствовала свою руку в его руке, и это придавало сил. Он взглянул на меня быстро, и я добавила в смятении уже: - Хотя, я знаю, что у вас уже… - Да. К счастью, пострадавший жив – объяснил он и добавил- А я…от Разумовского, попросил прислугу составить список, кто уходил накануне исчезновения Элис – сказано это было негромко и деловито и у меня похолодели руки- он знает, знает и ни о чем не спрашивает, как же так, неужели ему все равно, мне надо сказать самой, вот только как- все эти мысли пролетели за мгновение, ни к чему не привели, и заговорила я, не о том, и запинаясь: - Да…Элис, мне до сих пор, знаете, не верится, что она пропала…проговорила я, лихорадочно обдумывая что и как сказать, если он не спросит сам. - Одно дело закрыто, а здесь опять стрельба – произнес он, обошел меня и встав передо мною, глядя мне в лицо- он молчал и смотрел с каким-то странным выражением, а затем улыбнулся и проговорил немного странным тоном: - Вас можно поздравить? Я , думая о другом, не сразу поняла о чем он и спросила об этом: - С чем? - Говорят, замуж выходите? – звучало это осторожно и улыбался он уже как-то вымученно и я подумала- какое замуж, Господи, о чем он и спросила в ответ на его вопрос: - С чего вы взяли? - Слышал, князь просит вашей руки – в своей манере, то ли спросил, то ли нет, он, пристально и выжидающе глядя мне в глаза. Он выглядел таким обеспокоенным, и я поняла, что дядя прав был, и этому так порадовалась, что позволила себе легко ответить ему, решив главное сказать позже, как подарок. - Просит. И что с того?- сказала я, имея в виду, что, естественно ничего не будет, но он, однако, побледнел и спросил очень странным тоном: - Вы что, согласились? - Да нет еще, нет – я засмеялась тихонько, успокаивая себя, и его и хотела было добавить – « конечно, нет» и прочее, но не успела. Он быстро спросил тем же тоном: - Думаете? - Да нет, я…- попыталась я объясниться, но он перебил снова: - Странно – глухо как-то проговорил он и отвел взгляд, глядя мимо моего лица, и я спросила его уже, начиная раздражаться оттого, что он даже не дает мне объясниться. - А что странно? Что, мне нельзя сделать предложение, как любой другой девушке? Я поняла его так, как он сказал, и возмутилась уже. Он поднял взгляд. - Ну почему же, конечно можно, но просто…мне вчера показалось…неужели это было только вчера…- у него было совершенно потерянное выражение лица, но я боялась его перебить, а он поднял взгляд и я увидела его глаза – в них уже плескались возмущение и обида и я с ужасом поняла, что опоздала с объяснениями и услышала его тон, от которого стало не по себе: - А если бы я не спросил, вы бы мне так ничего и не сказали? Он был вне себя, я смотрела в его возмущенное лицо и не успела собраться с мыслями, как он нервно повел головой и проговорил уже холодно и коротко: - Ну что ж...- и шагнул от меня в другую сторону. Я поверить не могла, что все вышло вот так, мысли спутались окончательно, я обернулась ему вслед- он снова быстро уходил от меня не оборачиваясь, а мне нужно было задержать его, хоть как –то и я воскликнула - Яков Платонович!- уже не надеясь ни на что, однако я ошиблась, он обернулся, и я услышала его жесткое и нервное: - Да. У него было такое лицо, что о том, о чем мы говорили только что, заводить речь снова было немыслимо, и я сделала то, что делала всегда, чему у него и научилась - я спросила о другом: - А имя Тани Молчановой вам известно? На лице его сменилось выражение, он взял себя в руки и постукивая тростью о ладонь, ответил спокойнее: - Горничная, сбежавшая от домовладельца. Он сделал заявление две недели назад.- все это он проговорил уже сухим, полицейским тоном, сохраняя благородство манер и объясняя мне суть вопроса. - Она мертва – сказала я и он начал было свое: - Откуда вы…- и осекся внезапно, а затем, продолжил объяснять, как бывало раньше – она в розыске, говорят, что прихватила с собой что-то из столового серебра. Этот его тон и этот его взгляд – холодный и чужой, обижал так, что слезы начали подступать, и было такое чувство, что он ударит сейчас, однако и я научилась брать себя в руки- договорить было надо и я договорила: - Клянется, что ничего не брала. Все за комодом. И он все же ударил – он спросил жестоко и сухо: - Откуда вам это известно? Где она сама? - Понятия не имею. Могу спросить - не таясь, ответила я а он, все это время не сводил взгляд с моего лица и проговорил этим новым, чужим тоном: - Спросите. Я приму это к сведению. Он посмотрел мне в глаза долгим, мрачным взглядом, отвернулся и ушел, не оборачиваясь. А я смотрела ему вслед и уже не спрашивала себя, отчего так вышло. Я знала, отчего. Он просто не справился с собой, а я не успела сказать ничего, что бы его успокоило. Недаром дядя сказал утром, что он «побелел», он и сейчас был таким же и одному Богу известно, как он мог спокойно вести себя с князем сегодня. Если бы я могла сама сказать ему об этом или все это случилось при других обстоятельствах, но все случилось так, как случилось. Было обидно. Обидно до слез оттого, что он снова не смог выслушать меня, а сам себе ответил на все вопросы, не дав мне возможности объяснится и сделав выводы, сообразно « своему укладу». Мне стало понятно, что эта тема, если о ней с ним говорить, не даст ему трезво мыслить, пока эта ситуация не уляжется и он не поймет, что все не так, как он вообразил. Я вспоминала его потерянное лицо, когда он спросил – « Вы что, согласились?»- и потом, позже – он выглядел словно как ребенок – обиженный и потерянный и оттого раздраженный и гневный и отчего – то, мне на мгновение показалось, что я старше, а не он. И тут же разозлилась на себя – я снова поспешила, когда он сказал « странно», он совсем об ином говорил, о том, о чем заговорил после, а я поняла так, как поняла, и снова выглядело это нелепо. От досады на себя на душе было скверно, все было скверно, я не могла выкинуть из головы этот разговор и все, что случилось за эти четыре неполных дня пролетело перед глазами – Господи, да за что же все так…так несправедливо – подумала я и почувствовала боль – я так губу закусила, что и не заметила. Возможно, если бы мы поговорили иначе, у меня достало бы сил воспротивиться тому, что случилось позже, но вышло так, как вышло. А тогда снова и снова вспоминала наш разговор, мучительно искала выход и поняла, что единственное, что может нас связать и хоть как – то даст возможность если не объясниться, так хоть попытаться понять, это общее дело и то, что дядя впутал меня в это дело с утра, видимо тоже было не случайно. Он сказал Якову о князе и он же попросил меня вызвать призрак девушки, которую по долгу службы ищет Штольман – так странно сложились мысли в моей голове, домой я вернулась с решением поговорить об этом с дядей и попытаться выяснить что –то. Однако дома меня ждало очередное испытание – прямо с порога мама заявила мне о том, что через полчаса явится Кирилл Владимирович, и я непременно должна с ним поговорить. - Нам такая честь оказана - снова с этим жутким пиететом высказалась она и на все мои возражения, только и делала, что нервно восклицала: - Анна! Затем она начала уговаривать и твердила об одном: - Не отказывай сразу. И я подумала, что мне придется пойти на это, чего бы мне иного ни хотелось, мне было страшно представить, что начнется в доме, если я поступлю иначе, я вспомнила, как они переживали обо всем еще вчера, да и папа еще ничего не сказал и я решилась. - Хорошо. Но это только из уважения к его возрасту, скажу, что подумаю. Шла я к князю, ожидающему у скамьи без трепета, и для меня огромного труда стоило выслушивать его. Я попеняла ему на то, что он не пришел ко мне сам и он подтвердил мне то, о чем я думала – принялся говорить о том, что его одолевали сомнения и прочем и просил прощения. Я же сказала ему о том, что для меня самым важным в союзе двух людей есть взаимная любовь. И он снова ушел от ответа и взяв мою руку в свою, проговорил: - Позвольте мне не говорить о чувствах, я просто прошу вашей руки. Это настолько не вязалось с моими представлениями о подобном, и внезапно воспоминание о том, как мою руку держал совсем другой человек, пришло так ярко, что руку свою я отняла. И он тотчас же заговорил о моем даре- ну как же без этого. Похоже было, как обычно, что дар мой занимает его гораздо больше, чем я сама. Но был он любезен. Говорил красиво, о том, что может уберечь меня от всего на свете, но звучало это совсем не так, и слова были не те и человек не тот, я вспомнила тихий от ярости голос Штольмана, когда он оттолкнул от меня Куликова и шагнул ему навстречу и мне с каждой минутой становилось яснее, что тот, кто сидит сейчас рядом со мной- мне неприятен. - Я подумаю – ответила я, как велела мама и снова пожалела о том, что не решилась отказать сразу. Руки я убрала подальше – сложив перед собою и убрав ладони так, чтобы у него не было соблазна взять меня за руку, и я договорила, собравшись с духом: - Это я могу вам обещать. И все же, руку ему подать пришлось, при прощании и ничего, кроме неприятного ощущения, я не почувствовала. Он ушел, я смотрела ему вслед и на душе было нехорошо, я оглянулась на дверь – мама улыбнулась мне и стало от этой ее улыбки отчего-то еще хуже и я поняла, что домой мне возвращаться не хочется. Было грустно. Я бессознательно брела по саду, размышляя о том, что не с кем мне и поговорить обо всем теперь, и Элис нет, я одна и Штольман зол на меня и в этом я тоже виновата сама. Я прошла уже почти до самой беседки, как внезапно почувствовала, что как-то очень быстро, стало слишком холодно, и поняла, что где-то рядом со мной призрак. Я огляделась и увидела Таню – она стояла поодаль и вокруг нее клубился сизый, холодный туман. - Почему ты сбежала из дома? – спросила я, но она ответила неожиданное. - Я дома – сказала она коротко, и мне стало еще холоднее, чем было: - Но тебя же ищут – возразила я, все еще не до конца понимая страшный смысл ее слов. - Мне больно. Противный старик! Прелюбодей!..- воскликнула она более эмоционально, и я спросила поскорее о ком она, но она исчезла, не сказав больше, ни слова. Я вернулась домой – голова шла кругом от всего произошедшего за этот день, да и от предыдущих трех я еще была под впечатлением. Дяди дома не оказалось, посоветоваться было не с кем, я поднялась к себе и взяла книгу, решив отвлечься уже от всего. Но, однако, отвлечься никак не выходило- текст не собирался во что-то внятное, взгляд мой отвлекся, принялся блуждать по спальне и я увидела в вазочке возле зеркала цветок, подаренный Штольманом, перед глазами тотчас возникло его потерянное лицо и я услышала его слова – « неужели это было только вчера…» но более ни о чем я подумать не успела- в дверь постучали , я поняла, что это папа и надежда шевельнулась во мне. Он вошел и заговорил немного странным тоном – нарочито бодрым и убежденным каким-то: - Знаешь, я приму любое твое решение, Маша тоже – он приподнял руку, увидев, что я пытаюсь возразить, затем опустился рядом со мной и заговорил снова: - Однако, прежде чем что-то решить, я прошу тебя – подумай- он взглянул на мгновение в мои глаза, но тотчас отвел взгляд – подумай хорошенько…Я уже порадовалась было, но услышав то, что он произнес далее, мне снова стало хуже, чем было. - Мне неважны титулы твоего избранника и его состояние, важно только одно, чтобы ты была счастлива – он улыбнулся странною улыбкой и после паузы, добавил нечто такое, что не оставило надежды: - Однако…рядом с тобою никого нет кроме…кроме твоих теней. Я понимала, насколько тяжело ему все это говорить мне и взяв его за руку, хотела было попытаться поговорить и произнесла: - Папа… Но он решил закончить на этом и проговорил, уже более утвердительно, высказавшись за себя: - Одним словом, если…если тебе и в самом деле никто не нужен… Слезы уже покатились из глаз моих от этого непонимания, но он все же договорил, довольно твердо: - Возможно, князь- это лучшая партия! - Папа, я подумаю – не глядя на него, не своим голосом ответила я и взглянула ему в лицо, но он уже поднялся и ни разу не обернувшись, вышел за дверь. Двери за ним закрылись, я провела ладонью по лбу, не понимая, что происходит и, не веря в происходящее, мысли еще не пришли, и только одна пришла сразу – За что? Я подняла взгляд и вздрогнула – передо мною стоял призрак Тани- я не звала ее, она снова пришла сама, пришла ко мне за помощью и я спросила ее, пересилив собственное разочарование: - Что с тобой случилось? - Не уйти мне из этого дома. Никогда не уйти – печально проговорила она _Из какого дома?- спросила я поскорее, пока она еще здесь. - Из дома мучителя моего. - Кто твой мучитель? Спросила я, но она не ответила, она принялась биться в запертую дверь, молить о том, чтобы ее отпустили и говорить , что она хочет к маме. Мне было ее безумно жаль- одна, где-то, откуда нет выхода и никто не может помочь ей. Какая – то неясная мысль билась где-то вдалеке, позади всех остальных мыслей и я поняла, что это – эта девочка, она напомнила мне себя – я тоже в безвыходном положении и похоже, что никто не может мне помочь. Призрак Тани исчез, я так и сидела, пытаясь прийти в себя от многого. Постепенно мне стало лучше, пришли мысли, и я поняла, что все они меня провели – и князь, который попросил руки моей таким странным образом и мама, которая уговорила меня не отказывать сразу, а теперь и папа тоже поддержал этот союз « любящих» людей. И я прекрасно понимала, что теперь придется ждать, прежде чем отказать, минимум два месяца, и они это понимали. И они, видимо, думали, что за это время я соглашусь. Я представила все это время и мне едва по настоящему не стало дурно. Особенно больно было оттого, что отец пришел уговаривать меня принять предложение князя, мне всегда казалось, что он понимает меня лучше, но, оказалось, что он готов на эту « лучшую партию». Да как же они могут так со мною, отчего, ведь сами они когда – то свой союз по их словам, создавали из чувства, так почему же мне они в этом отказали? Неужели Штольман настолько нехорош в их глазах, так ведь этого быть не может, это в голове не укладывается – да видимо, не Штольман нехорош, а князь слишком хорош- все эти мысли были горькими, как одна, я поднялась с дивана, подошла к зеркалу, провела кончиками пальцев по цветочку – нет, я не смогу так, пусть они не станут за это любить меня или вовсе перестанут – князю я откажу, когда придет время. И Штольману я дам это почувствовать. Он должен понять. И мы будем ждать вместе – он – пока я откажу князю, а я – пока он « расскажет мне все».Я пришла к этому выводу и взглянула на себя в зеркало- лицо было бледным, но взгляд уже не выглядел таким загнанным, как полчаса назад. Я знала, куда мне нужно идти и спокойно вышла через парадную дверь, ожидая услышать оклики – но они не последовали, и лишь позже я вспомнила, почему, я права – они решили, что за это время, отведенное для обдумывания, я приду к « правильному решению», поэтому сейчас, оставили меня в покое. Ну и ладно- пришла равнодушная мысль, я толкнула дверь участка и решительно вошла внутрь. Дежурный, чуть растерявшись, ответил, что Штольмана на месте нет и, видимо опять от неожиданности, сказал, где его искать: - В больнице – поехал подстреленного навестить. Я поблагодарила и отправилась в больницу.И по дороге, возвращаясь мыслями ко всему, что случилось, подумалось- а ведь все они говорили о любви ко мне и ни один не вспомнил о моей. Никто. Ни мама, ни папа, ни князь. Для любви я выходит ребенок, а для того, чтобы стать женой князя- нет. И я усмехнулась как-то так, что удивилась себе, что-то снова поменялось во мне с этого утра, вот только сейчас об этом думать было некогда. Штольман был здесь – об этом мне сказал санитар: - Он там пострадавшего опрашивает, вы обождите здесь, в коридорчике- объяснил он и исчез тотчас, с очень занятым видом. Я ходила мимо двери. Зная, что он за этой дверью, сложно было не подойти и не войти, но я послушно ждала в коридоре, думая о том, что ему сказать и как, и все равно, как всегда, оказалась не готова. Я услышала, как открылась дверь и обернулась – в голове стучало и я даже не услышала его приветствия, проговорив почти мгновенно: - Мне сказали, что вас можно здесь найти. Он, если и удивился, виду не показал и вполне так по светски ответил сухо: - Да….Что-то случилось? – спросил он и вот эти слова были сказаны уже иначе, я поняла, что он нервничает, это вовсе выбило меня из колеи и проговорила я косноязычно: - Я все об этой…Татьяне…она не выходила из дома. Он опустил взгляд, затем поднял снова и уже с более спокойным выражением лица, проговорил: - Не понимаю, что вы хотите сказать? Я собралась и ответила спокойно и искренне: - Ну…она сама мне сказала, что она не выходила из дома своего мучителя. И на это, я услышала в ответ нечто весьма странное. - Помилуйте, господин Воеводин уважаемый человек. Солидный гражданин- возразил он и взглянул на меня странным взглядом, словно свысока так и я поначалу даже не поняла о чем он, переспросив. - Что? Вы можете хотя бы обыск в его доме провести?- уже раздражаясь, спросила я. - А что искать? – нервно ответил он вопросом на вопрос. Тело – твердо заявила я. - При всем уважении, Анна Викторовна, знаю, что вы часто бываете правы, это – немыслимо! – сказано это было нервно, сухо и официально, но все же я попыталась возразить: - Но приборы-то вы нашли? - Но это не повод подозревать господина Воеводина в убийстве!- снова убежденно произнес он и снова взглянул словно свысока, стоя очень прямо и независимо. - Хорошо. Хорошо, я все поняла – ответила я, понимая, что обида и гнев так и не дают ему мыслить разумно, но вот это уже мне самой обидно стало, я поняла внезапно, о чем он – это для меня все, это мне о князе он говорит, как я ему тогда возражала. Выглядело это тоже по детски и обида ушла, а пришло иное, и я обернулась уже почти от окна и сказала то, на что он не мог не ответить. - Я сама попробую что нибудь сделать. Он так и стоял там же с неопределимым выражением на лице, и я услышала его раздраженное: - Ну да…на меня же у вас надежды нет!- в своей этой манере то ли спросил, то ли заявил он. - Да все мои надежды только на Вас! – воскликнула я в ответ, вложив в этот ответ столько смысла, сколько сложно было представить. Я вынула из рукава солдатика Элис и проговорила ему: - Вот, вот эту записку мне оставила Элис… Он, наконец таки шагнул ко мне, его рука взлетела к моей и он забрал из моих пальцев записку. Забрал быстро и нервно и я, уронив опустевшую руку, взглянула в окно. Повисла пауза, а затем я услышала не гневное, и не возмущенное: - И что значит этот текст? Я посмотрела на него- он смотрел мне в лицо и я взгляд выдержать не смогла и снова взглянула в окно. - Я не знаю, это зашифровано. Так же, как в тетради – ответила я и уже взглянула на него – лицо его приобрело уже более спокойное выражение, но сказал он все равно как-то нервно: - Хорошо, я возьму с собой, попробую расшифровать. Я не могла видеть его таким – отчужденным и несчастным одновременно и, не смея сказать ничего другого, решила, что взгляд мой скажет о многом и позвала его: - Яков Платонович – он обернул лицо, и я продолжила, не отводя уже взгляд от его потемневших, печальных и беспокойных, глаз: - Я…я очень вас прошу…найдите ее и я надеюсь это поможет… Взгляды мы отвели одновременно – он кивнул просто в ответ на мою просьбу, а затем спросил: - А…когда и где вы нашли эту записку? Я снова посмотрела на него и ответила тотчас: -В ее комнате в тот же день…И увидела как изменился его взгляд, он чуть пожал плечами и снова спросил с недоумением: - А почему вы мне не показали? И я ответила ему совершенную правду: - Потому что я думала, что вы более важными делами заняты . Я нервно дергала свою перчатку, он нервно отвернулся в сторону, затем снова взглянул в мое лицо, но ничего не сказал, а сказала я сама. - Пожалуйста, не оставляйте поисков. Найдите ее. Ведь она только нам двоим нужна. После этих моих слов он кивнул головой, посмотрел себе под ноги, а затем снова взглянул мне в лицо, и проговорил упрямо: - И князю. Я смотрела в его глаза и не понимала, как он может быть таким жестоким, как. - Больше ничего не хотите мне сказать?- уже как-то невероятно нервно спросил он, не отводя взгляда своего, я видела, как на щеке его запала эта нервная, раздраженная ямка и ответила коротко: - Нет. Он кивнул головой, вздернул брови, давая понять, что и не удивился и молча вышел на улицу. Я вернулась домой, по пути все вспоминая о чем мы говорили и я снова вспомнила его возражения про Воеводина, так напомнившие мне иную историю и иной день- это он мне напомнил о князе, как я тогда сказала, что он – уважаемый человек и не верила ему нисколько. Однако теперь, после всего, что я узнала об Элис, да и за князем и Ниной наблюдая, я поняла, что в чем – то, возможно он и прав, вот только даже если я спрошу, он не расскажет мне – ну и ладно, я видела его, говорила с ним и мне есть с чем к нему прийти завтра – подумала я и уже спокойно вошла домой, поужинала без эксцессов, не обращая внимания на мамины намеки и поднялась к себе, кивнув дяде, чтобы поднимался за мной. Устроились мы весьма неплохо- взяли с собою чай и печенье и принялись коротать вечер- я разложила пасьянс а он рассказал мне о том, как ходил за письмами в дом Сушкова и как некто, испугал его, едва не покалечив. - Это твоя Полина тебя попросила влезть в дом Сушкова? – спросила я, тотчас подумав о том, что эта странная девушка способна на многое. Дядя принялся отпираться, сказал, что вламываться и не собирался, а собирался лишь с Сушковой побеседовать насчет писем. - А муж Сушковой шантажировал Полину какими –то письмами? – попыталась я вывести эту историю на чистую воду и разобраться самой. Он ответил, что так оно и есть и я резонно спросила у него, с чего он взял, что письма хранятся в доме. - А где же им еще быть? И неизвестный этот тоже искал письма в доме, но непонятно, нашел или нет.- ответил он и история начала проясняться. Одного я понять не могла – зачем Полина при первой встрече сказала дяде о Татьяне и поразмыслив, пришла к выводу, что она это не нарочно, а просто, как говорится – « к слову пришлось», и возможно, она сама уже об этом сожалеет. Все, что было связано с этой историей, сложилось в одно, и я вслух сказала, размышляя обо всем этом: - Интересная какая цепочка получается… - Что ты имеешь в виду?- спросил он несколько озадаченно и я уже далее принялась размышлять вслух: - Ну как же, не понимаешь? шантаж твоей Полины может быть напрямую связан со смертью горничной Татьяны. На это мое умозаключение, дядя принялся возражать и сказал о Полине следующее – она не может быть замешана ни в каких махинациях, не, не, не, не…она жертва…- судя по тому, что он говорил и как, он явно испытывал некое романтическое чувство, и я позволила себе пошутить: - Какая у тебя, дядя, странная слабость к жертвам. Он возразил, что это не слабость, а воспитание – Если я вижу девушку, попавшую в беду, я должен помочь. Этой фразой, он напомнил мне о другом человеке, но сейчас я себе не могла позволить слабость, подала ему колоду, чтобы сдвинуть карты и взглянула на него – он выглядел смущенным и я подумала – как хорошо, что он есть у меня- душой отогреться. Таким образом, мы провели отличный вечер и я немного развеялась – все эти дни у князя, с князем и о князе- я от них устала и сейчас, не думая обо всем этом, мне показалось, что я вернулась на неделю назад, словно всего этого и не было. Дядя ушел и уснула я быстро. И сны снились хорошие и легкие, и в них был Штольман и он не был злым или раздраженным- он был улыбчивым и чуть обеспокоенным и от всего этого вместе, казался очень милым и я очень хорошо помню, что снова, как уже было однажды, подумала – не хочу просыпаться. Однако, вместе с этой мыслью, пришло и понимание, что уже утро. Я поднялась с постели и выглянула в окно – за окном оказалось все меньше лета и все больше осени, однако сегодня светило солнце и, похоже было, что лето решило немного побаловать нас, вернувшись ненадолго. Я решила сама пойти к Воеводину и попытаться понять, что случилось с Таней и где она. Благо, что дома теперь было всем спокойней, и мне от всего этого вышел хоть какой-то прок – теперь за мною не следили так пристально и не пеняли за отлучки. Я спокойно вышла и отправилась к дому Воеводина, поднялась на крыльцо и постучала в дверь. Дверь открыла хорошенькая, белокурая особа с обеспокоенным выражением лица. Она вышла ко мне и когда я сказала, что хочу поговорить с Воеводиным о пропавшей горничной, она просто и коротко ответила: - Он умер. И, собралась было уйти, не попрощавшись, но видимо, мой пораженный тон остановил ее: - Что? Когда?! – спросила я уже не заботясь о приличиях, просто несказанно удивившись этой новости, на что она ответила странно и нервно: - Что вам угодно? - Простите, вы, должно быть, Полина…я бы тогда с вами поговорила. У меня есть сведения, касающиеся Татьяны- поспешила я объясниться. Она помедлила, выслушала все, оглядела меня внимательно и сказала после паузы: - Прошу…- и мы вошли в дом. Я, еще не поднявшись наверх, попыталась объяснить кто я и зачем собственно здесь. Отчего –то дальше она мне пройти не предложила, сказав коротко и сухо: - Слушаю вас. Выслушав мои объяснения, она с неохотой, но все же, согласилась оставить меня одну. Я поднялась по лестнице вверх, но не прошла и нескольких ступеней, как почувствовала нечто и остановившись, позвала дух Тани – ветер ударил в лицо, я открыла глаза и увидела ее на верхней ступеньке. Она стояла и смотрела на меня с тем же выражением беспокойства. Я спросила тотчас, ее ли это дом и она ответила, что нет, это дом старика. - Старика? Воеводина? – переспросила я и вдруг, со стороны противоположного пролета послышался резкий, лающий крик: - Молчать! Не сметь! Я обернулась и увидела господина, довольно пожилого возраста, лицо его было искажено гневной гримасой и он еще раз раздраженно крикнул Татьяне: - Молчать! Она, взирая на него с отчаяньем, воскликнула с мольбой: - Отпустите меня! Я решилась спросить у него о важном, коли он здесь и спросила таки: - Скажите, вас Сушков шантажировал? Но он и мне крикнул то же самое: - Молчать! Затем раздался еще один голос, очень тихий, еле слышный: - Хватит. Они заплатят – и я увидела еще одного призрака- он был на площадке и говорил все это весьма взволнованно, понятно было, что это Сушков. А затем начался кошмар – они все трое говорили и кричали одновременно- Татьяна просила ее отпустить, Воеводин ярился и всем запрещал, а Сушков твердил, что- « он за все заплатит». Это продолжалось и продолжалось, слышать это было невыносимо, и я выскочила на улицу. Все, что мне нужно было знать сейчас, это – где Штольман. Я метнулась в участок и его снова там не оказалось, но оказалось, что он ушел к Милцу, разбираться, что там с телом Воеводина. Отлично – подумала я – самое место нам еще раз встретиться, давно мы там не виделись. Мне нужно было, чтобы он поверил мне и начал искать тело. Но как же мне его убедить, если он так предубежден – эта мысль показалась забавной, я улыбнулась уже, подходя к мертвецкой и тут же увидела Штольмана – он вышел уже на улицу и я поспешила его окликнуть, пока не уехал. Вышло неожиданно громко, он услышал этот мой крик уже, а не оклик, обернулся, пошел навстречу и мне на мгновение показалось, что я сейчас с собой не справлюсь, настолько он был дорог мне сейчас и поэтому я поспешила заговорить: - Послушайте, вам срочно нужно провести обыск в доме Воеводина, я почти уверена, что тело Тани Молчановой – там! - Вы что, узнали что-то новое ?– спокойно и деловито спросил он. Я кивнула и, не глядя уже на него, объяснилась: - Я была в доме Воеводина…Татьяна там и знаете…Сушков, он тоже как – то странно связан с этим делом…Вы, кстати, знаете, что он уже умер? Он, все это время молча слушал меня, смотрел мне в лицо и топтался как – то странно, время от времени взглядывая мимо, но, после этих моих слов, взглянул уже прямо мне в глаза и проговорил неопределимым тоном: - Да…знаю Он взглянул снова и словно что – то дрогнуло в его лице, но лишь на мгновение – он взмахнул тростью и все же возразил: - Но это по прежнему, не дает мне никаких оснований. - Как? А смерть Воеводина – это тоже случайность? – это вылетело неосознанно, но удивилась я этой очевидной логической вещи, которой он, якобы, не видит, несказанно. - Странное падение с лестницы это не доказательство убийства – проговорил он, но не раздраженно или зло, а как-то равнодушно и словно нарочно, чтобы за мною понаблюдать и он добился своего, я все же лишилась разума, возмущенно развела руками и проговорила, потрясенно уже: - Ну как же вы не чувствуете, это один большой клубок!- я показала это наглядно, собрав этот огромный и страшный, воображаемый клубок и взглянула в его лицо – на лице его было скептически – язвительное выражение и вдруг он неожиданно протянул руку к моему воротничку- снял с него нечто, чего я не видела и я услышала его странного тона голос: - Да чувствую я, чувствую… Я проследила за его рукой, совершившей этот удивительный маневр и лишилась дара речи а он, быстро взглянув мне в лицо, произнес дежурное: - Простите, я тороплюсь… И ушел, как водится, не оборачиваясь. Я посмотрела ему вслед – он летел в сторону участка, шагнула было за ним, и передумала. Этот его жест сказал о многом, я поняла, что он уже не злится так и не негодует, и этим он дал мне понять, что я могу к нему подступиться, без риска удариться. Это было ровно то же самое, как тогда, на дорожке, когда я поправила ему шляпу. Я улыбнулась этому факту, и проблема с князем ушла куда – то так далеко, что показалась мелкой и ничтожной. И я не стала идти за ним, а вернулась домой в прекрасном расположении духа. И обед прошел прекрасно, а после мы с дядей вышли на террасу и принялись обсуждать то, что я узнала. он не верил, что все настолько плохо а я пыталась ему объяснить, что все не только плохо, но и странно. - Ну и при чем тут Полина? Она просто живет в доме.- проговорил он и в тоне его ощущалось раздражение и возмущение. - Нет, она не просто живет в этом доме. Эта твоя Полина, это и есть главное зло. Понимаешь, я чувствую, что все эти убийства с ней связаны -я говорила осторожно, чтобы его не ранить, но и не сказать было нельзя. Однако, он снова принялся возражать, затем понес какую-то чепуху, а затем все же попросил прощения. Я метнула в него яблоко и сказала уже со смехом: - Какой же ты все таки… Он засмеялся и подступив ближе, проговорил: - Ты хотела сказать – дамский угодник? - Да- ответила я и снова вспомнила о Штольмане, дядя словно нарочно высказывался такими фразами, что не вспомнить не удавалось. Я вспомнила о нем, о его недоверии и спросила у дяди о деле: - Как мне сделать так, чтобы Татьяна ответила мне где ее искать. Чтобы на вопросы отвечала? - Ты, когда будешь вызывать дух- требуй – ты, приди только ты и никто другой – ответил он. Я отправила его домой, а сама тотчас отправилась в беседку – попытаться претворить его советы в жизнь. Пошел дождь, меня здесь вряд ли кто – то мог потревожить и я, спокойно и четко, приказала явиться духу Татьяны и добилась того, о чем посоветовал дядя. После этих слов раскрытая книга на столе затрепетала, зашелестела страницами и я поняла, что, видимо, дядя прав. Я огляделась еще раз и увидела Татьяну – она стояла у входа в беседку и молчала, словно ждала, когда я спрошу и я заговорила с ней: - Таня, услышь меня. Никто к тебе не придет, никто не найдет твоей могилы… - Матушка, батюшка, не виноваты – проговорила она и я поняла, что она жалеет их, а мне было жаль ее. - Ты ни в чем не виновата, скажи мне, где тебя искать и я туда приведу твоих родителей- уговаривала я ее и она ответила как прежде. - В том доме, в доме мучителя- проговорила она и двинулась вдоль беседки а вокруг нее заклубился холодный, белесый туман. - Где в доме? Где? Где искать? – все спрашивала и спрашивала я а она, словно стыдясь чего –то, взглянула на меня уже из-за решетки и снова проговорила свое: - В том доме. Книга на столе снова шевельнула страницами, я отвлеклась на этот звук, а когда перевела взгляд обратно – Тани уже не было. Я вернулась домой, согрелась и до самого ужина маялась мыслями о том, как мне попасть в дом и помочь этой несчастной душе, но так ничего и не придумала. Времена авантюрных приключений прошли, а Полина меня в дом явно не впустит, она и в прошлый раз смотрела странно. И решение пришло само – когда – то давно такое было однажды, в самом начале нашего со Штольманом знакомства и еще раз, тогда, когда я ждала его в кабинете с онемевшим от страха сердцем. Додумывала я эти мысли уже по дороге в участок – выходить с черного хода я научилась просто мастерски, и совершенно никто не заметил, как я выскользнула за ворота сада. Я вошла в здание управления, и у меня снова возникло ощущение дежавю – в коридоре было тихо и пусто, я осторожно добралась до маленького коридорчика, толкнула без стука дверь и вошла. Ощущение лишь усилилось – в кабинете царил полумрак, лишь на столе Штольмана светила настольная лампа. Правда в этот раз он не спал – он увлеченно рассматривал некий клок волос в увеличительное стекло. Я подкралась и просто смотрела на него, пока у меня было время. Он все же, видимо, почувствовал мой взгляд и обернулся: - Анна Викторовна… У него было странное выражение лица, и заговорил он тоже странно: - Хорошо, что вы зашли – проговорил он, оборачиваясь за мною, пока я шла от него. В изумлении и от этих его слов я остановилась и спросила машинально совершенно: - В самом деле? - Рад вас видеть – снова проговорил он нечто странное, не отводя взгляда, и я спросила уже, не сознавая, что говорю: - Почему? - Без причины. Я всегда рад…рад вас видеть – услышала я его, увидела его взгляд и поняла, что он действительно рад, рад видеть меня, все это было странно настолько, что из меня бессознательно вылетело: - Вы что, выпили? Он так и смотрел на меня и косноязычно заговорил снова: - Да…Нет…Нет, но Он улыбнулся своей особенной, легкой улыбкой для особых случаев, улыбкой, которой я не видела, очень давно, и проговорил легко, снова напомнив мне о той беседе в ночном кабинете. - Но…неплохая идея…к тому же, время позволяет – он снова улыбнулся и предложил: - Да вы присаживайтесь. Я опустилась на стул, наблюдая за ним, а он, тем временем, метнулся к шкафчику, поминутно оборачиваясь на меня, вынул коньяк и рюмку, и я услышала его бодрое: - Вам не предлагаю, все равно откажетесь- в его тоне слышалась улыбка и я подумала, что мне это все все же снится и захотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в том, что это не сон. Однако это был не сон- я услышала, как он наливает себе коньяк и тот булькает, погружаясь в рюмку, улыбнулась уже и для того, чтобы унять смущение и занять себя, протянула руку и взяла со стола этот клок, который он рассматривал, когда я пришла. - Вы, наверное, по делу я…я слушаю вас – проговорил он и опустился на свое место. Я чувствовала, что он так и смотрит на меня и решила, что пора уже и о деле, иначе я забуду обо всем, и я проговорила, слегка запинаясь: - Да…обыск, в доме Воеводина, он просто необходим, потому что я …я точно знаю, что тело девушки там. Он держал рюмку в руке, на лице его снова появилась легкая улыбка ,и он произнес нечто, едва не лишившее меня дара речи: - Завтра я получу разрешение от прокурора. Это было просто настолько поразительно, что мысль пронеслась о том, что в иные времена я бы, вероятно, просто подскочила и чмокнула его в щеку, но не сейчас. Сейчас я, для того, чтобы этого не случилось, быстрее поднялась на ноги и спросила о том, что лежало на столе: - А что это у вас? Маскировку себе для слежки подбираете?- проговорила я первое, что пришло в голову, и отступила уже к чайному столику, позволив ему, наконец, выпить коньяк, который при мне ему пить, видимо, было все же, неловко. - Очень кстати интересуетесь – услышала я его – Это парики, усы, которые проходили у нас по разным делам и… Я налила себе чаю и вернулась к столу, уже взяв себя в руки, а он продолжал объяснять: - Как выяснилось, все они сделаны одной рукой. Наш парикмахер, Прохор Хватов парики делает, не спрашивает у заказчиков, зачем им весь этот маскарад. А знаете, что самое интересное? Этот фрагмент бороды я нашел в комнате Элис, и он сделан той же самой рукой. Все это время я наблюдала за его красноречием издалека, бессознательно прижав к губам чайную ложку, но при этих его словах очнулась, подошла ближе, и он подал мне эту бумажку с клочком волос на ней, и услышала еще одно объяснение: - Я думаю, эту бороду носил водопроводчик, который приходил к ней ночью. Я отдала ему бумажку и произнесла вслух то, что он сказал только что: - Получается, что он ее похитил? Он покрутил головой, по обыкновению своему и ответил, не споря, а просто излагая свою версию: - Или просто помог бежать. - А позволите вы мне завтра присутствовать при обыске? – уже осмелев совсем, спросила я. Он улыбнулся и ответил нечто чудное совершенно, легко и коротко: - Конечно я…я извещу вас. Получалось, что нужно было уходить, и я попыталась попрощаться: - Ну что ж до…завтра? Спросила я вполне светским тоном, но он тут же возразил, а я воззрилась на него в немом изумлении: - Нет. Нет я…я вас провожу – услышала я, потрясенно наблюдая за ним, как он убрал в карман эту бумажку с уликой и забавным жестом указав перед собой, добавил: - К тому же, у меня есть дело – давая понять, что все же это больше светское провожание, а не что либо другое. Он как-то так по хозяйски взял меня под локоть и мы вышли из кабинета. В коридоре так никто и не появился и Штольман выругался, качнув головой - Ротозеи – досадливо произнес он, и я в очередной раз вспомнила наш разговор и как я тогда пришла и хотела коснуться его щеки, да так и не решилась и все прочее, и пока я все это вспоминала, пролетело время. И очнулась я, с удивлением обнаружив, что мы уже почти пришли к нашей садовой ограде. - Я…пожалуй, туда не пойду – услышала я его тот же странный тон и взглянула на него. Здесь было довольно темно, но, однако, выражение его лица разглядеть было можно – он улыбнулся, глядя мне в глаза, и проговорил очень тихо и очень близко: - У меня…есть еще дело…так что вы… Но я уже не слушала его, я потянулась и прикоснулась губами к его губам, они шевельнулись в ответ, ожили, через мгновение я ощутила его ладонь на своей щеке и тут он внезапно отпустил меня и, отступив на шаг, взял мою руку в свою, перевернул и прикоснулся губами к моей ладони. Все это произошло за какие-то секунды, я услышала его: - До завтра, Анна Викторовна, на ветру не стойте…холодно - и услышала его удаляющиеся шаги. Я слушала звук этих быстрых, удаляющихся шагов и прикоснувшись кончиками пальцев к губам, растерянно огляделась – Господи, что это было – пришла потрясенная мысль- на губах еще ощущался легкий привкус коньяка и я наконец таки сделала первый шаг к дому, затем второй, а затем пошла уже скорее. Действительно подул ветер, однако, холодно мне не было – я вообще не ощущала того, что происходит во вне, мне важно было то, что со мною. Я вошла и тихо поднялась к себе. Так же тихо разделась и легла, позволив себе лишь один раз пробежаться пальцами по лепесткам цветочка в вазочке, и собрала ладонь в горсточку, желая задержать ощущение его теплых губ на своей ладони. И сны в эту ночь снились странные, словно повторялось то, что виделось когда –то и даже во сне приходили мысли – все это было, было, но, странное дело – утром вспомнились лишь мысли, ощущения и более ничего. Однако, лишь только я открыла глаза, я вспомнила вчерашний день – свои страхи и то, как он закончился. И еще одним это утро было странным – вчера я почти что целый день не была дома, однако же никто на это мне не попенял, либо мой вполне спокойный вид сбил всех с толку, либо же все решили, что теперь можно быть спокойными, либо просто до мамы еще не дошли слухи о том, что меня вчера то и дело видели с « этим человеком». Утром принесли записку о том, что обыск в доме Воеводина состоится примерно около двух пополудни. Записка была официальной, ничего примечательного в ней не было, но однако сам факт ее появление сказал мне о многом. Так или иначе, завтрак прошел куда лучше, чем накануне, а позже, я устроилась на диване с книгою и поймала себя на том, что бессознательно провожу кончиками пальцев по губам. Теперь нужно быть осторожнее, чем прежде – вспомнила я горожан, косящихся на нас со всех сторон возле участка, а впрочем, какая разница, я ясно сказала, что «не откажу сразу», подразумевая, что сделаю это позже, так почему же мне тогда вести себя затворницей?- успокоив себя этими мыслями, я снова, хотела уже было заняться книгою, но неожиданно мои планы нарушил дядюшка. Он явился и поделился радостью о том, что его новая знакомая, ради которой он меня впутал в это дело, прислала ему записку с приглашением на встречу. - Надобно себя как – то проявить – намекнул он на то, что нужно бы попытаться узнать что-то относительно писем. - Нет, Сушкова спрашивать бесполезно – возразила я, тревога, относительно Полины, не отпускала, ему говорить об этом было бессмысленно, и я просто решила отправиться с ним. Удивительно, но когда мы пришли в парк, оказалось, что Полина назначила встречу в самом глухом месте, на самом отшибе, там, где парк уже почти граничил с лесными зарослями. Я этому удивилась и беспокойство мое усилилось, как позже выяснилось- не напрасно, но тогда дядюшка объяснил и это, сказав, что она боится огласки, на что я ему логично возразила, что Воеводин уже мертв, следовательно, опасаться нечего, он не нашелся, что ответить, а мне стало не по себе. Время шло – никто не появлялся, дядя ответил мне на мое недоумение, что Полина опаздывает, но мне отчего – то показалось, что и ему уже неуютно, однако же, делать было нечего и мы просто шли все дальше и дальше.Я подумала было, что пришли мы напрасно – Полина не придет, да и не собиралась, видимо – в задумчивости я взглянула вдоль аллеи, внезапно пришло знакомое ощущение присутствия призрака и я увидела Татьяну – она была прямо против нас и ясно указывала в сторону, словно предупреждая о чем – то. Я поняла это мгновенно, посмотрела в ту сторону и, к изумлению своему, увидела незнакомого человека. Человек этот стоял неподалеку и целился в нас из охотничьего ружья. Решение пришло молниеносно – я схватила дядю за руку и лишь только мы метнулись в сторону, раздался выстрел, затем еще один – пуля сшибла кору с дерева возле самого моего лица и я взвизгнула в ужасе. Еще один выстрел раздался нам вслед, мы все бежали, не разбирая дороги и дядину руку я выпустила из своей. Кругом уже был не парк – на земле валялись ветки и сучья- их пришлось оббежать с другой стороны и мы с дядей разошлись в разные стороны. Я выбежала на какой-то просвет среди зарослей, оглянулась – позади никого не было видно, посмотрела вперед и поняла, что больше бежать некуда- навстречу мне вышел тот самый незнакомец с ружьем. Он мрачно посмотрел на меня, словно раздумывая, стрелять или нет и тут случилось нечто необычайное – позади него вышел дядюшка, свистнул, человек обернулся на звук, а дядя с необычайной ловкостью метнул в него трость. Трость с силой ударила незнакомца в грудь и он упал, видимо, лишившись чувств. Я осторожно подошла ближе – дядя заглядывал незнакомцу в лицо и, не глядя на меня, тихо сказал - Аннетт, будь так добра, позови городового, а я здесь побуду. Упрашивать меня не пришлось, я бегом отправилась в поисках городового и довольно быстро отыскала его – в самом конце аллеи- ближе к центру. Он свистнул еще одного, и мы вернулись. Все было по прежнему, только этот человек начал уже в себя приходить. Городовые подхватили его под руки, а дядя взял меня под локоть и предложил вместе пройтись до участка. Я ответила, что у меня времени нет совсем, он удивился и спросил, куда я собралась и мне пришлось ему сказать правду. Он посмотрел странным взглядом, но мне объясняться с ним было некогда – время уходило, я уже опаздывала и наспех попрощавшись с ним я почти бегом отправилась к дому Воеводина. Возле крыльца стоял полицейский экипаж и дежурил городовой. Я вошла в дом и по лестнице также поднялась бегом, из гостиной слышались голоса, один из них был мне знаком, я воскликнула: - Яков Платонович! И влетела в гостиную. Штольман, увидев мое лицо, на котором, видимо, было все написано, шагнул мне навстречу и подав мне руку, за которую я тотчас ухватилась, как за спасение, спросил обеспокоенно до невозможности: - Что случилось? - Нас сейчас чуть не убили с дядей – сообщила я ему о том, что произошло. На лице его отразилось непонимание и рука, державшая мою руку, дрогнула, а когда я добавила: - Стреляли – он побледнел, и в глазах его мелькнуло что-то странное, такое, чего я раньше не видела никогда, но поняла, что это, гораздо позже. А тогда я поспешила его успокоить: - Но дядя как-то смог этого стрелявшего поймать. В глазах Штольмана читалось выражение растерянности и недоумения и этого странного, чего я раньше не замечала. Это, и досада на то, что он не смог предотвратить всего этого. А тогда я это просто почувствовала и успокоила его еще раз: - И все в порядке, его уже с городовым в управление везут. - Так с вами все в порядке – прервала мои объяснения Полина странным, язвительным тоном. - Жива, как видите – ответила я, уже понимая, что она так говорит не случайно и добавила- Отчего же вы не пришли? Штольман все еще держал мою руку, и я очнулась – вокруг снова были люди, руку я поспешила убрать, а Полина спросила с фальшивым удивлением: - Куда? - Как куда? Вы дяде моему записку отправили- уличила я ее, но она продолжала отпираться, проговорив уже с деланным изумлением и улыбаясь натянуто: - Я ничего не отправляла. Штольман за все это время не произнес ни единого слова, и я сказала уже ему: - Ну я ожидала что-то в этом духе услышать. - Чем же вам Мироновы помешали? – наконец спросил он Полину, и в тоне его было уже не недоумение, но тихий гнев. Полина это, видимо, почувствовала и растерялась оттого, что он сразу встал на мою сторону и проговорила: - Так. Я ни в чем не виновата и отвергаю все ваши обвинения! Я лихорадочно думала, что делать – ради чего я сюда пришла и попросила Штольмана: - Яков Платонович, можно мне пару минут…в тишине…пожалуйста. Он согласился мгновенно и невзирая на то, что здесь была Полина и городовой, кивнул и ответил тихо: - Конечно. Я отошла ближе к двери и попыталась позвать дух несчастной девушки, вслух позвав ее. Полина за моей спиной язвительно произнесла: - Ну нет, я не собираюсь участвовать в этом фарсе… Я, не оборачиваясь, махнула рукой в просьбе помолчать и услышала голос Штольмана, который сказал очень жестко: - Сядьте!- видимо, его тон возымел действие, потому как более никаких звуков слышно не было. Я позвала еще раз, понимая, что и ей не так просто являться в присутствии стольких людей. - Неужели ты не хочешь, чтобы эти люди понесли наказание?- произнесла я и после этих слов, меня овеяло холодным, прямо таки ледяным порывом ветра, и я увидела ее – она стояла против меня, в проеме двери и молчала. С ужасным, потерянным каким – то видом, я ощутила острую жалость и добавила уже- Ну помоги мне, где ты? Вокруг нее снова заклубился этот холодный, плотный туман, она поманила меня за собой и пропала. Я выскочила следом за ней на лестницу – она спускалась вниз и, обернувшись на меня, позвала снова. Я спустилась за нею, она подошла к двери и указала за щель между шкафом с одеждой и стеной, было понятно, что она хочет показать мне что – то еще. Что – то важное, я подошла ближе и заглянула туда, куда она указала – в щели были какие – то бумаги и когда я вынула их, стало понятно, что это письма. Взяв верхний конверт, я хотела было его открыть, но внезапно, словно яркая вспышка мелькнула перед глазами, и пришло видение. …Я увидела лежащего у края лестницы Воеводина – судя по всему, он был мертв, а мимо него по лестнице спускался человек. Он равнодушно перешагнул через тело, распростертое на полу, и я узнала его – этот был тот человек из парка, тот, что хотел убить нас сегодня. На него с ужасом смотрела некая дама, а он, поднес к губам палец и проговорил ей шепотом: - Тссс- Знаешь, почему ты все еще жива? Дама, от ужаса, похоже, и говорить не могла, лишь качала, молча, головой. - Потому что муж твой все еще жив. Промахнулся я. А ну как, перед смертью он решит покаяться? дама пыталась ему возразить, но от страха говорить не могла, а он и не слушал ее. - Мне до него не добраться, а тебе – сам Бог велел. Поможешь ему – будешь жить… Видение ушло, а у меня первая мысль была – Господи, так вот оно что, это жена Сушкова и этот человек послал ее на убийство мужа, Боже мой. Это было ужасно, просто ужасно, мне было нехорошо, и я никак не могла отдышаться. Послышались шаги, я взглянула вперед и увидела, что по лестнице сходят Штольман, Полина и Евграшин. У Штольмана было неопределимое выражение лица, я протянула ему письма и не своим голосом, попыталась объяснить: - Эти письма. Их Сушкова спрятала, когда ей угрожал человек с ружьем… Полина смотрела злобно, Штольман – без тени непонимания и я услышала, как он спросил, или просто даже сказал: - Осмолов… Я уже пришла в себя, развернула все же то письмо, которое собиралась и зачитала вслух - «Любимый, есть способ прекратить мое рабство. я знаю, что горничная не уехала. Она осталась здесь, в доме, навсегда. Я точно это знаю. Теперь мой дражайший дядюшка подпишет любое завещание, какое я ему продиктую. Приезжай скорей, я тебе все расскажу. Твоя Полина» Я дочитала это жуткое послание и взглянула на Полину с превосходством- мне было чем гордиться – я уличила эту дрянь. А Штольман тотчас задал ей вопрос: - А что означает – осталась в доме навсегда? - Не помню – улыбнувшись, ответила она – написала что-то сгоряча – было понятно, что отвечать она не собирается, да еще и пытается со Штольманом кокетничать. Я отметила этот факт краем сознания, да мне уже и не нужно было ее признание – я увидела Татьяну, спускающуюся к лестнице черного хода, и поспешила следом, бросив эти мерзкие письма, вышла на улицу и огляделась. Задний двор был почти пуст – возле стены стояла старая телега с бочкой да скамейка и я посмотрела налево. Состояние было странное, ощущение холода не уходило, я перевела взгляд дальше и в самом углу- между крыльцом и стеной, увидела Таню. Она опустила взгляд – возле ног ее были сложены крупно колотые дрова- совсем немного, но я поняла, что она там. Ни разу до этого я сама не искала тела тех, кто являлся мне, но этот случай с самого начала был особый и как бы мне ни было страшно, я пошла туда, за поленницу. Там дрова уже лежали кучей- кое-как сваленные друг на друга и я начала откидывать эти холодные, сырые поленья одно за одним, а в сознании звучал голос Тани – « Отпустите меня, я домой хочу.» Я даже не сразу осознала, что кто-то вышел следом за мной, а очнулась только тогда, когда услышала за своей спиной голос Якова6 - Анна Викторовна… Я обернулась и увидела его, Полину и Евграшина. - Здесь надо искать – нервно проговорила я, и хотела уже было, вернуться к своему занятию, но он не дал мне этого сделать. Еще не сойдя с крыльца, он крепко взял меня за локоть и негромко проговорил: - Позвольте нам… - Она там – все еще оборачиваясь на это страшное место, проговорила я, но он упорно отвел меня в сторону, а туда, за поленницу, шагнул Евграшин. Полина обеспокоенно наблюдала за всем этим с крыльца и бросала на нас странные взгляды. А я посмотрела на Штольмана – он обеспокоенно смотрел на городового вполоборота, лицо его было нервным и бледным и мне он показался совершенно иным, чем вчера- он был спокоен внешне, беспокоен внутренне и ничего не говорил. Он выпустил мой локоть, посчитав видимо, что я уже не стану сама заниматься поисками и чуть шагнул к городовому, а я снова ощутила присутствие духа и взглянув вперед, увидела Таню- она смотрела на меня, словно еще что-то сказать хотела. Я взглянула ей в глаза и увидела, как все произошло- сцена была отвратительной, старый развратник домогался несчастной девочки, она кричала и молила о пощаде, но он ее не слушал. Сцена эта была настолько дикой, что я дышать не могла от ужаса и отвращения. Она чудом вырвалась из рук этого мерзкого человека, но он обернулся – лицо его исказилось от гнева, он взмахнул тростью и с силой ударил ее. Один удар, всего один раз и я почувствовала, что ее не стало. Он завернул ее в старый, грязный ковер, вынес на улицу и бросил за поленницу, свалив сверху эти жуткие, крупные поленья. Дверь приоткрылась, выглянула Полина и увидела эти несчастные, маленькие ноги, обутые в сапожки на каблучке. Она прикрыла дверь, а убийца, уже стараясь поскорее скрыть следы – просто опрокинул на тело несчастной половину поленницы…. Я очнулась. Штольман так и стоял рядом, городовые уже вдвоем возились возле стены, Полина стояла на крыльце, а я говорить не могла, мне безумно было жаль эту несчастную девочку, оказавшуюся в руках старого, похотливого негодяя и что-то еще билось в глубине сознания, но тогда я не смогла понять всего. - Яков Платонович, взгляните – услышала я Евграшина. Я не стала смотреть, я знала, что они увидят там. Я взглянула на Полину и почувствовав, как от возмущения подступают слезы, проговорила, глядя на нее: - Это Воеводин девушку убил, а вы видели, как он тело прятал. Штольман взглянул на Полину, затем на меня, поднялся к ней на крыльцо и заговорил уже обвиняющее и негодующе: - Это явствует из ваших писем. Для суда этого будет более чем достаточно. Вы арестованы за сокрытие преступления и соучастие в шантаже. Он обернулся к полицейским и скомандовал: - Забирайте. Полину ввели в дом, Яков подошел ко мне, и я уже бессознательно проговорила, не глядя ему в лицо: - Простите, я здесь больше не могу…- он подставил мне свой локоть, и я снова ухватилась за него, как за спасение. - Вам нехорошо? Я отправлю вас на нашем экипаже – услышала я его тихое над собой и подняла взгляд – он смотрел обеспокоенно и больше ничего не говорил, а просто вел меня к экипажу. Мы вышли к центральному входу дома Воеводина, возле уже толпились зеваки и при виде нас оживились, переговариваясь между собой. Штольман помог мне сесть и, едва взглянув мне в лицо, скомандовал: - Трогай. Экипаж тронулся, и я услышала, как он что-то говорит городовому, стоящему у крыльца, но слов уже было не разобрать. Ехать было недолго, по пути я уже пришла в себя настолько, что попросила остановить, не доезжая до дому. Возница послушно остановился, и я быстро спустилась на землю сама, не дожидаясь помощи. К дому подъезжать было нельзя никоим образом. Но все одно, на этот раз, все так прекрасно не прошло. Маме все уже было доложено, видимо, за время моего отсутствия и она, не так язвительно и жестко, как обычно, но ясно дала мне понять, что вести себя подобным образом, непозволительно. Она ни словом не обмолвилась о Штольмане, но, судя по ее речи, которую она произнесла, не глядя мне в лицо, кто-то ясно видел и то, как мы говорили тогда, на улице, когда он мне признался таки в том, что чувствует, и вчера, и даже сегодня. Сказать мне ей было нечего, спорить я не стала, а просто, еще до ужина, ушла в парк в надежде на то, что он непременно придет сегодня и успела замерзнуть уже на скамье до того, как услышала его шаги. - Прошу прощения, если нарушил ваше уединение – услышала я позади себя и обернулась. Тон был легкий, светский и этим как-то сразу насторожил. - Далековато вы забрались – проговорил он, не глядя на меня и оставаясь там, где был. - Возникли некоторые обстоятельства по делу о пропаже Элис – официально объяснил он свое появление здесь, тон был сухим и светским и я, уже почувствовав неладное, ответила так же: - Присаживайтесь, пожалуйста. - Благодарю – чужим абсолютно, легким тоном, проговорил он и опустился рядом. - Помните, я вам рассказывал, что нашел клок волос, возможно, от бороды водопроводчика, который приходил накануне к Элис? Я смотрела в его глаза, не увидела ничего, кроме дружеского участия и ответила коротко, пытаясь собраться с мыслями: - Да. А он продолжал объяснять тем же дружеским, отстраненным тоном: - Так вот, эту бороду заказал фельдшер доктора Милца. Понять было непросто, и я попыталась сложить несовместное, переспросив: - Фельдшер- водопроводчик? И что это может значить? Но поразмыслить он мне не дал, рассуждая дальше: - Может и ничего, но…с другой стороны – странно, что фельдшер, работающий у доктора Милца, наклеил себе фальшивую бороду и пришел к Элис…- и тут я догадалась, к чему он ведет. - Доктор Милц…похитил Элис?!- видимо, вышло потрясенно, но это и казалось мне чем – то фантастическим и я добавила: - Но ведь это же смешно. Он посмотрел мне в глаза и проговорил с легкой улыбкой, странной немного: - Я ничего не утверждаю, но, прошу вас, не говорите ничего доктору… - Нет, нет, нет, нет…это какое-то недоразумение- снова вырвалось у меня, такое не укладывалось в голове, этого быть не может, думала я и он как-то рад был похоже, что я так ответила и улыбнулся уже облегченно как –то и добавил снова: - Скорее всего, но я бы не хотел травмировать психику доктора своими подозрениями – он договорил последнее слово, чуть кивнул, тотчас поднялся на ноги, и я услышала уже над собою: - Да и…передайте благодарность своему дяде, он нам очень помог в поимке Осмолова, просто хват. Пока он говорил все это, я поняла уже, что что – то явно не так, что-то случилось снова в промежутке времени между тем, как мы расстались и тем, как встретились – это был абсолютно официальный, светский тон, словно мы лишь сегодня познакомились и я уже машинально проговорила ему: - Спасибо. Непременно передам. И он спокойно развернулся и зашагал от меня, а я даже подумать не успела ни о чем от неожиданности и от всего прочего и успела лишь окликнуть: - А вы ни о чем не хотите у меня спросить? Я даже встать боялась после вопроса своего, боялась встать и увидеть, что он уже ушел, быстро поднялась и обернулась- он не ушел и я спросила уже прямо: - Вам не интересно, что я князю ответила? И ответ его оглушил меня. - Нет, неинтересно- ответил он и подступил ближе и вот сейчас его лицо уже не было таким, как пару минут назад – оно было нервным и даже чуть раздраженным уже, он подступил совсем близко, снова стер с лица это нервное выражение и спросил, как бы легко, чуть пожав плечами и глядя мне в лицо: - Хотя…если так, что вы ему ответили? Все это было странно. Странно, необъяснимо и обидно и я ответила ему правду, мне очень хотелось увидеть его лицо, увидеть настоящее, а не то, что он пытается мне показать сейчас. - Я сказала, что я подумаю – сказала я, как можно более спокойно. Внутри все дрожало, но держалась я хорошо. Он не стер этого странного выражения, а абсолютно спокойно внешне, произнес, чуть усмехнувшись: - Благоразумно. И, отвернулся уже было, чтобы уйти, я не выдержала уже этого и схватила его за рукав, гнев затмил мне разум, и я добавила еще: - А вы знаете, что он мне ответил? Он наклонился ближе и выдохнул мне в лицо: - А мне это неинтересно. Ах вот как- вспыхнула мысль и я не отпустила его, договорив уже до конца: - Что он готов быть для меня опорой, даже если я его не люблю… Он закрутил головой, глядя мне в лицо все с тем же насмешливо нервным выражением, и уже раздраженно сказал совсем близко, настолько, что я дыхание его гневное чувствовала: - Трогательно. Я прямо сейчас расплачусь – совершенно по хамски произнес он. Я понять не могла, как он может, как он может вот так, так говорить со мною, когда совсем недавно все было иначе. Слезы подступили к глазам, и я выскочила мимо него, проговорив уже бессознательно - Да это я сейчас расплачусь…- и бегом отправилась вон. Не домой, домой в таком состоянии я идти не могла, и осознала, что уже пробежала почти до конца аллеи только тогда, когда навстречу мне попалась парочка гуляющих. Они шли, держась за руки- совсем как мы вчера утром. Господи, неужели это было только вчера – пронеслась молнией мысль и я внезапно ощутила, как подкосились ноги – что-то случилось. Что-то случилось там, в участке – мысли мои стали лететь так быстро, что закружилась голова, и я оглянулась в поисках скамьи – благо, она оказалась рядом – в двух шагах. Я опустилась и слезы высохли. Эта фраза, я вспомнила ее – это ведь он вчера утром мне сказал то же самое. Нужно было настоять и отказать князю сразу – пришла четкая и внятная мысль, но я уже осознала, что поздно. Все было поздно. Теперь ничего уже не изменишь. И что бы там ни случилось в участке или где-то еще – уже неважно. Он намеренно сделал то, что сделал или снова не смог справиться. Я снова запуталась и снова виновата сама – не нужно было начинать об этом, неужели он понять этого не мог, что этот его отстраненный вид вызовет обиду или он нарочно все это сделал? – этот вопрос возник последним и я его отмела –нет, нет, этого быть не может. Тогда зачем и что это было? Как за каких-то три часа человек мог так измениться? Или я излишне драматизирую все? Руки дрожали и уже не от нервного напряжения а от холода – Не стойте на ветру- вспомнила я, встала и медленно отправилась домой. Хотелось в тепло, лечь, уснуть и ни о чем не думать. До дому я дошла уже совершенно замерзшая и дрожащая – никто не кинулся ко мне с вопросами и претензиями, мне стало чуть легче, я поднялась к себе, прижала озябшие ладони к теплой глине изразцов, и одно лишь слово пришло в измученное сознание – безысходность. Я снова вспомнила всю эту историю и ту, с кем она была связана, странное чувство, эта девушка спасла меня, эта девушка ждала от меня спасения и история ее отчего-то напоминала мне себя- «я домой хочу» -вспомнила я ее мольбу, затем сцену, от которой мне стало нехорошо и неожиданно я поняла, отчего мне казалось, что ее история мне близка- я никогда раньше не думала ни о чем подобном, но сейчас, представив себя и Кирилла Владимировича, мне стало тошно. До сего момента это все казалось чем – то странным и нереальным, а теперь эти мысли испугали меня настолько, что в глазах потемнело и снова стало холодно, я прижалась к теплой печи и постаралась вовсе ни о чем не думать. Тепло и расстроенные нервы сделали свое дело – мне безумно захотелось спать, я дошла до кровати и легла, не раздеваясь, натянув на себя плед. И сны не пришли – наступило серое и вязкое забытье. Утром, как ни странно – снова встало солнце, и начался новый день. И все шло, как обычно, разве что за завтраком я время от времени ловила на себе обеспокоенные взгляды родных. Но я уже научилась скрывать то, что чувствую, у меня прекрасный учитель, я даже улыбнулась, слушая дядины пространные речи о том, что погода располагает к прогулкам и прочую околесицу, что он нес, желая всех развлечь. Затем пришли осенние ученики, не успевающие в гимназии, один за другим, скоро они перестанут приходить совсем и я не буду знать, чем занять себя. Я снова и снова перебирала в памяти эти несколько дней. Было странное чувство, словно за это короткое время прошла половина жизни. А может быть, так оно и есть. И сейчас я могла бы сказать ему то, что он сказал мне – без вас моя жизнь была бы иной, она была бы пуста. Теперь моя жизнь стала иной и она пуста. Я не думаю, что все кончено, это не может кончиться вот так – ничем. Но все стало иначе, а от судьбы не уйдешь, никто не сможет уйти, и он не сможет, что бы как ни было. Она снова сведет нас вместе – я уверена в этом. И эта ниточка, о которой я уже однажды думала, что она оборвалась – она не оборвется, просто на ней все чаще и чаще появляются узелки, и она запутывается временами. Только теперь я одна. Родители понимают меня ровно до того момента, как осознают, что я князю непременно откажу. Элис нет. Один лишь дядюшка может меня поддержать. Мне придется справляться самой. И, как бы ни было сложно, мне нужно видеть его. До тех пор, пока это возможно. Нельзя опускать рук и плыть по течению. Не это он любит во мне, не это. Нужно просто попытаться стать мудрее, если выйдет. Когда – то я здесь писала, что мы слишком разные, но я ошиблась. Мы напротив- слишком похожи. Только он осторожнее. И не мешало бы и ему стать мудрее – в заботе о моей безопасности, он убьет меня когда нибудь этим, поступая так, как поступает. Но, вполне возможно, у него для этого есть резоны – одному ему понятные и оттого начинающие раздражать. Как-то у меня взаимоисключающие вещи выходят – оправдание и обвинение одновременно. Отчего в жизни не бывает так, как в романах, а все сложно и запутанно в непонимании, недосказанности, условностях и догмах? И все чаще возникает мысль – за что? Разве я кому-то желала зла или поступала подло или несправедливо? Нет, не было такого. Я всегда хотела всем помочь и желала добра. Так может это просто испытание, перед чем – то очень добрым и светлым? И нужно просто, как сказал папа – « терпеть и ждать»? Он имел в виду иное, так что ж с того? И я действительно все излишне драматизирую – так нельзя. Он обещал мне все объяснить, нужно просто верить. P.S. Солнце светит для всех.Оно не выбирает, на кого испускает свое тепло – на плохих и хороших, умных и глупых, прекрасных и безобразных. И я буду делать ровно то же самое, и лишь одного я стану выделять среди прочих – он сложный и странный, закрытый и « иного уклада», но он мой. И шагает он по пустыне один, он так привык и ему, вероятно, было даже хорошо, нет, ему было привычно. А теперь он не может понять, что случилось. Его нужно не просто обогреть, но пожалеть. А солнце может быть разным – и ласковым оно может быть тоже. Осторожным быть не очень выходит, но со временем все получится. Терпеть и ждать. P.S. Как же он не понимает того, что он не сможет, никогда не сможет предусмотреть все? И он не понимает, что тем, что он будет от меня дальше, от этого ничего не поменяется. Я не смогу отказать в помощи тем, кто нуждается в ней и если его не будет рядом – какой в этом смысл? Он не понимает того, что я нужна ему, нужна для того, чтобы помочь и уберечь. Именно так – уберечь, но как я смогу уберечь его, если он все дальше от меня? *** « Уберечь»- Анна провела кончиками пальцев по этим последним строчкам. Она хорошо помнила, что эта мысль, поселившаяся в сознании тогда, уже не уходила позже. Но ничего не вышло.- Как странно, тогда я поняла, что что-то случилось, но не записала здесь. Я лишь почувствовала это и обозначила парой фраз, а затем мысли ушли куда-то настолько далеко в своих мечтаниях, что, увлекшись думами о будущем, я забыла о прошлом. А тогда произошло все просто – он поверил. Поверил и испугался. Он поверил раньше, а позже, когда случилась эта история, оказавшаяся на поверку банальной жаждой денег, он понял, что и другие верят – Куликов и Осмолов и они способны на то, что он не может предотвратить. Я ошиблась тогда, когда посчитала, что это случилось в участке- это случилось раньше, тогда, когда я прибежала из парка. Мысли прервались, и Анна вспомнила лицо Якова в тот момент – побледневшее и беспокойное и в глазах его помимо всего прочего было то, чего она не видела раньше и не поняла тогда - страх. Страх о том, что могло случиться. – И он оттолкнул меня, не дав ничего сказать – намеренно оттолкнул. Он так и не смог понять тогда, что это ничего не исправит. Ему казалось, что так будет лучше. А я, сосредоточившись на своих переживаниях, не оценила разговор о Милце, если бы тогда я успела подумать…она перевела взгляд на часы – без четверти восемь. За окном было все также темно, но она знала, что скоро мрак уйдет и придет рассвет, первый рассвет за последние дни, который она ждет. – Я все успею, у меня в запасе немало времени и возможно, уже завтра я увижу его. Она снова посмотрела на это слово – «уберечь»- оно было обведено много раз и местами в бумаге сквозили прорехи – это было сделано гораздо позже, тогда, когда она писала здесь последние страницы- когда нервным, прерывающимся почерком были сделаны короткие, рваные записи, понятные только тем, кто знал о том, что произошло… а затем она уже не писала ничего, а лишь обводила снова и снова это слово, перо царапало бумагу, а душу, оно царапало еще больнее.- Мне нужно будет взять это с собой – нельзя оставлять это здесь и позволить кому-то прочесть все это – пришла уже спокойная, ясная мысль и она перевернула страницу.