По следам. Несказка.

И снова несколько, всего несколько дней изменили мою и без того непростую жизнь. Все началось с еще одного странного и пугающего сна. Сна, который я до сих пор не смогла понять до конца. …Плотный, холодный туман, настолько плотный, что сквозь него не видно вытянутой руки и настолько холодный, что кажется, что если вдохнуть - замерзнет душа. И сквозь это нечто, ледяное и пугающее, слышатся четкие, мерные шаги и голос. Возникает неясная фигура и через мгновение, становится яснее - это солдат, он вышагивает, словно на плацу и читает вслух нечто странное - в такт своим размеренным шагам Среди сонного тумана В царстве страха и обмана Расскажи мне о дороге той, что стелется под ноги. Солдат подступает очень близко – можно ясно разглядеть его большие, ясные, но равнодушные глаза. Он разворачивается, словно на плацу, шагает мимо и остается лишь плотный, пугающий туман. туман чуть рассеивается, становится ледяным и сквозь него проступают очертания фигуры - ее видно все яснее и яснее, это полковник Лоуренс, но в этот раз, в первый раз за все это время, я слышу его голос - Стоять! Встать! Смирно! – раз за разом, командует он и снова - Встать! Смирно!.. Я проснулась от звука собственного голоса, повторяя за Лоуренсом - Стоять. Смирно - и видимо, было это, не один раз. Мне было нехорошо, я попыталась отдышаться и, оглядевшись, внезапно увидела его – он сидел на диване в углу и смотрел в пол. Я позвала его - он не шевельнулся, я пыталась говорить с ним, но он сидел в окутавшем его этом странном, ледяном тумане и молчал. Я уговаривала и в конце концов, когда я сказала, что я друг Элис и мне важно знать, где она и что с ней – он шевельнулся и посмотрел на меня, однако ничего не произнес и я спросила уже снова - Почему вы молчите? Но ведь вы зачем-то пришли сейчас? он не ответил, и мне пришла в голову мысль, логичная и пугающая, но я спросила: - Или ей угрожает опасность? Он отвернулся, лицо его приобрело странное выражение, но он снова ничего не сказал и исчез. Этот сон и этот визит, словно вышедший из сна, все это было неожиданно и странно. Со дня пропажи Элис, прошло уже немало дней, она не являлась мне, следовательно, была жива, но и отыскать ее никто не мог. Я легла снова и задумалась, вспоминая эти стихи – их написала Элис в той записке, что она оставила нам. И тут я поймала себя на мысли, что совершенно неосознанно, проговорила в мыслях своих – «нам» и снова села, понимая, что теперь уже не усну. Это «нам» не просто так возникло в сознании. мало того, что я сама ему это сказала тогда, в больнице о том, что Элис нужна только нам двоим, но и другое тоже имело место быть. У меня было много времени на то, чтобы читать это, думать, сравнивать и оценивать. После того, как я видела на кладбище Андрея Кулагина прошла неделя, тогда был вторник, и за неделю я смогла разобраться во многом. В чувствах мне разбираться было не нужно, а вот в ощущениях, пожалуй, стоило. Как странно все – когда-то мне очень хотелось дотронуться до него и я, по глупости даже однажды пыталась его целовать, но потом, позже, стало все иначе и было страшно дотронуться даже случайно, было отчего-то очень страшно. Тогда все было словно горячим и острым, нельзя было коснуться и не обжечься. Потом это стало необходимостью, и язык жестов начал говорить так много, что мы понимали друг друга без слов – я улыбнулась, вспомнив его шляпу и свой воротничок и вот сейчас. Сейчас уже нет ни дрожи, ни смущения, ни страха, ничего такого, от чего путаются мысли и бывает косноязычной речь. Мы словно знаем, что все уже есть и эти прикосновения, они просто естественны, словно так оно и должно быть. Странно, но от этого еще больнее. С чего мысли об Элис внезапно перешли на вот это, объяснить было сложно. но, тем не менее, так оно и было. Возможно, это было предчувствием этой странной, неприятной и смущающей истории, просто тогда я этого не осознала. Тогда я посмотрела на часы, поняла, что поспать уже не удастся и поднялась с постели. Я спустилась вниз, и мама тотчас испортила мой настрой, бросив на меня быстрый взгляд и спросив не слишком приятным тоном, не плохо ли я спала. Видимо, нечто было написано на моем лице, разубеждать я ее не стала, а ответила, как есть. - Плохо спала. - Опять эти сны? – язвительно воскликнула она и я снова ответила ей прямо, уже вздохнув, она говорила так, словно я виновата в том, что эти сны мне снятся. - Ах, Боже мой, опять эти сны! Может тебе и вправду, на воды съездить?- произнесла она нечто, что вовсе было невозможно. Я возражала ей не слишком упрямо, просто было уже все равно, но от этих препираний нас отвлекла Прасковья, которая сообщила о том, что утром приходила некая незнакомая крестьянка странного вида с какой-то просьбой ко мне. Меня это не удивило. В последнее время люди постоянно приходили с разными просьбами и мне время от времени, приходилось принимать участие в их просьбах. Маме это, конечно, не нравилось, вот и в этот раз, она не преминула попенять. Таким образом, день не задался с утра. Позавтракали без особого удовольствия, мама напомнила мне о том, чтобы я не забыло, что князь сегодня зван на обед и это лишь добавило печали. Мысли о странном видении и об Элис не выходили из головы, и в первый раз за эти дни я позволила себе подумать о том, чтобы пойти и поговорить о деле Элис со Штольманом. Дяди дома не оказалось, в последнее время он все реже отлучался из дому и то, что он ушел так рано сегодня, удивило. Еще не решив до конца, куда именно пойти, я просто оделась и отправилась в город, решив, что додумаю по пути. Слушать снова мамины намеки о том, что пора принимать решение, мне совершенно не хотелось, и я просто шла, не думая ни о чем. Я вышла уже с главной улицы на площадь, и все еще размышляя, куда отправиться, чуть замедлила шаг. Послышались чьи-то торопливые шаги, я обернулась - ко мне, сотрясаясь всем своим большим, рыхлым телом, кинулся Ребушинский – он был навязчив и говорлив, как обычно, что-то ему явно было нужно, мне он всегда был крайне неприятен и когда он заявил о том, что у него есть для меня нечто интригующее, я прямо ему ответила, что все это меня не интересует, так как все его интриги, всегда заканчиваются лживыми статейками. Однако он не обиделся. Он всегда не придавал никакого значения словам, и ему было все равно, что говорят ему и что говорит он сам – его всегда интересовала лишь собственная значимость и собственная газетенка. - Напрасно вы так, я следую только фактам. И сегодняшнее убийство в гостинице - это факт.- произнес он, масляно улыбаясь и я, устав уже от него, спросила без особого интереса: - Какое убийство? - Ах, вы ничего не знаете – он произнес это, словно намекая на что-то с неким клоунским видом, а затем, договорил все же, обернувшись снова - Убит ассистент мадам Дебо, Андрэ. И он был…в женском платье - и это тоже факт. - Почему в платье?- машинально спросила я, удивившись этой необычности, надо отдать должное этому прохвосту – он знал, чем зацепить любого и ответил тут же - А кто же его знает. - Кто это, мадам Дэбо? – спросила я и отчего-то забеспокоилась. - Конфидент, подбирает для очень богатых людей, прислугу, горничных, служанок…- он взглянул мне в лицо и с особой интонацией, добавил- с особым кругом обязанностей, тет-а-тет, которые должны служить…так сказать – господину… Я уже поняла, о чем он, это было отвратительно сознавать и отвратительно об этом слушать, я отвернулась от Ребушинского, но он упорно договорил свое. -Ну, я надеюсь, вы меня понимаете… Я обернулась на него и ответила, что я обо всем этом думаю, прямо: - Какая мерзость! Но он не отстал, он странно улыбнулся отвратительной улыбочкой, я, уже было, шагнула от него и услышала вслед: - А вот ваш дядя… Я остановилась, услышав это, а Ребушинский догнал меня и, глядя мне в лицо своими маленькими, хитроватыми глазками, договорил: - Так не думает. - А что мой дядя? – спросила я, уже начиная беспокоиться, а его прямо таки распирало от странного удовольствия. - А то, что он сегодня встречался с этой мадам Дэбо на тет – а –тет. Я подумала о том, что Алексей Егорович не прочь соврать и в этот раз, возможно, так оно и есть и спросила снова. - Ну откуда вам это известно? - Портье сказал – невозмутимо и торжественно объявил Ребушинский – он знает его, как облупленного – уже со смешком, явно с намеком на что-то отвратительное, ответил он. - Это все ерунда. Зачем моему дяде услуги какой-то мадам Дэбо?- резонно возразила я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. - Вот и я думаю – зачем – ерничал Ребушинский – самому известному ловеласу в городе, ее услуги? Неужели он сам, без посторонней помощи, не может найти себе, так сказать, пассию. Стареет, наверное. Он уже откровенно издевался, я понять не могла, отчего он так зол и поняла это гораздо позже, и причина этой его злости была, только тогда я об этом не могла знать. А тогда я не зная уже, как отвязаться от него, снова попыталась возразить. - Знаете что? Если Петр Иванович и встречался с этой мадам, так это не значит ровным счетом ничего. Это все ваши выдумки. Но он ухмылялся и отрицательно качал головой, слушая меня. - Это не выдумки. Я следую только фактам. А вот ваш дядя, может попасть в очень неприятную историю, потому что о чем-то шептался с этой мадам Дэбо сразу после убийства. Ребушинский упивался-таки тем, что может вот так говорить о нашей семье, это уже переходило все границы, и я ответила ему на все это сразу. - Если вы и напишете об этом в своей газетенке, то ничего, кроме сплетен, вы не посеете. Но его было не остановить ничем. Он снова заговорил о своем, продолжая, словно ни в чем ни бывало. - И на Петра Миронова ляжет тень подозрения…но я ведь могу повременить с публикацией…да? – улыбнулся он и стало ясно, что этот пасквильник что-то задумал. - Что вам нужно от меня? – спросила я уже прямо, еще не веря в происходящее. И он ответил уже другим, деловитым тоном. - Я провожу самостоятельно небольшое расследование и вы – должны мне помочь. Я смотрела в глаза этого шантажиста и не знала, что делать. - Договорились? – спросил он торжественным тоном, словно заключая некую сделку, но я, ничего не ответив, просто развернулась и ушла. Я ощущала, как он смотрит мне вслед и мне хотелось вымыться и забыть об этом разговоре, но я не могла. Мысли о посещении участка сами собой угасли и, поразмыслив немного, я отправилась в трактир. Где еще дяде быть с утра, если не дома. Он совсем не удивился моему появлению, что тоже было, отчасти, странно. - Я ни капли не сомневалась, что найду тебя именно здесь – проговорила я, надеясь, что мой сетующий тон возымеет действие, но нет, он отшутился. Я вспомнила Ребушинского, его намеки и шантаж и спросила, знает ли он что либо об убийстве. Он замялся, видимо, размышляя о том, что сказать, и произнес коротко: - Ну…видел тело… Я поняла, что Ребушинский, отчасти, прав и уже рассердившись, спросила его, сдерживая раздражение. - Скажи мне, пожалуйста, для чего тебе понадобилась эта мадам Дэбо? - Я нанес визит вежливости, своей старинной, петербуржской знакомой, может быть. И все… Я поняла, что говорить он не хочет и подумала о том, что возможно, поговорить получится позже, но домой он со мною идти отказался, и на мой вопрос, когда его ждать, посмотрел на графинчик на столе, оценивая наличие спиртного и прикинув время, проговорил: - Скоро. Он скоморошничал, мне нужно было вернуться домой, к этому злосчастному обеду и я поспешила обратно. Этот обед отличался от прочих. Обычно все было гораздо скучнее, но в этот раз, папа заговорил об этом деле – мадам Дэбо. Говорил он со странным отношением, и непонятно было, то ли он возмущен тем, что в город прибыла особа подобного свойства, то ли восхищен ее смелостью, то ли присутствовало в его тоне нечто вовсе мне непонятное. Мне показалось, что все же, он больше возмущен и я подхватила его слова о том, что сплетни разносятся быстро, добавив о Ребушинском, который эти сплетни разносит. Папа сказал, что эта история лакомый кусочек для газетенки Ребушинского а я поймала на себе странно тяжелый взгляд Кирилла Владимировича. Мама возмутилась о том, что мадам Дэбо не арестовали до того, как она явилась сюда, папа возразил ей, что не за что, так как закона, по которому ее можно было бы привлечь, нет и, вспомнив о том, что мадам известна в Петербурге, он спросил у Разумовского не слыхал ли он о ней. Тот подумал лишь мгновение и с улыбкою странной ответил: - Приходилось…некоторые, известные мне лица, пользовались ее услугами… - Неужели эти лица из высшего света?!- с ужасом спросила мама. - Увы…я имен, разумеется, называть не буду- усмехнулся князь. Мама снова принялась возмущаться, а он произнес ей в ответ: - Ну, что делать, в любом социальном сословии есть люди невысоких моральных принципов. - Увы – мир несовершенен – заключил папа, и мама предложила сменить тему, да еще и упомянула вслух о том, что не надо было касаться этой темы в моем присутствии. Звучало это, по меньшей мере, странно. Меня ее слова возмутили, но я постаралась сдержаться и проговорила спокойно, что не нужно меня ограждать от такого рода новостей, так как об этом весь город знает с утра. Мне всегда претило это ее желание выставлять все в лучшем, чем есть, свете. Что в детстве она старалась не замечать моих странностей и главное, что ее беспокоило - чтобы мои странности не заметили другие, что сейчас делала ровно то же самое при князе. Все это пролетело в голове мгновенно, и когда князь поблагодарил за обед, и пригласил меня прогуляться, я уже не знала, что и лучше – остаться здесь и не дай Бог поссориться с мамой или пойти с ним и выслушивать его речи ни о чем. Правда, похоже, от второго варианта, отказаться я не могла и никакого выбора у меня, выходит, не было. Я отправилась на эту прогулку с неприятным чувством. С тех пор, как тогда я вернулась из чайной, мы не гуляли ни разу, довольствуясь обедами и ужинами в доме, что и было объяснимо – постоянно шли дожди. Но сегодня дождя не было, я было подумала о том, что неплохо бы уже и отказать ему, но для этого нужно было хотя бы парой слов подготовить маму. Мы шли по аллее и молчали - мне говорить не хотелось и он, все-таки, начал первым, остановившись посреди аллеи и не глядя на меня. - Мои личные обстоятельства таковы, что , вероятно, я скоро уеду заграницу надолго..- это было удивительное заявление и я спросила тотчас, удивившись безмерно. - Куда же вы едете? Он двинулся далее и ответил, так же не глядя на меня - В Англию…мы могли бы поехать вместе, если бы вы приняли мое предложение… - Я пока не готова – быстро произнесла я, заранее приготовленный ответ. Мне не было его жаль, просто я действительно не была готова выслушивать стенания домашних. Это было малодушно, но ничего поделать с собой я не могла. - Я не тороплю вас, время еще есть…Ах, как было бы хорошо, если бы вы уехали со мной – вдруг улыбнулся он слегка, но его тон отчего-то испугал меня и я, еще не осознав причины этого странного страха, слушала. как он продолжал, уже живее, словно захваченный внезапно этой идеей - Вам нужно сменить обстановку. К тому же в Лондоне существует давняя, сильная традиция спиритизма. Он снова говорил не обо мне, а о моем даре, я уже ощущая раздражение, остановилась а он все продолжал и продолжал, рисуя картины будущего, в котором присутствовал лишь мой дар и его возможности. Я взяла себя в руки и попыталась ответить спокойно о том, что мне сложно представить себя, живущей вне России. - Если вы примете мое предложение, я никуда не уеду – неожиданно сказал он обратное тому, что говорил пять минут назад. это уже показалось странным и я подумала – неужели все же у него, есть какое то чувство, Боже мой… - Мы будем жить в России – добавил он, словно отвечая на мои мысли и проговорил уже совсем иным, живым тоном - Если захотите - в Петербурге, а если нет то…здесь, в Затонске, здесь у вас хорошо…почему бы и нет… И тут я поняла, к чему все эти речи – он хочет подтолкнуть меня к решению, причем, к положительному, к тому, чего не будет никогда, и я ответила ему, прервав этот поток увещеваний: - Кирилл Владимирович… Он понял, что я догадалась и усмехнувшись, проговорил Молчу…жду и надеюсь – он поцеловал мою руку в перчатке добавил, с улыбкой, подняв взгляд- надеюсь и жду. И, чуть кивнув, отправился к себе. Я смотрела ему вслед и понимала, что с этим человеком никакого будущего никогда не будет.- нужно как-то маме дать понять уже, чтобы не надеялась – пришла ясная мысль, но как осуществить это решение, я не понимала, учитывая то, что она ждет от меня совершенно другого. Я лишь успела эти мысли додумать, как, подойдя к крыльцу, увидела ее – она поджидала меня там и с обеспокоенным выражением лица, нервно спросила, видимо, надеясь на что-то - Ну, что? - О чем вы? – спросила я, желая потянуть время, и она тотчас подтвердила мои опасения. - Как о чем?! Вы с ним объяснились? Она была вся нервная и обеспокоенная, и я попыталась объяснить ей осторожно, как могла - Мама, вы очень торопите события – проговорила я, взяв ее руку в свою, но, услышав мой ответ, она выдернула свою руку из моей и всплеснула обеими. - Как это я тороплю? Сколько можно испытывать терпение князя?! – нервно и недовольно воскликнула она, и я снова попыталась ее унять. - Ну оставьте это мне…пожалуйста..- проговорила я ласково и просительно и у меня получилось – она растерянно заходила по террасе, но не кричала уже а завела разговор о другом, видимо, терзающем ее не меньше, чем сочувствие терпению Разумовского. - Что, что происходит в этом доме…- она вернулась ко мне и добавила тем же нервным тоном – еще эта история с этой мадам. Я слушала ее и думала о другом – о том, отчего я никогда не буду с князем, я его не люблю, мне безразлично, что он говорит, как говорит, как смотрит и что делает. Я вспомнила, как мы говорили с Яковом, вспомнила свои ощущения и поняла, что это великая, огромная разница, бездна, пропасть – я подбирала эпитеты для этой разницы, стоя у колонны и уже плохо слышала, о чем говорит мама, а она все продолжала и я услышала: - Конфидентка, только такой славы нам не хватало… Я, в этот момент вспоминала чайную и то, как Штольман назвал меня ангелом и на моем лице бессознательно возникла улыбка, а мама этого явно не понимала и не замечала. Я вспомнила, как он взял мою руку в свои ладони, закрыла глаза, услышала ее раздраженное: - Боюсь даже представить, что их там связывает- и решила, что нужно уже ей ответить что-то и успокоить. - Ну что могло их связывать? Просто петербуржское знакомство. Она недоверчиво посмотрела на меня и проговорила точно так же -Ну не знаю, не знаю…поговори с ним – вдруг услышала я удивилась - Да о чем? Он взрослый мужчина. - Ну я прошу тебя, ну, поговори, ведь он слушает только тебя. Выясни там, в чем дело. Меня это очень беспокоит. Она была трогательна и смешна в этих своих опасениях относительно мнения общества и сплетен, но я все же успокоила ее, пообещав поговорить. Поднимаясь к себе, я поняла, что эта история уже вошла в мою жизнь и, как бы я ни хотела не влезать во все это, мне придется. Ребушинский знает, мама знает о том, что дядя как-то связан с мадам Дэбо. Он мне ничего не говорит, но если о том, что он был у нее и связан, знают они, то непременно узнает и Штольман. Эта история, отчего то, начала мне напоминать то, что уже было, с чего все началось. Там тоже был замешан дядя, и тоже все это касалось неких чувств. Что за чувства были замешаны здесь, учитывая то, что я знала, понять было сложно, но нужно. И уже открывая дверь спальни, я знала, чем займусь сейчас. Я села за стол, позвала дух Андрэ и он, как ни странно, пришел. Он пришел и увидев его я не сумела сдержать удивления, проговорив - О Господи – он был одет в женское платье- сплетни не врали, выглядел он странно – словно роль играя и я не сразу поняла, что ко мне пришел тот, кого я звала и я даже переспросила его, назвав имя. он продолжал театрально жестикулировать – то прижимая руки к сердцу, то закрывая лицо руками и совершенно не обращал на меня никакого внимания. Я попыталась спросить его о том, что волновало именно меня – Зачем дядя ходил к мадам. Андрэ снова прикоснулся ко лбу театральным жестом и снова ничего не ответил. Я, уже не зная, как с ним говорить, принялась спрашивать обо всем подряд - кто его убил, я снова и снова спрашивала его об этом, и он внезапно остановился, взглянул на меня и ясно произнес: - Ты - не она. Понять это было трудно, и я переспросила его. - Она – прекрасна! – произнес он несколько странным тоном, словно я возражала ему заранее. Я взглянула на него еще раз и пришло видение. …девушка, танцует, кружится в странном танце, оборачивается вокруг себя – на лице ее вуаль но вот, в очередной раз обернувшись, она откидывает вуаль и я вижу лицо Андрэ – он смеется, замечая мое удивление… Видение ушло. Оно было странным. Я привыкла, что духи никогда не говорят и не показывают ничего прямо, но здесь я совершенно не могла догадаться, о чем мне хотел сказать Андрэ. Понятнее ничего не стало, и я решила спуститься вниз, в надежде на то, что дядя еще не отправился спать. Мне хотелось поговорить с ним обо всем этом и, возможно удастся все выяснить и без того, чтобы вызывать духа, который ни о чем не говорит. Дядя не спал, он услышал меня, не оборачиваясь, и я услышала его приветливое: - Аннетт, что мучает тебя? Хандра ли, смутная тревога - он был в прекрасном расположении духа и умел меня отвлечь- неужто наконец-то влюблена? – закончил он цитировать и вот это я уже пресекла - Дядя, пожалуйста, я и так себя чувствую зрителем провинциального театра- начала я объясняться, зная, что он непременно заинтересуется, о чем я, и не ошиблась, он, все еще раскладывая пасьянс, тотчас спросил - Что случилось? Ия объяснила ему об Андрэ, о том, что он ведет себя странно – словно актер на сцене, о его странных жестах и прочем и объяснила, что я никак не могу его понять. - Ну…он ведь, вроде как, актером и был…произносил при жизни монологи – многословные, выспренные, страстные… Я остановила его пышную речь и сказала о том, о чем думала, спускаясь сюда, а именно, спросила его о том, что, может быть, он мне сам расскажет, зачем ходил к мадам. - А может быть, ты оставишь этого Андрэ в покое? По поводу мадам я тебе скажу, что…ну я тебе скажу, что я чист, как ангел – ответил он, изображая ангельские крылья и это было забавно настолько, что я рассмеялась и снова заговорила об Андрэ. Что-то в нем беспокоило меня и было интересно в то же время, какая-то загадка была во всем этом, я это чувствовала и сказала об этом дяде и о том, что мне показалось, что Андрэ любит кого то и пытается защитить, таким странным образом, объясняя мне - «Она не ты. она прекрасна!» Дядя слушал внимательно, и когда я договорила, и спросила о любви Андрэ и произнесла: - Ну не в мадам же он был влюблен. Он ответил внезапно: - Почему бы и нет? - Да нет. Он говорил о предмете своей любви с таким…чувством. Ты знаешь, я думаю, что здесь - жесткий треугольник- Андрэ влюблен в некую девушку, а мадам влюблена в Андрэ. При этих моих словах, лицо дядюшки забавно исказилось и он, словно сдерживая смех, спросил: - Мадам? Влюблена? Звучало это так, словно он был поражен такому предположению, словно такого быть не может. - Все таки ты ее знаешь!- попыталась уличить его я – он ничего не ответил а я, заметив боковым зрением некое движение, повернула голову - возле самой двери, у рояля, стоял Андрэ в костюме арлекина – он снова изображал некую пьесу, словно перед кем-то позируя, улыбаясь подобострастно и угоднически, а затем, он обернулся, взглянул прямо на меня и вымученная улыбка сошла с его лица, словно ее и не было и стало понятно, что все это было вынужденное какое-то притворство. Он все смотрел на меня, и когда я поняла все это, пришло видение. …танцующая девушка, она кружится и кружится, оборачивается, рука ее взлетает- сдергивает вуаль, и я вижу перед собой большеглазое, экзотической красоты, темнокожее лицо незнакомой девушки… Видение ушло, а Андрэ нет – он все еще стоял там, у рояля и я спросила его о девушке - Кто это? Это она тебя убила? Он смотрел грустно, так грустно, что мне не по себе стало, а он исчез. Дядя спросил, что такое, я объяснила ему, и он весьма удивился и переспросил: - Что значит, чернокожую? - Да то и значит, негритянку – ответила я и дядя не поверил, видимо, смотрел он недоверчиво и проговорил убежденно - Это его фантазии. О господи - подумала я и ответила ему логично: - Дядя. Ну какие могут быть у духа- фантазии? Я поняла, что он мне тут не помощник, и он подтвердил это, заговорив о том, что у духа есть своя жизнь и прочую чепуху, и пока он говорил, мне пришла в голову совсем иная мысль, которая показалась мне весьма логичной. - Слушай, а может эта девушка подопечная мадам Дэбо? - Негритянка? Подопечная? – с сомнением произнес дядя- мадам? Я видела, что поставила его своими размышлениями в тупик и, решив больше его не мучить, ушла к себе, пожелав ему хороших снов. Ночью снова выпал снег, он шел, видимо, долго, потому как утром, все было бело так, словно так было уже давно. И снились мне странные сны – девушка негритянка танцевала, рядом с ней со странным, отсутствующим выражением лица, время от времени возникала Нина Нежинская, а среди зрителей этой странной пьесы были Штольман, и Коробейников, и князь, и даже папа. Но, как ни странно, дам среди зрителей не было. Сон был непонятным и вызвал непонятные чувства – досаду и раздражение и что-то еще, знакомое и неприятное, чему я не дала названия оттого, что проснулась. Я открыла глаза и вздрогнула, вспомнив этот странный сон и вспомнив все, предшествующее этому сну и свои умозаключения относительно всей этой истории. И поняла, что разгадала часть головоломки правильно - существует некое странное противоречие между Андрэ – мадам Дэбо и некоей девушкой, бывшей, вероятнее всего, подопечной мадам. Непонятным оставалось другое – кто и почему убил Андрэ и где эта девушка, которую он показал мне. Я спустилась вниз, завтракать нам пришлось без папы – оказалось, что он отправился в полицию – вызволять некоего своего клиента- господина Сеславина, задержанного по делу мадам Дэбо. Услышав это от мамы, я тотчас забеспокоилась. Я представила, как папа сейчас разговаривает со Штольманом после всего и осознание это терзало душу. Однако и история эта тоже не давала покоя. Я выглянула в окно и увидела среди белого двора Андрэ - он стоял и смотрел на меня так же, как когда-то смотрел Сергей, выжидающе и сумрачно и я, уже не обращая внимания на мамины возгласы, оделась и выскочила во двор. На крыльце я огляделась и поежилась - было холодно - на дворе, действительно, словно зима пришла, снег лежал почти что везде, и стало как-то очень тоскливо, словно этот холод пробрался в душу и поселился там надолго, построив себе основательный, маленький замок. Андрэ вел меня все дальше и дальше и, дойдя до торговых рядов, повел себя странно – он останавливался возле каждой торговки, словно покупая нечто, затем приседал в книксене, словно благодарил и шел к следующей. Он показал мне это, а затем повел дальше по улице, и я догадалась, что он показал мне – он изображал девушку и видимо, эта девушка, была прислугой где-то, делая то, что он показал мне, каждый день. Сейчас мне об этом было думать некогда, и я просто отметила этот факт и отправилась вслед за Андрэ. Мы свернули за угол и я увидела впереди себя идущую, изящную девушку в шляпе с вуалью. Она быстро шла по улице, спеша к некоему дому на перекрестке а Андрэ обернулся ко мне и посмотрел очень грустно и выразительно, и я поняла, что это и есть та самая девушка, в которую он влюблен. Она вошла в дверь, а Андрэ подошел к окну справа от крыльца и, вглядываясь в стекло, исчез. Я огляделась по сторонам – особо никого не увидела, да если бы и увидела, все равно сделала бы ровно то же самое - подошла к окну и вгляделась. За стеклом эта девушка, уже без вуали, с улыбкой обнимала некоего пожилого господина, он тоже глядел на нее с нежностью, но однако, это не были романтические или иные, похожие на них, проявления чувств – было видно, что эти люди привязаны друг к другу иначе. Он нежно гладил ее по щеке и что-то говорил, мимо проехал экипаж, я оглянулась и поняла, что выглядит это со стороны весьма странно. Мне стало неловко, я выбралась вдоль стены на дорогу и отправилась обратно. Две барышни, стоящие чуть поодаль, смотрели на меня со странным выражением на лицах, увидев, что я смотрю на них, они отвернулись и о чем-то тихо заговорили между собой. Это было неприятно, но я к этому уже начала привыкать. Сделав вид, что ничего и не было, я спокойно пошла вдоль улицы, но, дойдя до лотка, остановилась и оглянулась, дверь этого дома открылась и на крыльцо вышла девушка с опущенной вуалью и этот господин, что бы с ней в доме. Я подошла к лотошнику и поинтересовалась у него, чей это дом. - Так это купца Зуева контора – охотно объяснил он и я, оглянувшись на стоящих на крыльце, поспешила выяснить. - А это должно быть Зуев, так? Он улыбнулся, глядя на них, и ответил: - Нет, это счетовод Птицын. - А девушка? – спросила я, и он ответил легко и просто. - Это Ульяна, горничная Зуевых. Это слово - горничная - всплыло в памяти, и я поняла тотчас все – эта Ульяна, подопечная мадам Дэбо и служит она у некоего купца Зуева по ее протекции, если это можно так назвать. Что случилось с Андрэ и почему – этот вопрос стал мне интересен больше, чем ранее. И, раздумывая над всем этим, я поняла, куда иду, только тогда, когда почти пришла. Я взглянула вперед и осознала, что до полицейского участка нет и тридцати шагов, кивнула себе головой - да- и поняла, что со вчерашнего дня, эта мысль уже посещала меня, просто я старалась задвинуть ее подальше, а теперь эта догадка, позволила моему желанию привести меня сюда. Я вошла и пальто сняла еще в коридоре – теперь многое нужно было делать иначе, чем прежде. Внутри словно что-то немного дрожало, однако вошла я в кабинет с прямой спиной и, как мне казалось, спокойным выражением лица. Правда постучать я забыла. - Добрый день, не помешаю?- произнесла я, войдя и услышала словно со стороны свой странный голос - тихий и какой-то надтреснутый словно. Антон Андреевич, сидевший прямо против двери, вскочил при моем появлении на ноги, на лице его отразилось изумление, а справа прозвучало чуть нервное: - Да нет, нет, вы проходите… - Анна Викторовна, здравствуйте. Давненько вы к нам не захаживали – растерянно и взволнованно проговорил Антон Андреевич, улыбаясь светло и радостно - Совсем забыли нас. - Не справляетесь без меня? – спросила я его, радуясь тому, что он здесь. Я никак не могла повернуться, и посмотреть на Штольмана и смотрела на Антона Андреевича, с ужасом понимая, что вероятно, пришла напрасно. - Ну, если честно, тяжеловато приходится – вдруг услышала я странный тон, он ответил вместо Коробейникова, давая мне понять, что заинтересован моим приходом чрезвычайно и я, наконец, посмотрела на него. Он так и стоял там, за углом стола и взгляд его словно пробежался по мне целиком, серьезно и внимательно и я увидела, что глаза на осунувшемся лице смотрят на меня с грустью. - Да вы присаживайтесь – произнес он обычную свою фразу, я опустилась на стул, и на душе тотчас стало легче. Я позволила себе улыбнуться и заговорила легко - А я вот, позволила себе помочь, по старой дружбе. Штольман посмотрел на Коробейникова, как-то неуверенно чуть взмахнул руками и коротко проговорил довольно по-деловому: - Слушаю вас. Он так и не сел за стол, а стоял там, возле, я взгляд его чувствовала на себе и не глядя на него, заговорила уже быстрее. - Скажите, пожалуйста, не разыскивается ли некая молодая особа, по делу об убийстве Андрэ, ассистента мадам Дэбо? Коробейников смотрел на меня с восхищением и удивлением, а когда я взглянула на Штольмана, то увидела лишь серьезность, и он так и сказал, серьезно и как-то нетерпеливо: - Не томите, рассказывайте. Просто сказал, без иронии, заинтересованности или чего-то еще. - Это горничная, в доме купца Зуева – так же точно, ему в тон, ответила я - зовут Ульяна. Штольман повернулся тотчас к Коробейникову а я добавила: - И, по всей видимости, она попала в дом к купцу, не без помощи этой мадам Дэбо. - Что же получается – Зуева меня обманула – произнес Антон Андреевич - она ходила к мадам Дэбо по поводу этой горничной. - Еще я знаю, что Андрэ, был влюблен в эту девушку – добавила я, глядя перед собой, потому как на Штольмана смотреть было просто больно, и я поспешила договорить. – да, и ее связывают какие-то странные отношения с конторщиком - я взглянула на Якова – он стоял, смотрел и слушал молча и серьезно и я договорила – купца Зуева. И он произнес уже заинтересованно - Загадочная особа. - Весьма - подтвердила я, улыбнулась ему и добавила еще нечто интересное – Она темнокожая. Я обернулась на Антона Андреевича и сказала уже ему - Негритянка. - В самом деле? – спросил пораженный Коробейников, и я кивнула ему, улыбнувшись его детскому удивлению, а он все восклицал - Как? В наших краях? Видимо и Штольмана можно поразить, потому как после удивленных восклицаний Антона Андреевича я услышала и его не менее удивленный тон: - Откуда? Я посмотрела на него и лишь плечами пожала. Меня обрадовала их реакция и оба они были здесь и были мне, похоже что, рады и я улыбнулась, глядя на них а хотелось плакать и я посмотрела на Коробейникова- так было легче. - Антон Андреевич - услышала я – Найдите ее и приведите к нам. - Да – коротко ответил Коробейников, и на лице его промелькнуло нечто странное, когда он взглянул на Штольмана. Я не смотрела уже ни на него, ни на Штольмана. Я поняла, почему он отправил тотчас отсюда Коробейникова и это его потерянное, нервное выражение я понимала тоже и как только за Коробейниковым захлопнулась дверь, я взглянула на Штольмана и договорила - Очевидно, что конторщика и девушку связывают…- у него на щеке запала эта нервная ямка, и я уже не очень хорошо понимая, что говорю, договорила машинально- трогательные отношения. Я отвела взгляд, услышала, как он шевельнулся там, у стола и попыталась своими словами выразить то, что чувствую сейчас - Я видела, как они разговаривали. На лице его так и застыло это серьезное, внимательное выражение и было странное ощущение, что он не слушает меня совсем.- Случайно, разумеется – добавила я а потом, глядя на то, что он слушает меня, позволила себе улыбнуться и сказать правду - Да, чего уж там, я подглядывала за ними, в окно И на его лице после этих моих слов наконец-то появилось подобие улыбки, затем он покрутил головой досадливо, как всегда и я, обрадовавшись этому, заговорила уже быстрее и живее, предвосхищая его выговор. - Да, знаю, знаю, что это…что это ужасно неприлично – сказала я, опередив его возможные слова, и вдруг поняла, что не знаю, что сказать еще. - А…почему вы решили, что убитый Андрэ был в нее влюблен? – задал Штольман совершенно не относящийся к делу вопрос, нервно дергая запонку на запястье. Я поднялась на ноги и, не отводя взгляда от его лица, отвечать не стала. Он снова как-то странно, коротко развел руками и произнес странное: -Понимаю… Разговор закончился. И я это понимала и он это тоже понимал. И еще я понимала, что уйти вот так, я просто не могу. Я пошла к окну, чувствуя его взгляд на себе, и вспомнила его взгляд, когда я вошла сюда. Я смотрела в окно и не видела ничего того, что было за ним. И я услышала его шаги. Всего три шага и нужно было, чтобы подойти ближе. Он встал рядом и я уже ждала, что он скажет что-то, но он поступил иначе - я ощутила его ладонь на своем локте – он просто взял вот так вот - крепко и нежно и развернул меня к себе лицом, не выпуская из рук. Я так и не взглянула ему в лицо, он подступил совсем близко и его руки держали меня, а на лице я чувствовала его дыхание и услышала: - Я… И тут послышался звук отпираемой двери, мы оба обернулись на звук – его руки тотчас отпустили меня, и я отступила к окну, а вошедший городовой, проговорил, докладывая - Ваше высокоблагородие, убийство. - Где?- коротко спросил Штольман и тот моментально ответил - На окраине. В заброшенном доме найдено тело приезжей дамы. Я посмотрела на Штольмана - на его лице появилось серьезное и чуть удивленное выражение, он обернулся ко мне, и я моментально сообразила, что спросить. - Можно…я с вами? Он кивнул, городовой вышел, Штольман подал мне пальто, и я услышала позади себя его тихое - Мы…позже договорим… И весь путь до этого дома, в пролетке, он словно хотел было сказать что-то, но каждый раз что-то его держало. Я просто смотрела на него, а он, как обычно, смотрел в сторону. Он позволил мне ехать с собой оттого, что растерялся или оттого, что ему все равно?- пришла новая, испугавшая меня мысль, и в этот момент пролетка остановилась. Штольман обернулся ко мне и стало ясно, что ему не все равно - взгляд был больной и серьезный, такой же, как тогда, возле дома Кулагиных. Он отвел взгляд, спрыгнул с пролетки, подал мне руку и я, еще не сойдя на землю, снова пожалела о том, что не смогла сказать Кириллу Владимировичу сегодня. Как только я оказалась на земле, он отпустил мою руку и шагнул к дому, не оборачиваясь, и я не сразу шагнула ему вслед. Когда я вошла в комнату, картина, представшая передо мною, ужаснула – в этом хаосе заброшенного дома, среди разбросанных бумаг и прочего хлама, лежало тело. На полу, уже подсохшим и от этого еще более страшным, огромным пятном темнела кровь. Убитая лежала навзничь, нелепо раскинув руки и я, не выдержав этого зрелища, отступила к окну, слушая то, о чем говорили. - Значица, даму, обнаружили мальчишки, перепугались сильно. На их крик прибежал городовой – объяснил полицейский - а тут…вот… Я обернулась – Штольман сидя на корточках, внимательно рассматривал тело, он подобрал что-то с пола и, подняв взгляд на полицейского, проговорил, размышляя, как водится, вслух. - Первый удар был нанесен чем-то тяжелым, по затылку, но сознание она не потеряла, сумела выхватить нож, спрятанный под подвязкой – он, совершенно спокойно, сдвинул ткань платья и заглянул туда, чтобы удостоверится в своей догадке. - Видите, царапина от рукоятки – проговорил он полицейскому, который смущенно все отводил взгляд, не смея смотреть на обнаженное тело, и чуть кивнул уже, а Штольман продолжал объяснять, уже поднявшись на ноги - Она пыталась подняться, выхватила нож и получила второй удар прямо в печень. - На ноже тоже кровь – подал голос полицейский- значит, она успела достать убийцу? – спросил он у Штольмана, словно он мог объяснить все на свете. И, похоже, что так оно и было. Штольман взглянул на нож и проговорил уверенно на французском, и пояснил: - Что в переводе означает кинжал шлюхи. Меня передернуло от этого его неизвестно зачем произнесенного неточно перевода, и я возразила: - Или добродетели. Он взглянул странным взглядом, но возражать не стал, а просто продолжил объяснять. - Характерно длинное лезвие, вполне возможно, что им и был убит Андрэ. На лицах полицейских отразилось восхищение вперемешку с удивлением. - Вы наведите справки, может быть кто-то обращался за медицинской помощью с колото- резаными ранами, - обратился он к одному из них, и тот отправился выполнять, мгновенно вылетев за дверь. Ко мне он не обращался вовсе, не считая одного странного взгляда при моем замечании о ноже, а снова опустился на корточки возле тела. Я поняла, что он не собирается вовлекать меня в расследование, но и чинить препятствия не собирается тоже, поэтому и взял меня с собою, зная, что мне непременно нужно быть на месте убийства. Это было нечто новое, но отчего-то это меня не порадовало, а лишь добавило грусти. Я прошлась по комнате, огляделась, краем сознания отметила, что он смотрит уже на меня снизу-вверх, но ощущение присутствия духа уже пришло. Я повернулась к двери и поняла, что не ошиблась – в соседней комнате стояла она, мадам Дэбо. Ее хорошо было видно сквозь дверной проем, и я тотчас же задала ей главный вопрос: - Кто вас убил? Скажите, кто? Она ничего не сказала, повернулась и вышла из комнаты. Я шагнула следом. Ее не было на площадке и не было на лестнице, и я лишь заметила край ее платья, мелькнувшего уже возле входной двери и, выскочив на крыльцо, огляделась. - Госпожа Миронова – услышала я позади себя и обернулась – на крыльце стоял полицейский и договорил неуверенно - Яков Платонович приказал отвезти вас в нашем экипаже. - Нет, спасибо, я сама пройдусь – отказалась я, все еще пытаясь увидеть где-то рядом дух мадам Дэбо. - Как вам будет угодно – ответил он, посмотрел странно и ушел в дом. Он ушел, а я сделала пару шагов от крыльца и неожиданно, прямо перед собой, увидела незнакомца. Уже зимнее солнце так слепило глаза, что я заметила его только теперь, когда он шагнул мне навстречу, и стало понятно, что он, однако, знает, кто я. - Анна Викторовна – обратился он, - Здесь произошло убийство? - Простите, а мы знакомы с вами?- спросила я, удивившись и тому, что он знал мое имя и тому, что он сказал. - Нет, я много слышал о вас. Сеславин…я из Петербурга, знакомый мадам Дэбо…так что, она убита? Взгляд его был странным, тяжелым и беспокойным и я ответила на его вопрос коротко и утвердительно, не ожидая от него объяснений. Он, видимо, был расстроен – на лице его появилось растерянное выражение, и я добавила: - К сожалению это так. Он, похоже, был совершенно убит этой новостью, взглянул в небо и произнес потерянно: - Я в отчаянном положении…- затем взглянул мне в лицо и проговорил с отчаяньем – Только вы можете мне помочь… Я знаю о ваших способностях. Я даже хотел искать вас. Теперь я поняла, откуда он знает мое имя и почему подошел сейчас - он услышал, как полицейский звал меня в экипаж. Единственное, что было непонятно, кто этот человек и каким образом все это связано. Он выглядел очень потерянно и расстроено, и я спросила тотчас. - Чем? Чем я могу вам помочь? Но ответил он совершенно неожиданное. - Мадам обещала, что Ульяна будет принадлежать мне. И что теперь? И тут я начала понимать, кто этот человек и уточнила, чтобы не ошибиться. Однако он подтвердил. - Да, я ее выбрал. Я даже заплатил аванс, но…она служит в другом доме…- он объяснял мне эту дикость, как нечто совершенно нормальное и видимо, искренне ждал, что я пойму его так, как он того желает. Господи - подумала я - неужели же он решил, что я помогу. И он тотчас подтвердил мою мысль, проговорив просительно: - Помогите мне! - Так вы хотите, чтоб я вам деньги вернуть помогла?- спросила я, зная, что он ответит другое и не ошиблась. Он закрутил головой, затем в отчаянии прикрыл веки и проговорил уже чуть возмущенно: - Да нет, что вы, нет, дело не в деньгах. Я хочу, чтобы Ульяна была моей – проговорил он странным тоном, глядя мне в глаза – Чтобы она ушла от этого…Зуева – добавил он и имя Зуева уже проговорил сквозь зубы. Весь его монолог был мерзок, и все о чем он говорил было мерзко, как было мерзко и то, что он полагал это абсолютно нормальным и я, уже не выдержав этой мерзости, позволила себе воскликнуть - Вас, простите, экзотика привлекает? Его это взбесило. - Экзотика? – возмущенно воскликнул он и взмахнул тростью возле моего лица - Да что вы можете понимать? Затем опомнился и добавил спокойнее: - Простите. Помогите мне. Поговорите с ней. - С Ульяной? Вы издеваетесь надо мной? – возмутилась я его предложению. Да кем он меня считает, Господи - подумала я, а он снова закрутил головой, давая понять, словно я его неправильно поняла, и заговорил совершенно косноязычно уже. - Нет, что вы…с мадам…ну…с ее духом. Это было уже невыносимо и я, не сдерживая возмущения, спросила - Дух мадам чем вам может помочь? И он ответил совершенно невообразимое что-то. - Мадам что-то знала про Ульяну, что позволяло держать ее в повиновении. - То есть, вы хотите сказать, что мадам шантажировала девушку.- Уже не спросила, а скорее выговорила я о том, о чем догадалась. - Я очень вас прошу связаться с духом мадам и узнать у нее про эту тайну. Ну, для меня это будет ключ, чтобы получить Ульяну – еще и добавил он, объясняя. Это было уже слишком, и я продолжила за него. - Получить теми же угрозами и шантажом. - Ну почему сразу угроза, шантаж?! – возмутился он моему абсолютно справедливому замечанию и принялся уже говорить о другом. - Поймите, девушка уедет из этой глуши. Уедет в Европу. заживет совершенно другой жизнью… И тут я неожиданно для самой себя вскрикнула ему в лицо: - Нет!- и добавила уже спокойнее - Господин Сеславин, извините, но помогать вам я не стану! Он посмотрел со странным выражением, я решила, что разговор окончен и пошла от него и услышала за своей спиной возмущенный крик уже - Но вы должны! Это было уже за гранью, и я возмущенно обернулась к нему - Что, простите?! Он подступил ближе и каким-то ненормальным уже тоном, в котором прозвучала угроза, заговорил отчаянно - Я умоляю вас. Я жить без нее не могу. Мне не к кому больше обратиться. Мадам мертва. Андрэ тоже. Андрэ…он что-то знал про Ульяну… - А это вы откуда знаете? – его последняя фраза удивила, и спросила я неосознанно, от удивления. - Да он вертелся возле конторы с этим, счетоводом Птицыным – воскликнул он – Птицын приходил к нему в номер. Я тоже сначала думал действовать через Андрэ, но…он деньги взял, а делать ничего не собирался. Картинка в моем сознании начала складываться. Этот человек, сам того не желая, подсказал мне нечто, что могло пролить свет на всю эту драму, однако он здесь был лишним и я сказала ему об этом без сочувствия. - Я, все-таки, не стану вам помогать. Извините. - быстро проговорила я, развернулась и ушла. Но, не прошла я и трех шагов, как неподалеку, через дорогу, вновь увидела призрак мадам Дэбо. Она словно ждала, пока мы с Сеславиным договорим, и возникла тотчас, как я оставила этого человека. Она посмотрела на меня, повернулась и пошла вдоль улицы. Пошел снег, мадам Дэбо все шла и шла, а мысли мои вернулись к Сеславину, еще там, у крыльца, я вспылила, нервно крикнув ему в лицо: «Нет!»- это не ему я кричала. Он, этими своими словами о лучшей жизни, остро напомнил мне другого человека, говорившего о том же, и я вспомнила его взгляд за столом – тяжелый и странный и на душе стало холодно и горько. Чем я лучше Ульяны, в чем разница между нами?- пришла яркая и короткая, но ужасающая душу мысль. Ах, да, я забыла, это же будет законный брак. Брак, которого, так хочет мама. Мама, которая тогда, когда мне грозила смертельная опасность, не желала отпустить меня даже в Петербург, теперь же, готова отпустить меня куда угодно с человеком, которого я не люблю и о близости с которым могу думать разве что с содроганием. И папа, который, казалось бы, все понимает, тоже к этому готов. И это они называют любовью? Я вспомнила, как она тогда сказала мне – «мы любим тебя и хотим добра» - и снова пришло это слово – безысходность. Тут мысли мои прервались – возле мадам Дэбо я увидела Андрэ, он был взволнован и крикнул ей, уже не играя роль. - Ты не смеешь! Не смеешь! Но она прошла мимо, словно ей было все равно, а он, глядя ей вслед, прокричал отчаянно: - Не втравливай ее в эту историю! Подлая! Старая, старая! Ты не стоишь ее мизинца! Развратница! И торговка развратом! Он говорил искренне – отчаянно и яростно и в голосе его звучали возмущение и боль. Я растерянно прошлась вдоль улицы и снова увидела мадам Дэбо – она осталась перед входом в незнакомый мне дом, обернулась на меня и вошла в арку над крыльцом. Я прошла дальше, остановилась напротив и, услышав, что дверь этого дома открывается, спряталась за угол, вслушиваясь в разговор и осторожно выглядывая наружу. На крыльцо вышли Птицын и Ульяна. - Знаешь, ведь не могу я за тобой, на чужбину-то, в Европу – тихо и печально проговорил Птицын, глядя Ульяне в лицо с выражением муки. Он был бледен, говорил прерывисто, и она спросила участливо - Плохо? Может тебе не ходить? Но он отрицательно качнул головой - Нет, я должен быть в конторе, а ты, а ты из дома - ни ногой. Она нежно обняла его, и на лице явно отразилось страдание. Он осторожно спустился с крыльца и медленно побрел вдоль улицы, а Ульяна смотрела ему вслед обеспокоенно и печально. Это был единственный шанс поговорить с ней, я выскочила из-за угла и окликнула ее. Разговор вышел короткий, я объяснила ей, что знаю обо всем, она поначалу ответила нервно, я сказала ей о том, что мадам Дэбо мертва, лицо ее стало задумчивым и я добавила очень убедительно о том, что нужно пойти в полицию и все рассказать. думала она недолго, что то промелькнуло в ее лице, но она согласилась пойти со мной. Она вернулась в дом, вышла через пару минут и скоро мы были уже на месте. Мне хотелось поговорить с нею, попытаться как-то помочь, но она молчала, видимо, думая о своем и я не стала ее тревожить. Мы вошли в участок, и я было хотела провести Ульяну до кабинета, но дежурный не позволил. Тогда я попросила его позвать Штольмана сюда. Он пожал плечами, проворчал что-то про допрос, но, однако же, пошел выполнять просьбу. Я услышала быстрые, знакомые шаги и обернулась – Яков уже подходил и улыбнулся мне, я улыбнулась в ответ и проговорила, радуясь тому, что снова смогла помочь: - Яков Платонович, я привела к вам Ульяну! Он тотчас перевел взгляд на нее, и я заметила на его лице странное выражение - удивления и заинтересованности, и услышала, как он проговорил как-то задумчиво: - Хорошо… Затем, словно очнувшись, быстро заговорил, глядя на нее, иначе - Ну так я слушаю, рассказывайте! Она растерянно развела руками и произнесла - Так…о чем рассказывать-то? - Ну, начните с того, что мадам Дэбо приехала в Затонск для того, чтобы забрать вас от купца Зуева. Этого я не знала и внимательно посмотрела на него - выглядел он как-то нервно и словно раздраженно, и я опустилась на стул, слушая их и пытаясь разобраться в том, чего не знала. - Так и было. Только я мадам Дэбо с тех пор и не видела – ответила Ульяна, на что Яков, проговорил весьма знакомым, уже раздраженным, тоном, улыбнувшись свой ироничной улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего - Вот оно что. Только я вас вчера видел вместе с ней. Ночью. Помните? А потом кто-то ударил меня по голове, не другой ли это ваш поклонник, господин Птицын? Услышав это я ощутила, как в душе что-то больно шевельнулось и посмотрела на него снова - он ждал ответа, но Ульяна молчала и тогда он договорил- Не хотите вы расставаться с купцом Зуевым. У вас были все основания желать мадам смерти. - Но я не убивала никого, можно я пойду? – растерянно проговорила Ульяна и шагнула к выходу, но он шагнул вместе с ней и, взяв ее за плечо, произнес - Нет. Она остановилась от такого грубого обращения, а он жестко и нервно заявил - Вы задержаны, по подозрению в убийстве. Я вскочила при этих словах со стула, а Ульяна сняла с лица вуаль и заявила, глядя Штольману в лицо: - Я не убивала никого. На лице его возникло некое странное выражение, он с интересом смотрел на нее, затем усмехнулся и спросил - А кто убивал? - Я не знаю - ответила она, а он проговорил уже глухо и серьезно: - Посидите в арестантской и подумайте. В голове моей все смешалось, я стояла и смотрела ему в лицо и не могла понять, что чувствую. - Дежурный! – он обернулся и скомандовал - Проводи. Такого финала своего участия я не ожидала, и в растерянности шагнула было вслед за Ульяной, затем опомнилась, вернулась назад и возмутилась - Вы с ума сошли! Какие у Вас основания для этого? Он смотрел в сторону, сцепив руки за спиной и после того, как я воскликнула, взглянул мне в лицо - Посидит- будет покладистей - услышала я и взглянула ему в глаза, выражение было серьезным и каким – то равнодушным и у меня неосознанно вылетело: - Вы знаете, я не узнаю вас, Яков Платонович! И он попытался объясниться, снизошел. - Она что-то знает, только говорить не хочет. И вообще - надоела мне эта семейка, – нервно договорил он, и я попыталась объяснить ему, что он неправ и о своих ощущениях от этого. - Это я уговорила ее прийти сюда и сказала, что вы во всем разберетесь… Он снова взглянул странно и я услышала - Я и разберусь. Благодарю за содействие. А…дальше я сам. Сказано было коротко и нервно, я действительно, не узнавала его, вглядываясь в его лицо и вспоминая то, что было всего два часа назад, а он смотрел мне в глаза и молчал. И я уже хотела было что-то сказать, но объясниться нам не дали. - Яков Платонович - услышала я голос полицмейстера, он подходил уже и, едва попросив у меня прощения, отвел Штольмана в сторону. Я отошла подальше, а они разговаривали поначалу вполголоса, но затем заговорили громче и разговор этот был не из приятных. Николай Васильевич был возмущен, и возмущался довольно громко, из его слов я поняла, что вся семья Зуевых под подозрением и находится в участке, мало того, Штольман и Ребушинского задержал тоже. Этот факт меня даже порадовал, и я подумала о том, что он был так на редкость неприятен вчера еще и потому, что, видимо, Штольман ему в помощи отказал, а он на мне отыгрался – и поделом ему – подумала я, но полицмейстер, очевидно, был другого мнения. Он распекал Штольмана, как мальчишку, здесь, в коридоре, это было странно и Штольман, видимо, это понимал – отвечал нервно и раздраженно. - Да зачем же они об этом и так - здесь? – удивилась я и, глядя на то, как Яков нервно пытается оправдаться и отстоять свое мнение, мне стало не по себе. Однако и себя мне было жаль тоже - мне было неловко перед Ульяной, я вспомнила, как смотрел на нее Штольман, когда она сняла вуаль и что-то темное и неприятное, шевельнулось в душе. Но, однако, сочувствие пересилило все. Я снова посмотрела в его напряженную спину и услышала этот нервный, глухой от раздражения уже тон, видеть это было невыносимо, я вспомнила обо всем, что предшествовало этому, и поняла что мне остро, просто физически необходимо помочь ему разобраться. И я, прямо здесь, в участке, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, позвала Андрэ – это был единственный призрак, во всей этой запутанной истории, который знал и мог мне помочь. Он не приходил и я уже поступила, как учил меня дядя, попыталась приказать, но нет, ничего не выходило и тогда я добавила, взывая к нему по-человечески: - Скажи мне, кто твой убийца? И после этих слов, он пришел. И мне уже не стало дела до оправдывающегося Штольмана, который уже нервно взмахивал руками, пытаясь защититься. Но Андрэ был не один. За его спиной я увидела мадам Дэбо. Андре снова говорил так, словно играл роль - Я больше вас не боюсь! Я – вольный человек и желаю сам распоряжаться своей судьбой! - На какие средства, милый друг?- язвительно проговорила она, глядя на него со странной усмешкой - свобода нищего горька на вкус. - Пусть так. Но я познал настоящую любовь и не желаю больше ублажать вас и потакать вашим причудам!- он говорил убежденно и смело, хоть и с театральной интонацией. - Бежать решила, неблагодарная дворняжка - афф-афф – язвительно и насмешливо ответила на это мадам и, обернувшись вокруг себя, снова подступила к нему и добавила, уже издеваясь: -Небось, с такой же шавкой? - Я заслужил свободу и любовь, и ею будет Ульяна. Не хотите отдавать ее мне, я буду бороться! – твердо заявил Андрэ, не обращая на мадам никакого внимания. Она провела руками по его шее и плечам, неким неприятным, вульгарным движением и проговорила убежденно и издевательски: - Ульяна привыкла к достатку и комфорту. Куда ты с ней, с ее-то наружностью? В цирке выступать? - Она не решается. Пока. Но я добьюсь своего. А между вами и мной все кончено! Бесповоротно!- заявил он, глядя в пространство, словно в будущее, но мадам грубо схватила его за подбородок, повернула его лицо к себе и уже злобно проговорила - Ах ты мелкое ничтожество. Возомнило, что можешь так разговаривать с мадам Дэбо?! Он отвернулся нервно, и театральным жестом рванув на себе ворот платья, взволнованно произнес: - Я с радостью сниму это дрянное платье, и стану мужчиной, наконец! Она обняла его со спины, похотливо проводя ладонями по его груди, и проговорила ехидно: - Андрэ, давай поговорим спокойно. Он попытался отнять ее руки от себя и ответил с отвращением: - Я не хочу иметь дело с отвращенкой. Ты мне противна, старая ведьма! Мадам Дэбо словно бы исчезла на мгновение, а он снова же, проговорил в пространство: - Мы начнем новую жизнь - и тут, из-за его спины показалось отвратительное лицо мадам Дэбо. - Да, так и будет – с воодушевлением продолжал Андрэ, словно уже видел будущую, светлую жизнь и улыбнулся. - Ничто нас не остановит - добавил он убежденно, и тут я увидела, как мадам Дэбо заносит лезвие ножа над его плечом… Видение ушло, Андрэ исчез, но я поняла, что он сейчас показал мне – последние мгновения своей жизни, я поняла и едва не упала. в глазах потемнело и , видимо, я издала какой-то звук – Штольман обернулся ко мне с обеспокоенным выражением, полицмейстер тоже выглянул из-за его плеча и Яков, уже не обращая на него внимания, шагнул ко мне. - Доложите план ваших действий! – приказным тоном заявил Николай Васильевич, на лице Штольмана отразилась досада, было видно, что ему больше хотелось подойти ко мне, чем объясняться с полицмейстером и все же он не смог ослушаться, вернулся к этому проклятому комоду и «доложил»- нервно и быстро - Два дня! - Даю вам два дня! И Ребушинского отпустите!- продолжал разнос Трегубов. Штольман уже было, вновь метнулся ко мне, но полицмейстер снова задержал его - Это не просьба! Это – приказ! Они продолжили препирания на повышенных тонах, а я снова позвала Андрэ. - Андре, я слышу вас, я могу вам помочь – проговорила я убежденно - малам Дэбо должна быть наказана людским судом. Все должны узнать, что она не жертва, а убийца! И я увидела его – он стоял ко мне спиной и странная вещь - Штольмана и полицмейстера словно не было здесь, хотя голоса их слышались где-то, позади сознания. Андрэ так и стоял ко мне спиной и мне было неимоверно жаль его - теперь он знал, что его мечтам сбыться было не суждено- Ульяна любила другого, поэтому он никак не мог заговорить- он не хотел смириться и я сказала ему о другом. - А Ульяна узнает правду. Узнает, что вы любите ее. Ну пожалуйста, прошу вас, мне нужны доказательства, мне нужны улики. Андрэ, умоляю, помогите мне – я говорила ему уже о своем, думая о том, кто сейчас так отчаянно и нервно объяснялся с Трегубовым. Андрэ смотрел печально и внимательно и, похоже, он понял меня. Взгляд его изменился и я увидела. …Ночь, крыльцо заднего двора. Открывается дверь и служащий высыпает золу в мусор возле крыльца и засыпает этой золой нечто, какой-то тонкий и светлый кусок ткани, испачканный чем-то бурым. Человек стряхивает остатки золы, заглядывает в ведро, убеждается в том, что там пусто и возвращается обратно. Дверь захлопнулась… Видение ушло. Я получила то, что хотела, сознание прояснилось, и пришел звук- спор все еще продолжался, но уже с иным человеком. - Господин Ребушинский, у меня с мелкими шантажистами разговор короткий – услышала я невероятно нервный тон Якова. Видимо, времени прошло много – полицмейстера уже не было, но он, все же, обязал Штольмана выпустить этого мерзкого писаку, который лепетал нечто невнятное, а я двинулась потихоньку к выходу. Теперь я знала, как помочь, и мне нужно было поспешить достать то, что нужно, пока это не будет утеряно безвозвратно. Я прошла мимо и услышала, как Штольман, уже спокойнее, распекает уже Ребушинского. - …в данном случае пытались раскрыть сведения, являющиеся государственной тайной – проговорив это, Яков проводил меня взглядом, но я слишком спешила, чтобы обернуться. Он все продолжал стращать Ребушинского, и я со спокойной душой, отправилась домой, зная, что теперь могу помочь. Обернулась я за полчаса. Мне несказанно повезло – дядю я встретила по пути домой и, объяснив ему все, уговорила пойти со мною. Он не слишком возражал и я, в очередной раз подумала о том, что, как же хорошо, что он есть у меня. Мы отправились на гостиничный задний двор и не без брезгливости, принялись рыться в телеге с мусором. - Что мы пытаемся найти в этой грязи? твой друг мог уточнить?- пошутил он, через пять минут от начала поисков. - Пеньюар мадам Дэбо - ответила я ему, продолжая копаться в этом. За время, прошедшее с ночи убийства, мусора добавилось изрядно. - Не проще ли в полицию было обратиться?- спросил он с досадой, на что я ответила ему не то, о чем думала, но к месту: - Ну уж нет, чтобы Штольман меня опять на смех поднял? Сами найдем. Я знала, что найдем, нужно было лишь приложить усилия. И они увенчались успехом, вскоре я заметила эту тонкую, белую некогда, тряпицу, вытянула ее и убедилась в том, что пришла сюда не напрасно. Дядя отряхнул руки, и я подумала, что сейчас неплохой момент для того, чтобы спросить его о том, зачем он виделся с мадам. И спросила. - Ах ты, Боже мой…ну протеже я хотел составить, для одной своей знакомой. Я хотел, чтобы мадам Дэбо, поучаствовала в ее судьбе. Пристроила ее в приличный дом в Петербурге… За две минуты он таки выложил то, о чем я пытала его не один день. То, что он сказал, было неожиданно, и я спросила его уже серьезно о том, что разве может быть такое для кого-то благом. По мне это было вовсе не благом, и он ответил. Он сказал некую интересную вещь, о которой я после, размышляла довольно долго. - Ну, знаешь ли, если девушка прозябает в нашем борделе, то устроиться в богатый дом в Петербурге - благо и есть. Все разрешилось просто и понятно. Отчасти понятно и отчасти просто. И лишний раз я убедилась в том, насколько он тонок душой и благороден в принципах, каким бы легким он порою ни казался. Мы вернулись домой. Я упаковала пеньюар в крафтовую бумагу и отправилась в участок, предвкушая удивление Штольмана. Но меня ждало разочарование - Евграшин на мой вопрос, на месте ли Штольман, ответил, что нет, он где-то в городе. Разочарование было велико, но делать было нечего, возвращаться еще раз, было бы просто нелепо, и я попросила передать ему пакет по возвращению. я вышла на улицу и радость моя стала помалу угасать. Неизвестно было, когда мы теперь увидимся и при каких обстоятельствах. Мало того, что вся эта история была крайне неприятна и местами вызывала смущение и брезгливость, так и вспомнить ни о чем хорошем было нечего, разве что о том, что он пытался о чем – то сказать мне у кабинетного окна. Так ведь я даже не знаю, о чем – пришла совсем уже грустная мысль. Снег летел с уже потемневшего неба, было зябко, и я внезапно поняла, что просто так, уйти я не могу. И мое решение уже не казалось мне нелепым, стало абсолютно все равно, что обо мне могут подумать, и я вернулась. Вернулась и написала ему письмо, вышло длинно и запиской это назвать было трудно. Оно было вполне светского содержания с вполне светским предложением встретиться в гостиничном буфете вечером, если ему есть, что сказать мне об этом странном и запутанном деле. Я писала ему лишь раз, вспоминать о том, что было писано тогда, не хотелось и слова дались непросто. Как непросто было подобрать слова, однако же, я справилась блестяще. Но все вышло не так, как я того хотела. И даже то, что письмо это было написано мною, видимо, сыграло свою роль. Домой идти было нельзя, меня никто не отпустил бы вечером из дому одну, поэтому пришлось еще погулять по вечернему городу, забредая иногда в лавочки погреться. Было время подумать, но думалось как-то странно, то и дело вспоминался этот странный сон, что снился мне недавно и папа, который говорил об этом деле странно, защищая этого не слишком нормального человека, Сеславина. И сам Сеславин вспоминался и Андрэ- они оба любили эту девушку и оба по-разному. Для первого это была болезненная страсть, для второго романтическая мечта. И оба они отчего-то были уверены, что она будет непременно с ними счастлива, не спрашивая об этом ее саму. Но Андрэ был, несомненно, более благороден в своих намерениях, я уверена была в этом. В буфет я все-таки пришла раньше и буквально через пять минут, пожалела о том, что назначила встречу здесь. Когда я писала это внезапно задуманное письмо, мне казалось, что это место даст ему понять, что и мне безразлично мнение окружающих, что я могу встречаться с ним где угодно, без страха и прочего. Но я переоценила свои силы. Едва я опустилась на диванчик, где мы уже однажды сидели, и успела порадоваться тому, что он свободен, как краем зрения заметила знакомый, изящный силуэт, проплывший в сторону выхода. Нина Аркадьевна с гордо поднятой головой вышла на улицу, и я не поняла, видела она меня или нет. Вероятнее всего, нет, но то, что она здесь, осознавать было неприятно. Я не видела ее давно, разговоры о ней не заходили, у князя я теперь не бывала и иногда, я думала, что ее, возможно и в городе нет. Однако она оказалась здесь. Я заказала пару чаю и уже в сомнении встала и выглянула в окно - за окном было темно, шел снег и видно было лишь темную, пустую улицу. я обернулась на дверь и увидела, как входит Штольман. Он вошел, стряхивая снег, и закрутил головой, оглядываясь в поисках меня. Наконец таки заметил, чуть улыбнулся и я как-то сразу поняла, что эта встреча не будет походить на последнюю. Он подошел, взял мою руку в свою, едва коснулся губами, отпустил и спокойно опустился на диванчик. Я опустилась рядом и услышала его спокойное и равнодушное словно: - Отдохнуть вам надо, Анна Викторовна. Благодарю за ваш тяжкий труд. Выкопали истину прямо из золы – он шутил все же, я чуть успокоилась и улыбнулась шутке. - Да я не устала. Единственное, чего не могу понять, зачем Андрэ было нужно это платье? Он подумал совсем недолго и объяснил нечто странное. - Мадам испытывала болезненную страсть к Андрэ и заставляла его одеваться…в женские костюмы. Понять это было сложно и оценить тоже, я никогда о таких вещах не слышала и особо задумываться не стала, мне показалось это забавным и нелепым и смешным и я, даже не сдержавшись, хихикнула, то ли от смущения, то ли от самого этого обстоятельного ответа, то ли от всего этого вкупе. - Кстати, это же платье на первых порах помогло ей оставаться вне подозрений. Первая мысль, которая меня посетила, что покушались на мадам Дэбо, но я ошибся – весь этот монолог он произнес, не глядя на меня, но ему явно было приятно, что я его слушаю, и было очевидно, что он скучал по этим нашим прежним объяснениям после подобных, запутанных дел. Он говорил, а я смотрела ему в лицо, стараясь запомнить и просто кивая ему в ответ на его объяснения. - Ну и этот пеньюар, запачканный кровью она…Она пыталась его сжечь, а остатки спрятала в ведро с золой – он взглянул мне в глаза и улыбнувшись, спросил: - Вы как догадались? Он снова пытался изобразить непонятливость, я вспомнила прежние времена и улыбнулась этим его уловкам - Ну…скажем так, мне подсказали. Он ничего не ответил, и я решила, что можно и мне высказаться и заговорила о том, что впечатлило меня. - А Сеславин, он так и не смог получить Ульяну. А мне показалось, что у него…нет, нет…даже не искреннее чувство, а какая-то одержимость этой девушкой. Меня саму удивила собственная откровенность, и я взглянула уже ему в лицо, ожидая, что он скажет на это. Он смотрел некоторое время мне в глаза, затем отвел взгляд и проговорил задумчиво как-то, нечто странное - Да они как будто все с ума посходили…Что-то в ней есть - неожиданно добавил он странным тоном, и я тотчас вспомнила, как он смотрел на нее, когда она сняла вуаль. То темное, что возникло тогда, шевельнулось снова, и я отвернулась, чтобы не видеть этого странного выражения, снова промелькнувшего на его лице. Он, видимо, что-то понял и заговорил о другом, другим тоном - деловитым и отвлеченным. - А Сеславин, он просил вас о помощи? - Да – коротко ответила я. Говорить об этом уже не хотелось, но он спросил снова - И что же вы? – услышала я и почувствовала, что он улыбается. - А я ему отказала- ответила я, все еще глядя в стол. - Почему? Сами говорите – искреннее чувство…- услышала я и удивилась. Я не говорила так. Он выдернул эти два слова из того, что сказала я, и вывернул все наизнанку. И сам вопрос тоже удивил- неужели он не понимает?- подумала я и попыталась объяснить - Ну, потому что он действовал через мадам Дэбо.Хотел, понимаете, рабу за деньги купить. И я не стала ему помогать. На эти мои слова он отреагировал странно. Лицо изменилось, стало серьезным и задумчивым, а затем он обернулся и проговорил мне в лицо неожиданно упрямым, каким-то нервным тоном - Но, ваши слова – настоящее чувство оправдывает все. Он искренне пытался что-то сказать мне, но, похоже, слов подобрать так и не смог, но это я понимаю только сейчас, а тогда все вместе сложилось снова, как уже бывало, и я ответила ему в тон - Все. Кроме лжи. И он растерялся. Я видела это. Но лишь на мгновение. Затем отвел взгляд. Потом снова посмотрел мне в глаза, и я все ждала, что еще он скажет такого, что я смогу понять и принять. Но нет. Он снова отвел взгляд, смотрел в стол, о чем-то напряженно думал, и я знала сейчас, как выглядит этот взгляд - потерянно и странно. - Все лгут…Анна Викторовна…ради разных целей…и не всегда эта ложь… Он так и не повернулся ко мне, а продолжал сидеть, задумчиво глядя перед собой, и я поняла, что больше он ничего не скажет. Это было необъяснимо и больно. Я поднялась, а он так и продолжал смотреть в стол с этим нервным, упрямым выражением лица. Было обидно и холодно. Я отступила на шаг - ничего не изменилось. И тогда я развернулась и ушла, не оборачиваясь. Мне подали пальто, я схватила его и, не попадая в рукава, вылетела на улицу и прижалась спиной к гостиничной двери. Вдалеке показался экипаж, я поспешно спустилась с крыльца и, пройдя довольно далеко, смогла, наконец, подумать. Он прав - настоящее чувство оправдывает все, Господи, что меня так возмутило – пришла ясная мысль, но пришла она поздно. Я остановилась и обернулась в надежде на то, что он выйдет следом. Но он не вышел. А возможно и вышел, но пошел в другую сторону. Он тоже уже устал от всего этого, почему все так нелепо и безысходно – одна грустная мысль сменяла другую, я шла по улице и слез уже не было, глаза были сухими, но что-то в душе словно погасло. Он не хочет делить со мною то, что тревожит, почему? Разве настоящее чувство не дает право на то, чтобы знать? Эти вопросы терзали меня до самого дома, и когда я вошла, и мама тотчас кинулась с вопросом, где я была, пришло раздражение - Оставьте меня уже в покое, Господи – вырвалось неосознанно, она посмотрела на меня непонимающим взглядом, пожала плечами и, обидевшись, ушла в столовую. Видеть никого не хотелось. И думать ни о чем не хотелось тоже. Я поднялась к себе, аккуратно переоделась, совершая все это машинально, словно обязательную, необходимую процедуру, легла и мгновенно уснула. Снова растаял снег. Какая странная осень и непонятно, то ли осень никак не закончится, то ли никак не начнется зима. Теперь приходится вечно сидеть дома – на улице все холоднее и холоднее и уже не пойти в беседку или с чаем на террасу. Я все эти дни упрямо ходила вечерами в парк и пыталась читать, но однажды, поймав себя на мысли о том, что постоянно прислушиваюсь к тому, не зашуршат ли мерзлые листья под чьими-то быстрыми шагами, бросила это занятие. Я снова решила жить иначе. Что меня толкнуло тогда сказать это - про ложь? Вся эта история, в которой многое, как нарочно, возвращало меня мыслями к своей собственной, запутанной жизни или все вместе. Это бесконечное ожидание чего-то и недосказанность толкнуло. И отчего я не вернулась тогда и не посмотрела в эти потерянные, больные, зеленые глаза? Отчего? Теперь уже поздно сожалеть. Это слово давно поселилось здесь и время от времени портит мне жизнь. А сама она превращается в нечто неопределенное. Дома все как всегда, ждут от меня решения, но уже не с тем нетерпением, как прежде, впрочем, теперь и это меня уже не беспокоит. Как странно – всего несколько дней понадобилось для того, чтобы понять это. Как бы только мне самой научиться справляться с нетерпением, у меня ничего не выходит. Ничего. Слова вылетают неосознанно, и разум не успевает запретить им. Когда-то я читала о любви в романах, но моя не похожа ни на что из того, что я помню. Нигде не написано о том, что это одновременно приносит и радость и боль, и что эти два разных понятия могут сменять друг друга так часто, что не успеваешь вздохнуть. P.S. Прошло всего несколько дней, а словно полгода. Мои послесловия становятся все длиннее, и солнца в них почти не осталось. Слишком тяжелые и мрачные тучи вокруг и, сколько ни пытайся уколоть их легкими, теплыми лучиками, они не расходятся. Либо тучи слишком тяжелы, либо солнце просто устало и отчаялось, и тепла ему хватает лишь для себя. « Настоящее чувство оправдывает все», когда я это сказала ему? Я не могу вспомнить, надо прочесть. Он запомнил и сказал это мне тогда, а я снова ничего не поняла. Теперь я твердо знаю, что откажу князю и мне все равно, что все скажут на это. И еще надо научиться молчать. Смириться и научиться слушать. Слушать и ждать. P.S. Разумовский прислал записку, в эти выходные состоится читка пьесы Алексея Гребнева. Их давно не было в городе, поместье стояло пустым, и вот, они возвращаются на несколько дней. Нужно пойти, развеяться. Не думаю, что там будут новые люди, вероятнее всего все прежние, местные представители богемы. Но это лучше, чем то, что предстоит дома – пришло письмо от Олимпиады Тимофеевны, она решила почтить нас визитом. Дядя тотчас заскучал, и я его понимаю - с мамой у него нелады, а тут еще и это. Но я уже решила, что буду его отвлекать и смогу защитить, если придется. Прибавится еще одна сложность наряду с прочими. Штольман так и не объявился, и я теперь совершенно не знаю, что с ним и чем он живет. Дядя вечно дома, я вечно дома, а папа с ним в ссоре. Они так и не вернулись к прежним отношениям, да я уже и не жду этого. Но есть одна странность - Яков снится мне всякую ночь. И никогда не бывает мрачным, никогда. Сегодня встретила в городе Семенова – он и прежде был странным и, похоже, что не изменился и теперь. Я была права, будут все знакомые лица и, как ни странно, там будет Нина. Вот уж кого не хотелось бы видеть вовсе. Надеюсь, Разумовскому достанет такта не предложить проехаться в одном экипаже. Даже здесь я не могу назвать его по имени. Что же говорить об ином. Он также, как Сеславин, мечтал создать из меня нечто странное – прислугу или некое средство для достижения одному ему понятных целей, эти мысли ничего, кроме брезгливости и страха, не вызывают, и мне непонятно и больно оттого, что всем вокруг это безразлично. Даже Якову.