По следам. Несказка.

Снегопад, видимо, шел всю ночь. Снег лежал толстым, пушистым слоем на скамье, на кустах и дорожке и даже на крыльце его было довольно много, было заметно, что его убирали утром, но он все засыпал снова. Нигде никаких следов, разумеется, уже не было видно и Анна, быстрым шагом отправилась к выходу на улицу. Вспоминая свое ночное путешествие, она оглядывалась вокруг, но снег действительно, скрыл все следы, и к выходу она подошла с замершим сердцем, страшась снова увидеть это жуткое, кровавое пятно на столбе. Не без страха она подняла взгляд и в изумлении остановилась – пятна не было. Анна подошла ближе и внимательно вгляделась – нет, ничего не было, как будто ночью здесь ничего не произошло. Она огляделась кругом – снег лежал вокруг таким же толстым, пушистым слоем, как и возле дома. Он лежал неровно, но выглядело это совершенно иначе, чем ночью – так, словно ничего не происходило здесь, а ямки и вмятины просто намел ветер.- Как же так, этого быть не может…или может? Или не было ничего, а все это мне показалось или приснилось? Или тетя права и я схожу с ума?- все эти мысли в смятенном сознании запутывались и мешали друг другу и она, совершенно неосознанно, потянулась рукой туда, где ночью было кровавое пятно и коснулась его кончиками пальцев. Порыв ветра бросил в лицо горсть мелких, колючих снежинок, глазам стало больно, и Анна на мгновение зажмурилась. …Господи, я же говорил вам, что рано вам еще пускаться в подобные приключения – услышала Анна чей-то весьма знакомый голос. …Ночь, ветер, редкий и мелкий колючий снег летит вместе с ветром в лицо. На дорожке лежит человек. Он лежит навзничь, запрокинув лицо, но в темноте лица не разглядеть. Видно лишь темную фигуру, нелепо раскинувшую руки в стороны. Возле самого выхода, держась за столб рукой, стоит человек. Рядом еще один – более плотный и именно он говорит этим странно знакомым голосом. - Я посмотрел уже, пульс есть, что мы с ним будем делать?- слегка растерянно произнес он. Человек у столба молчит и этот, другой, начинает снова: - Пойдемте, Яков Платонович, руку вашу нужно осмотреть, голубчик. Я помогу. Нам нужно вернуться. Какого черта вы решились на эту авантюру?! – уже в конце монолога с досадой восклицает он. Человек у столба все так же молча, стоит, наклонившись вперед, и кажется, что внимательно слушает, внезапно он покачнулся и начал сползать вниз, все еще держась рукой за столб и оставляя на нем широкий, кровавый след. Другой снова выругался, подхватил падающего тот, видимо, пришел в себя, и заговорил глухим, но нервным тоном: - Бросьте вы, доктор… я не ребенок… не надо мне читать нотации. Он перевел дыхание, повернулся и попытался улыбнуться: - Давайте убираться отсюда. Сегодня же ночью я уеду, и всем станет легче. - Да с ума вы сошли, что ли?! Пойдемте уже, неровен час, остальные сюда доберутся. Поблагодарить Бога нужно, что он пришел один. Очнется скоро. Второму, видимо, стало лучше. Он выпрямился и шагнул вперед, в сторону улицы, доктор попытался взять его под локоть, но он отдернул руку и тот, покачав головой, пошел рядом, держа руку за его спиной, на тот случай, если придется подхватить. Они свернули направо, и Анна услышала уже издалека: - Теперь они будут думать, что это у меня. Все правильно. Вы, доктор, вот что… Тот, другой, перебил его, снова недовольно и негодующе, но разобрать слов было уже невозможно… Вокруг посветлело, и перед ее глазами осталась только ее рука, судорожно схватившаяся за ограду.- Это была его кровь, именно поэтому я и увидела все это, Господи – пришла ошеломленная мысль, Анна тотчас осознала, что она не сошла с ума, что все это было на самом деле – драка и кровь, все. Она стояла и старалась вспомнить мельчайшие детали разговора и понять, что все это означает. Она еще тогда, ночью, догадалась, что речь шла об этой папке и человек, этот человек, тот, что говорил с ним тогда, видимо, это он лежал здесь. Что сказал Милц,- «пульс есть»- это, видимо, о нем. А Яков, он сказал, что «все к лучшему» Эти люди теперь думают, что он забрал документы…- додумав эту мысль, Анна похолодела – а потом он сказал, что уедет и «всем станет легче». Уедет… Она стояла, оцепенев и наконец, поняла, как жутко ошиблась этой ночью- Боже мой, почему я повернула к дому? Почему? Ведь это их я слышала там…- от отчаянья навернулись слезы, она, наконец, отняла руку и сердито смахнула слезы ладошкой.- Значит, Милц- пришла одна, единственная уже, мысль и она решительно зашагала туда, куда изначально не собиралась.- Они говорили так, словно недавно расстались и Александр Францевич был сердит и недоволен. Он обязан мне все рассказать. И как только Анна додумала эту мысль, ей стало нехорошо, получалось, если все это время, Штольман был здесь, в городе и Милц каким – то, непостижимым образом имеет к этому отношение, то как он мог не сказать ей ничего за все это время, как? Разум отказывался принимать подобное предательство, но она уже дошла до больницы и вошла туда в состоянии беспокойства и недоумения. Милца на месте не оказалось. Его помощник, молодой фельдшер, услышав ее имя, как-то странно посмотрел на нее и проговорил чуть растерянно: - Александр Францевич ушел по адресам…у нас тут небольшие проблемы, я не знаю даже, когда он вернется… Он явно лгал и нес чушь, в которую с трудом верил сам и Анна это мгновенно поняла. - Так он был здесь сегодня или нет? –прямо спросила она и он все же, не смог солгать и в этот раз и отрицательно покачал головой. - Зачем же вы мне голову морочите? – не спросила, а как –то потерянно сказала она, не зная, что теперь делать и пребывая в полной растерянности. - Вы приходите попозже, он вернется скоро, и я ему передам, что вы приходили – быстро проговорил фельдшер. Он явно что-то знал, и по его виду было заметно, что лгать ему не хочется, и он ей сочувствует. - Послушайте, я все знаю, мне очень нужно увидеться с Яковом Платоновичем до отъезда – глядя прямо ему в глаза, сказала Анна, моля Бога о том, чтобы ее авантюра удалась. Фельдшер моргнул и на лице его отразилось немое удивление, смешанное и испугом. затем это выражение сменилось облегчением и он смог выговорить: - Так он уехал уже…ночным… И замолчал, видимо, в лице ее, прочитав что-то такое, отчего договорил уже растерянно и тихо: - Вы не знали? Анна молча смотрела мимо фельдшера и не могла понять, как такое могло случиться, как он мог уехать еще ночью, если он едва ушел, как мог Милц отпустить его…вот так. Да что же это такое?- пришла возмущенная мысль, и она ощутила, как гнев затмевает разум. Она перевела взгляд на лицо фельдшера и произнесла тихим от отчаянья и возмущения тоном: - Вы сейчас же скажете мне, где Милц. Немедленно. И не смейте лгать!- и, видимо, что-то было в ее голосе такое, отчего фельдшер побледнел и. отведя взгляд в сторону, очень тихо проговорил: - В мертвецкую идите. Он уже, наверное, вернулся. Там должен быть. Анна снова вышла на больничное крыльцо, перевела дыхание и шагнула со ступеней. Снег скрипел под ногами, кругом царило сверкающее, белое великолепие – с утра ударил мороз, и деревья стояли вдоль дорожки заиндевевшими, белыми, узорными статуями, зимний солнечный свет сверкал и переливался на покрытых инеем ветках, и все вокруг выглядело, как на открытке, не хватало лишь саней с румяными детьми. Как ни старалась Анна не думать ни о чем, но мысли об открытке и санях все же пришли и завернув за угол мертвецкой, она остановилась – вот здесь действительно стояли сани, застеленные соломой с наброшенной сверху рогожкой. Мысли о сказке тут же ушли, и возникло странное ощущение беспокойства и тревоги. Дурное предчувствие - догадалась Анна. Эти сани почему-то вызвали это чувство, оно пришло и прочно поселилось в душе. Да что такое со мной - досадливо подумала она, вспомнив о цели своего визита и решительно толкнув дверь, вошла. Здесь все было, как прежде, воспоминание царапнуло душу острыми, цепкими коготками, но сейчас об этом думать было нельзя. Анна откинула белый простынный полог и, взглянув перед собой, сразу увидела Милца. Он, с задумчивым видом глядя на лежащее перед ним на столе, накрытое простыней, тело, держал в руках сложенный клеенчатый фартук, видимо, собираясь приступать к вскрытию или закончив оное. Он обернулся на звук шагов, и Анна увидела его лицо – на лице отразилось изумленное выражение, брови поднялись вверх, а фартук выпал из его рук и хлестко ударился о каменный пол. Этот хлесткий звук вывел его из оцепенения, он моргнул и прокашлялся, глядя на подходившую уже к нему, Анну. - Доброго дня, Александр Францевич – негромко сказала Анна и замолчала, ожидая его реакции. Он засопел, зашевелился, как – то сразу заполнил вокруг себя все пространство, оживляя это мертвое место, всплеснул руками и заговорил: - Анна Викторовна, голубушка! Вы какими судьбами здесь? Я вижу – вам лучше намного, этого следовало ожидать. Время. Время лечит. Быть может, выйдем? В мой кабинет пройдем, чаю? Доктор всегда говорил много и в этот раз такое его многословье не удивило ее, она слышала такое от него и раньше, удивило поведение – Милц неосознанно или сознательно, выговаривая это многословное приветствие, как – будто ненароком, но шаг за шагом, наступал на нее и она, так же неосознанно, отступала к двери, пока не поняла, что происходит. Она не знала, как лучше заговорить с Милцем о том, зачем пришла, вспомнила о своем видении, и решение пришло само. Она просто шагнула ему навстречу и, положив руку ему на предплечье, заговорила, как можно спокойнее: - Не спешите, доктор, нам серьезно поговорить нужно. мы здесь одни? Видимо, что-то в ее тоне, тронуло Милца, он прекратил попытки выпроводить ее, покосился на лежащее под простыней тело, и не глядя на Анну, махнул рукой в сторону стола и стульев и негромко, коротко сказал: - Что ж – извольте. Сам он прошел и опустился на стул и Анна, глядя на то, как он сел, свесив кисть со стола и глядя в пол, внезапно осознала, что доктор смертельно устал. Он откинулся к стене, взглянул на нее каким-то странным, загнанным, взглядом, и на мгновение ей стало его жаль. Но только на мгновение. Она уже осознала, что и как нужно сказать ему, подошла ближе и не сводя взгляда с его лица, выговорила четко и ясно: - Я знаю все. Он был здесь. Был и уехал ночью. Объяснитесь, что все это значит. Я не уйду, пока не узнаю все. Милц как-то обреченно взмахнул кистью, свисающей со стола. Он не удивился и Анна отметила это. не удивился, но и слов подобрать не мог. Пауза затянулась. Анна стояла в ожидании ответа, отвела от него взгляд, окинув все вокруг, и покачнулась от внезапно и ярко нахлынувших воспоминаний. Картинки замелькали в сознании, одна за одной, и везде, так или иначе был он, Штольман. Воспоминания пришли стремительно и настолько ясно, что ей стало нехорошо и она, бессознательно подавшись назад, ухватилась за то, что было под рукой – за край секционного стола. Стол был холодным, это прикосновение, ощущение холода и смерти внезапно стало сильнее, сознание изменилось- в лицо повеяло ледяным, обжигающим ветром и в углу, у дальней стены прозекторской, она увидела то, чего здесь и сейчас увидеть не ожидала и в самом страшном сне. Там, скрестив руки на груди и глядя прямо на нее тяжелым, мрачным взглядом, стояла Нина Нежинская. Анна судорожно попыталась вдохнуть внезапно закончившийся воздух, выражение лица Нины Аркадьевны изменилось, приобрело высокомерно - ироничное выражение, и она исчезла. Но Анна этого уже не увидела. Сознание возвращалось медленно, дышать по прежнему было тяжело, а голос Милца звучал неимоверно громко. Так громко, что она поморщилась, открыв глаза и увидев над собой потрясенное лицо доктора. - Вы испугали меня, как вы, голубушка? Анна Викторовна- позвал он и она, с трудом шевельнув онемевшими губами, ответила: - Хорошо. Все хорошо. - Да какое там хорошо – тихо и виновато проговорил доктор.- Все же, пойдемте в тепло. Я расскажу вам все. Все, что вы хотите знать. Только не здесь. Он уже не смотрел ей в лицо, и Анна догадалась, почему. Ему было неловко, и она поняла, что чувство возмущения и гнева ушло, осталось лишь недоумение. Нина - внезапно вспомнила она и, видимо, побледнела, так как Милц тут же испугался: - Анна Викторовна, пойдемте, пойдемте, голубушка, мы поговорим. Вам нужно успокоиться. Он приподнял ее за плечи и, подхватив за талию, поставил на ноги и повел к двери, все еще выговаривая свое. Но она отстранилась. Ей было нехорошо, но уже не настолько, чтобы не понимать, почему он так настойчив в желании уйти отсюда как можно быстрее. Она обошла его, как будто это был неодушевленный предмет, и подошла к телу на столе. Милц растерянно наблюдал за ней и шагнув к ней, попытался остановить, но не успел – Анна взялась за край простыни и откинула его в сторону. Она уже знала, кого сейчас увидит, но все равно отшатнулась. Лицо Нины было невероятно белым, глаза были закрыты, а выражение лица каким - то скорбным, так и не выровнявшимся даже после смерти. - Что с ней случилось? – спросила Анна, все еще не в силах отвести взгляда от воскового лица Нежинской. Она никак не могла понять, что чувствует. Некогда, по отношению к этой женщине, она испытывала много разных чувств – по большей части это было отвращение, все остальное – ревность, гнев, негодование, возникало в разное время и при разных обстоятельствах, но отвращение было постоянным. А сейчас не было ничего, как не было и сожаления или сочувствия. - Сейчас трудно сказать. Внешних повреждений нет – ответил Милц, вздохнув. Он уже понял, что сегодня, в виде этой милой, хрупкой и несчастной девушки к нему пришел судный день и придется говорить о том, о чем ему хотелось бы забыть и никогда не вспоминать. Анна выглядела уже лучше, чем пять минут назад – это он отметил сразу, как профессионал и также отметил то, что бледность с ее лица никуда не ушла и он, понимая, что она находится на каком-то самом высоком пределе нервного напряжения, сказал, насколько смог, осторожнее: - Анна Викторовна, прошу вас, давайте уйдем. Я слово вам даю, что скажу все, что знаю… Она обернулась на него и он поразился, насколько она изменилась за те три дня, что он не видел ее – она выглядела болезненно, но по иному – глаза на похудевшем, бледном личике горели живым, теплым блеском и в ней было столько жизни, что он забыл, что хотел сказать. - Хорошо – коротко произнесла она – вы расскажете мне все. И не взглянув больше ни разу на Нежинскую и не оборачиваясь, она прошла мимо него к дверям и он понял, что настроена она, судя по всему, весьма серьезно. он вздохнул и пошел следом, глядя на ее напряженную, хрупкую, но такую независимую фигурку и думая о том, как сможет рассказать ей все. И стоит ли рассказывать все. Она шла впереди, не оборачиваясь на него и так, в молчании, они пересекли двор, вошли в больницу и дошли до кабинета. Милц, чувствуя себя весьма неловко, открыл дверь и увидев, как Анна вошла, только чуть кивнув ему, почувствовал себя негодяем. Анна прошла вглубь кабинета, опустилась в кресло и выжидающе посмотрела на Милца. Выглядел он неважно. Обычно, весьма уверенный в себе, сейчас он был явно в тупике и наблюдать такое было странно. - Я слушаю вас, Александр Францевич. Вы слово дали. Извольте объясниться – сухо проговорила она. В дверь постучали и тотчас же, не дожидаясь ответа, открыли – на пороге стоял фельдшер. Увидев Анну, он отвел взгляд и посмотрел на доктора: - Там…полиция скоро подъедет. Нужно к ним выйти. – извиняющимся тоном проговорил он. Милц снова растерялся, потом взял себя в руки и ответил спокойно уже: - Вы, голубчик, займите их вместо меня, скажите, что меня нет в клинике до вечера, и очень вас прошу…не сочтите за наглость – сделайте нам с Анной Викторовной чаю. - Конечно, не беспокойтесь, я сейчас – быстро ответил тот и мгновенно исчез за дверью. Милц опустился в соседнее кресло, и устало провел ладонью по лбу, собираясь с мыслями. Анна терпеливо ждала. Раз уж доктор послал за чаем- пусть, ему есть над чем подумать. Пусть в себя придет- подумала Анна и дала себе возможность на мгновение прикрыть глаза – бессонная ночь давала о себе знать и попав с мороза в тепло ей неимоверно захотелось спать. Но спать сейчас было нельзя. Нельзя. Фельдшер вернулся быстро, взглянул поочередно на обоих и даже говорить ничего не стал, по их лицам поняв, что этим людям сейчас до него нет никакого дела. Он поставил на стол два стакана, дымящегося, свежего чаю и вышел, чуть кивнув Милцу. Доктор поднялся, запер дверь на ключ и вернувшись к столу, отхлебнул из стакана. Чай был горячим и не сладким, но ему было все равно. Он понимал, что пауза слишком затянулась и взглянул на Анну. Анна терпеливо ждала, грея руки о горячий стакан, ей не хотелось сейчас думать ни о чем – она ждала и наконец-таки Милц, видимо, собравшись с духом, заговорил: - О чем вы хотите знать? Анна взглянула на него – он не доверяет мне, это очевидно и не знает, что мне можно сказать, и он никогда не верил в мои способности, никогда – все эти мысли промелькнули быстро и она осознала, наконец, как и что сказать ему, чтобы он заговорил. - Я видела вас Александр Францевич. Вас и…Штольмана, нынче ночью. - Как?! – потрясенно выдохнул он. - Я поздно увидела. Когда я вышла, никого уже не было, но можете мне поверить – и она рассказала ему то, что видела ночью, умолчав лишь о том, что видела это не наяву и опустив некоторые детали. И, видимо, была убедительна, хотя доктор и взглянул несколько странно. - Расскажите мне все с самого начала – тихо попросила Анна. Она очень старалась держаться и все же нервы, натянутые как струны, не выдержали, и она проговорила о том, что с утра терзало ее душу: - Как вы могли не сказать?! Вырвалось это помимо воли и у Анны возникло странное ощущение, что это сказала не она. Доктор молчал и она боялась взглянуть на него и ждала. Снова ждала. Милц отпил чай, зачем-то поправил очки и заговорил, зачем-то положив обе ладони на стол и внимательно рассматривая собственные пальцы. - Как вы помните, тогда приехал этот чиновник из Петербурга и нас всех отпустили. Яков Платонович к тому времени уже почти сутки как пропал, все были уверены, что его либо в живых нет, либо он в Петербурге. Доктор прокашлялся и снова отпил чаю. Анна слушала его, не перебивая, и он, взглянув ей в лицо, внезапно понял, что рассказать всего он ей просто не может.- Пусть кто-то еще, я не смогу- пришла малодушная мысль. он вздохнул и снова начал говорить, тщательно подбирая слова. - Поздно ночью, на следующие сутки, я дома отлеживался…после того, как пообщался с помощником господина Увакова- Милц усмехнулся уже зло- Дали мне три дня отлежаться. Анна сделала бессознательное движение рукой, словно хотела остановить его, но все же успокоилась и села так же, как и он – положив руки перед собой. - Заполночь уже было, слышу шум какой-то, в окно выглянул- сани возле крыльца и человек вроде знакомый возле саней. Он голову к окну поднял- я узнал его, егерь это, Ермолай. Приехал он ко мне с …- доктор испуганно взглянул на Анну- это он проговорил совершенно случайно и теперь ругал себя на чем свет стоит. но она просто протянула руку и положила свою ладонь на его – Продолжайте, Александр Францевич…Ермолай приехал… - Да. Я вышел, ну я мгновенно понял, что дело плохо, там был целый букет всего – скользящее ножевое, ушиб ребер, ссадины, сплошь гематомы и переохлаждение конечно же – доктор уже не подбирая слов, вспоминая все, говорил возмущенно, видимо, вспомнив воочию. Он снова спохватился и снова взглянул на Анну, но она смотрела в стол и лишь спросила очень тихо: - Это был Штольман? - А я не сказал? Простите, голубушка, Анна Викторовна. Да, это он был. Там состояние конечно было ... – доктор махнул рукой, задумчиво глядя в пространство- думали, не выйдет ничего. он тотчас же пожалел о том, что сказал это, но было уже поздно. - Не выйдет…- повторила Анна и сжала руку доктора своей маленькой, хрупкой ладонью так, что ему стало больно. И он услышал то, чего так боялся и не хотел слышать. - А если бы он умер, вы так и не сказали бы мне?- спросила Анна каким-то невероятно спокойным тоном, и Александр Францевич поискал взглядом нюхательную соль – он знал, что люди бывают такими перед очень большими нервными срывами. Однако, хрупкая рука, сжимавшая его кисть, расслабилась, доктор внимательно посмотрел ей в лицо и поразился, насколько быстро она сумела взять себя в руки и проговорил уже неосознанно: - Я не мог…поймите, Анна Викторовна, голубушка…он взял с меня слово… - Слово – эхом повторила Анна, взглянула Милцу в глаза и он увидел в ее глазах то, чего увидеть не ожидал – гнев. Гнев и отчаянье и она проговорила, словно рассуждая вслух: - Эти мужские игры…дуэли, честное слово…как все это…жестоко. Милцу было невероятно жаль ее и он, не зная, что и как сказать, попытался утешить ее, но вышло еще хуже, чем было. - Но он написал вам письмо, когда приходил в себя, он написал вам на всякий случай… - Вот как? И где же оно? – быстро спросила Анна и доктор, обругав себя мысленно за то, что вообще завел об этом речь, проговорил тихо, стараясь уже, чтобы не вышло хуже: - Анна Викторовна, вы не волнуйтесь только. Он забрал это письмо у меня, как только ему стало лучше. Я не знаю, что с ним сталось, с этим письмом… возможно, он его сжег, я не знаю. Разговор не получался и доктор это понимал. Тянуть время и просто отвечать на вопросы, как он решил изначально, не получалось и он понял, что придется просто рассказать все от начала до конца – тем более, что позже, ему будет сложно все это рассказать по причине своего отсутствия здесь.- Почему она не пришла завтра? Видимо, это судьба.– пришла странная мысль и он решился. Анна окинула взглядом кабинет и внезапно почувствовала себя страшно усталой, этот странный, неспешный разговор выматывал душу, ничего не объясняя, а лишь добавляя горечи. Она ощутила, как большая ладонь доктора берет ее руку в свою, и подняла взгляд. Милц уже не выглядел растерянным, выражение его лица изменилось – в нем появилась решимость и отрешенность какая-то странная, он положил другую ладонь сверху на ее руку, и Анна поняла, что он все же расскажет ей все, что знает, и она не ошиблась. Доктор нашел взглядом пузырек с нюхательной солью и не отводя от него взгляд, начал говорить. - Вы понимаете, я не мог оставить его у себя, эти люди, они не уехали тогда в Петербург, мало того, что они остались здесь…но об этом позже…а тогда, тогда нам надо было найти безопасное место. И самым безопасным местом оказался…салон Аглаи Львовны… - Что?!- переспросила Анна, она удивилась до такой степени, что не смогла сдержаться, а доктор, так и не взглянув в ее лицо, продолжал говорить, словно боялся, что забудет что-то важное. - Да, вы не ослышались. У нас с Аглаей Львовной…контракт, знаете ли. У ее…служащих…работа, сопряженная с некими…опасностями. Я время от времени совершаю осмотр, ну, вы понимаете…Там, возле черного хода, есть полуподвал, небольшая комнатка, там есть медикаменты и…прочее. - Все это время Яков был там? – уточнила Анна, она выглядела вполне спокойно, только голос был немного странным и Милц снова понял, что спокойствие это мнимое и постарался выражаться короче: - Салон…Знаете, как говорят – если хочешь что-то спрятать- положи на видное место. Он пришел в себя несколько дней назад, пошел на поправку… - А что случилось нынче ночью?- она уже поняла, что доктор все это время обманывал ее, глядя ей в глаза, но теперь ей было уже все равно – гнев уже ушел, осталось лишь острое и усиливающееся с каждой минутой, беспокойство. - Он пошел к вам сегодня ночью – нервно ответил доктор, видимо, его до сих пор раздражала эта авантюра Штольмана, и сдержать себя было трудно. - Он хотел забрать папку? – машинально спросила Анна и поняла, что, возможно, сказала что-то не то, доктор мог и не знать ничего, и она испугалась. Испугалась так, что рука, которую так и держал в своих ладонях доктор, предательски задрожала. - Нет, нет, не волнуйтесь, впрочем – доктор посмотрел на нее каким-то загнанным взглядом, таким, как он смотрел на нее в мертвецкой, и Анна почувствовала, что ей становится холодно. Холодно от того, что он сейчас скажет. Она смотрела на него заворожено, словно ожидая приговора, и он не выдержав этот больной взгляд, опустил свой и сказал то, что должен был сказать. - Нет. Он не за этим приходил. Это, я должен привезти ему сам. Завтра. Вы понимаете, эти люди, они были здесь, в городе все это время…они следили за вашим домом… - А теперь? Вы так говорите, доктор, странно, что…- она не договорила, внезапно осознав весь ужас того, что произошло. Верить в подобное не хотелось, но она уже понимала, что это правда. Простая и страшная правда, о которой доктору сложно сказать ей и она сказала это сама. - Он…он ведь и не собирался ее забирать, так?- уже не спрашивая, а скорее высказав мысль вслух, проговорила она уже не доктору, а неизвестно кому, уже не пытаясь даже разобраться в том, что чувствует. - Я…сегодня вечером должен был придти к вам, все объяснить и забрать ее у вас. Он уехал ночным, московским…в Петербург. - А эти люди? – спросила Анна так тихо, что Милц едва расслышал. - Мой фельдшер проверял- их нет в городе. Вероятно нет. - Они поехали следом, следом за ним – прошептала Анна и ощутила, что силы начинают ее покидать – он уехал и увел их за собой, этих людей, увел подальше от меня, Господи – мысли лихорадочно пролетели в сознании, разум упорно искал хоть что-то светлое в этом темном, надвигающемся кошмаре и нашел ответ, единственный и верный. - Вы должны папку ему отдать? Значит, он уверен был, что доедет,…доедет – она не смогла сказать далее, ей отчего слишком страшно стало выговаривать слова и доктор поспешил помочь: - Да, конечно, и я точно знаю, что он доехал – не волнуйтесь! – воскликнул он и увидел, как она улыбнулась сквозь слезы, и с лица ее, чуть сошла, проглянувшая было, мраморная бледность. - Он телеграфировал, вот…буквально только что заходил получать…подождать пришлось- Милц выпустил ее руку, встал из-за стола, налил стакан воды и хотел было накапать туда что-то из пузырька темного стекла, но Анна воскликнула: - Нет!- так отчаянно, что он едва не выронил стакан из рук. - Нет. Не надо. Просто дайте воды. Я должна быть в ясном уме – быстро проговорила Анна, и он безропотно подал ей обычную воду. Она выпила ее всю, целиком, до последней капли и с этой последней каплей пришло решение о том, что делать дальше. - Александр Францевич, вы должны помочь мне – ясно и строго проговорила она и Милц в изумлении воззрился на нее – пару минут назад перед ним была растерянная и потерянная хрупкая девушка, но теперь она была совсем другой – взгляд стал ясным а на лице словно застыло решительное и упрямое выражение, и голос, когда она заговорила снова, был тем же – ясным и полным решимости, настолько, что Милц невольно восхитился. - Я не отдам вам документы – совершенно спокойно и уверенно проговорила она и увидев, что он пытается возразить, выставила вперед ладонь: – Нет. Дайте мне сказать. Я поеду в Петербург. Сама. Это должна сделать я. Она посмотрела доктору прямо в глаза, и в глазах этих доктор увидел такую непоколебимую решимость, что не нашелся, что ответить. Но возразить, все же, попытался: - Анна Викторовна…я понимаю все, но и вы поймите, это опасно… - Что вы должны были сделать в Петербурге? – не обращая никакого внимания на его возражения, спросила она. - Я…я должен приехать по указанному адресу…- растерянно уже ответил доктор. Он совершенно не знал, что теперь делать и ему казалось, что выхода нет совсем - отпустить её в Петербург он не мог и в то же время, отказать ей был не в праве. Он опустился на стул в полной растерянности и услышал, как она легко и быстро заговорила: - Да все хорошо, доктор. Он ничего вам не скажет, вы ни в чем не виноваты. Вы спасли его, мы вам благодарны будем всю оставшуюся жизнь- она подошла и положила ладонь ему на плечо – Я должна быть с ним, мы должны быть вместе. Дайте мне адрес!- твердо и решительно произнесла она последнюю фразу, Милц поднял голову и взглянул на нее – ее тонкое, болезненно бледное личико, горело странным румянцем, а в глазах, в глазах светилось нечто такое, необъяснимое и убежденное, что доктор понял – уговорить ее остаться или отказать ей- невозможно. Он, молча, кивнул головой. Похлопал ладонью легонько по ее руке на своем плече, встал, прошел к шкафчику с медикаментами, зазвенел там чем-то и через минуту обернулся, держа в руках маленький, коричневый конверт. Анна в два шага оказалась рядом, протянула руку и он, вздохнув, вложил в ее руку этот конверт. Она вынула бумагу, прочитала адрес и взглянула на Милца. В ее взгляде было столько радости и надежды, что доктору захотелось закрыть глаза и он подумал внезапно- Господи, что же теперь будет?- доктор в бога не верил, но сейчас других мыслей не пришло вовсе. Анна, словно прочитав их, улыбнулась и провела ладошкой по его рукаву. - Все хорошо будет, я знаю…я надеюсь. И тут же у нее все же вырвалось то, о чем она хотела спросить еще час назад: - Как же вы отпустили его? – доктор уловил в ее тоне боль и ощутил укол совести. - Да что я поделать мог?! – нервно воскликнул он - Вы же знаете Якова Платоновича… - Да. Знаю….он серьезно ранен? – внезапно спросила она, и доктор снова воззрился на нее в немом изумлении: - Откуда?...- потрясенно спросил он- Ах, да, простите, вы же…видели все- странным тоном проговорил он. - Это вы стерли кровь? – снова спросила Анна, Милц почувствовал себя на допросе, но не ответить не мог: - Да. Это нужно было сделать. Иначе поднялся бы шум. А этого нельзя было допустить. - А я едва не подумала, что лишилась рассудка- без улыбки произнесла Анна- Вы не ответили мне, Александр Францевич. - Там….довольно глубокий порез. Но нервы не задеты, лишь бы не воспалилось. Я тут кое-что получил…от старого друга, это очень помогло Якову Платоновичу, я собрал ему с собой, да он забыл, в спешке- Милц засуетился, обернулся снова к шкафчику, вынул оттуда коробочку и подал Анне – Возьмите, если, мало ли…это поможет. - Она осторожно взяла коробочку из его рук и спросила: - Что это? - Это - новое средство, обезболивающее и …прочее, очень действенное,там извлеченный субстрат ивовой коры и прочее, порошок, не слишком приятная вещь но... здесь его нет пока, но скоро и здесь появится, уверен… - Спасибо, Александр Францевич, я не забуду – тихо проговорила Анна и убрала коробку и конверт с адресом в ридикюль. - Давайте присядем? – сказала она тихо, и Милц понял, что еще не все вопросы закончились. Они снова сели друг против друга, как в самом начале. Милц отхлебнул из стакана и поморщился – чай давно остыл и от глотка холодной жидкости его зазнобило – это нервы- подумал он и предложил: - Может быть, еще чаю? - Нет. Спасибо. Я уйду уже скоро. У меня еще очень много дел, а времени…времени очень мало. Расскажите мне о Нине. Он снова вздохнул, посмотрел на нее, пожал плечами и заговорил, как обычно, когда объяснял ей что-то непонятное в прежние времена. - Ну…пока мало что понятно. Внешних повреждений нет. Судя по…некоторым признакам – она отравилась, или ее отравили…после вскрытия будет яснее. - Когда это случилось? – спросила Анна совершенно спокойным тоном, и доктор снова восхитился ее твердости характера. - Дней пять – шесть максимум. Тело нашли в лесу, в снегу, точное время определить сложно… - Как пять – шесть дней? – растерянно переспросила Анна – Вы не ошиблись? А…где нашли ее? - Ну, голубушка Анна Викторовна, я могу ошибаться во многом, но тут я полагаю, я прав.- уверенно ответил Милц.- А нашли…дети сегодня утром, забрались в княжеский парк да и вот…случайно вышло. - В усадьбе Разумовского? Я правильно понимаю?- взглянув на доктора спросила Анна и он кивнул в ответ и добавил, чуть потупившись- там…проходной двор теперь, все ворота- настежь. - Вот как- задумчиво произнесла она и Милц понял, что она уже не здесь а где-то далеко в своих мыслей. Князь, Нина, эти люди и после смерти снова входят в мою жизнь, зачем? – думала Анна, и ответа у нее не было. Одно было понятно – призрак Нежинской явился ей не просто так, но зачем и что ей нужно, оставалось загадкой. И ответ нужно было искать явно не здесь, а совсем в другом месте. - А как…Аглая Львовна отнеслась к такой…секретной миссии? – неожиданно для самой себя, спросила она. Видимо, этот вопрос давно зрел в сознании, но смог оформиться в слова только сейчас, когда ей стало чуть спокойнее. - Ну, Аглая Львовна…она всегда уважала Штольмана и моей просьбе отказать не могла – улыбнулся Милц. Он улыбнулся в первый раз за весь этот длинный разговор, и Анна поняла, что ему, видимо, стало легче, и поняла, насколько все это было сложно и тяжело. - Я уйду сейчас, Александр Францевич – успокаивающе проговорила она, постаравшись, чтобы звучало это уверенно – Я надеюсь, мы увидимся с вами. Скоро. И еще поговорим. Единственная просьба к вам… - Все, что угодно, голубушка, Анна Викторовна – тотчас ответил доктор. Ему действительно стало легче. Но чувство вины за то, что Анна узнала обо всем вот так, неким непостижимым образом, а он все это время молчал, давило тяжелым грузом. Анна прекрасно понимала, что доктору неловко за все, но сейчас это было уже не важно. И она заговорила, осторожно высказывая свою просьбу так, чтобы он не начал задавать лишних вопросов. - Все хорошо. Я все ему объясню, Вы не волнуйтесь. Я сейчас вам дам документы а вы - она порылась в ридикюле, вынула некие бумаги и протянула Милцу- Вы не могли бы взять мне билет, на ночной, до Петербурга? Деньги я вам вечером верну, Вы ведь придете меня проводить? Говорила она все это с улыбкой в которой доктор узнал прежнюю Анну- упрямую и забавную в своем упрямстве- и в душе возрадовался этому обстоятельству. - Конечно. Я сделаю все, и пришлю записку, как куплю билет – он не успел договорить, как она испуганно возразила- Нет! Не надо записки. Встретимся на вокзале, за полчаса до отправления… Анна взглянула на доктора и осознала, что он понял все. Она закусила губу, лихорадочно пытаясь понять, что сказать ему, чтобы успокоить, но не успела. - Вы решили бежать.- утверждающе произнес он и ей не осталось ничего другого, как только положиться на судьбу и кивнуть ему молча. Он прошел к окну и глядя за стекло, произнес тихо и задумчиво: - Ну что ж…надеюсь, где-то там – он обернулся и покрутил в воздухе рукой, взглянув в потолок – Мне это зачтется. Анна улыбнулась, понимая, что все обошлось, и с улыбкой глядя на него, проговорила негромко: - Доктор, вы же материалист, где это «там»? Он пожал плечами и улыбнулся в ответ – Не важно. Я постараюсь быть на вокзале раньше. Вы не опаздывайте только – пошутил он. - Все, все, я ухожу. Я надеюсь на вас. Если бы у нас было больше времени, мы поговорили бы обо всем. Но его нет- проговорила Анна, уже подходя к двери. Милц открыл дверь, выглянул в коридор и взял Анну за руку: - Все будет хорошо – то ли спросил, то ли просто сказал он. Она, молча, кивнула в ответ и, не оглядываясь, вышла за дверь. Она вышла и остановилась в задумчивости - ночной в Петербург, отходил в два пополуночи. Который же час – подумала она и вспомнила, что только что смотрела на часы в кабинете доктора – Я все успею, мне нужно понять, что важно сделать сначала, а что отложить на потом. Она прошла в дальний конец коридора к выходу на лестницу, остановилась и задумчиво взглянула в окно. Когда-то давно, они разговаривали здесь со Штольманом, он снова был не в духе, а она снова не знала, как с ним говорить. – « На меня-то у вас надежды нет»- вспомнила она его нервное и язвительное и свой ответ, в который тогда она постаралась вложить все, что не могла сказать по иному. С того самого дня все покатилось под откос и остановить этот стремительное движение было неподвластно никому. Тогда все уже было понятно и не ясно было лишь одно - почему он постоянно отталкивал ее от себя и позволил взять чувствам верх над разумом лишь в самом конце их истории, тогда, когда все вокруг уже ломалось и рушилось, грозя погрести их под обломками разлетевшегося на куски, мира. А до этого были намеки, взгляды, жесты, поступки и слова. Но и этого было достаточным для того, чтобы они оба сходили с ума от этого чувства. Анна провела ладонью по подоконнику, пальцы провели по царапине, которую она заметила еще тогда. Она взглянула за окно – в больничном дворе тоже ничего не изменилось – те же, заснеженные теперь лавочки, те же деревья, те же дорожки и она, она тоже здесь. Вот только его здесь нет - мысль отозвалась болью – это утро не прошло бесследно. Снова пришедшие видения, да еще такого рода, сделали свое дело - ей стало нехорошо. В груди что-то больно шевельнулось и вдохнуть глубоко уже не выходило, в глазах потемнело, она ухватилась рукой за оконную раму и попыталась дышать коротко – боль постепенно ушла., дышать стало легче и пришла абсолютно спокойная, трезвая мысль – Когда нибудь это убьет меня, это не дается просто так. мысль была холодной и не вызвала ни страха, ни отчаянья. – И пусть, если суждено. Она вздохнула, поправила пальто и, не позволив себе больше оглядываться и позволять вернуться ненужным сейчас воспоминаниям, вышла за дверь. Анна шла по знакомой дорожке мимо парковой ограды и уже не думала о том, куда сейчас пойдет. Она знала это. И как бы ни старалась она заставлять себя не возвращаться в прошлое- ничего не выходило и бороться с собой она перестала. Лишь сегодня ночью она заново пережила все, что происходило здесь- за оградой этого парка между ней и Штольманом за эти такие длинные и такие короткие полтора года. Здесь они начали идти по дороге своей такой непростой истории и здесь же, по этой самой дороге, они проезжали в последний раз по пути в гостиницу, той, последней ночью. Было еще светло, но день явно уже начал клониться к вечеру, она понимала, что скоро начнутся ранние зимние сумерки и туда, куда она спешила сейчас, ей нужно было попытаться попасть как можно раньше. Ей совсем не хотелось привлекать к своим прогулкам внимание окружающих. Она прибавила шагу, ноги быстро несли ее мимо ограды своего сада, дальше и она лишь молила бога о том, что ее не заметил никто из домашних. - «Все ворота настежь»- вспомнила она слова доктора. Ворота действительно были открыты, и она быстро дошла до дому со стороны флигеля. Ей нужно было попасть внутрь, было понятно, что если Нину нашли где-то поблизости, то она явно была здесь, в доме, но зачем. И зачем она вовсе приехала сюда, спустя неделю после всего, что случилось, и что случилось с ней – пока Анна задавалась этими вопросами, она обошла особняк, как и ожидалось – все двери оказались заперты, окна тоже. Она в растерянности остановилась на дорожке чуть дальше от крыльца и вдруг заметила полуоткрытое окно полуподвала – это там, где убили горничную – там кухня - вспомнила она и вспомнила убийцу- того странного человека, который убил горничную, но отчего – то не убил ее, Анну, тем жутким, черным днем. Она добрела по сугробу до окна. В валенки тотчас набился снег, стало холодно, и пришла странная мысль - ноги промокнут теперь. Однако, через пару минут она уже забыла обо всем, заглянув в окно и увидев знакомую кухню. Здесь все было почти так же, как две недели назад - чисто и пусто и только одна деталь была лишней – на столике под окном стоял, забытый кем-то, уличный керосиновый фонарь. Посомневавшись лишь мгновение, Анна осторожно опустила ноги в окно, чуть сползла вниз и, перевернувшись, нащупала валенком стол – у нее получилось и она медленно сползла вниз.- как же я вылезать буду?- пришла было короткая, смятенная мысль, но сейчас ей было чем заняться, кроме раздумий о пути отступления. Она решила сначала пройти в гостиную на первом этаже – но там ничего интересного не произошло и не обнаружилось. Ей было неуютно здесь, все, связанное с этим домом, вызывало странные чувства – здесь произошло много всего, того, что вызывало боль и того, что вызывало совсем иные чувства. Здесь они были с Яковом тогда, накануне всего, отсюда он проводил ее в гостиницу, здесь ее едва не застрелила Нина – именно из-за этих документов и сейчас, здесь, совсем недавно, случилось что-то еще. Анна поднялась на второй этаж и вошла в кабинет князя. Как только она переступила порог, то точас же почувствовала, что что-то не так – здесь было очень холодно. Холодно было во всем пустом и огромном особняке, но в этой комнате холод был особенным. Анна огляделась по сторонам, ей не хотелось здесь долго задерживаться, она подошла к столу – здесь все было, как прежде – до сих пор ничего не было убрано и она, не зная, что предпринять, взялась за подсвечник, стоявший на столе – было очевидно, свечи здесь жгли, они были оплавлены ровно вполовину, но когда ее пальцы обхватили холодный металл, что-то изменилось. Свечи, белые и длинные, они стояли ровно и красиво, словно их поставили только что. Анна моргнула – она хорошо помнила, что когда брала подсвечник в руку – свечи были оплавлены. Она протянула свободную руку вперед и не увидела ее. И только тогда она поняла, что это видение. Просто оно пришло странно – без спросу и ощущений и она даже не поняла этого. … - Ну вот видите, Нина Аркадьевна, все замечательно- ваш Штольман жив и относительно здоров, осталось только отследить тот день, когда он соберется прогуляться- к Мироновой или куда еще. Этот голос был знаком Анне, но звучал как-то не так, как ей помнилось, и она не сразу его узнала. - Я не уверена, что документы у нее, я не верю в это. Он благороден до безумия, он не мог ей это оставить.- Это было сказано нервно и очень похоже на то, что Анна слышала тогда, при их последнем разговоре- этот голос, несомненно принадлежал Нине. - Оставьте. Вы же сами говорили о том, что видели письмо. Нужно было сказать еще тогда. И все было бы проще. А теперь…теперь нет, в особняке, помимо Мироновой, еще пятеро взрослых людей- пятеро. Если документы у нее- он сам придет за ними. И тогда мы…решим эту проблему тихо. - А если нет? – снова так же нервно, но уже тихо, спросила Нина - А если нет, мы спросим у него, где они – жестко ответил собеседник – Нам не нужен лишний шум. Главное, чтобы он вышел из своего убежища и…прогулялся в любое малолюдное место. - Сколько вы намерены ждать?- уже совсем еле слышно спросила Нежинская. - Ну…мы только вчера поняли, где он, думаю, дня три четыре и он отправится в путь. - А мне что прикажете делать? Быть может…мне встретиться с ним, поговорить, возможно, мы смогли бы все решить…более мирным путем?- уже более живо, быстро предложила Нина. - Нина Аркадьевна, вы раздражаете меня. Зачем вы приехали? Зачем? Вам велено было ждать в Петербурге – так и ждали бы. Теперь хлопот с вами…Здесь вам оставаться нельзя, увидят соседи и что будет? Впрочем, это мы решим. Вы забрали то, зачем приехали…помимо своего…Штольмана? Собеседник Нины произнес фамилию Штольмана так, что Анне даже в таком, измененном состоянии сознания, стало страшно. В тоне прозвучала некая маниакальная ненависть, и голос показался до странности знакомым. - Не волнуйтесь, я заберу это. Это моя гарантия безопасности.- ответила Нина уже чуть раздраженно. - Да что вы говорите – собеседник усмехнулся – Скоро стемнеет, давайте я устрою вас на ночлег, в городе, у квартирной хозяйки. Ну, ну, не надо гримасничать так, Нина Аркадьевна, давайте…шампанского за успех нашего…предприятия…и поедем. Послышался звон бокалов и Анна, темнота рассеялась, и Анна увидела иное… Камин еле тлеет, чуть отсвечивая в комнату небольшим, рассеянным пятном света. Перед камином, в кресле- Нина, ее беспокойные глаза вглядываются в тлеющие угли, в руке ее высокий бокал на тонкой ножке. Она оборачивается и , без улыбки, протягивает свой бокал кому-то, кто стоит впереди. Чья- то рука, длинными пальцами, держит бокал небрежно, из-под рукава сюртука, на белоснежном манжете сорочки в свете свечи ярко сверкает запонка: две перекрещенные шпаги с ярко- алым, крошечным камнем на эфесах. Шпаги сверкнули в свете свечей, лицо у Нины Аркадьевны побелело, она схватилась за правый бок, и с ужасом глядя на собеседника, проговорила: - Зачем? Зачем вы это сделали? Вы сумасшедший? Я никогда не скажу вам, где она… - Да и не надо. Я вовсе не сумасшедший, но…если уж вы здесь… У меня есть противоядие, скажите мне, где она и вы получите его. У вас пять минут…время пошло. - Я вам не верю…- вы сумасшедший. Нет. Послышались шаги, шелест и этот же голос проговорил удовлетворенно: - Прощайте, Нина Аркадьевна. На нет…и суда нет. Нина, сжавшись в комочек, сидела в кресле прижав ладонь к правому боку и прикусив губу. Она нахмурилась, лицо уже заливалось мертвенной бледностью, но, однако, на нем проступило упрямое выражение, она, словно о чем-то внезапно вспомнила или что-то придумала такое, что вселяло упрямое желание действовать. Она, сделав над собой усилие, добралась до стола, написала записку, сложила лист и хватаясь за стены, вернулась к камину. Постояла так с минуту, переводя дыхание, которое стало коротким и частым и затем, осторожно ступая, подошла к шахматному столику, подвела руку под столешницу, что-то щелкнуло, и из-под столешницы выскочил крохотный, плоский ящичек. Дрожащая рука потянулась, вынула тетрадь, помедлила с минуту, а затем положила на место. Нина стояла, опираясь руками на столик, затем разогнулась, снова сделала над собой усилие, которое явно далось тяжелее первого и, не одеваясь, пошатываясь, пошла к выходу… В глазах потемнело, и Анна ухватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. Она смотрела на подсвечник - свечи были оплавлены, в комнате было холодно и сумеречно, и она перевела дыхание – видение ушло. - Так вот значит как – промелькнула мысль, но сейчас раздумывать было не время – она подошла к шахматному столику, завела кисть под столешницу и пальцы нащупали нечто, похожее на крошечную щеколду, она ощупала эту странную, холодную, крохотную конструкцию со всех сторон и неожиданно под ее пальцами что-то поменялось, послышался щелчок и перед ее изумленным взглядом оказалась синяя тетрадь Элис. Анна вынула ее, убрала в ридикюль и огляделась – никакого сложенного листа на шахматном столике не было. В особняке было тихо и уже почти темно. Она осторожно отступила туда, откуда пришла и двинулась в сторону кухни. То, что она узнала голос, вселяло страх, как и то, что он сделал здесь примерно с неделю назад. Зачем он так поступил с Ниной, Анне было непонятно, она всегда думала, что эти люди связаны каким-то образом в этом странном и страшном деле из-за которого произошло все то, что произошло. Впрочем, его мотивы ее сейчас волновали мало. Ее больше беспокоила вся странность произошедшего. Почему Нина отказалась от противоядия? Вероятно, потому что хорошо знала Увакова и не поверила ему. И кому и что она написала на оставленном, на шахматном столике листе и куда теперь делось то, что она писала. Возможно, здесь уже была полиция – пришла ясная и приемлемая мысль и ей эта мысль понравилась- что бы ни писала Нина, но если эта записка теперь в руках полиции то рано или поздно все разрешится. Где-то позади сознания больно и настойчиво билась неприятное и темное воспоминание о том, что и полиция теперь превратилась неизвестно во что, но с того дня, как она думала так, прошло много времени и все могло поменяться. Пока она пыталась таким образом успокоить себя и попытаться разобраться в том, что видела, она уже добралась до кухни, спокойно забралась на столик, и уже было ухватилась за край окна, собираясь подтянуться, как услышала где-то совсем неподалеку голоса: - Я же велел вам быть здесь еще с час назад! – услышала она возмущенный и досадливый тон Коробейникова и растерялась настолько, что пальцы, вцепившиеся в раму, задрожали. Она прижалась к стене и прислушалась - кто-то, похожий голосом на Ульяшина, пытался оправдаться, но слова различались с трудом, и Анна поняла, что они уже поднялись на крыльцо. Уже даже не оценивая высоту стены, она каким-то чудом подтянулась и сама на поняла, как, но через считанные секунды уже была в сугробе возле стены. Она осторожно посмотрела в сторону крыльца- кроме полицейской пролетки не было никого. Анна не стала выбираться на дорожку, а осторожно добралась до угла особняка, и уже потом метнулась до дорожки. Выскочила, оглянулась – отсюда до крыльца было уже довольно далеко, она отряхнула с себя снег и взглянула вперед- на город опускались сумерки – снег стал голубовато – синим, потеплело и редкие снежинки уже полетели с темного неба. Анна оглянулась на дорожку, уходящую к крыльцу особняка Разумовского, и вспомнила, как они со Штольманом стояли здесь когда-то, кажется, что очень давно. Она задумалась, заблудившись в воспоминаниях, с этим местом было связано так много разного, но сейчас вспоминалось отчего-то только хорошее. Она снова вспомнила, как была здесь в последний раз, тогда, в день убийства князя. Она очень хорошо помнила тот день. Лоуренс, Элис, доктор и родители, Нина с пистолетом, призрак князя, странный и коварный, Антон Андреевич и Штольман. Тогда они встретились лишь поздно вечером- он сам шел к ней тогда, а она вылетела ему навстречу и оказалось, что он готов быть с ней и готов поддерживать ее- Анна внезапно поняла, что это сейчас вспоминать просто нельзя- она очнулась от всего, стоя посреди дорожки – такое сейчас было недопустимо. И то, что она подумала, мгновенно вернуло ее за землю – она вспомнила о Коробейникове – Как же я забыла, ведь я хотела к нему пойти поначалу, до видения с Милцем. Отчего же я так испугалась сейчас? Доктор ничего о нем не сказал. Совсем ничего. А я не спросила. возможно, он и не знает ничего, хорошо. что я не вышла . Додумав эту мысль, она снова оглянулась на особняк – здесь давно никто не убирал снег, все выглядело убого и запущено и лишь ее следы виднелись на дорожке. Крыльцо тоже было засыпано снегом, и тени от перил уже стали синими, как тогда, той ночью. Снова подступили воспоминания, но теперь Анна не позволила этому случиться – она повела перчаткой по лицу- перчатка была холодной, это мгновенно привело в чувство и она дошагав до ближайшего фонаря, вынула из ридикюля карманные часы- эти часы она нашла утром, в гостинице – они лежали на столе в гостиной, Видимо, Штольман тогда забыл их, когда собирался уходить или оставил, собираясь скоро вернуться. Стрелки показывали уже четверть шестого, и Анна поняла, что времени еще более чем достаточно, но все же поторопиться стоит. С визитом к Коробейникову она уже решила- не спешить или вовсе его отложить, но не пойти туда, куда решила, она просто не могла. Она решительно вышла из парка князя- через парадную калитку в огромных воротах и отправилась в сторону города – снова мимо своего дома, мимо парка, в котором ее ждали призрачные тени воспоминаний, мимо всего того, что вчера вызывало боль и отчаянье. Сегодня она шла легко и не оглядывалась уже по сторонам. ей было куда идти и было о чем подумать. А еще ей было о чем спросить этих людей. Сейчас, сегодня, ей непременно нужно было сделать это сегодня. Теперь она поняла, что еще в словах Милца показалось ей странным, но тогда, от нервного перенапряжения, она не смогла оценить и спросить. Это письмо. Что-то странное было во всем этом. Если Штольман заранее написал его, то зачем же сжигать, а если не заранее, то зачем написал. Где-то в глубине сознания билась маленькая, черная и страшная, как летучая мышь мысль, но Анна старательно убрала ее поглубже, так глубоко, что она успокоилась и забылась. Темнело. Редкие прохожие спешили по своим делам, не обращая на нее внимания, а уж если обращали, то останавливались и провожали взглядом. Анна знала, что так будет – то, что они относятся к ней странно, она поняла еще осенью, тогда, когда все вокруг начали шептаться, смотреть косо и иногда шарахаться в стороны. Потом все стало лишь хуже, до того, что и на улицу было выйти непросто, а потом, когда случилось то, что случилось, слухи и вовсе стали ходить дикие. Именно поэтому она решила, что поедет ночным и сейчас была рада, что уже темнеет. Она поднялась по ступенькам, толкнула дверь и вошла. В лицо ударил запах розовой воды, фруктов и спиртного. Карлик, как обычно сидящий в кресле у лестницы, при ее появлении вскочил на ноги. Анна подошла быстро взглянула на него и, как ни странно, он не смотрел на нее с любопытством и неодобрением, как все на улице. В лиц его скорее промелькнуло сочувствие и он, поднявшись и сделав приглашающий жест, негромко сказал: - Добро пожаловать, барышня, чего изволите? - Мне бы Аглаю Львовну повидать.- расстегивая замочек ридикюля, проговорила Анна, не глядя на него. - Конечно. Не препятствую.- тихо и без ерничества, сказал карлик, взял деньги и уселся обратно в кресло. Все время, пока Анна поднималась наверх, она чувствовала на себе его странный, тяжелый взгляд. В гостиной, если можно было это так назвать, было шумно – девушки смеялись над чем-то, собравшись пестрой стайкой. На диване сидели два студента, которые с открытыми ртами наблюдали за девушками, и Анна вспомнила, как была здесь в последний раз. После того, как она вышла отсюда, случилась эта дикая сцена посреди улицы.- Тогда это добавило маминого неприятия в отношении Якова, мы оба всегда забывали о том, что вокруг так много чужих глаз, нам всегда было все равно.- Анна улыбнулась, вспомнив еще одно – тогда, в той истории с Сергеем Львовым, все тоже происходило среди белого дня и именно тогда я поняла наверное, что так близко от него, мне находиться просто опасно, а позже это ощущение со временем лишь усилилось. - Анна?_ услышала она удивленное и очнулась, рассеянно повернувшись на голос. Аглая Львовна смотрела на нее с неким, словно знакомым выражением лица и Анна внезапно поняла, что это выражение напоминает ей – лицо Милца, тогда, когда она вошла в мертвецкую. - Аглая Львовна. Я знаю все. Александр Францевич мне обо всем рассказал, но…Анна замолчала, не зная, как продолжить, но хозяйка заговорила сама. - Пойдемте- негромко проговорила Аглая Львовна- она прошла мимо Анны к лестнице черного хода и Анна просто пошла следом. Это был странный день – все в этот день вели себя не так, как обычно и Анне это уже не казалось странным. Они спустились по старой, скрипящей каждой ступенькой, лестнице а после еще на три ступеньки ниже выхода во двор И Аглая Львовна толкнула темную, некрашеную дверь, которую Анна в этом сумраке поначалу даже не заметила. Она переступила порог вслед за Аглаей Львовной и огляделась – здесь было почти ничего не видно- за пыльным окном под самым потолком смутно была видна белая полоска снега и лишь узкая, темная полоса чуть выше, говорила о том, что это окно. Послышался звук чиркнувшей о черкаш спички, стало светлее - Аглая Львовна засветила свечи и Анна огляделась по сторонам. Комнатка была маленькой и убогой. В углу притулился шкафчик с медикаментами, рядом стоял древний комод, на котором теснились керосиновые лампы, стол, узкая воинская койка и маленькая печка, возле которой лежали, сложенные внушительной горкой, мелко колотые березовые поленья. Здесь было холодно, Анна видела парок, поднимающийся от огоньков свечей, зажженных Аглаей Львовной, она прошла по комнате, оглядывая все вокруг в надежде увидеть хоть что-то, напомнившее о том, кто здесь был еще вчера. - Было какое-то письмо…Но вам об этом лучше с Лизой Жолдиной побеседовать- услышала Анна негромкое Аглаи Львовны и обернулась- та смотрела с сочувствием, но в то же время, было заметно, что вся эта история ей не слишком по душе. - Я пришлю ее сейчас – проговорила Аглая Львовна и вышла. Анна не успела ей даже сказать ничего – Странно, как все это странно. Мне нужно успеть собраться – подумала она и взглянула в то, что здесь называлось окном – сумерки превратились уже в нечто совсем иное – синее почти ушло, и теперь сквозь пыльное стекло проглядывал только мрак. Послышались быстрые шаги и дверь, скрипнув, отворилась. Вошла Лиза и ее хорошенькое личико просияло при виде Анны. - Ой, здравствуйте, а мне Аглая Львовна и не сказала ничего толком. Я приходила к вам, да меня не пустили. - Что?!- непроизвольно вырвалось у Анны, она смотрела на Лизу, оторопев от такой новости настолько, что забыла поздороваться. - Присядем?- предложила Лиза и Анна еще раз огляделась в поисках того, на что здесь можно было бы присесть. - Да вот же тут, под столом – бодро проговорила Лиза, ловко выудив из-под стола табурет, затем другой. Они сели за стол, Анна смотрела на Лизу в ожидании и та, не дожидаясь вопросов, принялась рассказывать сама. - Тогда, в ту ночь, меня Аглая Львовна разбудила, у меня тогда выходной был – Лиза осеклась, быстро взглянула на Анну и продолжила затем еще быстрее, видимо, желая все побыстрей рассказать: - Ну, я пошла, а тут доктор уже копается, фельдшер и этот ваш, Яков Платонович, ну, он тогда еще более менее был, говорил что-то, все вас поминал, а доктор мне и говорит- Ты, говорит, Лизавета, девушка умная и добрая…так я добрая, да…и вот значит, рассказал мне, что делать надо и куда бежать, если что… - Если что? – не своим голосом спросила Анна. Ее мутило и она подумала было, что напрасно сюда пришла, незачем было, стало только хуже. - Так все же хорошо уже! – воскликнула Лиза и затараторила дальше: - Ну было немного плохо ему, так он тихо тут лежал и не узнал никто. Доктор велел никому не сказывать, да видели мы их- приходили, вынюхивали тут, да и ушли ни с чем…только…да ладно, это после, не важно это. Анна смотрела на Лизино оживленное личико и начинала понимать, что знать об этом она уже ничего не хочет. Никаких подробностей. И снова мысль вернулась- напрасно я пришла. - Доктор мне о письме сказал – начала Анна осторожно, но Лиза, внезапно поднялась, подошла к комоду и принялась нервно теребить свисающую бахрому скатерти. - Вы знаете, я знаю, вы думаете, я вот здесь вот, такая, а мне знаете, как было…- тихо проговорила она, и Анна тоже поднялась и подошла к ней: - Ничего я не думаю, Лиза, поверьте. Я благодарна вам. Александр Францевич сказал, что вы помогли очень… Лиза обернулась, и Анна увидела ее горящие влажным блеском глаза. Я смотрела за ним. Плохо ему было. Доктор сказал…- она задумалась, затем вспомнила и глядя в сторону, повторила- Доктор сказал- кризис, вот. И сказал, что к нему бежать или записку, если что. Теперь Анна не стала переспрашивать, а лишь вглядывалась в Лизино взволнованное лицо, а та продолжала, сбивчиво уже и нервно: - И вот он очнулся и говорит- дайте мне бумагу, мне надо написать- только пока я наверх ходила, да бумагу искала, он и потерялся опять. А после уже, ночью, я пришла смотреть, а он спит, а письмо это на полу лежит. Ну я подобрала, думаю, отдам завтра. - Вы прочли? – спросила Анна. Она не могла не спросить, ей непременно нужно было знать и Лиза Видимо, поняла это и лгать не стала: - Так…прочла. Там для вас все было, много, я всего не упомню, про нейтралитет какой-то было – Лиза старательно, по слогам выговорила незнакомое слово и покосилась на Анну. Это слово, так забавно звучащее в Лизиных устах, поразило, в душе что-то шевельнулось больно, так больно, что слезы брызнули из глаз и покатились по лицу, но она даже не заметила этого, а заметила только тогда, когда Лиза вложила ей в ладонь платок. Она прижала платок к лицу и в платок этот прошептала: - Вот как? - Да, что он нарочно это, потому как опасно мол, все было и вам с ним рядом было опасно, а он с собой справиться не мог, и не вышло у него ничего…и все такое – уже расстроено договорила Лиза. - Там много еще было всего разного, про разное. Про расследование какое-то свое, что…поразился он на вас, про поручика какого-то, про шахматы… - Что? – снова переспросила Анна, уже приходя в себя – он зачем-то вспомнил все в этом письме. Для кого он это делал- для меня или для себя, зачем? И она снова услышала Лизино : - …Что он обозвал вас как-то чудовищно… - Чудовищем- машинально поправила Анна, но Лиза отрицательно качнула головой: - Нет. Я точно помню- чудовищно…и там все время было- любил, любил…это же я как стихи читала, так красиво…- как –то уже совсем задумчиво закончила она. - Куда письмо это делось? – спросила Анна о главном. - Я, барышня, когда ему совсем нехорошо стало, к вам хотела пойти, хоть мне и запретили, а я все равно пошла, нельзя же так то – Лиза замолчала, видимо, вспоминая тот вечер и затем договорила уже словно возмущенно и удивленно одновременно: - А не пустили меня. Сказали, что плохо вам и не принимаете вы! - Кто сказал? – тихо спросила Анна, уже догадываясь, что ответит Лиза. - Да…тетушка ваша. Брезгливая она, видать – неприязненно ответила Лиза. - Вы, Лиза, не обижайтесь, она всегда такой была..и со всеми- объяснила Анна, Лиза недоверчиво посмотрела на нее и проговорила с обидой и недоумением: - Так нешто не люди мы? Да и дело-то. Дело – то такое, уж понять можно было. - Так вы ей сказали, зачем пришли?! – изумленно спросила Анна, такого она не ожидала, все, что угодно, только не это. Не до такой степени. - Я сказала, что мне вам сообщить кое-что важное надо, относительно господина Штольмана, а она сказала, что вот о нем точно никакие новости вам не нужны. Анна опустилась на табурет. Ноги внезапно ослабли и голова закружилась. Она, конечно, знала, что Олимпиада Тимофеевна далеко не ангел, но чтобы настолько. Это не укладывалось в голове, она устало провела ладонью по лицу и мысль пришла - Какой длинный день, а ведь проспала. - А вы ищете его?- вдруг спросила Лиза- И правильно, а письмо он сжег- сама видела. Вон там, в ступке и сжег, сразу, как с постели встал. три дня как прошло. - Как три? Александр Францевич сказал- несколько дней…- растерянно проговорила Анна и услышала совершенно логичное Лизино: - Ну так. Три- не один а несколько. Неделя- как в себя пришел а встал три дня назад, я точно помню – упрямо доложила Лиза и добавила внезапно- А он не такой совсем, как когда по службе приходил…вы найдите его…жаль, что письмо сгорело. – Лиза с сожалением оглянулась на ступку, подошла, принесла ее к столу и высыпала содержимое – на скатерть полетели лохмотья сгоревшей бумаги и Анна увидели среди этого черно- серого вороха, маленький, светлый клочок и схватила его тотчас дрожащими пальцами. Бумага обгорела по краям, но часть написанного была видна – наверное, он скомкал письмо, а потом уже поджег- подумало она, пытаясь разобрать написанное. Лиза стояла у нее за плечом, взволнованно дышала и Анна услышала, как она потрясенно прошептала- Анна, там написано, Анна. Сказано это было с таким тихим восторгом, что Анна невольно улыбнулась, и действительно, на чудом уцелевшем обрывке было написано- « Анна, я». Больше ничего видно не было. – У него размашистый почерк и промежутки большие между словами – пришла ненужная абсолютно мысль, но и ей она тоже улыбнулась – это точно писал он, она узнала этот наклон и эту заглавную букву – точно так же было в письме, которое он оставил ей и спросило Лизу уже о другом: - Лиза…а кроме того, что…про любовь, там еще что-то было? Это было важно, и Лиза это поняла, она постаралась вспомнить: - Так я же один раз и читала только.- растерялась она- Сейчас, там, вроде, было так…как-то так- То, что я отдал вам, заберет знакомый эскулап – вот. А кто Это? – Лиза, видимо,и не знала такого слова и Анна решила, что и не нужно: - А это, знакомый наш общий, хороший человек. - Ааа- протянула Лиза и Анна поняла, что пора уходить, этот разговор уже вряд ли прояснит что-то еще, а о том, о чем она спросить боялась, не знала, как начать. Было страшно спросить и даже страшно подумать, и она никак не могла решиться, а Лиза смотрела так, словно хотела что-то сказать еще, но тоже не решалась. Она провела пальчиком по саже от вытряхнутого письма, на скатерти образовалась длинная черная дорожка и когда дорожка закончилась, превратившись из черного в серый и палец прочертил уже пустое, она тихо проговорила: - Он прощался с вами. Анна смотрела на эту черную саженую дорожку, оборвавшуюся задолго до края и мысль пришла – ясная и пронзительная- Теперь все будет по - другому. Если это не случилось здесь, без меня, то там, со мной, это не случится точно. Мысль, мало того, что была ясной, она еще и светлой была, в ней была надежда и вера и Анна надеялась на то, что и любовь в ней была тоже. - Спасибо вам, Лиза, если вы не против, мы поговорим еще об этом а сейчас…мне надо спешить- она положила свою ладонь на Лизину руку, так и лежавшую на столе и легко сжала. Лиза подняла взгляд и улыбнулась, в первый раз за этот длинный и непростой разговор: - В любое время, барышня, Анна Викторовна. Вы мне записку пришлите. Я выйду куда надобно. Негоже нам с вами на людях видеться и так люди разное болтают…- она испуганно взглянула на Анну и замолчала. - Что болтают? – Анна замечала, что прохожие смотрели на нее, так они и раньше смотрели, а после пасквилей в Телеграфе и по улице было сложно пройти. - Разное – потупив взгляд, ответила Лиза и Анна не стала ее пытать, догадываясь сама. – Хорошо, что я уеду – всем станет проще – подумала она и вспомнила, как он однажды сказал ей то же самое. Все это упорно возвращалось в самое неподходящее время, и Анна уже жалела, что ночью ей пришла в голову идея перечесть записи. Она снова одернула себя и принялась собираться. - Спасибо, Лиза, за все – еще раз произнесла она, взяла со стола бумажку со своим именем и тем, кто это имя написал, и осторожно положила в ридикюль, убрав между двух визитных карточек. Лиза метнулась куда-то в сторону койки и вернувшись обратно, протянула Анне книгу : - Вот, возьмите, это он тут читал вчера, и письмо на ней писал тогда… - Не надо- тихо ответила Анна – Вы мне расскажете все потом, хорошо, не сейчас. - Хорошо. Как знаете – немного растерялась Лиза и добавила- Мне наверх надо, Аглая Львовна гневаться будет. А я расскажу вам, все что захотите знать, после…Счастья вам!- неожиданно воскликнула она, обернувшись уже от двери и Анна даже ответить не успела, как Лиза вышла. Дверь захлопнулась и Анна осталась одна. Она еще раз обошла комнату, подошла к койке, опустилась на серое, колючее, одеяло и провела по нему ладонью. - Где ты? – прошептала она вслух. Огоньки свечей дрогнули и словно стали чуть иными – свечи стали длиннее и тоньше, подсвечник приобрел более изящную форму, откуда-то возник теплый, струящийся по полу свет, и Анна увидела бледное, осунувшееся лицо Штольмана – он задумчиво и отрешенно смотрел перед собой и в глазах его отражался горящий в камине, огонь. Неожиданно он моргнул, и взгляды их встретились. Анна вглядывалась в эти удивительные, зеленые глаза и выражение их менялось – отрешенность ушла, и возникло иное- изумление, восхищение и…любовь. Свечи погасли одна за другой, и Анна оказалась в полной темноте. Голова кружилась, сердце билось больно и неровно, после яркого света и пламени, она не видела вокруг себя ничего, да ей это и не нужно было и все было не важно – она видела Штольмана – это было самым важным. В сознании уже родилась и заплясала, как цыганка вокруг костра, ликующая и яркая мысль- Он жив! Он жив сейчас! Это сейчас, сию минуту и он знает, что я ищу его. В последнем Анна была не уверена и эти мысли ее даже немного обеспокоили но то, что она видела его, наполняло душу такой радостью, что она не заметила, как вышла на улицу и очнулась только тогда, когда оказалась под аркой напротив гостиницы – это место тотчас же тоже воскресило в памяти нечто. - Летнее кафе, лицо Штольмана, странное выражение этого лица и Нинино веселое и издевательское – Идите к нам! А потом эта арка и эти странные, зеленые глаза, в которых плещется гнев и робость и раздражение одновременно. – Господи Боже мой, почему все так сложно- произнесла она вслух неосознанно, но и не печально. Как давно все это было, кажется, что в прошлой жизни, а теперь…- она тряхнула головой, отгоняя ненужные сейчас, мысли.- Все хорошо, сейчас нужно думать о важном, только об этом- она очнулась от своих размышлений и огляделась вокруг – улица была пустынна, с неба снова летел снег и она вспомнила о том, что когда-то она уже видела это во сне – эту пустую, безлюдную улицу, снег, закручивающийся поземкой и темноту. В свете фонаря, снег, летящий с неба, казался гуще и Анна, коротко вздохнув, шагнула в эту снежную темноту. Уже на ходу она вынула из ридикюля часы – стрелки неумолимо шли по кругу и показывали уже без четверти девять. Она ахнула, не понимая, как же так быстро пролетело время. Дома, вероятно, все уже с ума сходят, отужинали уже – пришла беспокойная мысль и она ускорила шаг.