По следам. Несказка.

Кто-то стучал в дверь – Папа- пришла первая, из сна еще, мысль, и она сонно шевельнулась, пытаясь стряхнуть с себя остатки забытья. И пришел звук – звук, который успокаивал и наводил порядок в беспокойном сознании – Стук колес, Господи, я не дома! Анна подскочила, села и голос, прозвучавший из-за двери, окончательно прояснил происходящее: - Барышня, через полчаса подъезжаем, чаю не желаете? - Да, да, будьте так любезны! – отозвалась она, поднимаясь на ноги. Анна не помнила, как уснула вчера. Помнила только, как заперла дверь, опустилась на диван и укрывшись мягким, пушистым одеялом, успела подумать – завтра я увижу его. И все, более ничего до этого момента она не помнила. Сказалась бессонная ночь и суетливый, полный событий, день. Было тепло – видимо, проводник действительно что – то придумал, и в купе было, как дома. Она раздернула шторы и зажмурилась – в глаза ударил ослепительно яркий свет – слепящее зимнее солнце отражалось от белого, икрящегося снега и казалось еще ярче, чем есть на самом деле. Она метнулась к чемодану, раскрыла и вынула свое лучшее, как ей казалось, платье- синее с белым воротничком и крючками, спрятанными за ложной бейкой спереди. Лихорадочно переодеваясь, она едва успела застегнуть последний крючок и пригладить сбившиеся во сне волосы, как в дверь снова постучали. Она открыла и вчерашний проводник, улыбнулся ей с порога и вошел: - Утро доброе, барышня, скоро будем в Петербурге. В руках его, как и вчера, был поднос со стаканом, исходившим горячим парком и вазочкой, накрытой белой, накрахмаленной салфеткой. Он составил все это на столик, погасил лампу и пожелав приятного аппетита, направился к двери. - Простите, мы намного опаздываем? – остановила его Анна. Этот вопрос волновал ее отчего-то, и ей непременно нужно было знать. Проводник обернулся, лицо его приобрело смущенное выражение, и он проговорил чуть досадливо, разведя руками: - Так метель вчерашняя, мы и до Затонска опаздывали, да так и не нагнали. На три часа уже опоздали. А вы беспокоитесь отчего, вас встречать должны? - Нет, нет, не беспокойтесь, просто любопытно – она ответила настороженно и нервно и это, видимо, не укрылось от внимательного взгляда проводника. Он помедлил, прежде чем выйти и все же, уже от порога, обернулся и спросил: - Вас не встречают? Анна не знала, что ответить и растерялась, говорить незнакомому человеку что-то важное она боялась, но и такое путешествие начало пугать. Она лишь сейчас начала понимать, что совершенно не знает, как будет добираться туда, куда ей нужно и что для этого нужно сделать. Проводник ждал и не уходил. эта странная, хорошенькая барышня, заинтересовала его еще ночью. Ни одна из тех барышень, что ездят в первом классе, никогда не прыгнули бы в следующий без остановки, состав, как поступила эта. Даже сквозь метель вчера, он видел ее, полное решимости, личико и уже тогда в нем шевельнулось сочувствие. - Вы, не подумайте чего, я не из любопытства, поверьте. Я могу помочь, если требуется. – аккуратно высказался он и поразился собственной аккуратности. бледное личико барышни, дрогнуло и она, видимо, решила о чем – то, достала из ридикюля некую бумажку и протянула ему: - Вот. Мне нужно по этому адресу. Вы…не могли бы подсказать мне, как туда добраться? Анна смотрела в лицо проводнику и ее начало охватывать беспокойство. Когда он прочел адрес, брови его удивленно приподнялись. Он бросил на нее быстрый взгляд, словно удивившись тому, что прочитал и уже после паузы, проговорил, внимательно вглядываясь ей в лицо: - Багаж у вас нехитрый, я здесь знаю всех, на Николаевском, устрою так, что недолго добираться станете. Он говорил странно и Анна, уставшая от намеков и недосказанностей в прошлом, спросила его прямо: - Что-то не так с адресом? – и увидела, как он улыбнулся и пожав плечами, проговорил: - Да нет, в порядке все, просто…это окраина, там зимой мало кто живет. Заброшено все почти. - Почему? – уже не удивляясь этому странному разговору, спросила Анна. - Да кто же ведает? Иные владельцы померли, а иные уехали по заграницам, кто-то в центре живет, а туда, словно на дачу ездит, сдают их летом… Все это было не совсем понятно, понятно было одно, то, что Штольман забрался куда – то весьма не близко. - Так жених-то ваш отчего не встретит, если ехать так далеко? – услышала она и едва не спросила в ответ –« Какой жених?» - но вовремя вспомнила, что сама подтвердила это вчера. она улыбнулась и ответила, насколько вышло, непринужденно: - Он, знаете ли, офицер полицейский, вечно занят, не может встретить, да и опаздываем мы?- решила она отвлечь уже неожиданного и словоохотливого помощника. Тот спохватился, лицо его приобрело растерянное выражение, и он, быстро проговорив: - Так ведь подъезжаем уже – смешно всплеснул руками. - Я багаж ваш вынесу сам, не беспокойтесь, вас отправлю и – домой. Он улыбнулся ей и снова, забавно прищелкнув каблуками, вышел. Анна вернулась, вынула из своего тайника ридикюль, чемодан так и лежал на диване, и она внезапно вспомнила, что так и не посмотрела, который же час. Замочек щелкнул, и она осторожно вынула свою реликвию – единственное, что ей осталось тогда, кроме письма. Щелкнула крышечка, открылась, и Анна ахнула – причудливо изогнутые стрелки показывали без четверти три. - Сколько же я проспала? – пришла растерянная мысль, и она снова посмотрела в окно – солнце светило уже иначе, чем полчаса назад и уже было понятно, что через пару часов придут сумерки – снег уже не искрился и не сверкал так, как совсем недавно, и она подумала о том, что неплохо бы добраться до нужного места до темноты. Она еще успела выпить чай и съесть пару эклеров до того, как состав начал замедлять ход. Колеса застучали неровно, плавный ход изменился на более дробный, и Анна опустилась на диван в смятении. Сейчас, когда подошло время начала того, о чем она так мечтала вчера, ее охватило странное, необъяснимое беспокойство. - Это просто нервы расшатались – успокоила она себя и эти последние пятнадцать минут показались ей гораздо длиннее, чем весь вчерашний день. Проводник не обманул. Он помог Анне спуститься на перрон и пока она, с любопытством оглядывала огромный зал с высоким потолком, уже вынес чемодан и она очнулась от созерцания, услышав его спокойный и доброжелательный тон: - Ну что, отправимся, благословясь, Анна Викторовна? Она обернулась – он смотрел на нее с улыбкой и, кивнув головой, добавил: - Пойдемте, там извозчики…для вас. Она сразу не поняла, что это была шутка, а поняла это, только когда они вышли на улицу – с этой стороны вокзала стояли не обычные экипажи а зимние – на полозьях. На таком транспорте Анне ездить не доводилось и она с любопытство оглядывалась – с виду они мало чем отличались от крытых, зимних экипажей, но те, что были открытыми, напомнили рождественские открытки и она невольно улыбнулась, глядя на колокольчики и украшенные мишурой конские дуги. - Это еще с праздников, чухонцы не отъехали – непонятно объяснил ее неожиданный помощник, и она спохватилась, в конце концов: - Мы так и не представились…- начала, было, она и он, тотчас обернувшись, сказал: - Да, не вышло как-то вчера, а сегодня уж и не к месту было. Жолдин, Петр Иванович…вот. Фамилия показалась Анне странно знакомой, но она не могла сейчас вспомнить, где она ее слышала и она улыбнулась в ответ: - Петр Иванович, очень приятно…дядю моего так зовут. Петр Иванович махнул куда – то рукой и Анна, проследила за его взглядом – от небольшой стайки куривших неподалеку, извозчиков, отделился человек и быстро пошел им навстречу. он подошел ближе и Анна увидела молодое, улыбчивое лицо, серые глаза, небольшие усики и забавную меховую шапку, шапка постоянно съезжала ему на лоб и пока он шагал до них, то поправил ее несколько раз. Они с Петром Ивановичем обменялись рукопожатием и этот новый человек, с любопытством поглядывая на Анну, спросил у Петра Ивановича: - Как откатали? - Да – махнул рукой тот – опоздали почти на три часа, все как всегда, зима, сам знаешь. Барышню вот отвезешь по адресу, смотри, чтобы все в порядке было, аккуратно. - Знакомая что – ли? Сделаю в лучшем виде, Петр Иваныч, не волнуйтесь. - Знакомая – коротко ответил тот и, взглянув на Анну, произнес, улыбаясь: - Ну, желаю вам встречи хорошей. - Спасибо вам – внезапно дрогнувшим голосом, ответила Анна. она сама удивилась тому, что голос ее подвел, но это неожиданное участие совершенно незнакомого человека, тронула до глубины души. - Да чего там, видно жених ваш…человек хороший, коли вы ради него так рисковали – добродушно проговорил Петр Иванович и внезапно заметил, как личико его новой знакомой побледнело и в глазах промелькнуло что-то настолько темное и отчаянное, что он испугался. Однако, ответила она спокойно, задумчиво и словно глядя мимо него: - Хороший. - А я Михаил – внезапно брякнул, стоявший рядом обладатель странной шапки – Поехали что-ли? Анна, с самого купе не выпускавшая из рук ридикюль, словно очнулась, еще раз поблагодарила Петра Ивановича, он помог ей забраться в экипаж, чемодан она взяла к себе, и он захлопнул дверцу. Внутри было холодно, как на улице, но Анна почувствовала это только сейчас, волнение не дало ощутить что-то еще, но сейчас, когда экипаж тронулся, она поежилась и все же, сдернув перчатку, прижала ладонь к разрисованному морозом стеклу и выглянула – за окном летел огромный город. Огни, люди, дома – все было ново и всего было много, несмотря на мороз, по тротуарам сновало довольно много людей, кое- где уже зажгли фонари и при свете дня, они казались светлыми, странными пятнами, словно не к месту. судя по ширине дороги, по которой они ехали- это был проспект, мимо проехал вагончик, который тянули две усталые лошадки и взглянув на его крышу- где под открытым небом, виднелись пассажиры, Анна поежилась еще раз- здесь все же, было, похоже, получше, чем там. Проехав довольно много, экипаж свернул на более узкую улицу, дома здесь стояли уже поменьше – двух и трехэтажные, они свернули еще раз, и вовсе показалась, словно затонская, окраина – заборы, заборчики и разной величины, дома. Экипаж внезапно остановился, и она покачнулась, едва не улетев вперед, и только сейчас пришло осознание, насколько сильно она замерзла – пошевелиться было непросто. Дверца распахнулась и Михаил, вновь поправив съехавшую на лоб шапку, весело проговорил: - Приехали, барышня, багаж ваш – он протянул руку к чемодану, выставил его на снег, и уже стащив варежку, подал руку ей. Анна приняла его руку и шагнув вперед, мгновенно провалилась в снег почти по самое колено. - Валенки надо было обуть – пришла странная для этого момента, мысль – снег захолодил и без того замерзшие ноги и она стукнула каблуком об каблук, сбивая его. Взгляд окинул пространство – они стояли на узенькой, похожей на затонскую, дороге, вокруг виднелись заснеженные заборы и заборчики, деревья и дома. Солнце уже садилось и в его оранжевом, рассеянном уже, свете это место тоже казалось рождественской открыткой. На то, что в сознании ее ассоциировалось со словом Петербург это место решительно не походило, но выглядело все довольно мило. - Вот дом ваш, барышня – услышала она и посмотрела туда, куда указал Михаил – довольно высокий забор, небольшая, решетчатая калитка в нем, за забором виднелся дом. Деревянный, не слишком большой, но весьма странный – крыша была разновеликой и из нее высились в закатном небе несколько труб. Она перевела взгляд на сам дом и что-то смутно знакомое показалось ей в этой картине, но сейчас она об этом вспомнить не смогла и подумала, что это, лишь кажется. Другое сейчас занимало ее мысли – вокруг дома лежал ровный, пушистый, сверкающий в лучах уходящего солнца, снег. Она растерянно вглядывалась в эту пугающую, белую пустыню и мысли уже не были такими светлыми, как минуту назад – Здесь никто не живет, Боже мой, как же так – успела подумать она, но испугаться не успела. - Барышня! Вот здесь тропинка! – услышала она веселый тон Михаила и взглянула на него- он стоял, держа ее чемодан и улыбался во все лицо: - Сюда идите! Он понял по ее растерянному виду, что что-то не так и не долго думая, решил проверить окрестность. Анна выбралась на колею и поспешила к нему, она уже не ощущала, что ей холодно, внезапно подступившее беспокойство утопило все иные мысли и сейчас сердце радостно стукнуло и забилось быстрее. - Вот же…странно право…к черному ходу, похоже – чуть растерянно уже проговорил Михаил и она, взглянув на него с улыбкой уже, быстро произнесла : - Спасибо вам, теперь я сама справлюсь. И протянула руку к чемодану. Михаил помедлил, внимательно посмотрел ей в лицо и отдал чемодан. Что-то в лице этой хорошенькой, большеглазой барышни было такое, отчего он робел и смущался. Она, осторожно ступая по еле видной в снегу тропинке, упрямо шагала к дому а он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом заднего двора. - Надо у Иваныча спросить, что за чудная такая девица – подумал он, подождал еще немного, затем достал папироску и прикурил. Барышня не возвращалась, ему стало грустно, и он взглянул вдоль пустой улицы. Даже дорога здесь была непроезжей – было видно, что сюда давно не проезжал ни один возок и лишь вдали, на перекрестке, стоял экипаж. Экипаж был дорогой, две сытые, ладные лошадки мирно стояли впереди и Михаил удивился – такого рода экипаж, здесь, выглядел, словно самовар среди болота – это сравнение показалось Михаилу смешным, но внезапно он вспомнил, что видел его раньше – он привязался где-то в центре и всю дорогу то нагонял, то отставал. Выросший среди служащих железнодорожного вокзала и извозчиков, Михаил слышал разные странные истории, человеком он был любопытным и неглупым, Иваныч, приютивший его после сиротства, был ему дорог и к барышне этой, видимо, отчего – то имел участие. Он подумал обо всем этом, и в душе ворохнулось беспокойство. Что делает здесь, на пустой дороге, в полу- пустом поселке на самом отшибе этот экипаж, который ехал за ними полгорода. Это было странно. Михаил докурил, бросил окурок в снег, еще раз взглянул на дом – никакого движения ни возле, ни внутри, видно не было, а экипаж на перекрестке начал разворачиваться. Он быстро подошел к своему Серому, потрепал его по заиндевевшей щеке и развернув возок, отправился следом за странным экипажем. Анна наконец добралась до крыльца и перевела дыхание. То, что Штольман отчего-то заходил в дом с черного хода, не удивило, учитывая обстоятельства, но сейчас ей почему – то стало страшно. И через мгновение она поняла – почему. Дверь, добротная, дубовая дверь перед ней не была заперта. Она была прикрыта и только. Анна еще раз огляделась, видимо, здесь тоже была метель, поэтому тропинка в снегу была протоптана совсем немного, но здесь, на крыльце, под козырьком, на чуть заметенном снегом крыльце виднелось множество следов и следы это были разными. - Так или иначе, мне придется войти – эта мысль была пугающей и словно что-то темное из прошлого на мгновение вернулось- Анна закусила губу и открыла дверь. В доме было сумеречно и холодно. Теплее чем на улице, но живого тепла, какое бывает, если с утра протопить печь, здесь не было. Она сделала пару шагов вперед и оказалась в просторной передней – почти против нее была парадная дверь и она, едва бросив на дверь взгляд и окинув взглядом все остальное, почувствовала, как подступает дурнота. Еще не стало темно настолько, чтобы было не разглядеть то, что так ужаснуло ее. передняя выглядела так, словно здесь пронесся небольшой смерч – все, что можно было выдвинуть – было выдвинуто а все, что можно перевернуть- перевернуто. Так и не выпуская из оцепеневших рук ридикюль и чемодан, она прошла дальше – справа оказалась арка и Анна поняла, что там, вероятно, гостиная. Она прошла пару шагов и замерла на пороге- кругом царил хаос. Все также было перевернуто, вынуто, вытряхнуто и сброшено. Она прошла еще пару шагов вперед и под каблуком что-то хрустнуло, звонко и громко – Стекло – догадалась она и попыталась взять себя в руки. Она поставила на пол чемодан, пошла к окну и едва не упала, споткнувшись о нечто, мягкое и тяжелое - в разуме тотчас что-то словно взорвалось от подступившего ужаса, но присмотревшись, она поняла, что то, обо что она споткнулась, точно не мертвое тело. Она все же добралась до окна и развела шторы – стало гораздо светлее и от этого льющегося из окна, оранжевого, зимнего, света, картина, открывшаяся ей, стала еще неприглядней. Видимо, в приличном виде, эта небольшая гостиная могла казаться даже уютной, но не сейчас – здесь было вынуто и вывернуто все, что можно было вынуть и вывернуть, похоже, что даже ковер поднимали и опускали- так как лежал он неровно, собравшись в грубые, уродливые складки о которые Анна и споткнулась, когда вошла. - У страха глаза велики – вспомнила она, как это ей в детстве часто говорил дядя, успокаивая ее и переводя в шутку то, чего она не могла понять. Но сейчас, вспоминая свой, пережитый недавно ужас, смешно ей не было. - Мне нужно найти его- пришла мысль, которая не оставляла ее с затонского вокзала и которая покинула ее сознание от испуга. Где он, где, где он может быть – эти мысли начали, мало помалу перерастать в панику, заметив запертую дверь, она толкнула ее и поняла, что попала в спальню – здесь тоже был полумрак и она осторожно уже переступая, двинулась к окну, смутно светящемуся неясным контуром впереди и раздернула шторы и здесь. Спальня была маленькой и здесь было гораздо светлее – она обвела взглядом комнату – уютно- подумала она уже второй раз за это время и действительно, несмотря на хаос, царящий кругом – здесь было уютно и это обстоятельство странным образом не давало разрастись панике. Отчего так казалось, Анна понять не могла, но ощущение было именно таким. Здесь была широкая кровать, комод, шифоньер, ширма, стол и стулья с высокими, изящными спинками. – Почти как дома, лишь пианино не хватает – подумала Анна и подошла к постели – с кровати было содрано все, что было на ней и сброшено на пол. Анна машинально подобрала то, что лежало под ногами и когда перевела взгляд с беспорядка на то, что держала в руках – сердце застучало очень часто и больно. Она узнала это – эта белоснежная сорочка с загнутыми, уже выходящими из моды уголками на воротничке. - Он был здесь, был- лихорадочно заработал разум и она перестала двигаться медленно. В доме было пусто- это она поняла с самого начала, теперь же, не выпуская из рук сорочки, она быстро отправилась обходить дом. Она не могла звать его – она не знала, почему, но отчего то ей казалось, что этого делать не надо. Чего она боялась больше- того, что услышит его стон или что кто-то чужой придет на ее зов – она так и не осознала. Наконец она добралась до кухни и в пустой и, как ни странно- нетронутой, кухне, обнаружила фонарь – уличный фонарь и обрадовалась. Она засветила фонарь, а затем снова взяла в руку свою драгоценность – сорочку, подобранную в спальне. Отчего – то она не могла выпустить ее из рук, этот тонкий и белый кусок ткани словно соединял ее со Штольманом, словно подтверждал то, что он был здесь, что она на нем была, эта сорочка и выпустить ее из рук она просто не могла. Светлее в доме не становилось и взяв фонарь она метнулась обследовать все вокруг. Дом оказался не таким большим, как ей показалось вначале – гостиная, столовая, кухня, передняя , две спальни плюс ванная и уборная. Он был странно выстроен – по кругу как будто- из передней можно было пройти в кухню, из кухни в столовую, затем в гостиную и оттуда снова в переднюю из которой было два выхода- в гостиную и кухню. Спальни были в разных концах дома, в одну дверь была из гостиной, а в другую из столовой. Выходов и вовсе было три. Парадная дверь была посередине передней – напротив черного хода, это было отчего – то похоже на выход в затонском особняке Мироновых, только здесь все было меньше, изящнее и как – то легче. Она подошла к двери и дернула ручку- эта дверь была заперта. - Мне нужно выйти на улицу – я там должна посмотреть – сказала она самой себе и принялась оглядываться в поисках ключа. Она обвела взглядом переднюю – на стене под лестницей висела ключница и Анна поразилась – Как это я раньше не заметила – и тотчас же волна страха пробежала по спине – Но и лестницы здесь минуту назад не было. Она, в испуге от своей догадки, отступила назад, к двери и едва не упала – минуту назад закрытая наглухо дверь легко открылась, как только она коснулась ее спиной. - Господи, что происходит – пронеслась испуганная мысль и спустя мгновение, словно в ответ на этот ее испуг, она услышала чей-то странный вскрик. Звук раздавался со стороны черного хода, разглядеть что-то от дверей в полумраке было сложно, и Анна замерла, ожидая новых странностей. Однако, ничего не происходило. И все мгновенно встало на свои места – ни лестницы, ни ключницы здесь больше не было и уже казалось, что ничего не было вовсе. Анна судорожно вздохнула и снова повернувшись было, к двери, увидела такую же ключницу, только висела она возле самой двери, которая снова была заперта. Она оставила белый кусочек ткани на столике для бумаг, мысли словно внезапно покинули ее и она была этому даже рада. Она никак не хотела ни о чем думать, ей казалось, что если только она сейчас начнет думать, непременно не сделает того, что должна. Она сняла с ключницы ключ, он легко повернулся в замке, раздался щелчок и дверь открылась. Анна вышла на парадное крыльцо и огляделась – крыльцо было большим и скорее походило на террасу, широкие, деревянные перила обрамляли периметр. справа с крыльца в снег уходили ступеньки а слева – в небольшом, свободном пространстве, стоял круглый столик и два кресла. Все это было заметено снегом, как и все прочее вокруг. Здесь, с этой стороны дома снег лежал ровно, словно лист бумаги – белый, холодный и нетронутый никем. Ни на крыльце, нигде поблизости не видно было ни единого следа, ни тропинки, ничего. Неподалеку стояло два строения непонятного назначения – и не домики и не сараи, но Анна не решилась пойти и туда – уже спускались синие петербуржские сумерки, здесь делать было нечего, судя по всему, оставалось лишь вернуться и подумать, что делать дальше. Она вернулась, прошла в спальню, зажгла свечи, подобрала с пола вывернутое, и аккуратно сложила на стол. Заглянула в комод, достала чистое белье и застелила постель. Она делала все машинально, словно заводная кукла, зажгла везде свечи, лишь в переднюю вернуться побоялась, задернула шторы, снова взяла в руки сорочку и отнесла ее в гостиную, повесив на подлокотник кресла. Было холодно. Анна поежилась и подошла к камину – дрова, видимо когда-то сложенные рядом, теперь валялись по всей комнате, словно их со злости пинали по углам, она наклонилась, подняла одно, и оно едва не выпало из ее рук. У заводной куклы, в которую она превратилась, заставив себя ни о чем не думать, словно внезапно закончился завод. Наконец, вернулись мысли, их было много и все они были об одном- Его нет, его нет здесь. И все, что она делала здесь, словно совершая определенно заданные движения, стало не нужно. - И что теперь ? – пришла ненужная, неживая мысль, она выронила полено и оно со стуком упало на пол. Однако, даже стук не отвлек ее. Она потерянно опустилась в кресло – единственное, не перевернутое в этой комнате, взгляд ее растерянно прошелся вокруг, она почувствовала, как слезы покатились по лицу, большими и крупными каплями они падали на руки и она машинально взяла с подлокотника то, что подвернулось под руку. То, что подвернулось, вызвало новый приступ подступающего отчаянья, она взглянула на это и внезапно слезы литься перестали – теперь, когда в гостиной было светло, она отчетливо разглядела на левом манжете огромное бурое пятно. – Он был здесь, был, значит, либо он ушел до того, как пришел некто и устроил здесь весь этот хаос, либо, либо…- о том, что его могли забрать с собой некие люди, приходившие сюда, она думать себе запретила. – Мне нужно собраться, нужно. Она прикоснулась пальцами к вискам и попыталась сосредоточиться- Как мне узнать, что случилось здесь, если никто не умер – « Нужно кому-то умереть, чтобы мы встретились» - вспомнила она и едва не расплакалась снова. - Все, все, сейчас я приду в себя. Запру двери. Растоплю камин и…приберу здесь. А завтра пойду, опрошу соседей, хоть кто-то мог что-то видеть. Она поднялась, осторожно повесила сорочку на подлокотник, вытерла ладошкой мокрое лицо и огляделась. – Я хотела запереть дверь- вспомнила она и легкими, быстрыми шагами отправилась в переднюю. Здесь было совсем темно, и она пожалела, что не взяла свечи. Осторожно, почти наощупь, добралась до столика у черного хода, и, с трудом нащупав спички, засветила свечи. Темнота рассеялась, свет мягко засветился перед нею, она улыбнулась и мысль пришла – Все будет хорошо, эти три слова, время от времени она повторяла много раз за эти сутки, и этот раз был не исключением. Позади, раздался странный звук, и Анна замерла, не оборачиваясь. Она узнала этот звук за долю секунды – это был звук открывающейся позади парадной двери. Мгновенно стало нечем дышать, и Анна почувствовала, как часто и больно стучит сердце. Оборачиваться было страшно. Дверь открылась, кто-то вошел, она слышала тяжелые, четкие шаги, однако, едва лишь открылась дверь, тот, кто вошел, остановился и замер. Страх немного отступил, в ушах уже не шумело так, словно работала паровая машина и она услышала голос, голос, который мечтала услышать все эти жуткие, мрачные дни. однако тон этого голоса был совсем не тем, каким она его себе представляла и от этого ощущения надвигающейся катастрофы, в душе, словно натянулась тонкая и больно звучащая струнка. - Анна …- услышала она этот странный то ли вопрос, то ли утверждение, звучащее так, словно она – последняя, кого он хотел видеть сейчас. Чего больше было в этом коротком слове – растерянности, досады, раздражения или беспокойства она не поняла, но осознание того, что он здесь, пересилило все, и она обернулась. Он стоял возле так и не закрытой двери и молчал. В передней было темно и Анне сложно было разглядеть его лицо, но даже с такого расстояния она почувствовала отстраненность. Он словно отгораживался от нее, выстраивая невидимую, но непреодолимую стену. Это осознание наполняло душу холодом, но она все же сделала шаг вперед. Теперь она могла разглядеть яснее – лицо его было бледным и осунувшимся, черты проступали четче, он выглядел точно так, как в ее видении, только сейчас на этом лице присутствовало упрямое, отрешенное выражение. Он шевельнулся и неловко, одной рукой расстегнул пуговицы пальто- движение было бессознательным, машинальным, но она заметила все – и то, что левую руку он отставил немного в сторону, словно оберегая от лишних движений и то, что пальто было чуть велико, и от этого он казался еще более болезненным. Она подступила ближе, ощущая лишь одно – острую, больную жалость, но подойти ближе не получилось. Он шагнул в гостиную, оглядывая по пути царящий вокруг хаос, и произнес первое, после того, как назвал ее имя. - Зачем вы здесь? – сказано было глухим, чужим тоном и Анна, осторожно ступающая следом, ответила бессознательно. - Я привезла документы…не нужно никого винить, я сама так решила, доктор… - Доктор?!- он обернулся так стремительно, что она покачнулась от неожиданности, увидев прямо перед собой его побелевшее от ярости лицо. Мысли путались, хаотично блуждая в раненом сознании, и она не успела ничего сказать. - Вы сегодня же вернетесь. Как только я найду извозчика. Где папка?- все это он проговорил, уже не глядя на нее, а снова озираясь по сторонам. Анна не знала, как подступиться к нему, такому, взять себя в руки никак не выходило, и она почувствовала уже, как начинает дрожать от нервного напряжения. Голос тоже повиновался с трудом, однако, все же, собравшись, она смогла произнести, насколько могла, спокойнее. - Папку я оставила дома..- он резко обернулся к ней и она, не глядя на него, договорила, чуть дрогнувшим голосом – документы у меня, сейчас… Она шагнула в спальню, где оставила ридикюль, он не пошел следом, и у нее оказалось время на то, чтобы попытаться собраться с мыслями. Господи, что происходит, видимо, все настолько плохо, что он просто испугался, увидев здесь меня. И судя по тому, что произошло здесь, это оправдано. Она видела его реакцию на то, что все вокруг было перерыто- он был удивлен, удивлен и подавлен. Она не знала, как, но знала точно, что нужно как-то попытаться убедить его в том, что она никуда не уедет. Позади послышались шаги – все таки он идет сюда- метнулась растерянная мысль – она подошла к комоду и дрожащими руками расстегнула замочек, вынув подарочный сверток. Шаги слышались уже за спиной, и ей вдруг стало страшно, она оставила сверток на столе,отступила к окну и встала, прижавшись спиной к стене. Штольман уже вошел, без пальто, в каком-то странного вида черном сюртуке, с бледным, похудевшим лицом и рукой, обвязанной марлей, которая выглядывала из –под рукава, он выглядел жутко. И она уже хотела было снова шагнуть навстречу, но ее снова остановило это чужое, мрачное выражение, словно маска, застывшее на его лице. Он подступил ближе, и не глядя ей в лицо, заговорил уже чуть спокойнее. - Вы должны понять…здесь нельзя находиться…вам..это опасно. Я приложил немало усилий, чтобы вы были в безопасности, однако… И она не выдержала, она никогда не выдерживала этих его выговоров и даже сейчас, в этом ужасном доме и ужасной обстановке, она не смогла промолчать и попыталась двинуться в сторону. - Господи…неужели после всего…ты способен так со мною… - Как?!- снова уже раздраженно произнес он и подступив ближе, оперся о стену обеими ладонями, не давая ей возможности уйти. - Как я должен реагировать на это?! Зачем вы приехали?! Она смотрела в его гневное, бледное лицо и не узнавала, краем сознания отметив это его «вы» и пытаясь поймать его взгляд. Наконец он все-таки взглянул, и ей снова стало жаль его – в глазах плескалось беспокойство, сожаление и боль, и она ответила просто, глядя ему в глаза - Я не могла не приехать. Я все решила для себя. Я останусь здесь. И я не вернусь. Она смотрела на него обеспокоенно и выжидающе и он, глядя в эти любимые, ждущие ответа, глаза, вспомнил. Вспомнил, как тогда, в тот, первый день, когда сознание окончательно прояснилось, и он понял, что остался здесь, тогда он вспомнил о том, что писал что – то Анне. Он попросил подать ему это и Лиза, видимо, уловив в его тоне нечто такое, от чего отказать не смогла – подала ему запечатанный конверт без надписи и вышла. Он только сейчас вспомнил, что она вышла тогда и где-то в глубине сознания, возник вопрос – зачем. Но главное он вспомнил четко – то, что почувствовал, когда прочел это. Ужас, это был холодный и липкий ужас, оттого, что в горячечном бреду, его спутанное сознание, выдало нечто. Нечто такое, что могло убить ее. Тогда он мыслил явно не ясно, а когда прочел эти нервно, неровно выписанные буквы, понял, что был не в себе. Анна, с ее ранимой, тонкой душой, прочитав все это, сошла бы с ума. Тогда это осознание подняло его с постели. Он даже не обратил внимания на боль, ему срочно, просто физически необходимо было уничтожить это, рожденное спутанным сознанием признание и он смог. Он скомкал этот, исписанный сплошь любовью и горечью лист, поджег край о дрожащий язычок свечи и опустил, уже горящую бумагу в ступку. И ждал, пока все это – вся их история, выписанная нервными, отчаянными кусками, сгорела дотла. Именно тогда он понял, что нужно делать дальше. Анна смотрела ему в глаза и через мгновение поняла, что он не видит ее. Он смотрел внутрь себя, и она решила просто ждать, готовая уже на все, что угодно. Воспоминания пришли некстати. То, что она здесь – уже было некстати и то, что он решил для себя, как только увидел ее хрупкую фигурку, начало отходить на второй план. Это воспоминание вернуло все, память, как нарочно, воскресила не только буквы, но и все остальное и он понял, что не справится. Не справится с собой, да и не хочет уже этого. Анна видела, как лицо его менялось по мере того, как он о чем – то напряженно думал – выражение стало иным, таким, как бывало тогда, когда он что-то решал для себя. Она видела это раньше, в разных ситуациях и при разных обстоятельствах и почувствовала, как ее охватывает нервная дрожь – она не могла знать о том, что он решил, и это убивало – струнка в душе, натягивалась все туже, и звучала уже на самой высокой, невыносимой ноте. Он так и стоял, не касаясь ее руками, а уперев их в стену по обе стороны от нее, но она почувствовала, что он возвращается и эта болезненная гримаса уже не от мыслей, а от того, что он не замечает боли. Взгляд его изменился, и уже не было в нем гнева и отчужденности, как не было и ничего другого – его глаза потемнели настолько, что невозможно стало определить их цвет. Мысли путались, но осознание уже пришло - сейчас, здесь, ему была нужна только она, эта хрупкая женщина и он внезапно понял, что теперь не нужно ограждать ее от всех бед этого жестокого мира – она все решила одна, одна за них двоих. Он увидел, что в выражении ее глаз засветилось нечто иное, такое знакомое, что дыхание перехватило – упрямство, это ее вечное упрямство, которое всегда доставляло столько волнений и одновременно восхищало и не давало покоя. Губы ее раскрылись уже в желании что-то сказать, но она не успела. Все ушло и не имело значения и, прикоснувшись к ее губам, он почувствовал, что они дрожат. Она вся дрожала, и от этого ощущения в сознании что-то вспыхнуло настолько, что потемнело в глазах. Анна уже плохо понимала, что происходит, его губы сводили с ума и только стена, в которую он буквально вжал ее, держала ее на ногах. Его губы жадно, нежными касаниями, прошлись по ее лицу, скользнули ниже, на шею он, наконец, отнял свои ладони от стены, она услышала тихий вздох, и сознание включилось тотчас же – ему больно, это рука – она шевельнулась и сама расстегнула крючки у ворота, чтобы впустить его дальше. Пальто он снял с нее сам, бессознательно сдвинув с плеч, и оно мягко опустилось за спину, но не упало, а осталось там, потому что отодвинуться от этой проклятой стены не было никакой возможности. Он решился – пришла внезапно трезвая мысль, она отстранилась и посмотрела в его лицо – на нем появилось такое непонимающее и обиженное выражение, что она тихо рассмеялась и произнесла шепотом- Пойдем – его губы шевельнулись в желании что-то произнести, но она прикоснулась к ним пальчиком в запрещающем жесте и повторила – Пойдем – ее рука нашла его ладонь, она повернулась и он, не удержавшись, снова поцеловал ее куда-то за ухо, и она поняла, что если сейчас не сдвинется с места, то все случится здесь – на ковре в спальне, в двух шагах от постели и он, видимо, тоже тотчас подумал об этом и, не выпуская ее из рук, сделал эти несколько шагов сам. Они долго лежали и молчали, стараясь унять стучащие быстро и беспорядочно, сердца. Каждый пытался собраться с мыслями и им обоим это не удавалось. Она, как ни странно, пришла в себя раньше и снова, словно все еще не веря в то, что он рядом, осторожно коснулась его плеча. Он был здесь, ладонь ощущала живое тепло и скользнула вверх, к лицу, осторожно провела по щеке и пальцы, словно сами по себе, вспомнили что-то и их кончики прошлись по изогнутой, словно вечно удивленной, брови. - Ты здесь – услышал он ее горячий шепот где-то совсем близко от своего лица, ощутил ее нежные пальчики и почувствовал, что от этих прикосновений и этого ее шепота, снова начинает терять над собой контроль. В комнате царила абсолютная темнота – свечи давно догорели и в воздухе ощущался запах воска и догоревшего фитиля. - Куда же я от вас денусь…я не дух, уважаемая – услышала она его тихое и даже в кромешной тьме поняла, что он улыбается. Дыхание перехватило и еще до того, как он осторожно коснулся губами ее губ, закружилась голова – Господи боже мой, голова кружится – отчего-то эта странная мысль показалась смешной и она засмеялась. - Что такое?- услышала она его обеспокоенный тон, и стало еще смешнее. - Голова от вас кружится…хорошо, что я не стою на ногах- ответила она, улыбаясь и услышала его, уже иное: - Да…это определенно хорошо…иначе было бы гораздо сложнее- проговорил он все это не шепотом, а вполне нормальным, тихим голосом и ироничным тоном и она ахнула от ощущения счастья и засмеялась уже громче. - Шутить изволите- попыталась ответить она на эту странную шутку, но договорить он ей уже не дал – он моментально нашел ее губы и она поразилась пришедшей мысли- и как он так ориентируется в кромешной тьме- правда, это была последняя мысль, которая пришла. Его ладонь легла ей на плечо, он отпустил ее губы, и она ощутила его горячее дыхание на своей коже и потянулась к нему, уже неосознанно, и внезапно короткий и странный звук вернул ее в реальность. - Что такое?- услышал он ее испуганный уже, не шепот, но и не восклицание и ответил спокойно, насколько получилась: - Все хорошо…неудачно пошевелился. Но она уже не слушала, и он не успел поймать ее, настолько быстро она подхватилась с постели и зашуршала, зашелестела где-то уже в глубине спальни. После шороха ткани, послышалось чирканье спичек и он, наконец, смог увидеть ее в свете зажженных свечей. Она, босиком, с распущенными, пушистыми волосами, деловито рылась в своем ридикюле, что-то выискивая там и бормоча нечто невнятное. Даже отсюда ему было видно, что ей холодно – босые ступни неосознанно переступали по ковру, и он содрогнулся, ощутив, наконец, что в доме просто кошмарно холодно. – Черт, да мы же совсем забыли обо всем- эта досадная мысль, как ни странно, вызвала совсем иные чувства, он коротко вздохнул и выбрался из постели, озираясь в поисках одежды. Анна никак не могла обнаружить коробочку и ей пришлось выложить на стол все содержимое ридикюля, пока она не нашла искомое. - Что вы там ищете…такое срочное? – услышала она за своей спиной и обернулась – она и не услышала, как он поднялся и даже уже успел одеться, и она застыла, зачарованно глядя на него. Когда – то она видела его таким – в рубашке без жилета с расстегнутым воротом, но тогда она не могла коснуться его – он смотрел на нее из зеркала и на его губах витала странная, непонятная улыбка а потом. То, что она увидела потом, ей вспоминать не хотелось, но она вспомнила другое – белое, неживое лицо Нины в мертвецкой доктора Милца и поняла, что ей будет нужно ему об этом рассказать. – Не сейчас, сейчас есть, чем заняться – пришла спасительная мысль и она ухватилась за нее, как утопающий за соломинку. Пальцы ухватили коробочку и она улыбнулась: - Сейчас лечить вас будем, ваше высокоблагородие. Анна взглянула в его лицо и улыбка сошла сама – он был бледным, выражение лица было болезненным, а улыбка вымученной и теперь подступила жалось. Как его жалеть она не знала, но знала, что он этого не терпит, вот и сейчас он повел головой и проговорил небрежно: - Не нужно суетиться, никто не умирает. Нам камин затопить нужно…иначе лечить к утру будет некого… Он уже обернулся к камину, и она почувствовала облегчение – он шутит, шутит – пришла успокаивающая мысль, она только сейчас ощутила, что действительно очень холодно, выдохнула – и с губ сорвался белесый парок. Штольман обернулся на нее снова, уже сидя на корточках у камина и замер с поленом в руке. Что-то волшебное было в этой девушке, он знал это всегда и сейчас сознание снова словно подтвердило это, этой картиной – она, словно фея – хрупкая и прекрасная, выдыхала воздух, видела парок и улыбалась этому, не самому хорошему обстоятельству. Глядя на нее, ему самому стало холодно, он метнулся к постели, подхватил скомканный в ногах, плед, накинул ей на плечи и, не удержавшись, прижал к себе. - Сумасшедшая, одевайся – услышала она его глухое и прерывистое, но упрямо выпростала из-под пледа руку с зажатой в пальцах, коробочкой и отстранилась: – Не сейчас. Нужно еще свечей и будь так любезен – присядь вот там – она указала на стул у столика и он улыбнулся, заглянув ей в лицо: - Там, в гостиной, коробка – я сам принесу. Если ты хочешь играть в доктора Милца- изволь. Он отпустил ее и отправился в гостиную, а Анна, быстро вынула из чемодана утреннее платье и , путаясь от торопливости, накинула его на себя. Камин он так и не зажег, она попыталась сделать это сама, но отчего-то ничего не получалось. - Оставьте это, я сам – услышала она над собой и осознала, наконец, что это не игра, что он до сих пор путает это « ты» и «вы»- неосознанно, но путает. Она послушно поднялась, ощущая какую-то непонятную и неприятную робость. Он уже сидел на корточках перед камином, шурша чем-то и через мгновение она увидела, как огонек весело заплясал под самыми поленьями и разгораясь, побежал вверх. Яков обернулся, Анна увидела его гордую, мальчишескую улыбку и робость ушла, словно ее и не было. Таким она видела его очень давно и сейчас ей отчего то подумалось, что вот теперь все непременно будет хорошо. он поднялся, огляделся вокруг и улыбка исчезла так же быстро, как появилась и она испугалась. Сердце как-то больно стукнуло, и она поняла, что плачет, только тогда, когда перед ее взглядом огонь в камине слился и превратился в одно шевелящееся, желто – оранжевое пятно. Штольман перевел взгляд с окружающего хаоса на Анну, только что улыбающуюся ему легкой, робкой улыбкой и внезапно перехватило дыхание – она стояла с бледным, потерянным лицом, слезы катились и катились крупными, прозрачными каплями, и она даже не смахивала их. - Все, все…все будет хорошо – услышала она и почувствовала, как его руки уже обнимают ее. он прижал ее голову к своему плечу и пальцы нежно перебирали ее распущенные волосы. Она отстранилась, и он увидел ее огромные, светящиеся болью, глаза: - Ты однажды уже говорил мне это – пролепетала она, захлебываясь слезами и он вспомнил, когда это было. Он снова прижал ее к себе, проклиная все на свете и себя в том числе и у него уже не хватило мужества повторить эти слова – он просто держал ее в руках и тихо, словно ребенку, шептал ей на ухо: - Чшшш…все, все, все. Она уже не всхлипывала, а лишь вздрагивала под его руками и этим снова напомнила ему ребенка, маленького и обиженного несправедливостью этого мира и отчего-то это сравнение вызвало улыбку. Она шевельнулась, отстранилась и сказала, глядя ему в глаза : - Все. Все, хватит. Это просто нервы. Он вглядывался в ее лицо и понимал, что она уже точно не ребенок – в глазах светилось нечто, чего он никогда не видел прежде, какая – то новая, щемящая сердце мудрость промелькнула в них и он ужаснулся оттого, чем все это может быть вызвано. - Все. – повторила она и взяла его за запястье. – нужно делом заняться. И потянула его за собой, к столу, усадила на стул а эту руку, что цепко держала в своей руке - ловко и осторожно опустила на стол. Посмотрела оценивающе на кое как наложенную повязку, нахмурилась и Штольман понял, что сейчас ему предстоят нелегкие минуты. Кисть дергало еще с того момента, как она выскочила из теплого нутра постели, но он постоянно загонял боль внутрь, потому как было не до нее, а вот сейчас, боль стала просто невыносимой. - Александр Францевич прислал нечто интересное – услышал он над собой и увидев ее оживленное уже личико, почувствовал, как боль отступает. Она уже разложила перед ним маленькие, квадратные, бумажные пакетики – Это какое-то новое средство, из Германии. Милц сказал, творит чудеса – проговорила она, наливая в стакан воду – Будьте так любезны, примите. Он послушно «принял», побыстрее запил это отвратительное «чудодейственное средство» и она услышала его приглушенное: - Ну…с доктором я еще поговорю. - Ну как же без этого, нужно же кого – то обвинить во всех бедах – услышал он ее легкий тон и усмехнулся, насколько же хорошо она его изучила. Анна уже распустила марлю на руке и он закусил губу, представляя, что будет сейчас. Как ни странно, ткань не присохла, как обычно, а отошла легко, и он услышал, как она выдохнула, неосознанно и потрясенно: - Господи…Яков… - Неудачно подставился…такое бывает…- услышала она его тихое, эхом неосознанно повторила – Бывает…- и спохватилась. Нельзя снова позволить себе раскиснуть – пришла твердая и ясная мысль и она, выудив из коробки склянку темного стекла, пошутила дрожащими губами: - Да у вас тут целая аптека, вы держать оборону вознамерились? - Легко – ответил он нервно – Там еще и запасов на год примерно достанет, правда…только к чайным церемониям – и он кивнул головой куда-то позади, видимо, по направлении к передней. - Да неужели? – ответила она, ловко смывая неприятную зелень с аккуратно наложенного, свежего шва – он тянулся от основания мизинца, через все ребро ладони и заканчивался чуть за запястье- Там, видимо, лезвию помешал рукав пальто- все это пролетело в голове за считанные секунды и она, морщась от жуткого запаха, бьющего в нос, осторожно прошлась вдоль шва марлей, пропитанной этим жутким не пойми чем. - Эту дрянь бросьте в камин – услышала она его странный, глухой тон, послушно выбросила в камин обрывок и вернулась, внимательно вглядываясь в его лицо – оно было бледным до зелени, однако, уже менее беспокойным. Уже ни слова не говоря, она осторожно перевязала кисть – вышло аккуратно и даже красиво и совсем не походило на то, что было прежде. Штольман опустил руку на стол, ощущая, что болит уже далеко не так, как полчаса назад. Он осторожно пошевелил пальцами и с удовлетворением отметил, что не ошибся. Ее теплые губы прикоснулись к его виску, и он услышал у своего уха: - Все. А теперь спать – и поднял к ней лицо, а она повторила, улыбаясь: - Спать, спать – сон – лучшее лекарство, так Александр Францевич всегда говорит… - Да…неужели?- глухо спросил он, не отводя взгляд, поднялся совсем близко и она покачнулась от воспоминания – так же он смотрел тогда, в гостинице и теперь, так же как тогда, он прикоснулся губами к ее губам так, словно ничего не было до этого дня.