По следам. Несказка.

…Большой серый кот улегся ей на талию и мирно издавал некие странные для кота, звуки. Отчего-то она не решалась коснуться его рукой, откуда – то она знала, что он болен и ему нужен покой и даже пошевелиться было неловко. Кот был тяжелый и давил на бок, она уже устала лежать в таком положении, а он внезапно шевельнулся и тихонько застонал – Кот не может такие звуки издавать – пришла испуганная уже, мысль и Анна открыла глаза. Взгляд моментально окинул себя и она почувствовала, как лицо вспыхнуло от смущения – никаких котов поблизости не наблюдалось, а вместо серого, пушистого тельца, была обвязанная белой марлей, рука Штольмана. Она осторожно пошевелилась и перевернулась на спину – рука так и осталась лежать на одеяле, но теперь Анне стало гораздо удобнее и она посмотрела на того, кто вызвал эти странные ощущения. Яков спал и ему, видимо, что-то снилось. Она вглядывалась в его лицо и не могла отвести глаз, сон был явно непростым – на лице его словно застыло вечное обеспокоенное выражение, губы были упрямо сжаты, а длинные, совсем не мужские ресницы, трепетали под быстро двигающимися веками, словно он оглядывал нечто, весьма интересное. - Бедный, и во сне не знает покоя – пришла жалостливая мысль, она снова посмотрела на то, что вызвало этот странный сон, и вздрогнула от воспоминаний. Это воспоминание о жутком, пусть и аккуратном, длинном шве, выглядевшим воспаленно и нездорово, снова вызвал массу эмоций, не самых светлых и она постаралась отвлечься иными воспоминаниями. Она попыталась вспомнить, как это было и не смогла – это было нечто такое, от чего в сознании вспыхивали тысячи фейерверков одновременно, его руки и губы и весь он целиком, был только ее и от этого осознания мутился разум, а потом все вспыхнуло и заискрилось, словно в пустом, равнодушном до этого момента, космосе нечто взорвалось и родилась новая вселенная.- Однако же и странные мысли иногда возникают – пришла смущенная и одинокая мысль. Она удивилась этим странным сравнениям и метафорам, возникшим в сознании, и поняла, что пора вставать. В комнате было тепло. Камин они топили ночью, так, что угли еще тлели в нем и когда она осторожно выбралась из-под руки Якова, убедившись в том, что он не проснулся, и подбросила в камин поленья, они почти сразу же так весело затрещали, что она испугалась, обернулась и на цыпочках дошла до постели – Штольман спал, все так же, на боку и ресницы все так же трепетали, охраняя некий беспокойный, но глубокий, сон. Анна облегченно вздохнула и огляделась вокруг, при свете дня, хаос, царивший в спальне, ужасал еще больше. Она раскрыла чемодан, оделась потеплее, и огляделась в поисках шифоньера – он стоял в углу, отсвечивая ореховым боком и она, подхватив чемодан, легко ступая, отправилась туда. Анна распахнула дверцы и замерла – перед ней висели на плечиках сорочки и сюртуки, было их довольно много, но все они, уже вышли из моды. Создавалось впечатление, что хозяин этих вещей был здесь в последний раз, по меньшей мере, несколько лет назад.- Этак я до вечера буду здесь стоять – прервала она свое созерцание содержимого шифоньера, быстро развесила на свободные плечики свое и закрыла дверцы. Вчерашнее платье она убрала в чемодан- два нижних крючка у самой талии отлетели где-то в темноте. Она огляделась в поисках, обнаружила их почти у самой стены и, вспомнив вчерашнюю встречу, вспомнила и его жуткое, отсутствующее выражение лица с обращенным внутрь себя, взглядом.- О чем он думал, интересно было бы знать – подумала Анна и снова оглянулась – ничего не случилось, он спал тихо и мирно, и она мысленно поблагодарила Милца за эту удивительную вещь. Дверь в спальню оказалась закрытой и она не смогла вспомнить, чтобы закрывала ее. Здесь было тепло, но созерцание всего этого хаоса, царящего вокруг, действовало угнетающе. Она вздохнула и принялась расставлять то, что можно было расставить, а то, что уже невозможно было спасти, аккуратно сложила в уголок. Занятие было простым и у нее оказалось немного времени на размышления, нужно было каким-то образом рассказать Якову о Нине, но она никак не могла себе представить, как это будет и что вообще они станут делать теперь. Эти люди, бывшие здесь, они явно что-то искали. Возможно, они думали, что Штольман привез документы с собой и искали их, значит, это не Уваков со своей сворой, тогда кто и почему они пришли сюда, когда его не было, так совпало или это нечто иное – мысли летели быстро, не путаясь между собой и через некоторое время она решила, что как бы то ни было, теперь они справятся- «Все будет хорошо»- вспомнила она и ей стало неловко за свою минутную слабость. Она еще раз огляделась – в спальне стало уютно и мило, она улыбнулась своему отражению в зеркале на стене и внезапно вспомнив, огляделась еще раз – свертка с документами не было, и она поняла, что Штольман, видимо, вставал, пока она спала, убрал их и закрыл дверь.- Он снова взялся за свое – убрал от меня нечто, несущее опасность – подумала она и взглянула на него – он так же спал, не меняя позы, и она хотела, было, подойти уже, но передумала, вспомнив с каким странным выражением, он оглядывал вчера царящий вокруг беспорядок. Она вздохнула, легко шагнула к двери, вышла в гостиную и закрыла дверь за собой. В лицо повеяло холодом, здесь было холодно и мрачно – шторы так и были задернуты и тусклый зимний свет сочился из узких щелей между ними. Здесь пришлось потрудиться больше, и через некоторое время она поняла, что пальцы уже не слушаются от холода. Она оглянулась на камин – возле него сиротливо лежали два полена, и больше ничего похожего вокруг не наблюдалось, то, что вчера она приняла за дрова, оказалось статуэтками, часами, всем, чем угодно, но не дровами. Она прошла в переднюю, затем в кухню – дров она нигде не нашла, но обнаружила странную конструкцию, похожую на керосиновую лампу, стоящую на плите. Что это такое, она не имела понятия, но, видимо, это имело какое-то отношение к процессу приготовления пищи- рядом лежали спички и стоял пузатый, медный чайник. Анна с любопытством оглядела эту странную вещь, но решила, что разбираться с этим до того, как проснется Яков, не стоит и вспомнила, что ночью он говорил про некие запасы, подходящие разве что для чайной церемонии.- Дрова- вспомнила она о главном и еще она вспомнила, что вчера видела некие симпатичные здания во дворе.- Дрова, видимо, там – пришла немного неуверенная мысль, однако, ничего другого в голову не приходило, и она решительно отправилась к парадной двери. Ключ висел там, где положено, никаких странностей сегодня не произошло и она, надев стоящие у двери валенки, большие по размеру, однако, легкие и мягкие, накинула пальто и вышла на крыльцо. Здесь ничего не изменилось, снег так и лежал нетронутой белой пустошью, и она снова засомневалась, правильно ли поступает. Справа, до калитки виднелись уже еле заметные, ночные следы Штольмана, она постояла еще пару минут, все же решилась и шагнула со ступеньки. Нога провалилась в снег по самый край валенка, и она ощутила, как он засыпается внутрь, обжигая холодом, ноги.- Штольман меня отчитает непременно – подумала она, и ей внезапно стало весело, она потерла нос ладошкой и смело шагнула по направлению к тому, что посчитала дровяником. Идти было совсем недалеко, но этот путь оказался непростым, и когда она добралась до двери, ноги, засыпанные набранным через голенища снегом, успели замерзнуть. Дверь оказалась не заперта, и она облегченно вздохнула. Она даже не подумала, собираясь в свое путешествие, что дверь могла быть заперта, и снова ей стало смешно собственной глупости. Как ни странно – она оказалась права – здесь дров было сложено не на одну зиму. Анна с интересом огляделась вокруг – керосиновые лампы, уличные фонари, грабли, лопаты – чего здесь только ни было. Все аккуратно висело на свободной стене и стояло на полках, здесь было чисто, аккуратно и как-то уютно, хотя это слово странно подходило к объекту ее исследования. На улице что-то звенькнуло, и она спохватилась, понимая, что созерцая все это странное и интересное, она забыла, зачем пришла. Вспомнив, как носил дрова Григорий, она сложила несколько поленьев на локоть и подумала, что ходить придется не один раз – было тяжело и неудобно. Обратный путь был еще сложнее, наконец, добравшись до крыльца, она перевела дыхание и внезапно, тонкий и резкий звук испугал ее настолько, что дрова выпали из рук, рассыпавшись по крыльцу. Звук повторился и она, уже придя в себя от испуга, поняла, что кто-то свистит. Анна обернулась на свист, прозвучавший еще раз и за садовой калиткой, увидела сквозь решетку, маленькую фигурку. Фигурка замахала руками и свист повторился.- Это ребенок, ему нужно что-то – и она, едва додумав мысль, совершенно не думая ни о чем больше, добрела до калитки. За калиткой стоял мальчик, неплохо одетый- в валенках, пальто и меховой шапке. Анна посмотрела на него через калитку и спросила: - Ты кто? - Ты Анна?- услышала она в ответ и так удивилась, что больше уже и сказать ничего не смогла, а лишь кивнула ему машинально. - Это тебе, лично в руки – деловито проговорил мальчик и улыбнулся - ну что застыла, замерзнешь. Анна перевела взгляд вниз, проследив за его взглядом и увидела, как он просунул сквозь прутья белый, плотный конверт. она взяла его, уже задрожавшими пальцами, некое дурное предчувствие шевельнулось и осталось внутри – на конверте не было ничего – ни имени, ни печатей, он был белым, как снег, лежащий вокруг и ей отчего – то очень не хотелось вскрывать его.- Лично в руки – вспомнила она и посмотрела за калитку – мальчика уже не было, а открыть калитку она не смогла – защелка была незнакомой, но это было уже не важно, важно было то, что в руках. Анна вспомнила о том, что Штольман может проснуться в любой момент, а это послание, похоже, было адресовано ей одной и, не отходя от калитки, она открыла незапечатанный конверт и вынула бумагу. Бумага была добротной, с водяными знаками, но слова, написанные на ней крупным, размашистым почерком, бросили в дрожь. « Любезная Анна Викторовна, я полагаю, у вас есть то, что представляет государственную важность. В два часа пополуночи, вас будет ждать экипаж на ближайшем перекрестке, вправо. Якову Платоновичу о нашей встрече знать не должно. Ваш покорный слуга. П. А. Варфоломеев.» Анна перечитывала и перечитывала эти ровные строчки, выписанные твердым, каллиграфическим почерком и мысли никак не желали сложиться правильно. За спиной хлопнула дверь, и она испуганно обернулась – Штольман в накинутом на плечи пальто стоял на крыльце, улыбнулся, махнув ей рукой, и ей ничего не оставалось, как, сделав вид, что поскользнулась, засунуть конверт в сугроб вместе с письмом. Она уже выучила его наизусть и взглянула на Штольмана- он снова улыбнулся ей и она подумала, что сейчас она не станет размышлять надо всем этим, впереди целый день и за это время может измениться многое. Утешившись этой мыслью, она постаралась загнать все мысли, касающиеся этого странного послания подальше и улыбнувшись Якову, махнула ему рукой: - Я иду! Не ходи сюда! – воскликнула она, увидев, что он намеревается пойти ей навстречу. Она приближалась настолько быстро, насколько это было возможно в такой обуви и наконец таки, добралась до крыльца. Он все же шагнул с крыльца и охнул от ощущения холода. - ну что же ты делаешь, я же сказала – подожди- услышал он и взглянув на Анну, почувствовал, как что-то теплое шевельнулось внутри и разлилось в душе солнечным зайчиком – у нее было чуть обеспокоенное, розовое от мороза, личико и она смотрела на него так, словно не видела вечность- радостно и ласково. - Зачем ты вышла? – услышала она его чуть раздраженный тон и возмутилась: - За дровами, в доме холодно, как у Прасковьи на леднике… - Господи, Анна…там дров, в доме, на год хватит. Но этих, конечно же, не хватало – услышала она его ироничный тон и воззрилась на него удивленно: - Где? Я искала… - Да? Сыщик из вас никакой, Анна Викторовна – нарочито вздохнул он и она, уже поднявшись на крыльцо, стукнула его легонько кулачком в грудь: - Вы снова хамите мне- приняв его игру, произнесла она, но он уже поймал этот маленький кулачок в свою ладонь, поднес к губам, легонько коснулся, отпустил и она услышала: - Ты будешь собирать это…или пусть лежат? Она посмотрела под ноги, рассеянно сдвинула поленья подальше, засунув их почти что под стол, и услышала его уже тихое и серьезное: - Что ты делала там, у калитки? - Мальчик, нищий приходил, монетку дала – отозвалась она мгновенно и, обернувшись к нему, договорила: - Не волнуйся, все хорошо. - А…почему дрова на крыльце?- коротко задал он еще один неудобный вопрос, и она ответила, не подумав: - Так…он свистнул, я испугалась…и вот… - Странные нищие пошли – задумчиво проговорил он, внимательно вглядываясь в ее лицо, но она уже улыбнулась и похлопав его легко по рукаву и проговорив: - Я замерзла жутко - моментально скрылась за дверью. Что-то в ее тоне и выражении ее лица показалось ему странным, но он снова подумал, что это просто нервы. Когда он проснулся и не обнаружил ее рядом, первое, что пришло в голову, что что-то случилось, но, оглядевшись вокруг, он понял, что ошибся – все было убрано, почти ничего не напоминало о том, что вчера все здесь было перевернуто вверх дном. Его взгляд скользнул по столу, он увидел два маленьких, сверкающих в дневном свете, крючка и вспомнил сегодняшнюю ночь. Странно, он не помнил, как они добрались до постели, но все остальное он помнил до мгновения. Вспомнил, как ему стало безразлично, что кисть стрельнула болью, а потом была только она, ее тепло и нежность, и любовь, ее руки и губы и ее горячий шепот, сводивший его с ума. И вспомнив все, он поразился вдруг, откуда в этой юной девочке столько нежности и страсти. Такого, как сегодня, с ним не было никогда. Ему было с чем сравнивать и хотя среди петербуржских сыщиков, он слыл почти отшельником, вспомнить было о чем. А это, это было несравнимо ни с чем, никогда еще мир не взрывался в сознании на тысячу сверкающих осколков ликующей страсти. И вспомнив этот взрыв, сносящий ускользающий разум он понял вдруг, отчего это - она любит меня, отсюда все это – нежность, страсть и любовь – он привычно сложил вместе факты, усмехнулся самому себе и прислушался – в доме было подозрительно тихо, в душе все же шевельнулось беспокойство и он, наскоро одевшись, отправился на поиски. А теперь, вспомнив все это и глядя на то, как она, уже открывая дверь, обернула на него улыбающееся, розовое личико, он подумал, что ошибся, заподозрив неладное. Он огляделся, постоял с минуту, внимательно вглядываясь в пространство вокруг, не заметил ничего, что могло бы вызвать беспокойство и вернулся в дом. То, что случилось здесь вчера за время его отсутствия было странным, необъяснимым и оттого злило – он не мог понять, кто бы это мог быть, почему именно в это время и почему люди, явно имевшие недобрые намерения, не пришли тогда, когда он был здесь. Единственное, что могло объяснить это, то, что они не собирались причинять вреда – они явно знали, к кому пришли и знали, зачем. Люди Увакова не стали бы так церемониться, тогда выходило, что либо это были совершенно неизвестные с неведомыми целями и их приход сюда во время его отсутствия просто совпадение, либо это то, о чем он думал еще в Затонске. Эта мысль была неприятной, но, наряду с остальными, она упорно возвращалась снова, и ему очень хотелось, чтобы он ошибся. Сейчас он вспомнил вчерашний день, свою вылазку в город и то, с кем он собирался встретиться сегодня. Этого человека он увидел совершенно случайно, он не заметил Якова, но само присутствие его здесь вызвало массу новых вопросов. Этот человек, почему он здесь, в штатском, в этом странном месте – не у себя а в гостинице, пусть и в самой лучшей- это занимало его весь путь до дома, но когда он открыл дверь и увидел Анну, то и эта встреча и все размышления на эту тему отодвинулись настолько далеко, что он вспомнил об этом только сейчас. С этим человеком ему было необходимо встретиться и побеседовать. Только вот как объяснить Анне, что ему нужно уйти и что он неизвестно когда вернется, он решительно не знал. И оставить ее здесь одну, после визита неизвестно кого, он не мог тоже. Он так и стоял в пальто, накинутом на плечи и Анна, увидев его лицо, снова испугалась, улыбнулась ему робко, и он улыбнулся ей в ответ такой легкой, давней, улыбкой, что дурные мысли мгновенно ушли. - Ты где пропал? – услышал он и очнулся от размышлений, обнаружив себя в передней, возле парадной двери. Она возвращалась, видимо, из кухни, в доме теплее не стало и увидев ее чуть обеспокоенное личико, тревожные мысли тотчас отступили. В душе снова шевельнулось нечто теплое и светлое, он неосознанно улыбнулся навстречу ее улыбке и проговорил, насколько получилось, беспечно: - Пойдем, я покажу, где лежит то, что поможет нам выжить. Она, поначалу, удивилась, а через мгновение, догадавшись о том, что он о дровах, рассмеялась. Он попытался одной рукой справиться с пальто, она тотчас взялась помочь и память мгновенно вернула воспоминание. Оно было настолько ярким и реальным, что ей пришлось постараться, чтобы он не заметил ее внезапно изменившегося лица. Но он заметил и когда она, повесив пальто на вешалку, обернулась к нему, он быстро проговорил, глядя ей в глаза, упрямо и нервно: - Все будет хорошо… Пойдем – коротко добавил он после паузы и просто пошел, не заботясь о том, следует ли она за ним, и она поспешила следом. Штольман прошел всего несколько шагов, остановился возле черного хода и Анна с изумлением обнаружила, что, как оказалось, слева есть еще одна дверь. Там, где вчера происходило нечто странное и пугающее, была просто стена, выступающая странным образом внутрь дома, уступом, а в ней совершенно нормальная, комнатная дверь. Эта дверь была между дверью на улицу и передней и вчера она, видимо, проскочила мимо и просто не заметила это. Яков открыл дверь и, обернувшись, просто изобразил забавный жест, словно приглашая ее во дворец. - Прошу, барышня – услышала она и улыбнулась, как бы то ни было, она ни единой минуты не жалела о том, что решилась на это путешествие и теперь это уже казалось неким сказочным приключением, пусть немного странным и страшным, но все равно сказочным и принц был самым настоящим.- « К жениху едете?» - вспомнила она и снова улыбнувшись, шагнула к нему. Было темно. Яков завозился рядом и через минуту, комната, куда она бесстрашно шагнула за ним в темноту, озарилась мягким светом. Анна огляделась – Кладовая – вспомнилось, неизвестно откуда пришедшее слово. Здесь было много всего и она поняла, о чем он говорил, когда сказал про запасы. Она оглянулась на него – он улыбался совершенно такой же, новой легкой улыбкой, словно мальчишка, удачно совершивший шалость. - Я говорил вам…а вы сомневались – пошутил он и осекся, она отвлеклась от созерцания этого необычного места, подступила ближе и произнесла мягко: - Ты не волнуйся так, это ничего…мне проще, я давно привыкла обращаться к тебе иначе – и, поймав его удивленный взгляд, добавила быстро- В мыслях. он выглядел смущенно и был так трогателен в этом своем беспокойном смущении, что она бессознательно провела ладонью по его руке, как делала однажды и тотчас отдернула руку, уловив в его лице болезненную гримасу: - Прости, я случайно…нужно будет посмотреть, как там… Она увидела, как он повел головой, словно сейчас попытается возразить и добавила упрямо: - Это нужно, не ведите себя, как ребенок…хоть и не привыкли. Он смотрел уже изумленно: - Ты помнишь это?! – услышала она его неосознанно вырвавшееся удивление и ответила, как всегда, не подумав: - Я помню, я вчера только все это…вспоминала – вовремя опомнилась она и тотчас пришла досадливая мысль – Господи, еще не хватало, чтобы он прочел, нужно убрать подальше. Она вспомнила, что тетрадь кофейного цвета осталась одиноко лежать на дне чемодана и ее охватило беспокойство – Нужно будет прикрыть чем-то, господин сыщик непременно полюбопытствует. - Что такое? Вы что такое задумали? – вдруг услышала она его обеспокоенный тон и поняла, что все ее мысли отразились на лице. - Ты что задумала? – переспросил он уже иначе и она, очнувшись, увидела его совсем близко- глаза смотрели серьезно и беспокойно и она растерялась под этим беспокойным взглядом. Не найдя ничего лучшего, как пролепетать невнятно: - Все хорошо, просто задумалась- она отступила подальше и сделала вид, что чрезвычайно заинтересована банками на полках. Штольман смотрел на нее и не мог понять, что такое могло случиться за пару минут. Что в его словах так обеспокоило ее, неужели ее так задевает то, что он постоянно путается в этом «ты» и «вы», нет, здесь явно что-то иное, ее это так волновать решительно не может, да она и сама сказала об этом только что, здесь что-то еще и она отчего – то это скрывает – пришла растерянная какая – то мысль, но тут она обернулась и все эти мысли покинули его, как только она восторженно воскликнула, держа в руке какую-то склянку: - Здесь малиновое варенье! Какая прелесть – услышал он и засмеялся. Она радовалась, точно ребенок, этой банке варенья и снова то теплое и светлое, что он ощутил утром, вернулось. она снова заинтересованно принялась разглядывать полки, Штольман тоже пробежался по ним взглядом, посмотрел назад и вдруг услышав скрип двери и ее любопытное: - А здесь что? Ты слышишь это?- метнулся к ней настолько быстро, насколько вышло, и успел поймать, прежде чем она шагнула в темноту. Он так схватил ее, этой своей, перевязанной рукой, что она испугалась до того, что потемнело в глазах. - Что же ты делаешь…- услышала она его потрясенное и замерла, боясь шевельнуться. Он так и не выпустил фонарь из своей руки, и, все еще прижимая ее к себе так, что было больно, посветил в дверной проем. Когда она увидело это, внезапно ей стало холоднее, чем было – прямо из-под ног вниз уходила крутая, длинная каменная лестница и отсюда даже не видно было ее подножия. Он шагнул назад не отнимая руки, оттащив ее от порога, пристроил кое-как фонарь на ближайшую полку, повернул ее лицом к себе и она услышала его возмущенное: - Какого черта…вас туда понесло?! Она никак не могла поднять на него взгляд, сердце стучало быстро и больно, и самым ужасным было то, что она не сможет ему объяснить, почему она открыла эту дверь. Она надеялась на то, что от волнения он забудет то, что она сказала ему перед этим. Там, за дверью, она услышала звук, звук был непонятный и поначалу ей показалось, что это царапанье, словно кот пытается выбраться из-за двери, но позже, когда она открыла дверь- она услышала плач. Звук был ясный и короткий и он тотчас же прекратился, но она точно знала, что это ей не показалось. - Я сам собирался показать это…так нельзя, Аня, да что с тобой такое? Она подняла взгляд и увидела над собой его возмущенное и взволнованное лицо- он был бледен, это было видно даже в свете фонаря и ей стало страшно неловко за свою нелепость. - Прости…я же не могла знать – пролепетала она единственное, что смогла выговорить сейчас. Он вглядывался в ее лицо, неясная, пугающая тревога пробралась в сознание, и он внезапно понял, что что-то не так, с ней что-то было не так, он просто понимал это. Неизвестно откуда пришло это понимание, но ему внезапно стало не по себе. Она так и не смотрела ему в глаза, он отпустил ее и, потянувшись, захлопнул эту проклятую дверь. Стало как-то спокойнее и словно тише. Анна так и стояла молча, опустив взгляд и глядя на ее понурую, виновато ссутулившуюся фигурку, он растерялся. Это странное чувство раздражало и беспокоило. Он шагнул к ней и тихо проговорил на ухо, прижимая к себе: - Я просто испугался…Ты так летела туда… Она отстранилась, посмотрела на него огромными, засветившимися каким-то необъяснимым светом, глазами и выдохнула ему в лицо ясно и отчетливо: - Я люблю тебя…- Она потянулась к нему, и через мгновение ей показалось, что она в том самом, первом своем сне, когда они танцевали. Он целовал ее точно так, как тогда – нежно и неторопливо, так, словно у них впереди - вечность. Голова закружилась, она качнулась назад, и он потянулся вслед за ней, не обращая уже внимания на то, что с кисть снова дернуло болью, когда он неосознанно попытался взять в ладони ее нежное личико. Ее руки, уже коснувшись его лица, внезапно замерли, как только она коснулась спиной запертой двери. Замерла она как-то странно и он, вглядываясь в ее лицо, вздрогнул, увидев ее распахнувшиеся глаза – в них плескался испуг и непонимание, он уловил это мгновенно и у него совершенно неосознанно, вырвалось короткое и беспокойное: - Что? - Ничего. Просто показалось – странным, придушенным каким – то тоном, ответила она и беспокойство, ушедшее было, вернулось. Яков был сыт по горло всеми нелепостями и недосказанностями, бывшими в прошлом и сейчас он кожей чувствовал, что она что-то скрывает, что-то, что пугает ее и понять, почему она об этом не говорит, он не мог, как не мог и спросить. Слишком долго они шли к тому, чтобы вот так просто стоять рядом и делать то, что делали только что, настолько долго, что временами ему все это казалось нереальным. Все изменилось за эти несколько часов так кардинально и уже бесповоротно, что он просто боялся спугнуть это странное ощущение безвременья. Все проблемы словно уходили в небытие, когда она была рядом и спрашивать ее о том, о чем она говорить явно не желает, он просто не мог. Сон закончился, едва она коснулась двери – плач послышался снова – горький и безысходный, он словно звучал в ее сознании и теперь она, похоже, узнала, чей это плач. От понимания по спине пробежала волна ужаса и мысли беспорядочно начали искать выход. выход был лишь один и она, коротко вздохнув, взглянула ему в глаза и стараясь выдержать этот испытующий, внимательный взгляд, спросила настолько легко, насколько вышло: - А…что там, внизу? Он помедлил мгновение и ответил глухо, словно удивившись тому, что она сказала: - Там подвал. Я покажу, но не сейчас. Лестница крутая слишком, а я…помощник сейчас с меня…- он смущенно улыбнулся, она поняла, о чем он и спохватилась: - Да и бог с ним. Пойдем, надо же посмотреть, что там у вас с рукой, думаю, мое спасение обошлось недешево – она улыбнулась и ловко выскользнула из его рук. Проговорила она все это легко и быстро. Он обернулся – Анна уже снимала с полки какую-то баночку, что-то напевая вполголоса, но у него было четкое ощущение того, что она делает это нарочно. Анна взяла с полки то самое малиновое варенье изо всех сил стараясь изобразить беспечность – она ощущала задумчивый взгляд Штольмана и молила бога о том, чтобы Яков не начал задавать вопросы. С тем, что поселилось в подвале, нужно было разобраться. Сейчас, при Штольмане, она никак не могла вспомнить ничего- все, что она знала, вылетело из памяти, как только она переступила порог этого дома. Оно никуда не ушло – просто времени на то, чтобы вспомнить у нее не было. Лишь одно она знала твердо – там, внизу, заперт призрак и этот призрак явился сюда вслед за ней.- А, возможно и нет, нет, не вслед за мной, она появилась здесь вместе с ним…или ради него. Господи, что ей нужно, что? – от этой страшной, жуткой догадки она остановилась так внезапно, что шедший позади Штольман, не успев остановится, толкнулся ей в спину и она услышала над ухом: - Прошу прощения…да что происходит?! Сказано это было уже досадливо, и короткий вздох явно выдал боль. Анна обернулась – на лице его промелькнула болезненная гримаса, но он тотчас же стер ее, настолько быстро, что она поразилась и в душе шевельнулось что-то настолько теплое, что ноги внезапно ослабли. - Давай, как нибудь уже решим, чем заняться в первую голову. Я предлагаю все же, для начала затопить печи.- он проговорил это немного нервно и Анна поняла, что это хаотичное блуждание по дому начинает раздражать его рациональное сознание. Когда она ехала сюда, она совершенно не подумала о том, как все это будет. Ей было необходимо увидеть его и убедиться в том, что он жив, а теперь, убедившись, она растерялась. Помимо того, что он рядом и жив, оказалось, что нужно еще делать много всего, к чему она совершенно не была готова. Глядя на ее растерянное личико, Штольману внезапно стало смешно. Он понял, отчего она растерялась, но само выражение ее лица показалось настолько забавным, что он засмеялся, шагнул к ней и забрав у нее из рук эту несчастную банку, проговорил сквозь смех: - Не волнуйся так, все будет хорошо. Мы не будем спешить. У нас теперь много времени…для всего. Последнее он проговорил уже серьезнее, Анна посмотрела в его лицо и внезапно растерянность и беспокойство ушло. Он смотрел улыбаясь снисходительно и иронично и она, откуда – то, шестым чувством, ощущала, что он, как всегда, прав. Она улыбнулась ему, на душе стало легко, однако не возразить у нее не вышло, поскольку приоритеты оказались разными: - Нет. Сначала осмотрим руку. Он мгновение смотрел на нее, затем чуть пожал плечами и ответил легко: - Ну, если так…так даже лучше, пожалуй. Тем приятнее будет потом…вареньем баловаться. Что-то в его тоне было очень знакомым, таким, что она почти забыла. Этот его ироничный, забавный, легкий тон из прошлого. Того прошлого, когда оно еще было легким и казалось безоблачным. Она снова замерла от этого странного ощущения и глядя на то, как он уже шагает в гостиную, закусила губу – Как странно, снова совсем рядом темное и светлое и неизвестно, когда все это станет светлым навсегда – пришла не слишком приятная мысль, но, однако, сейчас думать о том, что тревожило, не хотелось совершенно. Она тряхнула головой, косичка, заплетенная с утра, подпрыгнула и мягко ударила по спине и она, уже не думая ни о чем, кроме как о деле, шагнула за ним. Все оказалось хуже, чем она думала. Еще не сняв повязки, а лишь взглянув, она ахнула и Штольман, быстро посмотрев ей в лицо, увидел, как оно заливается бледностью. - Давай – ка, я сам. Там, керосинка в кухне – замечательная вещь. По крайней мере, чаю выпьем, с вареньем твоим….- он говорил быстро и убедительно, стараясь как можно скорее успокоить ее, но она никак не могла отвести взгляд от ярко – алого пятна на повязке. - Нам нужен доктор – прошептала она дрогнувшими губами и увидела, как он знакомо повел головой, перед тем, как возразить: - Нет. Умоляю тебя, займись чайником. Я справлюсь сам. Я не ребенок. Он проговорил это, глядя в стол, упрямо и нервно и Анна отчетливо поняла, что сейчас возражать ему не стоит. Она постояла с минуту, он оглянулся и встретив беспокойный и упрямый взгляд этих необыкновенных зеленых глаз, она послушно развернулась и отправилась в кухню. Шла она осторожно, вслушиваясь в тишину, она услышала, как Яков охнул за ее спиной, и едва не вернулась назад, но вспомнив его упрямый и нетерпеливый взгляд, шагнула дальше. Никаких странных и пугающих звуков больше не слышалось, она дошла до кухни, с беспокойством оглядев по пути переднюю и бросив мимолетный взгляд в сторону черного хода. На плите стояло то, что она видела утром и теперь она поняла, что именно это Штольман назвал керосинкой. Чайник, медный, пузатый с забавной, круглой крышечкой, стоял рядом. Она заглянула внутрь, с удовлетворением отметила, что воды в нем достаточно и, водрузив его на круглую поверхность, чиркнула спичкой. Пламя тотчас занялось, заплясало оранжево – желтым, ровным язычком и Анна, облегченно вздохнув, огляделась вокруг. Кухня была довольно большой, квадратной и уютной. Странно, что она находилась здесь – дома, в Затонске, кухня была в полуподвале, но в этом доме со странной конструкцией, все было по иному. На кухонном окне не было штор, а на подоконнике стоял подсвечник с оплывшим огарком свечи, Анне это показалось странным, но думать еще и об этом ей сейчас было некогда. Сейчас было время подумать о другом. Она никак не могла решить неразрешимое – как выбраться из дому ночью. В письме было ясно указано время, так же ясно, как было сказано о том, что Штольману лучше об этом не знать. Уйти ночью, тайком, значило обмануть, но и не уйти было нельзя. Если бы сверток не исчез, все было бы проще, а теперь, когда его нет, получалось, что спросив, она выдаст себя, тогда придется рассказать все. – Господи, что же делать? – пришла смятенная мысль, и она взглянула на часы – первый раз за этот день и удивилась – стрелки показывали без четверти два.- Как же так вышло, уже и полдень миновал, сколько же было, когда я проснулась? Эти мысли прервал звук, позади, послышалось бульканье, затем шипение, она обернулась и увидела, что из носика чайника поднимается тонкой струйкой легкий парок. Она схватила висевшую на тонкой, металлической перекладине плиты, тряпицу, сняла чайник и прикрутив фитилек, легонько дунула на него. Огонек потух, испуская сизый дымок, а голос позади, произнес весело и иронично: - Вы прекрасно справляетесь, барышня. Она обернулась – Штольман стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и с улыбкой наблюдал за ней. Взгляд был внимательным и чуть беспокойным, а лицо бледным, однако, он улыбался, и она улыбнулась в ответ. Анна перевела взгляд на его закатанный рукав и спросила с беспокойством: - Что там?- повязка выглядела гораздо аккуратнее, чем вчера, когда она увидела ее впервые, но не успела больше ничего сказать, он тотчас же шагнул вперед и сделал вид, что чрезвычайно заинтересован содержимым буфета, проговорил: - Все просто замечательно, закровило слегка. Сущая ерунда – услышала она его беспечный тон и отчего – то не поверила. Он был снова так трогателен в этом своем желании успокоить ее и так упрям в нежелании жалости, что она совершенно не знала, что делать. И снова радость от осознания того, что он жив, сменилась беспокойством о том, сможет ли она справиться со всем этим тогда, когда опасность отступит. Он обернулся и, отметив, что она снова словно замерла в растерянности, решил, что одними нежностями тут уже точно, не обойтись. Еще тогда, утром, он понял, что она потерялась в этом хаосе сложностей, к которым оказалась не готова и снова теплая волна заполнила душу – эта девушка, пренебрегшая всем, ради любви к нему, была ему дорога, как никто в этом проклятом мире и все ее сомнения тревожили и беспокоили. - Все будет хорошо. Быть может, мы в конце концов хотя бы чаю выпьем, ради развлечения? – спросил он, осторожно улыбнувшись и понял, что оказался прав – ее личико просияло, она метнулась к буфету и лишь звон вынимаемых чашек говорил о том, что она волнуется. Он удовлетворенно опустился на стул, вполоборота обернулся и оглядел ее всю, до выглянувших из-под подола чулок и только сейчас заметил на кафельном полу мокрые следы. - Я не понял, что у тебя с ногами?- услышала она его странный тон и смущенно ответила: - Набрала снег в валенки…ерунда… - И кто из нас еще ребенок - услышала она его нервное, и не успев ничего сказать, увидела лишь его спину, мелькнувшую в дверном проеме. Он вернулся через пару минут, в руках его было нечто мягкое и пушистое, он вложил это ей в руки и проговорил серьезно: - Двое болящих, это уже будет слишком, пойди переоденься, чай я сам разолью. И она не стала возражать, ногам действительно внезапно стало холодно, она посмотрела на то, что он принес и мысль пришла, короткая и ясная- Нужно пойти сейчас, иначе и чаю не выпьем. Эта неожиданная забота выбила ее из колеи настолько, насколько она и не ожидала. Она быстро отвернулась, чувствуя, что слезы навернулись на глаза, и поспешила в спальню. Эти пушистые, домашней вязки, носочки были мягкими и милыми, и она пожалела, что не научилась этой премудрости – вязать. Вторые были мужскими, на ногу оказались велики, но сняв мокрые чулки и надев все это, ей показалось, что она в раю. Яков посмотрел ей вслед, обругал себя за невнимательность и, вспомнив еще кое о чем нужном, отправился в другой конец дома. Когда она вернулась, чай был уже разлит, Яков сидел за столом, помешивая сахар в чашке, и небрежным тоном произнес, глядя на то, как чай закручивается крохотным водоворотом: - Там, у плиты, домашние туфли, они больше, вероятно, но…на теплые носки как раз… Анна взглянула на пол у плиты – там действительно были домашние туфли- атласные, мягкие, на войлочной подошве. Она не стала спрашивать, откуда это, просто примерила – он снова оказался прав и она, уже успокоившись, не удержалась и поцеловала его легко куда-то за ухо, тихонько проговорив: - Спасибо. Чай был вкусным и горячим и только совершенно сухой хлеб немного испортил завтрак. - Ну, как говорил мой дед – сухари весьма полезны в походных условиях – легко проговорил он и Анна с изумлением взглянула в его веселое лицо – до этого момента он никогда не упоминал о своей семье- Да собственно и времени на то, чтобы говорить об этом, у нас никогда не было – пришла чуть растерянная мысль. Яков быстро взглянул Анне в глаза, уже досадуя на себя за излишнюю болтливость, но она, как ни странно, спрашивать ни о чем не стала, улыбнулась и лукаво произнесла, глядя куда-то мимо него: - Твой дед был прав – папа всегда говорит то же самое, когда Прасковья хворает. - Я дойду до лавки сегодня, надо же что-то есть помимо чая и варенья. Варенье – это Коробейникова слабость – он уже уплел бы банку.- проговорил он быстро и не успел отхлебнуть последний глоток, как она произнесла нечто такое, что он едва не поперхнулся. - В лавку?! В этом коротком было все – страх, беспокойство, волнение, тревога, все то, от чего ему уже хотелось избавиться навсегда. - Я тоже пойду – услышал он ее упрямое, она уже подхватилась с места, легким шагом отправилась было к двери с явным намерением выйти в переднюю, и он едва успел поймать ее на ходу. Снова пришлось ловить ее левой рукой, кисть стрельнула больно и остро и он, не сдержавшись, ахнул и чертыхнулся. Анна тоже ахнула, понимая, что случилось, и через мгновение он уже видел ее виноватое, побледневшее личико. - Я не могу. Не могу отпустить тебя…одного.- тихо сказала она не глядя ему в лицо и он растерялся, не зная, как убедить ее остаться. Решение пришло само – так же, как с чаем – легко и просто. Он осторожно прикоснулся ладонью к ее щеке, повернул к себе ее лицо и проговорил тихо и убедительно: - Я вернусь. Я пойду в лавку. Здесь совсем рядом, за перекрестком. Это полчаса максимум. А тебе…придется заняться древним ремеслом – улыбнулся он, глядя на то, как взгляд ее меняется и из него уходит страх. Брови ее удивленно приподнялись, губы приоткрылись в уже рождающемся вопросе и он с улыбкой договорил уже легче: - Пока вы кухарничали, я растопил все печи в этом ледяном аду, вам придется поддерживать огонь, только и всего. - Кухарничать это слишком громко сказано - я даже чай не разлила, открыла лишь банку с вареньем.- уже приняв его тон, улыбнулась она. - Ну, с чего – то надо начинать – усмехнулся он и понял внезапно, что если не уйдет сейчас, то позже ему это сделать будет сложно. Она стояла перед ним совсем близко, смотрела на него с тихим восторгом и ее сияющие уже глаза смотрели с такой нежностью, что ему стало безразлично все, что волновало полчаса назад. Он притянул ее к себе, и уже поднимаясь, не смог удержаться от того, чтобы не коснуться ее полураскрытых в этом безусловном восхищении губ. Она ответила мгновенно, но разум все же, смог возобладать над чувствами. Он отпустил ее и еще мгновение с нежностью вглядывался в ее лицо. Она распахнула глаза, и в них отразилось такое острое разочарование, что он засмеялся. - Хорошо. Я останусь. – наконец сказала она, словно решила о чем – то и он слегка удивился этой внезапной покладистости. Это было непохоже на нее, и снова в душе шевельнулось беспокойное, дремлющее, но никогда не спящее, ощущение тревоги. Она улыбнулась легко и легко же произнесла: - Ну, так что же мы стоим, раз у нас так много неотложных дел?- и, высвободившись из его рук, она легкими шагами отправилась в переднюю и он, отогнав дурные мысли, лишь окликнул ее: - Аня…- она обернулась и на ее оживленном лице, не было уже ничего, кроме легкого беспокойства о предстоящей работе- Не обожгись – добавил он в это умиротворенное личико, лишь бы что-то сказать. Она махнула рукой, сделав забавный жест кистью, и ответила, уже уходя: - Не волнуйтесь так, господин полицейский, я не так беспомощна, как вы думаете. Он улыбнулся и наконец, успокоившись, отправился в переднюю. Штольман вышел на крыльцо черного хода, шагнул со ступеней вниз и мороз тотчас защипал уши и руки без перчаток. Вспомнив о том, где осталась левая, он нахмурился и все, что предшествовало вчерашнему появлению в этом заброшенном доме Анны, вернулось снова. Но подумать обо всем у него не вышло – позади, скрипнула дверь, и он услышал ее возмущенное: - Ты даже не сказал, что уходишь… Он обернулся- Анна, в одном платье, стояла на крыльце и при одном взгляде на нее, ему стало холодно. - О Господи, зачем ты вышла, я думал, мы обо всем договорили – прозвучало это, видимо, нервно, потому как ответила она быстро: - О нет, обо всем мы, верно, не договорим никогда – услышал он ее странное, и не понял, она так шутит или сердится. Он шагнул обратно на крыльцо, развернул ее за плечи и, открыв дверь, мягко толкнул в дом. - Уйдите уже, барышня, вы необычайно навязчивы, вам так не кажется?- услышала она его ироничное и возмущенно обернулась. Он смотрел снисходительно, в глазах снова появилось смешливое выражение, и она не смогла не улыбнуться. - Все, все, полчаса – быстро проговорил он и дверь перед ее лицом, захлопнулась.