золотая молодежь

      — Ну, малыш, успокойся, — альфа средних лет поглаживает хныкающего рядом омегу по голове и шепчет успокаивающие слова.       — Я запутался, — всхлипывает младший.       — Давай, рассказывай, что случилось? — спрашивает старший Пак, лучше накрывая своё дитя тёплым клетчатым пледом.       — Юнги узнал, что мы истинные, — начинает Чимин, — и я понятия не имею, что он теперь собирается делать.       — Как он узнал? — альфа целует сына в макушку, и Чимин обо всём ему рассказывает, не утаив и неудачный опыт с сигаретой, и то, что губы Юнги на вкус напоминают дорогое вино, и Чимин клянётся, что этот сорт самый элитный и благородный из всех.       — Ему это не нужно, — всхлипывает омега, уткнувшись в плечо отца, — а я не хочу реветь. Тем более из-за такого, как он.       — Почему ты думаешь, что ему это не нужно? — спрашивает старший Пак, прижимая к себе младшего. — Он же поцеловал тебя.       — Это ничего не значит, — тихо произносит Чимин, успокоившись и подумав над ответом минуту другую.       — Ты ведь сам говорил, что он никого никогда не целует, разве не так? — шепчет альфа.       — Я свечку не держал, отец. Это могли быть всего лишь слухи, — и омега больше не знает, что сказать: он сам загнал себя в угол. — И я не люблю его.       — Не любишь или не хочешь признаться, что любишь? — переспрашивает старший, а Чимину снова гадко от самого себя.       — Не могу.       — Всё ты можешь, малыш, — успокаивает отец, — просто возраст такой: альфы всегда в душе остаются детьми, вот и хотят ещё погулять, ты ведь понимаешь.       Чимин кивает, ластясь к старшему, а тот посмеивается и сильнее прижимает сына к себе, говоря, какой же он у него глупыш, пока младший не засыпает в родных руках, таких немного грубых, но очень тёплых.       Чимин всегда любил отца, любит и сейчас, души в нём не чает, честно признаёт, что он у него на вес пейнита. Альфа не ругает, лишь объясняет, помогает и направляет. Чимин благодарен за самую лучшую поддержку: сотни кружек горячего чая в холодные зимние вечера за городом; старые, потрепанные временем, но до жути интересные книги, тот самый плед и тепло у камина, но исходящее от сердца и отца, и самого Чимина.       Младший Пак спит не так долго не потому, что диван в гостиной, каким бы он ни был удобным, всё же не подходит на роль мягкой и тёплой кровати; не потому, что отец ушел на кухню что-то готовить, поддавшись ночному вдохновению; не потому, что камин рядом трещит чересчур приятно, а потому, что лежащий на туалетном столике смартфон неприятно вибрирует на стекле, разрезая темноту своим светом. На дисплее неизвестный номер, и Чимин не может сказать, что любит подобные новые открытия, но он поднимает, чуть не падает с дивана в попытках быстрее ответить, догадываясь, кто звонит.       — Да?       «Через полтора часа я буду ждать тебя возле башни, в которой ты живёшь», — хрипит знакомый голос.       — И что?       «Ты должен быть внизу к тому моменту», — поясняет альфа.       — С чего бы это? — откидывая плед, омега встаёт, ловя на том конце провода раздражённый вздох.       «Время пошло», — вызов сбрасывают, а Чимин взглядом цепляется за время, прежде чем дисплей потухнет. Ровно двенадцать часов ночи.       «С чего бы это мне ехать на встречу с ним?» — проносится в голове омеги, пока он ищет ключи от машины.       «Так поздно? Я, вообще-то, сплю», — мысленно возмущается Чимин, накидывая на себя куртку.       — Ты куда? — удивляется старший Пак, выглядывая из кухни.       — Я… — запинается младший, — домой.       А отец улыбается и всем своим видом показывает, что не верит, потому что своего сына знает слишком хорошо.       — Он звонил только что, — признаётся Чимин, опустив руки, — сказал, что через полтора часа будет ждать меня.       Альфа расплывается в довольной улыбке, кивает, желает удачи и напоследок просит:       — Ты, всё-таки, попытайся признаться хотя бы самому себе.       — Это будет больно, — грустно заверяет Чимин.       — Не попробуешь – не узнаешь.       Омега покидает родительский дом и думает сильно не спешить, что совершенно не выходит: он наспех заводит иномарку и уже через двадцать минут быстрым шагом проходит мимо всё тех же сонных омег у стойки, лишь кивнув в знак приветствия.       Ладно, он переживает, да. Даже слишком сильно, и особенно заметно это становится, когда парень не может понять, какие именно ему джинсы лучше надеть сейчас, хотя они все похожи, и зачем ему вообще переодеваться?       Чимин звонит Тэхёну, забыв про время, и немного пугается лица, подсвеченного в темноте лишь дисплеем, когда на вызов отвечают, хмурясь, недовольно пыхтя и ничего не понимая.       — Чего тебе надо от меня в такое время? — бурчит Ким почти разборчиво.       — Помоги мне,  — спешно произносит Чимин, мечась по комнате.       Младший молчит, ещё осознаёт, что от него хотят, всё так же недовольно дуя губки, походя на взъерошенного совёнка.       — Ты придурок или да? — тихо продолжает возмущаться Тэхён, пока не в силах говорить громче. — Ты время видел? Иди спи.       Чимин игнорирует слова друга, только крутится перед камерой, чтобы тот лучше мог его рассмотреть.       — Жопа зачётная, — заключает Ким, вздыхая, но после продолжает возмущения, пока Чимин в благодарность улыбается и снова пропадает с поля зрения.       — Ты куда собрался? — интересуется Тэхён, отвлекаясь от собственных проклятий в адрес друга.       — Не так важно, — глухо отвечает старший, натягивая светлый свитер.       — В смысле «не так важно»? А ты не прихуел? Давай рассказывай, из-за какой херни ты меня разбудил?       — Потом, — спешно отвечает Чимин и снова устало вздыхает, пытаясь понять, достаточно ли он собрался, чтобы покинуть квартиру, и поправляя свои волосы.       — Ой-ой, посмотрите, как нализывается, — подкалывает Тэхён, а Чимин цокает на него, но руки от себя убирает, словно вспоминая, что должен быть холодным.       — Ну как я? — звучит контрольный вопрос с надеждой на пухлых и блестящих от бальзама губах.       — Я б тебя трахнул, — отвечает Тэхён, а потом вдруг недоверчиво прищуривается и предполагает:       — Ты намылился куда-то с альфой?       Старший сначала замирает, а потом отрицательно мотает головой, мол, нет-нет, что ты несёшь?       — Та-а-ак, — тянет Ким.       — Всё, пока, мне пора, — быстро прощается Чимин, — люблю тебя.       И Тэхён ничего не успевает ответить, только шипит «козёл» на уже тёмный экран и падает на подушку, зарываясь в неё лицом.

* * *

      — Где ты? — недовольно хрипит Юнги в трубку, когда снова набирает новый номер в своих контактах и в ожидании стоит напротив башен уже шестую минуту.       — Выхожу, — сухо отвечает Чимин.       — Сколько времени прошло с того момента, как ты должен был выйти?       — Отъебись, — цокнув, отвечает младший, сбрасывая звонок, и наконец выходит из башни, а Юнги сглатывает, следя за его грациозными движениями.       Омега останавливается как раз напротив миновского автомобиля, подсвеченный яркими фарами, скрещивает руки и смотрит совсем равнодушно, явно чего-то ожидая от альфы, пока тот осматривает его.       Хлопает блестящая под ночными огнями дверь чёрного дорогого кроссовера, и догадки Чимина о том, что у Юнги всё-таки далеко не один автомобиль, подтверждаются.       — Садись в машину, — басит старший, засунув руки в карманы.       — Зачем? — упрямится омега.       — Узнаешь, — кивает Юнги.       — Почему ты так уверен, что я с тобой куда-то поеду? — тон Чимина кажется заискивающим, и альфа не может не усмехнуться.       — У тебя уже нет выбора, — Пак снова отпирается, мол, выбор есть всегда, а Мина это начинает напрягать, поэтому он, рыча, за локоть тянет младшего в машину.       — Ты со мной попроще будь.       Чимин, немного поёрзав и побурчав, снова скрестил руки на груди, уткнувшись взглядом в окно: исчезли из виду привычные небоскрёбы, в салоне некомфортно из-за тишины, что разрывается только редким и глухим ревом мотора, когда Юнги давит на газ.       Они ехали по мосту, когда, неожиданно для Чимина, остановились. Он озадаченно посмотрел на альфу, что своим безэмоциональным взглядом сначала недолго прожигал лобовое стекло, а после медленно повернулся к младшему.       — Выходи.       Чимин ловко перепрыгнул через ограду на тротуар, закрыв за собой дверь, и подошёл к чугунному забору, рассматривая, как под полной луной серебрится река. Он вздрогнул, почувствовав на плечах что-то странное: Юнги без лишних слов накинул на него пальто, которое Чимин оставил в машине при минусовой температуре на улице.       «С чего бы такая забота?» — хотел сдерзить омега, да передумал, предполагая, что ответом будет что-то вроде: «Мне не нужны лишние вещи в машине».       Они стоят молча, Чимин врёт сам себе, что не понимает, зачем они там, где на город открывается прекрасный вид, где взгляд цепляется за ночные разноцветные огни, в которые словно переместилась суетливая жизнь с наступлением темноты; дорога, по которой они ехали и ещё поедут, усыпана теми же огнями, что тянутся длинной вереницей, убегающей куда-то вдаль. Они так и манят за собой в неизвестность и таинственность ночной тишины.       — Почему ты привёз меня именно сюда? — тихо спрашивает Чимин, вздрогнув, когда Юнги, скорее всего случайно, коснулся его.       — Давно хотел приехать в это место, — отвечает альфа. Его тёмные волосы развеваются от редких, но холодящих порывов зимнего ветра, будто Юнги — вышедший герой из какой-то сопливой дорамы, после которой в тайне ото всех Чимин ревел.       — Ну так, а я тут при чем? — омега то ли действительно недоумевает, то ли просто хочет услышать что-то от Юнги.       — Просто заткнись и наслаждайся, — вдруг шипит альфа, а у Чимина пропадает вся его хрупкая романтика.       — Вот же гад, — тихо бурчит себе под нос омега, — как же ты меня бесишь.       — Сам виноват, — отвечает Юнги, услышав проклятия.       — Почему это? — возмущается Чимин, от ярости схватившись за холодные перила, покрытые совсем тонким слоем инея.       — А кто из нас двоих выпендривается? — ответно восклицает альфа.       — Я выпендриваюсь? — пищит омега.       — Нет, я. Обязательно докапываться с вопросами, почему я привёз тебя сюда? — накрывает Юнги. — Чего ты цену себе набиваешь?       — Я не набиваю себе цену, — отрицает Чимин, но мысленно сжимается вдруг от страха и замолкает, когда Юнги, прожигая его серьёзным взглядом, от которого странная, но приятная волна мурашек по коже, подходит ближе, чуть ли не убивая глазами.       — Когда рядом я, ты должен заткнуться и слушать, — шипит Юнги, заведя руку за затылок Чимина и там же её и уложив, взглядом заставив внимать его словам.       Юнги умеет так делать. Словно в глазах какая-то магия, повелевающая подчиняться, и сейчас омеге до жути странно: безумно жарко становится от того, как близко альфа, как он смотрит и дышит горячо. Его запах проникает в организм и оставляет в голове искусные разводы, от которых глаза мутнеют, зрачки расширяются, а кайф получаешь круче, чем от героина.       И Юнги, наверное, прав: омеге действительно не стоит говорить что-то лишнее, но Чимин любит свободу, хотя если её лишит Юнги — он совсем не против.       Альфа грубо оттягивает волосы Пака и заставляет запрокинуть голову, чтобы он мог больше и лучше вдохнуть прошибающий голову аромат. На шее Чимина старательно замазаны вчерашние засосы Юнги и будут они, наверное, ещё неделю с хвостиком.       Но что-то идёт не так: в омежьем запахе совсем тонкие, еле уловимые, но чувствуются нотки кофе. Такого терпкого, возможно, горького и тёмного.       — Что за херня? — тихо шепчет Юнги, явно недоумевая, надеясь, что это не то, о чём он сейчас мог подумать. Он чувствует, как внутри него разгорается странное пламя, походящее на ярость, и, может, надежда, что это причуды бессонницы.