* * *
— О, Бау, — Хосок подходит к другу, хлопая его по плечу. — Ты как тут? — Юнги-хён сказал, что я могу приехать к вам и остаться, если помогу кое с чем. — Притащить того медведя? — Намджун, читающий книгу у камина в гостиной, хмыкает. — Если бы я знал размеры этого мишки, то подумал бы лучше, — Лин садится в кресле напротив, ероша блондинистые волосы. Он провожает взглядом Чимина, что спустился с Юнги и прошёл к Джину с Тэхёном на кухню, сияя счастливой улыбкой. — Ещё раз, и я случайно выдавлю тебе глаза, — Мин садится на огромный диван, произнося слова так, чтобы их услышал только усмехнувшийся Бау. Но Намджун, тоже уловивший хрипоту Юнги, поднял на друга глаза, поправив очки для чтения. — Расслабься, хён, — Лин подпирает рукой голову, наблюдая за цветными огнями гирлянд над камином.* * *
Когда готовка подходит к концу, наполнив дом ненавязчивыми вкусными запахами, и омеги, постучав по рукам пытающихся что-то в тихую утянуть со стола альф, успокаиваются, Чимин зовёт Мина с собой в комнату. Юнги, кивнув друзьям, встаёт и уходит с ним. — Устал? — спрашивает альфа, когда младший падает на огромного медведя. — Нет места для усталости, — отвечает Чимин, подзывая старшего к себе. — Я в преддверии полночи. — Спать не хочешь? — Юнги ложится рядом, и омега укладывается на его груди, прикрывая глаза и отрицательно мотая головой, но через пару секунд сладко зевая, заставив Мина слабо улыбнуться. Альфа зарывается длинными пальцами в мягкие волосы Чимина, перебирая чёрные локоны, и второй рукой осторожно гладит тонкое омежье запястье с браслетом, неуверенно поблёскивающим белым золотом. За окном давно темно, и только свет от фонарей отражается в сугробах, переливающихся миллионами драгоценных камней; тёплые языки ламп проворно пробираются в комнату через приоткрытую дверь, с первого этажа приглушённо слышны тихие голоса оставшихся у камина друзей. «Юнги-хён», — тихо хмыкает Чимин, вспоминая. — Тогда как мне назвать тебя? «Оппа»? Мин чувствует расплывающееся в груди тепло, прижав омегу ближе. — Или, может, у тебя есть какой-нибудь кинк? — продолжает Пак. — Папочка? — О, Боже, — альфа широко улыбается, откинув голову, вжавшись макушкой в живот плюшевого мишки. — Так, «папочка»? Я угадал? — Чимин поднимается, чтобы сесть верхом на Юнги. — Я же был хорошим, да, папочка? — Господи, малыш, остановись, — альфа хрипло и тихо смеётся. — Папочка боится, что кто-нибудь услышит? — Пак прикусывает губу, чтобы сдержать улыбку. — Или папочку не устраивает его детка? Омега вскрикивает от неожиданности, когда вмиг оказывается под Мином, нависшим над ним. — Оу, да у тебя проблемы? — Я оберегаю своего малыша от них прямо сейчас, — произносит альфа голосом ниже, чем обычно, и Чимин затихает, подобно припуганному зайцу, которого загнали в угол. Он зарывается пухленькими пальчиками в волосы Юнги, притягивая его к себе. — У меня есть кое-что для тебя, — когда губы краснеют и уже немного болят от долгих поцелуев, Чимин шепчет, отстраняясь. Мин ждёт, когда омега, скрывшись вне комнаты, вернётся. И когда Пак снова садится рядом, в его руках оказывается что-то спрятанное в подарочной бумаге с новогодним принтом. Омега в ожидании бегает взглядом по лицу Юнги, пока тот развязывает небольшой красный бант. — Почему я раньше не нашёл его? — спрашивает альфа, пытаясь снять обёртку как можно аккуратнее. — Очевидно, потому что я не хотел этого, — несдержанно отвечает Чимин, собираясь к чертям порвать эту бумагу. Когда Мин слишком осторожно избавляется от красивой упаковки, в руках остаётся что-то похожее на большую и мягкую книгу в переплёте из дорогой кожи. — Что это? — Открой, и ты узнаешь, — кивает омега. Он, вроде, успокаивается и берёт себя в руки, с интересом наблюдая за эмоциями Юнги. Альфа открывает первую страницу, и на ней, немного потрёпанной, браслет, какие бывают на новорождённых, с именем Мина, его полом, весом и ростом. — Это... семейный альбом? — догадывается Юнги, перелистывая страницу. В его глазах появляется больше тепла и доброй боли от времён, что уже прошли и больше не вернутся. Чимин кивает, слабо улыбаясь. Он прижимается к альфе, положив голову на крепкое плечо Мина. На фотографии Юнги, совсем ещё младенец, не видавший мира и жизни, по-наивности верующий в добрые сказки и людей, с ещё чистыми мыслями и безграничными чувствами, что идут искренне и от всего сердца каждому. — А вырос каким? — тихо шепчет Чимин. — Каким? — хмыкает Мин. Младший немного отстраняется, чтобы осмотреть альфу: сильные руки, изрисованные чёрными татуировками, и широкие ладони, что лучше всего смотрятся на заднице Пака, заставляют колени подкашиваться от одного только взгляда, в голову зарываются постыдные мысли, от которых заливаешься краской, но остаёшься при желании; чёрные локоны, блестящие под холодным светом, на самом деле мягкие и пахнут морским бризом шампуня, рассыпаясь между пальцами; широкие спина и плечи будоражат сознание и стремление спрятаться за ними, без преувеличения сравнив с каменной стеной, поцарапать короткими ноготками в который раз и проследить за краснеющими от них полосами; лисьи глаза с густыми бровями над ними прячут за холодом взгляда такое тепло, которое редко встретишь в наше время; приятная хрипотца, что будто гладит по сердцу и гонит по телу мурашки, пробирается сквозь кожу и там остаётся. — Ты...вырос таким мужчиной. Стойкость характера Юнги, его безмерная сила, которая кроется далеко не в физических достижениях; непредсказуемая мудрость и бесценное безумие, способность выстоять даже смертельные бури, в одну секунду сорваться на другой край света в поисках спокойствия; бескрайние любовь и доверие, поражающие искренностью и желанием быть; вечные победы в войнах, прежде всего, с самим собой, и достижение поставленных целей, несмотря ни на что. — Ты вырос альфой, которого я люблю, и если меня спросят, почему или за что – я не отвечу, потому что не уверен, что они поймут меня достаточно. Мин смотрит прямо в глаза, и Чимин привык теряться, когда взгляд говорит всё, что не передать словами. Голос омеги немного дрожит, и он не знает причины, потому что сейчас в его мыслях вещи важнее. — Я люблю тебя за то, что ты есть, Юнги, и мне жаль, что слов недостаточно, чтобы ты понял мои чувства, но- — Я понимаю, что ты чувствуешь, — Мин нежно гладит омежью щёку, — и тоже знаю, что слов мало, поэтому сделаю всё, чтобы ты ощущал мою любовь. И это чёртово сумасшествие, потому что я никогда не чувствовал подобного; это пугает, потому что я должен был оставаться тем же ублюдком, но ты просто ворвался в мою жизнь, перевернул всё и изменил меня. И я правда счастлив, что ты рядом со мной вот уже почти год, потому что без тебя я бы сдался. Глаза Чимина краснеют, и он шмыгает носом, неловко хмыкнув. Омега хочет опустить голову, но Юнги улыбается и не даёт ему это сделать, прижимая к себе. Младший утыкается в крепкое плечо альфы, и Мин, поглаживая Чимина по голове, чувствует, как медленно мокреет футболка. Он переворачивает страницу, пока его трепещущее сердце не замирает: его первая детская фотография с папой, где омега держит маленького Юнги на руках. Мин усмехается над собой, как забавно дулись его щёчки в недовольстве. Альфа понимает, что, наконец, спустя столько лет он больше не чувствует дыры, безжалостно тлеющей в районе сердца с момента потери своего папы. Да, пока рядом с ним Чимин, он, определённо, ещё нагнёт этот мир. — Пустые? — спрашивает Юнги, скорее, сам себя, когда фотографии заканчиваются на середине альбома. — Свободные, — поправляет его омега. — Для продолжения твоей истории. Мин слабо улыбается, согласно кивая. Он перелистывает на самую первую страницу, изучая свои данные на браслете. — Думаешь, они всё ещё такие же? — Браслеты? — уточняет Чимин. — Нет, данные, — подтрунивает Юнги. Омега смеётся, прикрывшись ладошкой. — Не знаю, но... — отвечает младший, затихнув, — думаю, когда-нибудь мы проверим? Чимин поднимает на альфу глаза до того, как тот нависнет над ним, расцеловывая лицо хихикающего омеги и улыбаясь.* * *
Иногда мы не хотим отпускать, зная, что должны это сделать. Уходящий год был значимым из-за того, что он забрал и принёс взамен что-то очень важное. Если раньше Юнги не отмечал Новый год, потому что не видел другой особой причины для этого, кроме как «принято», и просто напивался в каком-нибудь шумном ресторане с друзьями и такими же весёлыми незнакомыми людьми рядом, то сейчас он ещё точно трезв, слышит спокойный говор близких и новогодние выступления с экрана работающего телевизора. Пусть альфа не горит желанием полностью отпустить этот год, но он уверенно готов принять новый, пока к плечу доверчиво жмётся любимый омега, а друзья напротив смеются и тянутся к бутылкам шампанского. За десять минут до того, как страна начнёт считать с двенадцати до одного, компания разогревается: Джин нервно бурчит что-то Намджуну, чтобы тот успокоился, сел на место и внимательно слушал речь с телевизора; Тэхён пихает Чонгука, переговаривающегося с Хосоком, чтобы тот обратился к нему; Бау со старшим Чоном остаются почти нетронутыми, и только Чимин с теплом наблюдает за всеми, скромно улыбаясь. Джин просит открыть Юнги шампанское; как только альфа встаёт, омеги пугливо вздрагивают под хлопок пробки, а пена бежит из горла, цепляя пальцы под радостные и нетерпеливые возгласы. Жидкое персиковое золото с изысканностью разливается по бокалам. Юнги не садится, взяв свой алкоголь в руки. — Вау... — вздыхает Намджун, — это тост? Юнги, улыбаясь, кивает. — Обычно, если я начинал его, то только уже выпившим и со слов: «Это чёртов тост, ублюдки», — после слов друга, Хосок хмыкает, помотав головой. — Но я, на удивление, ещё трезв и мягок, поэтому готов сказать то, что вы вряд ли услышите от меня в другие дни: я благодарен. До глубины души, до боли в костях, до жжения под рёбрами и так далее – я благодарен. Юнги прячет свободную руку в карман домашних спортивных штанов, хмыкая, потому что, по стандартам, альфа должен был вырядиться в какую-нибудь классику, но он же Мин Юнги. — Я благодарен тебе, Чонгук, — неожиданно говорит альфа, указывая на друга бокалом. — За то, что в итоге мы с тобой начали нормально общаться. Чон, выровняв спину и расправив плечи, улыбается, гордо кивая, потому что он благодарен тоже. — Спасибо тебе, Тэхён, что был рядом с Чимином, — продолжает Юнги. — Спасибо, Хосок, что всегда смеялся и не давал мне загнуться. Я благодарен тебе, Джин, за то, что ты бессовестно притащил тогда Чимина к нам просто потом- — Я привёл его, потому что он пах лавандой. — Что...? — признание омеги ставит подножку и толкает в ступор. — Нетрудно было догадаться, что твой истинный омега должен иметь запах лаванды, — поясняет Джин дальше. — И когда Чимин прошёл мимо, я понял, что его запах настоящий, а не подстроенный специально, чтобы пробраться к тебе. — Чёрт, хён, — шепчет Юнги, немного опустив голову. — Спасибо. Омега отмахивается, потому что это то, что он должен был сделать, и сейчас Джин хочет, чтобы Мин продолжил. — Спасибо, Намджун. За то, что ты есть рядом со мной уже больше десяти лет, терпишь мой дерьмовый характер и остаёшься рядом даже тогда, когда я херово обращаюсь с тобой. Прости и спасибо, — в ответ Джун улыбается, поджав губы, кивает и пожимает Юнги руку, привстав с места. Мин хлопает по его плечу и поворачивается к Чимину; глаза альфы заполняются теплом, и он расслабляется, теряя самого себя. — Малыш, — тихо произносит Юнги. Так, что до дрожи, до мурашек по коже не только Чимина. — Спасибо, что принял меня, и сейчас остаёшься рядом. Спасибо за то, что было, есть и будет. Я уже сказал слова, которые хотел, и скажу ещё. Пожалуйста, ни за что и никогда не забывай, что я люблю тебя. Чимин напоминает свечу, что горит, и её воск медленно стекает на стол, застывая и оставаясь тёплым, потому что это примерно то, что омега чувствует. Он слабо улыбается, не отрывая глаз от Юнги, и, когда тот садится, осторожно целует его в щёку, шепча на ухо взаимность. Когда часы бьют двенадцать раз, мир вокруг словно замирает, люди рядом будто задерживают дыхание, считая. И с тринадцатью дом заполняется счастливыми криками. Этой ночью взяло своё начало что-то новое, очередная страница перевёрнута, перо окунулось в чернила и красивым штрихом вывело первую букву. Когда алкоголя в крови хватает, чтобы почувствовать себя немного счастливее, друзья выходят на задний двор запускать фейерверки. Чимин боязливо берёт Юнги под локоть, как только альфа возвращается, потому что боялся, пока Мин поджигал пиротехнику. Омега прижимается и вздрагивает, когда первый салют прыгает навстречу звёздам и рассыпается в тысячи искр. Его красивые огни отображаются в глазах, словно в зеркале, и остаются в них частичками. Хлопки сливаются с другими вдалеке и ещё долго не замолкают. — Откуда у тебя тот альбом? — спрашивает Юнги, обняв омежьи плечи. — Я связался с твоим отцом, чтобы спросить, что лучше подарить тебе на Новый год, — признаётся Чимин. Он немного растерянно продолжает, поджав губы. — Потому что, кажется, у тебя и так всё есть. Мин хрипло посмеивается, уткнувшись носом в чужую макушку, и тихо бурчит. — Не всё. Он уверен, что Чимин понимает правильно. — Всему своё время, — шепотом отвечает омега, трётся носом о щёку Юнги и отстраняется, чтобы заглянуть в любимые тёмные глаза. Мин обнимает его крепче, прижимает к себе и сладко целует под последний рассыпавшийся в небе фейерверк.