* * *
— Привет, Чимин-а! Как ты? — Марк садится рядом на место ещё не пришедшего Тэхёна и своей приторной улыбкой сияет так, что в свете этом мало чего увидишь хорошего, даже если в очках и даже если через лупу с микроскопом. Чимин наивность в себе сохраняет до последнего, как ребёнок бережёт шоколадную конфету, и полагает, что ему это кажется в силу плохого настроя на ближайшее будущее. — Нормально. У тебя всегда такое хорошее настроение? — замечает Чимин, подготавливает свои конспекты и в принципе понимает, что ответ его не интересует. Марк рядом кивает и потягивает газированный коктейль, противно сюрпая его через трубочку. — А это что? — кивает он с ухмылкой на высокий ворот одежды и пихает локтем под бок, играя густыми тёмными бровями. — Весёлая ночь? — Ч-Что? — понимая не скрытый смысл, Чимин настолько резко поворачивается к розововолосому, насколько может себе позволить, и пытается по чужим голубым глазам понять, шутит тот или нет. — Ты правда думаешь, что я могу сделать подобное? Тем более, когда у меня есть альфа, с головой пропавший в работе в этом грёбаном Нью-Йорке? — Ну всё, — отмахивается Марк рукой, закатывает глаза и брезгливо вздыхает, — я пошутил. — Не всё, — довольно громко говорит с ним Чимин, уже игнорируя дискомфорт в горле и пытаясь не сорваться прямо сейчас. — Лучше извинись и иди в школу Stand Up’а. Я не для этого каждую ёбаную секунду переживаю за Юнги, так что не вешай на меня свои проблемы, окей? — О, Боже, да успокойся, я не думал, что всё так серьёзно. Кстати, когда вы начали встречаться? Чимин недолго, но стыдливо для себя молчит, уткнувшись взглядом в начинающую раздражать собственную тетрадь, потому что он не может ответить, потому что нет даты, с которой можно было бы начать отсчитывать чистый срок их отношений. — Ты чего молчишь? — спрашивает Марк, пытаясь заглянуть в чужие глаза, и, наверное, только делает вид, что пытается сдержать свои тихие смешки. — Что...? Ты не знаешь, когда вы начали встречаться? Вы вообще встречаетесь, ха-ха? — Никто из нас не говорил об этом, — честно признаётся Чимин и кусает пухлые губы. Вот же чёрт, пора бы закрыть уши раньше, чем омега рядом снова заговорит. Возможно, хотя бы по причине того, что это всё-таки больно. — О... Видишь? — с ухмылкой замечает Марк и не останавливается, будто специально давит и знает, что ещё немного, и Чимин опустится на колени; ещё чуть-чуть, и Чимин из последних сил будет держать сломанную в груди тростинку. — Ещё думаешь, что Юнги серьёзен? Детка, ему просто наскучили тусовки, пришло время развлекаться по-новому. — Заткнись, мы живём вместе, — противопоставляет Чимин. — А это вы обсуждали? — Марк не получает ответа и с улыбкой возвращается на своё место, когда запыхавшийся от стараний не опоздать Тэхён на последних парах залетает в аудиторию на две минуты раньше самого профессора. Чимин же, хмурясь, не столько пугается чувства в своей груди, сколько пытается сделать хоть что-нибудь для того, чтобы оно не успело расцвести.* * *
Чимин либо теряет дар речи, будто ему снова два месяца и его максимум — издавать соответствующие нечленораздельные речи; либо пугается, словно видит перед окном не человека, а большого и страшного медведя Гризли, уже рычащего и готового напасть; либо всё вместе. Чимин забрёл в их с Юнги каким-то чудом забытую остальными университетскую библиотеку, маленькую и уютную, старую, в сравнение с той большой и действующей современной. Возможно, кто-то кроме них и пользует это помещение, но до этого момента Чимин ни единого духа даже и не слышал. К слову очень расстраивающему, там, у окна, где обычно Мин затягивался очередной убивающей его сигаретой, стоял другой, оперевшись локтями о подоконник. Омега уже узнаёт его по спине и белобрысой макушке и хочет послушать своё сердце, в бешеном биении кричащее «не уходи, а беги», да только Чимин успевает развернуться, как слышит хриплое «привет» позади и странную усмешку. Чимин делает глубокий вдох, чувствуя, как расширяются лёгкие в груди от этого, всеми силами пытается расслабиться и опустить напряжённые плечи, между делом ненавязчиво спрашивая у Бога, если тот всё же существует, за что. — Как ты узнал об этом месте? — спрашивает омега то, что больше всего его не столько интересует, сколько беспокоит, разворачиваясь и опуская руки пока только в едином смысле. Задавать вопрос о том, что Баулин здесь в принципе делает, смысла нет, потому что Чимин, к своему сожалению, видит его собственными глазами: стоит и курит. Хочется если не сдохнуть на время, пока Юнги не вернётся из Нью-Йорка, то хотя бы ослепнуть. Омега мысленно стучит по пыльному деревянному столу неподалёку, на котором он принимал на себя атаку жадных поцелуев Мина недавно, и делает всё, что ещё в таком роде помнит, потому что нагонять на себя подобную беду в виде «сдохнуть» не было в его приоритетах, как бы он не просил. — А какая разница? — задаёт встречный вопрос Баулин и поджигает очередную сигарету. Чимин из собственных принципов уверен, что они хуже, чем те, которые курит его альфа. Хотя, по его мнению, сигареты априори не могут быть «лучше». — Большая, — говорит омега на свой страх и риск и надеется остаться нетронутым сегодня. Баулин усмехается и поворачивается лицом, выкидывая совсем недокуренную сигарету в окно. Чимину хочется оттянуть горловину, показать синяки, которые распускаются не по его собственной вине, и поносить альфу на чём свет стоит так, чтобы тот от стыда под него же и провалился. Но омега, побывавший в забытой сказке благодаря стараниям и любви Мина, всё ещё наивен. — Почему ты думаешь, что другие люди не могут находиться здесь? — Потому что раньше их здесь не было, — отвечает Чимин и вспоминает, что смысла разговаривать и находиться рядом с этим человеком, как такового, нет, следовательно и делать ему здесь больше нечего. Но до последнего на тонких ниточках держит и просит не оставлять это место, пропитанное когда-то спокойствием для Чимина, обида на то, что зверь бесцеремонно ворвался в дом и решил разгромить в нём всё. Эта обида слишком сильно давит на сердце сквозь грудь, лёгкие и адекватное чувство собственного достоинства. — На самом деле, сначала я просто хотел трахнуть тебя, — Баулин суёт руки в карманы и признаётся; Чимин дёргается и думает, что ему нужно уже давно бежать отсюда, наплевав на всё, о чём думал моментами ранее. — Ну, у тебя классная задница, и, может, ещё из принципов, потому что, я считаю, Юнги не достоин того, что и кого он имеет. — Ты- — Не перебивай меня, — рявкает Баулин и обходит омегу, останавливаясь за его напряжённой спиной. — Из подведённых для себя итогов я вывел, что либо всё это действительно должно принадлежать не ему, либо вы, двое, неплохо так наёбываете окружающих маской своих замечательных отношений. — Ты, видимо, не знаешь его, — твёрдо говорит Чимин и решает, что ни за что не позволит альфе продолжить. — Юнги много работает почти каждый вечер, хотя компания ещё не передана, и он пережил достаточно дерьма, чтобы сейчас быть на том месте, на котором он находится. Омега поворачивается к Баулину лицом, грозно хмурится, сжимая кулаки и замечая, что тот стоит ближе, чем Чимин ожидал. — Я честно думаю, что ты – дерьмо, Баулин, — признаётся прямо в лицо и пытается убедить себя, что не боится ни единого, даже самого малого движения альфы напротив. — Ты – крыса, которая роет за спиной и совсем не цени- Баулин толкает омегу к полупустым стеллажам со старыми пыльными книгами так сильно, что спину на мгновение пронзает боль, а сердце — нисходящие страх и ужас. Чимин, заметив тянущуюся к нему руку, старается как можно быстрее закрыть больную шею своей, но альфа всё-таки успевает сжать, одёргивая чужую ладошку. — Ты слишком жалкий, чтобы так смело говорить мне об этом прямо в лицо, — рычит Баулин. Чимин царапает его руку ногтями и со стыдом роняет пару горячих слёз, всё ещё стараясь в край не разрыдаться, потому что дышать тяжело и без этого. — До тех пор, пока ты так относишься к Юнги...кх-р, он слишком хороший человек, чтобы рядом с ним были такие лицемерные твари, — Чимин знает, что нужно прекратить, если он хочет, чтобы его отпустили, потому что чужие пальцы сжимаются сильнее, но честь его любимого человека выше. Прикол состоит в том, что такова психология и личное мнение Чимина: если альфа защищает свою любовь физическими действиями агрессивного характера (избиениями, о которых Чимин думать не хочет), то омега — глубокими словами и сильной верой, нанося врагу не меньший урон. И сейчас, пока Чимин не сделает достаточно, он будет готов до смерти задохнуться. — Он заслужил упорством и...хариз..мой..акха, он...потрясающ..., так что...больше не смей...даже рядом с ним стоять. Ты ничтожество. Омега собирает все свои осколки, упавшие пару мгновений назад у дрожащих ног, чтобы сказать это. Он не может больше собрать свои мысли из-за отсутствия достаточного количества воздуха, но слышит, как бешено прорывает его сердце от обиды, когда Баулин просто смеётся над ним: над сказанными из последних сил словами, над попытками вырваться, над его слезами и скулежом. В глазах всё почти в конец расплывается, но Чимин видит, как искажается от злости чужое лицо, и альфа сжимает напоследок руку так сильно, как может. Возможно, Чимин увидел звёзды чёрных миновских глаз напоследок, возможно, он принял, что это конец, но умирать сегодня, здесь и так в планы не входило, и Баулин видит, решает, что ещё не сделал всё, что должен был, и отпускает. Ноги Чимина подкашиваются, но он громко цепляется за стол рядом, опираясь на него и, побаловав себя секундными попытками жадно нахвататься воздуха, пытается бежать отсюда как можно скорее, как можно быстрее и дальше прежде, чем Баулин сделает что-либо ещё. Последним, что добивает Чимина, становится тот один из двух парных браслетов на изящном запястье омеги. Баулин, цепляя тонкую дорогую цепочку, оказавшуюся достаточно хрупкой, рвёт сразу две драгоценности: украшение из белого золота с редчайшим родием и такое же редкое в нашем мире сердце: преданное и верное, как у всех лучших друзей человека, любящее и горячее, как у чувственной Афродиты к воинственному Аресу. Когда Чимин оказывается в главном коридоре второго этажа, растерянный Тэхён, очевидно, искавший своего неожиданно пропавшего друга, спешит к нему на встречу, позволяет опереться на себя и до жути пугается. Чимин громко дышит, наверняка раздирая горло еще больше, падает на пол и боится остановиться вдыхать и выдыхать из страха перестать делать это уже насовсем, и только суёт где-то между жалобное, хриплое и еле слышное «воды».* * *
Чимин уходит с пары раньше, чем та заканчивается, благодаря Тэхёна за вынесенные вещи. Друг беспокойно хлопает по плечу и, провожая взглядом за двери университета, прикладывает ладони к груди, кусая губы. Чимин садится в машину, потирает щёки, неприятно стянувшие от высохших дорожек горьких слёз, и набирает Юнги по видеосвязи, не сдерживая всхлипов снова, потому что омега не хочет видеть его через телефон. Ему нужны прикосновения: этого было бы достаточно сейчас, чтобы успокоиться, но грёбаные «но» наступают на пятки. — Детка? — разносится по всему салону из подсоединённых к телефону колонок. — Ч-Что случилось? Этот редкий случай, когда Юнги запинается из-за растерянности; Чимин зажимает рот рукой и плачет, потому что голос такой до боли родной и любимый, что израненное сердце непонятно от чего сжимается. Чимин мельком смотрит на своё изображение в маленьком окошке на дисплее и пытается не зарыдать: опухшее лицо, красные и блестящие, болящие от слёз глаза и зажатый ладошкой рот выглядят так жалко, завершая его больной вид в этом огромном свитере и с взъерошенными волосами. — Малыш, пожалуйста, поговори со мной, — беспокойно просит Юнги, бегая взглядом по изображению Чимина на своём телефоне, и выгоняет секретаря, приказывая не впускать никого в кабинет до его официального разрешения, кто бы то ни был. — Что произошло, почему ты плачешь? — Забери меня отсюда, прошу тебя, — скулит омега, пробуя убрать ото рта руку. — Что-нибудь сделай, но больше не оставляй меня одного. — Детка, — хрипит Мин, — завтра утром ты проснёшься, и я буду рядом. На самом деле, альфу разрывает волк в груди, что воет, потому что его омега далеко и чувствует себя так плохо, что Юнги хочет мучительно и долго убивать самого себя, что уже будет делать ближайшие тринадцать часов. Чёртовый Нью-Йорк, чёртовый штаб и чёртова компания со своими чёртовыми партнёрами. — Пожалуйста, не уничтожай меня своим молчанием, сокровище, — молит Юнги, забывая обо всём, что связано с работой и в принципе не с Чимином. Он зарывается длинными бледными пальцами в чёрные спутанные локоны, создавая контраст, устало выдыхает, снимая очки для компьютера, и ждёт. — Баулин порвал браслет, который ты подарил, — на одном вдохе произносит Чимин, спрятав щиплющие глаза. Он боязно слушает мгновения загадочной тишины и не может посмотреть на Юнги, возможно, потому что не сдержал своё обещание рассказывать обо всём, что происходит и волнует, вовремя. — И мне очень обидно, потому что... Чимин прикусывает дрожащую губу из-за накативших слёз и сдерживает всхлип, в итоге сдавшись. Омега делает судорожный вдох и, попытавшись взмахнуть руками, отчаянно роняет их на колени. — Потому что это как будто был не просто браслет, понимаешь? — с надеждой описывает Чимин и смотрит на своего альфу, понижая громкость голоса. — Как будто это была ниточка, связывающая нас, и словно он порвался также легко. — Как это произошло? — спрашивает Юнги, прищуриваясь и безостановочно нервно щёлкая автоматической ручкой с логотипом компании. — Баулин зацепил его, когда я... уходил, — Чимин теребит подол свитера, переключаясь на собственные пальцы, и считает себя до противного слабым. — Уходил? — Уходил как можно быстрее. Юнги заиграл желваками, но попытался сдержать эмоции ещё на немного. — Что он тебе сделал? Омега сжимает губы и шумно вдыхает через нос. — Говори мне, — строго произносит альфа, и его голос становится ниже и грубее. — Он... Был в нашей библиотеке. Я хотел уйти, но Баулин заметил меня и начал нести какой-то бред, — решает Чимин не уточнять, какой именно, потому что стоит ли зацикливаться на том, в чём нет правды? — Но ему не понравилось, как я отвечал, и... — И? — не выдерживает Юнги ни единой секунды тишины, нервно потирая губы пальцем. Он хочет снять пиджак, развязать галстук и въебать одному конкретному, но если первые два возможно, то третье пока нет. Чимин продолжает молчать, и альфа снова заставляет его говорить. Омега на это отрицательно мотает головой, заставляя Юнги нахмуриться и попытаться понять хоть что-нибудь из той нахлынувшей бури в голове и сердце. — Я не спрашивал, будешь ли ты говорить, — хрипит Мин. — Я сказал, чтобы ты делал это. — Я не могу. — Почему? — Потому что мне страшно, — выпаливает Чимин признание, и внутри альфы всё переворачивается. — Боишься... меня? — Боюсь за тебя, — омега смотрит так своими большими заплаканными глазами, что Юнги ломается и сам. Впервые кто-то сказал ему подобное, и альфа знатно растерян. — Ты же, дурак, бываешь таким импульсивным, и я боюсь, что это принесёт тебе проблем из-за меня. — Не веди себя так. Ты хочешь сказать, что заботишься обо мне? Но тогда почему продолжаешь делать больно этим ёбаным неведением? — не сдерживается Юнги и давит в себе рычание. — Разве я не- — Он душил меня, ясно? Из-за него я вынужден быть не в твоей футболке, а в свитере с высоким горлом. Из-за него я не могу нормально есть, пить и гово- — Что он делал? Чимин молчит. Голос Юнги стал таким низким и хриплым, его глаза и, может, лицо в целом потемнели от злости. Омега хочет вернуться на минуту назад и всё-таки сдержаться, потому что теперь ему действительно страшно. Пусть сейчас Мин ещё сидит, молчит и ждёт, но, кажется, что-то ужасное вполне может произойти. — Позволь мне, — «разорвать его». Юнги смотрит прямо в глаза и пробирает через тысячи километров между ними. Он читает самые тёмные мысли Чимина в дальнем уголке его разума, где омега без сомнений спускает с поводка Цербера. — Я расскажу всё, когда ты прилетишь. — Едь домой, — говорит Мин. — И не смей покидать территорию.