***
— Боже, мам. Нет, мне не нравится, — говорит шатенка своей матери, когда те стоят в магазине, примеряя розовое платье в белый горошек, края которого обрамлены кружевами. — Ни за что! Я никогда его не надену! — Фэй, ну чего ты как маленькая? Красивое платье, цвет тоже прекрасный. Что тебе не нравится? — возмущается мать, разведя руки по сторонам. Она в замешательстве, ведь её дочери не нравится ни одно платье из всех, что она выбрала. — Всё, мам! Мне не нравится, как это платье сидит на мне; мне не нравится его цвет; мне не нравятся эти кружева и рюшечки, а самое главное: оно в горошек! Это детское платье, мама! Я в таких ходила в третьем классе, чёрт побери! — кричит Чемберлен, указывая на недостатки, по её мнению, платья. — Бред, Фэй, — спокойно произносит женщина, вздохнув. Она привыкла, что её дочери ничего не нравится. «Переходный возраст», — говорила всем, а сама тяжело вздыхала, пытаясь удержать спокойствие. — Тогда скажи, а какое нравится тебе? Фэй фыркает, подняв подбородок и королевской походкой направляется к взрослому отделу. Детская одежда ей уже ни к чему, только вот мать убедить в этом невозможно. Подходит к платьям, взяв одно из них. Чёрный цвет, он будет идеально сидеть на ней. Чуть выше колена, рукава по самый запястья. Подол не пышный, что только радует. — Серьёзно? Фэй, ты ещё подросток, тебе ни к чему эти элегантные наряды для взрослых! — возражает Полли, вскинув брови. — К тому же, не думаю, что это подойдёт. — Но это то, что нравится мне, мама! У нас с тобой разные вкусы. Ты ещё считаешь, что я малышка, да? Но нет, мам. Я уже вполне зрелая девушка, которая имеет право выбирать себе одежду сама! Мне уже семнадцать, мать твою Терезу! Смирись с этим и разреши мне уже покупать себе одежду по моему вкусу, о’кей? Ноги же брить умею, значит и одежду выбирать тоже. Полли недолго молчит, раздумывая над ответом. Эта хоть и небольшая, но речь её дочери вызвала бурю эмоций. Да, ей пора бы уже отпустить ту малышку, которой она считает Фэй, но… Не может. — Ладно, — завершает миссис Чемберлен, выдохнув. — Ты можешь купить это платье, Фэй. Девушка улыбается, сжав платьице в объятиях и, чмокнув мать в щёку, спешит в отдел обуви, крикнув: — Мам, пошли. Мне надо ещё туфли купить! Женщина слабо улыбается, но всё же следует за Фэй.***
Школьные будни проходят так скучно и уныло, что ходить туда мне больше не хочется. — Кассандра! — услышав, как входная дверь хлопнула, кричит мама и выходит ко мне из кухни. Её вид оставляет желать лучшего: волосы представляют из себя птичье гнёздышко, через плечи перекинуты тонкие лямки фартука. Одна её щека в муке, а грязные руки она вытирает об ткань фартука. — Привет, ма, — устало улыбаюсь, скидывая с ног кроссовки. — Когда мы поедем за город? Я уже рассказала об этом Фэй, ты как? Мама мнётся, но всё же улыбается своей неизменной улыбкой, подходя ближе. — Когда захочешь, тогда и поедем. Можем хоть завтра! — говорит она, проведя ладонью по моим светлым волосам. — Какая же ты у меня красивая… — шепчет, изо всех сил пытаясь удержать улыбку. Ей грустно, я чувствую по глазам. И это чувство передаётся так легко, что через секунду я тоже становлюсь до боли грустной. — Ладно. Значит, едем завтра! — хмыкаю, выворачиваюсь из её нежных рук. Не хватало мне ещё стать пай-девочкой с такой мамой. Амелия лишь кивает головой, возвращаясь к готовке ужина. Или обеда. Я не знаю, что она там готовит, но явно что-то наполовину подгоревшее. Хотя, последнюю неделю у неё более менее получается готовить блинчики. Может, она их и делает? Заглядываю за её спину, замечая на сковороде блин. А я, оказывается, очень счастлива. Мне не придётся есть какую-то гадость. — Иди мой руки, переодевайся и за стол, блинчики почти готовы, — дружелюбно говорит она, не поворачивая головы. Киваю, будто она меня увидит и поднимаюсь к себе в комнату. На втором этаже темно, что пробивает в дрожь. Сжимаюсь, ведь страхи у ведьм никто не отменял. Хоть я и тёмная ведьма, а темноты жуть, как боюсь. А ещё пауков. У них такие тонкие лапки, а ещё их много. Они вызывают у меня ужас. Да такой, что я могу упасть в обморок от одного только его вида. Такая уж я боязливая. Подхожу к окну, чтобы задёрнуть шторы, когда замечаю в окне напротив знакомый силуэт. Он быстро передвигается по комнате, размахивая руками. Так смешно выглядит, что не сдерживаю смешка и усмехаюсь. Шторки дёргаются, и наши с Диланом взгляды на какое-то мгновение пересекаются. Он смотрит мне в глаза, а я не могу отвернуться. Просто не могу, и всё. Сглатываю образовавшийся в горле комок, обняв саму себя руками. Сильно сжимаю плечи, из-за чего на них остаются красные следы, но не обращаю на это внимания. Между нами с О’Брайеном за несколько секунд происходит целая зрительная война. При чём война то не простая. Отвернёшься — проиграл, а никто из нас двоих не хочет этого, хочет выиграть. Вдруг он резко оборачивается, и теперь мне предстоит наблюдать за его спиной и широкими плечами. Странно, но даже со спины он выглядит… Кхм, он никак не выглядит со спины. Хмурю брови, отвернувшись от окна. Как же этот тип меня раздражает. Задёргиваю светлые шторы, усевшись на постель. Он такой странный. И он проиграл. Вздыхаю, победно ухмыльнувшись. А я победила. Стягиваю с ног брюки, бросив их на стул. Затем расстегиваю пуговицы рубашки, тоже положив её на стул. Зевота сама вырывается из меня, поэтому широко открываю рот, прикрыв его ладонью. Убираю волосы в небрежный хвост, чтобы не мешали и достаю из шкафа шорты и футболку. Натягиваю их на себя, улыбнувшись своему отражению в зеркале. Сумасшедшая, уже сама себе улыбаюсь. Облизываю губы, привкус которых вызывает рвотный рефлекс. Боже, чего такого я съела, что они такие невкусные? Стягиваю резинку и приглаживаю светлые и слегка вьющиеся волосы, которые торчат в разные стороны. Иногда я даже подумываю подстричься, ибо это гнездо мне уже порядком поднадоело. Рассматриваю незаметный шрам на лбу. Откуда он? И почему раньше его не замечала? Тру его пальцами, пока он не краснеет, после чегр перестаю это делать. Почему я не помню, как он появился? За окном уже вечереет, зима всё-таки скоро. Тусклое солнце переливается разными цветами, от насыщенного оранжевого, до бледно фиолетового, а затем голубого. Это слишком красиво, не удивительно, что есть так много картин, на которых нарисовано небо и всё такое. Солнце медленно уходит за горизонт, а мне остаётся лишь вздыхать по нему, дожидаясь завтрашнего дня. — Кэсси, иди сюда! — громко и чётко кричит мама с кухни, заставляя меня подпрыгнуть на месте от внезапности. Уж кто и умеет пугать, так это она. Закатываю глаза, но всё же медленно спускаюсь вниз. Живот громко урчит, заставляя меня двигаться быстрее, что я, собственно, и делаю. В столовой встречаюсь с мамой, которая тепло улыбается, кивая на стол, на котором стоит тарелка с блинами, две маленьких чашки с чаем и маленькая миска с вареньем. Вероятно, малиновым, моим любимым. Плюс мамы в том, что она владеет невероятно светлой магией. А магия, как правило, может охарактеризовать саму ведьму. Вот она светлая, значит, и характер у неё светлый, если так можно сказать. Ведь она добрая, дружелюбная, отзывчивая, целеустремлённая. Она видит во всём только хорошее и всегда на позитиве. И это то, что я так в ней люблю, хоть и очень редко говорю такое лично ей. — О-оу, — тихо произношу, усаживаясь на стул и пододвигаясь ближе к столу, накрытому белой скатертью с узорами в виде всяких цветочков, закарючек и самых разных рюшечек. — Они не подгорели, удивительно, — мой сарказм на высоте. В глазах матери после услышанного на секунду мелькает обида. И теперь я жалею о своём тупом сарказме, ведь обижать маму совсем не хотелось, а как раз наоборот. Я хотела похвалить её, но вышло, почему-то, иначе. Буквально через долю секунды её губы вновь расплываются в улыбке. — И на том спасибо, детка, — тихо шепчет, но я слышу отчётливо. Сворачиваю один блинчик, обмакнув кончик в варенье и засовываю его в рот, откусывая. Прекрасный вкус моего любимого варенья тут же чувствуется, от чего губы сами по себе растягиваются в улыбку, а глаза закрываются от удовольствия. Да, это малиновое, моё любимое. За ужином (Или это был обед? Не суть) мы с мамой много, слишком много болтали. О чём? Ни о чём, но в то же время обо всём. Удивительно, как много можно узнать за пару часов общения с родными тебе людьми. Теперь я поняла, что моя мать — это не все те люди в школе, которым безразлична моя судьба, да и я в целом, она не тот человек, что угрожал мне, не враг. Она моя мать, а это намного важнее. Я для неё лучшая в мире дочь, она для меня лучшая в мире женщина. И всё. Точно. Большая, жирная точка. — Как у тебя дела с… Фэй? Её же так зовут? — спрашивает мать, откусывая кусочек блина. — Наверное, она славная, раз вы подружились. Нет, мам. Она не славная. Она просто потрясающая! Как жаль, что я не могу сказать это вслух, не могу объяснить ей то, что чувствую к Чемберлен. Нет, нет, вы не подумайте, я нормальная, а про чувства дружеские говорила. Просто… Я не могу сказать этого вслух, потому что тогда ещё больше привяжусь к этому человеку. Тогда я окончательно стану считать её близким для меня человеком, а не надоедливой фанаткой, которая вечно суёт нос не в своё дело. А я не хочу этого. Я боюсь этого.***
А они сидят за столом, общаясь на самые разные темы, что интересны им обоим. Они так увлечены, что не замечают его . А он сидит под их окном, вглядываясь в каждое движение светловолосой Кэсси. Смотрит на её пухлые губы, которые что-то щебечут. На светящиеся от счастья и радости глаза, что когда-то в детстве обожал. Смотрит на её пышные волосы, выпадавшие пряди которых она вечно убирает за ухо, так как те мешают ей, падая на лицо, как тогда, в детстве. Она слишком прекрасна, но одновременно с этим чертовски опасная, и, кажется, такая неприступная личность. Её хочется обнять, прижать к себе, сказать, что жизнь прекрасна так же, как и её чудесное личико, но вместе с этим он желает отомстить. Отомстить за все эти годы, что он мучался. И за то, что отчасти она тоже стала огромной причиной этому.