Прикосновения

      После того вечера судья несколько дней даже не подходил к Эсмеральде. И только по прошествии недели он опять начал потихоньку к ней подбираться. Это было чрезвычайно тяжело, она воспринимала его враждебно. Если он заговаривал с ней, то получал односложные ответы. На совместных обедах и ужинах она молчала, хотя он пытался разговорить ее. Лед между ними был растоплен тогда, когда она решилась спросить судью, откуда у него этот черный котяра с замотанной головой. Это был вечер — судья, как обычно, сидел в гостиной возле камина, читал книгу и поглаживал Маршана, который устроился у него на коленях.       Эсмеральда тихонько учила Джали выкладывать латинскими буквами слова, когда ее взгляд упал на судью, осторожно, даже нежно поглаживающего кошачью спинку. Маршан пытался бодаться головой под руку судьи, чтобы судья почесал ему за ушками, но судья тихо смеялся и бурчал:       — Не спеши, бедолага, у тебя еще голова замотана и ушей не видно. Негде там тебя чесать.       От смеха судьи у Эсмеральды пошли мурашки. Нет, это были не те мурашки, которые появлялись, когда Фролло пугал ее или бесил. Это было что-то другое… Она с трудом нашла определение тому, что чувствовала — невольная симпатия, вот что это было. И не хочешь, а все равно симпатизируешь. Она вдохнула, выдохнула и, наконец, подала голос:       — Ваша честь, можно вас спросить? — он слегка ежился, когда она его так называла, но не протестовал.       Судья повернул голову в ее сторону и улыбнулся:       — Конечно, дитя мое, задавай свой вопрос.       Она не могла не признать, что его улыбка, когда она была вот такой мягкой, не торжествующей, не злобной, была довольно приятной.       — Откуда у вас этот кот?       Судья поморщился.       — Я спросила что-то неприятное? — она нахмурилась. Неужели он сжег кого-нибудь, чтобы забрать себе этого кота? Она вспомнила, как он безжалостно попытался сжечь семью мельника в их доме.       — Скорее, сама ситуация была неприятной, — ответил судья. — Мне его принесли на суд, обвиняя это несчастное животное в колдовстве и в том, что он — дьявол. Я вынес ему оправдательный приговор. Увы, люди успели оставить беднягу без глаза, — Фролло с ненавистью скривился.       — Поверить не могу! Вы всю жизнь издеваетесь над цыганами, но готовы подмочить свою репутацию, вытаскивая из огненной пасти инквизиции кота?! — Эсмеральда была поражена.       — Будь же ко мне справедлива, моя дорогая! — вознегодовал судья и воздел кверху свой длинный тонкий палец. — Я всю жизнь издеваюсь не только над цыганами, а вообще надо всеми. Французы от меня тоже немало претерпевают, и по заслугам, кстати сказать! Людишки знают, что какие-то вещи делать нельзя, потому что это плохо и нарушает закон, но все равно совершают их. Животные же невинны, они понятия не имеют о том, что убийство — грех, просто это их природа.       — А как же Квазимодо там, на площади?! Что он сделал плохого, что вы его наказали своим невмешательством?       — Квазимодо не внял доводам рассудка, которые я ему говорил тысячу раз как минимум! — с нажимом сказал судья. — Он — уже взрослый мальчик, пора ему брать ответственность за свои поступки. Я бы за него вступился, но позже, когда он принял бы на себя всю меру последствий и впредь сначала думал, а потом делал!       Эсмеральда смотрела на пальцы судьи, нежно почесывающие кошачью холку, отчего кот урчал громко и счастливо.       — Вы очень любите животных и совсем не любите людей, правда? — вдруг спросила она, потянувшись погладить кота по пушистой спине.       Судья ответил ей долгим задумчивым взглядом.       — Ну, я не всех людей не люблю. К некоторым людям я питаю симпатию, но их, правда, очень мало. А некоторых, — он слегка охрип и сказал совсем тихо, слегка коснувшись пальцем ее руки, — я люблю так, что с трудом дышу, когда смотрю на этого человека.       Это был весьма толстый намек на жирные обстоятельства, а именно — на отношение судьи к ней, но она предпочла сделать вид, что пропустила то, что он сказал, мимо ушей.       — Ваш кот такой пушистый… — сказала она. — Вы, наверное, сами его вычесываете, чтобы колтунов не было?       — Иногда его вычесывает Силвестр, — Фролло легонько накрыл ее маленькую руку своей, и теперь поглаживал ее.       — Силвестр? — у нее пересохло в горле от его жеста. Это было что-то новое: Фролло не раздражал и не злил ее, но приводил ее в смущение сейчас.       — Старый повар. Ты видела его на кухне, — пояснил судья, нежно проведя своим большим пальцем по чувствительной коже ее запястья. Он отметил, что ссадины от кандалов уже прекрасно зажили, даже шрамиков не осталось.       — О, я поняла… А как вы умудрились вывести… то есть вынести оправдательный приговор? — она уже начинала заговариваться — Фролло отвлекал ее своими поглаживаниями, хоть и она не могла сказать, что ей это было некомфортно. Судья поднес ее руку к своим губам и осторожно поцеловал ее ладошку.       — Они строили свое обвинение на том, что кот полностью черный, — выдохнул судья, медленно добираясь до внутренней стороны кисти ее руки. — Я нашел у него на животе белое пятно и отмел все обвинения, — здесь он, наконец, позволил себе коснуться ее кожи языком.       Эсмеральду пробила дрожь, она вспыхнула и выдернула из его руки свою ручку.       — Я сделал тебе неприятное? — внимательно глядя на Эсмеральду, спросил он.       — Н-нет… просто мне, наверное, надо уже ложиться спать, я устала что-то… — раскрасневшаяся Эсмеральда вскочила на ноги, и, прихватив Джали, выскользнула за дверь гостиной.       Судья ухмыльнулся. На этот раз девчонка не выглядела злобной, скорее, смущенной и смятенной. Фролло сделал вывод, что находится на правильном пути.       Цыганка с козой сбежали в свои покои. Эсмеральда пыталась понять, что сейчас с ней, собственно, произошло. От простого поцелуя в руку, не в шею, даже не в губы, а просто в кисть руки, туда, где просвечивали тоненькие вены, ее кинуло в жар! Она потерла запястье, но все никак не могла избавиться от ощущения поцелуя на своей коже. «Я больше не позволю ему прикасаться к себе!» — воинственно подумала она, но тут же сникла, вспомнив про их договор. Проклятье, простонала она про себя, он имеет право касаться меня столько, сколько ему будет угодно! И она не может этому помешать, никак не может! Потому что свою часть договора Фролло исправно выполнил, и теперь она должна ему. Придется отнестись к этому как к должному и воспринимать его прикосновения, как нечто совершенно обыденное, как будто, так и надо. По крайней мере, не делать из этого какой-то трагедии или события.       Эсмеральда вздохнула и начала укладываться спать.