Прикосновения

      Судье даже не пришлось настаивать на том, чтобы Эсмеральда перебралась в его покои. Она сделала это с радостью, и оба они получали неимоверное удовольствие, засыпая и просыпаясь вместе. Они буквально купались в своем счастье. Судья теперь совершенно не скрывал, насколько велика его любовь к ней, а Эсмеральда, когда обдумывала то, что она теперь чувствует, с ошеломлением поняла, что полюбила самого пугающего и ненавистного человека в Париже. Он продолжал отправлять людей на эшафот, но она теперь стала смотреть на это под другим углом. Кого, собственно, он посылал на смерть? Воров, грабителей, мошенников, фальшивомонетчиков — словом, тех, кто каким-либо образом нарушал закон. И при этом его не волновало, француз это или цыган. Для него все было просто: нарушил — получай свое согласно закону. Раньше она думала, что он издевается преимущественно над цыганами, потому что она была цыганкой, и ее волновала только судьба ее людей. Она совершенно не принимала во внимание тот момент, что с остальными судья поступает так же, ибо помыслы ее были исключительно с ее народом. Но теперь она взглянула на то, что делает Фролло, гораздо шире. И еще она заметила, что он учитывает тяжесть вины того или иного преступника. Выяснила она это, когда один цыган из ее табора попался на воровстве.       Она тогда пришла во Двор Чудес, чтобы проведать Клопена, и увидела, что он сидит какой-то понурый.       — Ты не рад меня видеть, дорогой братик? — с беспокойством спросила она.       — Ну что ты! — Клопен ответил на ее объятие и жестом пригласил сесть рядом с собой на ступеньку своего балаганчика. — Уж тебе-то я всегда рад! Просто… Малец один у нас погорел. Проворовался. Дела у него шли совсем плохо, семью кормить было нечем, вот и залез в чужой кошелек. А его поймали за руку. Быть ему теперь с раздробленными ногами, уж судья-то твой его не пощадит…       Клопен вздохнул.       — А как зовут мальца? — нахмурилась Эсмеральда.       — Фабрис, — хмуро ответил Клопен.       — Не может быть! — ахнула Эсмеральда. — Фабрис же так хорошо управляется с лошадьми, знает их с детства! Как так получилось, что он не смог найти заработок?!       — Не хотели его нанимать, Эсмеральда. Видать, потому, что он — цыган, — с жалостью посмотрел на нее Клопен. — Когда он пытался наняться куда-нибудь на конюшню, ему отказывали — мол, сведешь еще коня у нас.       — Но это же неправильно! — Эсмеральда вскочила на ноги. — Фабрис бы никогда такого не сделал, он — честный парень!       — Ага, расскажи об этом богатеям, — горько засмеялся Клопен. — Мы все для них — воры.       — Надо что-то делать! — Эсмеральда беспокойно забегала перед балаганчиком.       — Ну что ты сделаешь? — всплеснул руками Клопен. — Разве в твоих силах изменить положение?       — Я что-нибудь придумаю… — задумчиво ответила Эсмеральда.       Первое, что она сделала — это отправилась во Дворец Правосудия. Она точно знала, что судья сейчас находится там.       Фролло сидел в своем кабинете и занимался делами, когда туда тихо просочилась Эсмеральда. Судья засветился от удовольствия, когда ее увидел.       — Не ожидал, что ты осмелишься прийти сюда, любовь моя, — с улыбкой сказал он. Но улыбка сошла с его лица, когда он увидел, как она расстроена. — Что случилось? У тебя такой вид, словно тебя опять оскорбил этот Фебюс, — его имя судья произнес с отвращением.       — Ох, если бы так! — ее глаза наполнились слезами. — Я бы не обратила на его слова ни малейшего внимания. Нет, здесь другое.       — Ты меня очень обяжешь, если поделишься со мной, — судья протянул ей руку, и она скользнула в его объятия.       — Ты сегодня должен был судить одного парня за воровство, его имя Фабрис, — она заглянула в глаза судьи.       — Да, было у нас такое разбирательство, — кивнул судья. — Этот маленький ворюга подобрался в толпе к одному человеку и хотел срезать его кошелек, но был пойман. Я уже назначил ему наказание.       — Но он же не виноват! — Эсмерльда всхлипнула.       — Разве? — нахмурился судья. — Дитя мое, его поймали за руку, когда он уже изготовился. Каким же это образом он может быть не виноват?       — Клод, он это сделал от нужды, в первый раз в своей жизни! — Эсмеральда сжала в кулачке его сутану. — Он — прекрасный лошадник, это — единственное, что он делает хорошо! А его не хотели брать на работу, потому что он — цыган. А у него мать больная и маленький брат. Отец у них помер. Он — старший в семье, ему надо было их чем-то кормить, а как он это сделает, если денег совсем нет?!       Она уже плакала.       — Я учел все эти обстоятельства, моя дорогая, — судья нежно стирал ее слезы пальцем. — И назначил ему порку розгами.       — Что? Ты не пошлешь его на эшафот, чтобы ему там переломали ноги?! — она не могла поверить своему счастью.       — Нет. Для первого раза это было бы слишком, — судья вдруг нахмурился. — А с чего ты о нем так беспокоишься?       — Мы росли в одном таборе, играли вместе, когда были детьми, — Эсмеральда вдруг осознала, почему судья стал так грозен. — Постой, ты ревнуешь?!       — Да, и это вполне естественно! — фыркнул судья. — Я содрогаюсь от одной мысли о том, что тебя у меня может увести какой-то сопляк! В ярость прихожу при мысли об этом!       — Я не корова, чтобы меня уводили, глупый! — возмутилась Эсмеральда. — Я сама знаю, с кем я хочу быть, а с кем — нет! Иногда ты меня поражаешь — в тебе ума столько, что его не вместит большая половина Франции, но как ляпнешь что-нибудь… Ты невыносим, Клод!       Она выглядела такой злой, что судья исполнился леденящим душу восторгом.       — Ну прости меня, моя дорогая, — прошептал он. — Просто я люблю тебя так сильно, что, когда речь заходит о тебе, мой хваленый ум испаряется, и я становлюсь похожим на бешеного, тупого быка, вроде Фебюса.       Эсмеральда, какой бы она ни была сердитой, прыснула. Даже тут он не смог не пройтись по бывшему капитану и воткнул в него шпильку.       Судья, увидев, что она смягчилась, коснулся губами ее виска.       — Как, говоришь, зовут того приговоренного лошадника? — промурлыкал он, целуя ее в это место.       — Ф-Фабрис… — ее дыхание сбилось.       — Приведи его ко мне сегодня, — рука судьи скользнула ей под юбку, лаская бедро. — Мне как раз требуется помощник для старшего конюха, он уже давно жалуется, что не справляется…       Эсмеральда прильнула к его губам, оседлав его колени, и судья со стоном нашарил завязки на ее корсаже, нетерпеливо их дергая, чтобы снять с нее этот явно лишний сейчас предмет одежды.       — Хорошо ли ты закрыла дверь, любовь моя? — Фролло освободил Эсмеральду от рубашки и, осыпая поцелуями ее нежные груди, уже добрался до завязок на ее юбках. Вместо ответа она дернула за шнуровку на его гульфике, выпуская наружу его подрагивающее от желания мужское достоинство.       — Будем считать, что да! — выдохнул судья, входя в нее резким толчком бедер.       Фабрис не мог поверить, что отделался так легко. Когда он предстал перед судьей Клодом Фролло, то подумал, что песенка его уже спета и надеяться не на что. Его привяжут к колесу и раздробят ему ноги, и он, Фабрис, умрет от боли прямо там, на колесе. Но вместо этого судья всего лишь приказал его выпороть. Да, спина Фабриса сейчас была исполосована почти до костей, и он еле шел, но все-таки он шел. Своими ногами.       Он глазам своим не поверил, когда возле Дворца Правосудия, из подвалов которого он только что выполз, увидел Эсмеральду.       — Ты что здесь делаешь? — хриплым от боли голосом спросил он.       — Пойдем, Фабрис, тебя нужно привести в порядок, — вместо ответа на вопрос заявила она и потянула его за руку, увлекая за собой.       Эсмеральда привела его в большой дом, в какое-то полуподвальное помещение, где стояли всякие колбы и склянки. Фабрис покрылся холодным потом, когда увидел там судью Фролло, который велел ему снять рубаху.       — Умоляю, только не поливайте мне спину лимоном, ваша честь! — взмолился он, думая, что судья, верно, решил, что розог мало, и надо усугубить наказание. А что может быть лучше лимона, когда надо усилить боль? Разве что соль. И как только Эсмеральда додумалась привести его прямо в руки этому Судейскому Стервятнику?!       — Где ты тут видишь лимоны, болван?! — с возмущением фыркнул судья. — Здесь тебе не кухня! А теперь стой и не двигайся!       Спину Фабриса смазали какой-то мазью, отчего боль почти ушла.       — Ваша честь, я не понимаю… — пробормотал Фабрис.       — Оно и видно, — буркнул судья. — Я слышал, что ты умеешь обращаться с лошадьми. Это правда?       — Да, ваша честь.       — Прекрасно. Конюхи уже очень долгое время не могут подковать моего коня, и я лишен возможности на нем ездить. А меня это раздражает. Так вот, если тебе удастся уговорить моего жеребца не брыкаться, когда к нему подходит кузнец, ты получишь работу. Идем за мной.       Фабриса отвели на конюшню, где на развязках стоял огромный черный конь судьи. У кузнеца уже было все готово, но конь начинал лягаться и визжать, когда конюхи пытались подержать его за ноги, дабы подковать.       Фабрис внимательно понаблюдал за тем, что происходит. Судья стоял возле своего жеребца и пытался его успокоить.       — Пока я здесь, он, по крайней мере, не откусит тебе голову, — ухмыльнулся Фролло.       Фабрис осторожно подошел к жеребцу, и тот злобно скосил на него свой лиловый глаз. «Тварь я дрожащая или осмелюсь?» — Фабрис, судорожно сглотнув, подобрался к мощной лошадиной ноге и ухватил жеребца за копыто. Снежок фыркнул, но стоял спокойно, не пытаясь вырваться и убить презренное насекомое, копошащееся возле его ног. Когда конь был подкован, довольный судья, уплатив Фабрису весьма внушительный аванс и наказав прийти завтра с утра, удалился, прихватив с собой Эсмеральду.       Старший конюх утер потный лоб.       — Как тебе это удалось, парень? Мы не можем подобраться к этой бестии уже неделю. Остальные лошадки — спокойные, прямо как ангелочки, а этот — просто сам Сатана в лошадином обличье! Пытаешься взять его за ногу, чтобы кузнец поработал, а он визжит и дерется.       — Так не за саму ногу надо было брать, папаша, — хихикнул Фабрис. — Он ведь у вас щекотки дико боится, вот и вырывался. А ежели за копыто взять, то тут он ничего и не почувствует, и можно ковать.       — А ты, я погляжу, умелец, — ухмыльнулся конюх.       — С детства с лошадьми рос, папаша, — кивнул Фабрис. — Знаю их, как свои пять пальцев.       Эсмеральда, лежа в постели, потянулась как кошка. Был уже поздний вечер, почти ночь, Париж окутала темнота, но в покоях судьи уютно потрескивал камин, освещая комнату. Фролло пристроился сзади, мягко обняв ее своей стальной рукой и целуя ее в плечо. Они только что закончили свои, весьма бурные, любовные игры, но судья и после них продолжал проявлять нежности. Эсмеральда часто слышала от других женщин, что мужчины обычно становятся холодны после того, как насытятся, но судья был не из числа этих мужчин, и это было еще одним моментом, который делал ее абсолютно счастливой. С ним она чувствовала себя любимой и любила его за это с каждым разом все сильнее.       — Мне никогда еще не доводилось заниматься любовью во Дворце Правосудия, — промурлыкала она. — Это было… захватывающе.       — Где ты еще этого не делала, моя прелесть? — со смешком спросил ее судья. Они почти всегда наслаждались друг другом в его покоях или в ванной, и он расценил ее заявление как намек на спонтанность и приключения.       — Ммм… Давай-ка подумаем… В конюшне, на сене! — ее глаза заблестели озорством.       — В королевском дворце? — судья не отставал.       — В моем шатре во Дворе Чудес!       — В лесу, на природе.       — В Соборе Парижской Богоматери!       — Дорогая! — он развернул ее лицом к себе и вид его был такой потрясенный, что она засмеялась. — Тебе не кажется, что это было бы богохульством?       — Помнишь, мы читали с тобой Библию, Клод? Мы еще сошлись на том, что бог — это любовь, а не только кара?       — Да, припоминаю…       — Тогда какое может быть богохульство, когда ты предаешься любви в храме, где проповедуют любовь? — Эсмеральда проказливо закусила губу.       — Интересная мысль, — судья вздернул свои тонкие брови. — Впрочем… Во мне проснулось любопытство. Надо как-нибудь попробовать. Надеюсь, Господь не обидится.       Они одновременно хихикнули.