Прикосновения

      Эсмеральда стояла возле стойла Снежка и угощала жеребца соленым хлебом. Рядом вертелась верная Джали, требуя свою долю. Маршан сидел на угловом столбике заграждения стойла, щуря свой зеленый глаз.       Судью, тихо стоящего у входа в конюшню, заметил разве что Маршан, но он не подал вида. Фролло любовался Эсмеральдой. Он пожирал взглядом ее юркую фигурку, в ладно сидящем новеньком платье, ее точеные ножки теперь были обуты в легкие, по погоде, туфельки. Судья подумал о том, что с удовольствием снял бы их с нее и прошелся бы губами по ее нежным пальчикам и розовой стопе в том чувствительном месте, где начинался подъем.       Его взгляд метнулся в сторону сеновала, где держали сено на зиму для лошадей. Кажется, Эсмеральда что-то говорила про сено…       Он тихо подошел к Эсмеральде и плотно прижался к ее телу. Она слегка вздрогнула, но, поняв, что это судья, успокоилась.       — Клод! — выдохнула она. — Ты меня напугал!       — Иди ко мне… — судья вместо извинений запустил руку в декольте ее платья, лаская ее грудь, он покрывал поцелуями ее золотистое плечико и слегка терся об ее бедра своим возбужденным органом.       — Что ты делаешь, это же конюшня! — простонала она.       — Да, и я точно помню, что кое-кто упоминал недавно и конюшню, и сено… — судья утянул Эсмеральду на сеновал, кинул поверх сена попону, чтобы не кололось, и увлек девушку туда, поспешно раздевая ее.       — Нас увидят… — она жарко дышала, подставляя лицо под его поцелуи.       — И сделают вид, что нас тут нет! — судья уже торопливо раздевался сам. — В моем доме никто не посмеет нам мешать!       Он был абсолютно прав. Даже Фабрис, зашедший на сеновал за сбруей, которую он там оставил, пулей вылетел оттуда, только завидев персиковый зад судьи, двигающийся в бешеном ритме под стоны цыганки, молясь, чтобы эта парочка его не заметила. «И почему его все называют костлявым?! Черта с два он костлявый!» — мелькнуло у бедного Фабриса в мозгу.       Судья и Эсмеральда, обнявшись, устало лежали на попоне.       — Это было… неожиданно, — вдруг подала голос она. — Я не думала, что ты воспримешь мою болтовню всерьез.       — Дитя мое, я не понял — тебе понравилось, или мне больше так не делать? — проурчал судья, уже заранее зная ответ — больно бурные она выдавала реакции, когда он был в ней.       Эсмеральда вспомнила мгновенную вспышку страсти, острое чувство наслаждения, усиленное ощущением опасности, когда каждый нерв оголен от того, что их могли тут застать, и зарделась.       — Мне понравилось, и ты об этом прекрасно знаешь, старый извращенец! — она легонько шлепнула его по руке, уже потянувшейся, чтобы поласкать ее грудь, и вывернулась из его объятий. — Почему ты все время норовишь дотронуться до моей груди?!       — Потому что она у тебя такая аппетитная и упругая, что мои руки сами туда тянутся, — ухмыльнулся судья и, приподнявшись на локтях, с сожалением вздернул брови. — Я в самом деле кажусь тебе старым?       Эсмеральда подумала. Теперь, когда он совершенно не скрывал от нее свое настоящее лицо, она понимала, что задора в нем было побольше, чем у иного мальчишки, с той лишь разницей, что судья умел держать себя в руках и просчитывать последствия и ответственность за то или иное свое действие. Что же касалось внешности… Она была крайне поражена, когда узнала, что ему на самом деле всего лишь сорок два года, а не пятьдесят, как она полагала. Ему прибавляли лет суровые складки возле губ и совершенно седые волосы. Когда она спросила, почему в таком возрасте он весь серебристо-белый, он пожал плечами и ответил, что это наследственное, и его отец тоже начал седеть в двадцать лет. «Скажи спасибо, что я не лысый!» — со смехом сказал ей Фролло. Контраст между его благообразной, солидной внешностью и его душевным состоянием мальчишки-озорника, способного натворить проказ, такого страстного и беспокойного, приводил ее в восторг.       — На самом деле — нет, — с улыбкой сказала она и добавила. — Я очень люблю тебя, Клод. Ты настолько невероятен и один в своем роде, что я удивляюсь, как я этого не замечала раньше и боялась тебя.       — Ну, в этом я сам и виноват, нечего было тебя так пугать, — ответил он, потянувшись за своей одеждой.       — Зачем ты, кстати, это делал? — Эсмеральда неспешно приводила себя в порядок.       — Потому что сам испугался, — объяснил Фролло. — Ты разожгла во мне такой пожар, какого я не испытывал за всю свою жизнь. Ты просто представить себе не можешь, что со мной было, когда я загнал тебя в Собор. Я с ума сходил от желания.       — Да, я помню, — хихикнула она. — Ты чуть не сжег весь Париж, когда я сбежала. Только я тогда думала, что ты меня сильно ненавидишь. Никогда еще так не ошибалась в людях. Только не заводи свою песню про Фебюса!       — Хорошо, не буду. Но я весьма рад, что ты все-таки поняла, что он такое, — хихикнул судья.