***
Последующие дни майэ проводила в своих покоях за чтением книг. Поначалу девушка иногда ездила к Арвен, однако позже, когда ее положение стало тяжелее, королева наведывалась к Элуириль, которая уже почти не покидала усадьбы и небольшого уединенного сада. Майэ твердила себе, что приняла верное решение, хотя мысли о Эрин Ласгален неотвратимо преследовали ее с каждым днем. Однажды девушка уже покинула лес и короля, но для нее это обернулось мучительной тоской за своим возлюбленным. Отчего в этот раз все должно было складываться иначе? Что в этот раз удержало бы ее от того, чтобы сорваться и прыгнуть в пучину, помчаться к Лесному Королю? Возможно, какая бы печаль за ним не тяготила ее, пути назад больше не было. И немалых усилий стоило уговорить себя не заботиться королем, ибо мужчину судьба майэ, видимо, совсем не волновала. Безусловно, одиночество Элуириль скрашивал Леголас. Он наведывался к девушке каждый день, приносил вкусности и диковинные вещи из местных лавок, тепло целовал ее в макушку и трепетно приветствовал малыша в заметно увеличивающимся животе. — Как вы сегодня? — с улыбкой спросил принц девушку. Он всегда говорил «вы», обращаясь к ним обоим — майэ и малышу. — Вполне сносно, — девушка со вздохом и слегка неуклюже усаживалась на стул, пока эллон поддерживал ее под локоть. — Вот только жара, как ни странно, дается мне тяжело. — Да, лето выдалось действительно знойным, — подметил Леголас. — Если пожелаешь, я распоряжусь приготовить освежающую ванну. — Нет-нет, — замахала руками Элуириль, — не нужно беспокоиться. Немного позже я сама попрошу… — Могу я что-нибудь сделать для тебя? — заботливо спросил принц, усаживаясь за столом напротив. — Ах, Леголас, — улыбнулась девушка, — ты так много делаешь! — Элуириль, мне это лишь в радость, — кивнул Леголас, накрывая ее руку своей ладонью. — И все же? — Ну, есть кое-что… — задумчиво произнесла она. — Ты мог бы называть меня Силиврен? Майэ взглянула на принца, удивившись своей просьбе. Однако лицо эллона не выдало и доли смятения. Видимо, это имело столь важное значение лишь для нее. — Итак, Силиврен, — улыбнулся он. — Так будут ли у тебя какие-то пожелания? — невозмутимо спрашивал принц, как ни в чем не бывало. Однако «Силиврен», имя, что использовал лишь Владыка, отозвалось в груди майэ гулким стуком сердца.***
Лето, как это всегда бывает, пролетело быстро. Сентябрь и начало октября, которые, несомненно, в здешних краях были словно продолжением лета, также стремительно уходили в прошлое. После полудня майэ почувствовала себя скверно, а в голове мелькнуло лишь слово «началось». Силиврен накрывали волны хватающей боли, сначала редкие и довольно терпимые. Во дворец владык Итилиэна, Фарамира и Эовин, спешно отправили прислугу за повитухами, а привычная тишина и умиротворение в усадьбе сменились суетой. Когда повитухи прибыли, одна из суровых пожилых женщин вытолкала взволнованного принца из покоев, звучно захлопнув за ним дверь. Хватающая боль час от часу нарастала, становясь чаще, и уже к сумеркам превращалась в настоящую пытку. Однако дело не двигалось. Леголас не покидал галереи перед покоями уже целый день и то и дело расспрашивал женщин, выходящих из покоев. Вот только ответ был один: «Госпожа не может разродиться». Время перевалило далеко за полночь, а майэ билась в объятиях тяжелых родов, ставших за последние часы настоящим испытанием, исполненным отчаянием, хотя сила ее духа брала верх. Каждый удар схватки был как мощный гром сокрушающей боли, пронизывающий все тело и душу. И даже когда светало, изможденная лекарка вышла к эллону и лишь удрученно покачала головой. — Мы сделали все, что в наших силах, — сказала женщина. — Госпожа очень ослабла. Остается уповать на Илуватара. А когда она возвращалась в покои, Леголас заглянул внутрь из-за ее спины. И его взору предстала ужасающая картина: истощенное тело майэ сотрясала буря боли, ее глаза потухли, пот заливал лоб, белые льняные одежды и постель были пропитаны алой кровью, как и некогда белоснежные передники повитух. И дверь тут же захлопнулась. Лишь спустя еще одни сутки мучительного ожидания крик младенца, проникающий сквозь тишину, зазвучал победным знаменем, объявляющим о рождении. — Поздравляю, госпожа, — улыбнулась пожилая женщина, положив небольшой сверток на грудь Силиврен. И майэ расплылась в улыбке, а по вискам потекли слезы. Она придерживала рукой кричащий со всех сил комочек и всхлипывала. Пока комната не пошла кругом и свет не стал меркнуть. Майэ цепко ухватилась за рукав повитухи, а ее лицо было полностью лишено красок. Как только женщина взяла младенца, руки Силиврен обмякли, вокруг стало темно и тихо — изможденная девушка окончательно лишилась чувств.***
В комнату пробивался дневной свет, и Силиврен очнулась. Поморщившись от болезненной яркости, на фоне большого круглого окна с замысловатыми резными рамами майэ приметила темный силуэт мужчины с мирно посапывающим на руках младенцем. Мужчина был облачен в серебро, а по его спине струились золотые волосы. — Ты… — хрипло произнесла девушка, а сердце неистово забилось. Мужчина обернулся, и наконец Силиврен признала Леголаса. Однако облегчения она не испытала, лишь злость, что привиделся ей кое-кто иной. — Ну наконец-то! — вздохнул принц. — Мы тебя заждались, — улыбнулся он, кивая на спящего младенца. — Отдай мне сына! — властно потребовала майэ. — Нет, — посерьезнел Леголас. — Я не могу выполнить твою просьбу, Силиврен. — Не испытывай моего терпения! — истерично завопила девушка. — Я не могу отдать сына, потому что у тебя прекрасная дочь, — улыбнувшись уголками губ, поспешил ответить синда. — Дочь?.. — растерялась майэ, обратившись в пустоту, и вдруг засмеявшись, уточнила уже у Леголаса: — Дочь?! Но принц, лишь усмехнувшись, подошел и передал майэ малыша. Силиврен аккуратно приняла сверток: младенец мирно посапывал, завернутый в белоснежное одеяльце, а из-под кружевного чепца выбивалась золотая прядь. «В точности, как у отца» — мелькнуло в голове молодой мамы. — Знаешь, обида овладевает мной, — вкрадчиво нарушил тишину Леголас. — Неужели после всего, ты все еще не доверяешь мне? Неужели ждешь от меня подлости? Судьба дома Финвэ настолько тяготит тебя? — Прости, — вздохнула майэ. — Просто тебе неведомы те видения, что открылись мне… — Так расскажи мне! — нетерпеливо заметил принц, присаживаясь на край кровати подле Силиврен. И девушка решила выложить все, как на духу. Слишком долго она умалчивала о том, что ее тревожило. Однако молчание ее ни разу не приводило к хорошему исходу. Оттого, а так же от ощущения всецелого доверия Леголасу, майэ поведала ему о видениях, что некогда открылись ей в зеркале Галадриэли. Она рассказала, как видела на троне Владыки Трандуила крохотного малыша, а Леголас взирал на него с болью и тоской, каких не видывала майэ у принца ранее. Поведала майэ про корабль с белоснежными парусами, что отчаливал от берега, подобный тому, на котором Силиврен едва не покинула Серые Гавани. Самым тяжелым воспоминанием были охваченные кольцом пламени Трандуил с малышом. Таким кольцом, которое умела создавать майэ огня. Огонь уничтожил лес, а кровавая битва с неведомым врагом забрала с собой все живое в нем… — У меня недостаточно знаний, чтобы растолковать твои видения, — вкрадчиво произнес принц. — Но поверь, какие-либо амбиции относительно трона и власти мне чужды. На чаше весов трон Эрин Ласгален уступит всему, в особенности моей любимой сестрице, — улыбнулся эллон, кивнув на сверток с младенцем, который заерзал во сне. — И я знаю — правление не мой удел. — И не удел Мэрил, — облегченно вздохнула майэ. — Мэрил? — Я нарекаю ее Мэрил, — улыбнулась девушка, легко коснувшись пальцами румяной щечки младенца. — Я чувствую, что так должно быть. Ты же не против? — Я? — растерялся принц. — Нет конечно… Немного замешкавшись, Леголас вынул из внутреннего нагрудного кармана подвеску в виде розы на тонкой нити из жемчуга и положил в ладонь майэ. — Это принадлежало моей матери, — пояснил эльф. — Пусть теперь эта роза будет у Мэрил. — Спасибо, — лишь обронила Силиврен бледнея. Внезапно девушка почувствовала себя дурно: пробивал озноб, конечности немели, темнело в глазах. Майэ откинула свободной рукой одеяло: ее белоснежная сорочка и постель были пропитаны алой кровью от низа живота и до щиколоток. — Возьми ее, — слабым голосом взмолилась Силиврен, передавая принцу ребенка, как в глазах окончательно потемнело.***
Один день сменял другой, а майэ безуспешно боролась со смертью, то мертвецки бледная, то разбиваемая лихорадкой, однако так и не приходила в чувства. Самые лучшие лекари Гондора говорили, что все в руках Эру Илуватара, но никак не в их власти. А Леголас день за днем проводил у ложа Силиврен и посвятил себя заботе о малышке. Одним прохладным вечером, когда уже смеркалось, принц вышел в сад, наполненный осенней свежестью. Он трепетно придерживал сверток кружевных пеленок, в котором мирно посапывал младенец — Мэрил уснула за считанные минуты в заботливых руках присланной Леди Эовин кормилицы. Он поднял взор к ясным звездам, загорающимся на небесах, и тяжело вздохнул. Леголас услышал скрежет металла и обернулся: неподалеку Лантир завершал свою работу, остригая небольшой ветвистый ясень. — Ваше Высочество, — поприветствовал садовник, и Леголас кивнул в ответ. — Вам бы отдых тоже не помешал, — вполголоса заметил он. — Вы так измождены в последнее время. — Я огорчен лишь состоянием Силиврен, — так же тихо, дабы не разбудить младенца, отвечал принц. — Забота о ней, — эллон кивнул на маленький сверток, улыбнувшись, — лишь наполняет мое сердце теплом и любовью. — Однако вы не должны всего себя посвящать принцессе. Вы не можете заменить ей отца. — Не могу, — посерьезнел принц. — Но я могу стать даже бо́льшим. — Прошу простить мою наглость, но позвольте заметить, что было бы разумно сообщить королю о дочери. К тому же, если ее мать погибнет… — Силиврен обязательно выкарабкаться! — прошипел Леголас садовнику, сверкнув глазами, что Мэрил заерзала во сне, и, прищурившись, зашептал гораздо тише: — Напомни мне пожалуйста, Лантир, ты ведь главный садовник? — Верно, Ваше Высочество, — виновато склонил голову эльф. — В таком случае смотри за садом, но не влезай в те дела, что тебя не касаются, — строго повелев, принц стремительно покинул двор.***
Вымотанная и ослабленная майэ очнулась в преддверии зимы, которая отличалась теплом и мягкостью в этих краях. На севере, в сумеречном лесу, в ноябре уже все кутались в шерстяные одеяния, не редким явлением был снег. Здесь же, в солнечном Гондоре, все окна были нараспашку, а ветерок колыхал невесомые занавески. Какие же хвалебные оды воспевали милостивому Илуватару за возвращение Силиврен к белому свету! Все окружили ее заботой, и майэ быстро пошла на поправку. Однако девушка заметила, что не сияла более ее кожа в лунном свете, словно усыпанная алмазной крошкой, а пламя совершенно не подчинялось ее воле. И даже добываемая мифриловым огнивом искра тут же угасала, не продержавшись ни мгновения. Принести дитя в мир стоило немалых сил. Это бывало сложной задачей для эдайн. Не менее тяжелая ноша для эльдар, что не всем она поддавалась. Так Мириэли, первой жене Финвэ, для рождения их сына Феанора потребовались все душевные и физические силы, которые полностью иссякли, и эллет покинула этот мир, добровольно умерев. Что же касается майар, то для них деторождение грозило тем, что растрачены будут их силы и окончательной будет привязка к телесному воплощению. А привязавшись к телу и утратив могущество, майар страдали. Они могли стариться от нужд и невзгод, точно как люди, а могли навсегда замереть в едином облике, хотя их жизнь, как и прежде, длилась бы до конца существования Арды, и не познали бы они естественной смерти. Лишь однажды Мелиан далось рождение Лютиэн, ибо майэ настолько была могущественной и самой прекрасной из майар, что не было равных ей в мудрости и колдовстве. Плата Силиврен за появление Мэрил была велика́ — лишиться всех своих сил и навсегда оказаться заточенной в одном теле, подобно бессмертным детям Эру. Не только потеря своих колдовских сил угнетала Силиврен — дитя подолгу плакало, а утешение находило лишь в руках Леголаса. Майэ успокоить ребенка совершенно не удавалось. Однако наибольшим испытанием для девушки было то, что молоко так и не прибыло, и кормилица неизменно находилась подле них. Силиврен сокрушалась, что не способна даже выкормить дочь. И порой ей казалось, что все из рук вон плохо… Десять лет спустя… В чарующих садах Итилиэна, где лучи солнца играли среди позолоченных осенью ветвей, росла девочка неземной красоты. Ее волосы были словно золотые нити, которые как по волшебству переливались на свету и сияли, подобно небесным звездам. Ее пронзительные глаза были чистого аквамаринового цвета, как яркое летнее небо, и в них мерцали искорки дивных таинств. Настоящая отрада для Силиврен и частичка ее души оказалась самым лучшим ожиданием, воплощенным в жизни, и, без всяких сомнений, в точности являлась тем самым малышом из ее видений. Когда невзгоды остались позади, а жизнь заиграла новыми красками, былые печали и заботы больше не вспоминались. И хотя миновало десятилетие, девочке по виду, по меркам эдайн, можно было дать не более пяти лет, ибо взрослели дети эльфов и майар гораздо медленнее детей людей. Вот только поразительным умом и развитием не по годам отличались первые. Так и малышка Мэрил будто была мудрой старицей, пробыв лишь десять лет на свете. Каждый раз, когда маленькая эльфийка появлялась среди садов и рощ, все вокруг застывало в трепетном ожидании. Ее присутствие наполняло сердца радостью и надеждой, и даже самые горькие души обретали момент покоя и волшебства. Однако не все души открывались ее магии. Казалось, лишь один угрюмый садовник Лантир не разделял трепета перед маленькой принцессой. — Лантир, скажи мне, — задумчиво протянула девочка, пристально рассматривая невысокое деревце. — Как так выходит, что на этой яблоне, во-о-он на той ветке, — указала Мэрил, — зреют вовсе не яблоки, а груши? Разве так бывает? Не иначе, как магия… Принцесса уже давно крутилась подле главного садовника во внутреннем дворе и порядком успела ему опостыть. Но он терпеливо ждал, когда дитя потеряет интерес к скудным ответам эллона и отправится на поиски более разговорчивого собеседника. Однако ожидания его были напрасны — наблюдение за молчаливой работой Лантира в саду оказалось для малышки куда интереснее прочих дел. — Нет никакой магии, — сухо отозвался он. — Всего лишь ветка груши приросла на яблоне. — И все же яблоня как мать для этих груш, вот только эти плоды совершенно не схожи, — не унималось дитя. — Разве возможно не быть подобным своим родителям? — Невозможно, — отрезал эльф, сверкнув серыми глазами. — Вот и ты, — кивнул он девочке, — будто копия своего отца, так похожа на него лицом, однако такая же надоедливая, как твоя мать. Принцесса лишь опешила от язвительного замечания эллона, широко распахнув аквамариновые глаза, но нахмурившись, задумчиво ответила: — Не мудрено, что с таким нравом у тебя совсем нет друзей… — И такая же заносчивая, как твоя мать! — выплюнул садовник. Вдруг сзади раздались шаги — Силиврен подслушала их беседу. Некогда меланхоличный ранимый юноша превратился в невыносимого брюзгу. — Поразительно, — протянула она, — как твоим садам удается цвести? Ведь от твоего яда должны были погибнуть не только розы, но и самая живучая сорная трава. Майэ уже перестала надеяться, что Лантир когда-либо оттает и станет с ней более дружелюбен, оттого просто избегала их встреч. Вот только она была не намерена давать в обиду свое дитя, и уже в ее черных глазах, сверлящих садовника, будто плясали огоньки пламени. — Мэрил, душа моя, — тепло улыбнулась Силиврен дочери, — пойди-ка разыщи Леголаса. Кажется, он обещал покатать тебя на пони. — Ура! — воскликнула девочка, и помчалась вприпрыжку из сада. — Пони! — Если у тебя есть нетерпимость ко мне, — нарушила молчание майэ, когда принцесса скрылась из виду, — не смей вымещать свою злобу на ребенке! Однако я искренне недоумеваю, каким образом я перешла тебе дорогу? — Ты сделала Леголаса заменой отца для своей дочери! — выпалил эльф. — Затуманила его разум и превратила в того, кто следует за тобой по пятам, внимает каждому капризу. — Твоя ревность напрасна, — спокойно заметила девушка. — Ревность? — Лантир приподнял в удивлении бровь. — Мне известно о твоих чувствах к Леголасу. Но не будь ты так упрям и видь хоть немного дальше своего носа, то мог бы стать ему хотя бы близким другом. — Если бы не ты, то непременно так и было бы! — не сдерживался эльф. — И в чем же твоя проблема? — Силиврен лишь развела руками. — Ты — моя проблема! И всегда ею была, с тех самых пор, как свалилась на наши головы в Эрин Ласгален! Зачем ты согласилась приехать сюда, зная, как Леголас к тебе относится? Подавать надежду, чтобы потом разбить сердце — так омерзительно! Ты ведь не любишь его… — Наши отношения с Леголасом не должны тебя касаться, — перебивая, равнодушно заявила девушка. — Но если тебе станет от того легче, то заверяю тебя, что связывает меня с ним крепкая дружба. — Да неужели?! — выпалил эльф. — Ты действительно так глупа, или удобно делать вид, будто ничего не понимаешь?! Лантир бросил на землю садовые ножницы, которые крепко стискивал в побелевших пальцах. Ножницы издали жалобный скрежет, однако эльф, окинув их гневным взглядом, переступил ни в чем не виноватый инструмент, смахнул упавшую на лоб прядь светлых волос и зашагал прочь. Майэ стояла не теряя самообладания. Их общение в последние годы никогда не имело позитивный исход, и этот случай не оказался исключением. Но это не заботило ее так, как раньше. Единственной заботой Силиврен было уберечь Мэрил от этих склок.***
— Главное, обращаясь к Тилиону, очень-очень пожелать этого. И майа небесного светила непременно отзовется, — учила Силиврен принцессу, когда на небе взошла Луна и загорались звезды, однако скрыты они были низкими кучными облаками. Маленькая Мэрил зажмурилась и с силой сжала кулачки — это была далеко не первая попытка девочки воззвать к майа Тилиону, и пусть пока безуспешная, но упорство Мэрил точно унаследовала от Силиврен. Огонь также не слушался принцессу, но, совершенно точно, она, как и мать, была неопалима — соприкасаясь с огнем, ощущала лишь тепло и приятную ласку языков пламени. И вот, следовала одна попытка за другой, как вдруг облака расступились, обнажая серебряный лик Луны. — Мама! — выкрикнула малышка. — Ты это видела?! Получилось! — Умница, — улыбнулась майэ, опустившись перед девочкой на колено и ласково приобняла за плечи. — Упорство всегда вознаграждается. Глаза девочки искрились азартом, а на губах заиграла ликующая улыбка. Она воодушевленно взирала на стремительно отступающие облака и взволнованно дышала. Ее щечки засияли, словно присыпанные серебряной пудрой, и майэ, глядя на дочь, была счастлива: пусть она лишилась всех сил и способностей, которыми так дорожила, однако приобрела гораздо бо́льшее. — Мама, — Мэрил не отводила глаз от ночного неба, — а твои родители, Тилион и Ариэн, очень любят друг друга? — Да, душа моя, — кивнула майэ. — Я в этом уверена. — А ты? — принцесса вопросительно взглянула на мать. — Ты любишь папу? Силиврен замерла на некоторое мгновение и затем тяжело вздохнула. — Больше жизни, — ответила майэ, погладив золотую макушку Мэрил и поднялась. — А почему это моя принцесса до сих пор не в постели?! — прозвучал позади строгий голос. Силиврен и Мэрил обернулись — по мощеной дорожке к ним приближался Леголас, однако выражение его лица вовсе не было так строго, как его голос, напротив, светилось добротой и любовью. — Ты вернулся! — обрадовалась девочка и кинулась навстречу эллону, а Леголас тут же подхватил ее смеющуюся на руки. — Я отказывалась ложиться спать, пока ты не пожелаешь мне доброй ночи! — с гордостью заметила она. — Я ждала тебя! — Совершенно никого не слушается, — с улыбкой сетовала майэ. — Вот значит как? — протянул эльф. — Тогда мне ничего не остается, как непослушную маленькую принцессу уложить спать самому. — И рассказать историю! — обрадовалась Мэрил. — И рассказать историю, — согласился принц. — Какая дивная семейная идиллия, — раздался леденящий душу голос, пропитанный презрением, и из темноты, словно призрак, бесшумно вышел Трандуил, давно наблюдавший за ними.