Venom

convolk — you`re cute but i`m dead Тейт медленно, будто нехотя, разлепил глаза. Он далеко не сразу осознал, что находится в чужой комнате. Вокруг всё те же зелёные гобелены с вьющимися цветочными лозами, блестевшими серебром, словно из слизеринской гостиной мира Гарри Поттера или дома на площади Гриммо. Тяжёлые шоколадные шторы с бахромой наглухо закрывали окно, не давая и шанса солнечным лучам пробраться внутрь. На стене, что была напротив, висел потрепанный годами плакат с молодым длинноволосым Рикки Мартином на небесном фоне. Если подумать, то он висел здесь даже тогда, когда Лэнгдон впервые попал в эту комнату. Тейт невольно поморщился. Ему было тесно и немного жарко. Он до жути такое не любил, но это происходило из раза в раз, будто по кругу. Она не могла иначе, впрочем, её тяжело в этом винить, хоть Тейт говорил тысячу раз, как дела обстоят на самом деле. Рано или поздно закончится даже это, но её утешала мысль о том, что она самая желанная. Это была грёбаная созависимость. Он повернулся на другой бок и всмотрелся в лицо спящей рядом девушки. Внутри не было абсолютно ничего, кроме констатации факта, что он вновь это сделал. Вновь пришёл ночью и трахнул её, сбрасывая напряжение и ненужные мысли. И что не менее важно, она была рада принять его всего без остатка. Вместе они представляли самый мерзкий тандем в истории этого пансионата. Впрочем, Тейту было плевать. Внутри него давным-давно появился огромный ледник, в миллионы раз холоднее самых ледяных в мире звёзд, который время от времени царапал грудную клетку, словно напоминая Тейту, что он всё-таки человек, а не какой-нибудь демон или вампир из старых мультиков. Впрочем, у монстров из старых мультиков определённо была надежда, а у него она погребена уже не первый год. Пожалуй, самой красивой Мэддисон была спящая Мэддисон. Её бледное лицо не кривилось в ехидстве и желчных улыбках, не было отпечатков стервозности, жадности до власти и фривольного флирта, который она почти всегда использовала в общении с ним. Мэддисон шло спокойствие. В такие моменты Тейт даже думал о ней больше, чем о стороннице, стерве или способе снять напряжение. На деле она была такой же отравленной, как и он, давно отринувшей свет. Словно почувствовав чужой взгляд, Мэддисон открыла глаза и улыбнулась лукавой улыбкой. Естественность исчезла, словно её никогда и не было. Хотя, быть может, это и была её истина? — Привет, — произнесла она сиплым ото сна голосом. — Ага, — ответил он. В голове крутились картинки прошлой ночи, и Тейт тут же обвёл более трезвым взглядом комнату, замечая беспорядок, который они устроили. Повезло, что Стефания сразу же куда-то улизнула, завидев Тейта. Она всегда чувствовала, когда ей нужно исчезнуть, чтобы не стать свидетельницей чего-то безумно непристойного. Ведь в их синтетической страсти и похоти не нашлось бы и грамма осознанной нежности, лишь животные инстинкты. Мэддисон вытянулась подобно струне, оттого тонкое одеяло соскользнуло, обнажая её худощавое, сексуальное тело. Она совершенно не стеснялась его. Да и это было бы странно, учитывая, что они делают друг с другом с завидной регулярностью. Тейт отвёл взгляд и нахмурился. Пора уходить, и он должен был сделать это ещё ночью, однако долбанная сонливость взяла своё. — Останься, — Мэддисон будто прочитала его мысли. На самом деле этот сценарий переигрывался из раза в раз. Он никогда не оставался надолго. Лэнгдон, проигнорировав её слова, принял сидячее положение и потёр тыльной стороной ладони глаза. Хотелось в душ, чтобы смыть эту ночь: запах чужой кожи и волос, запах секса, похоти, пота и свою несдержанность. Вот только жаль последнее не очистить даже самым сильным в мире отбеливателем. Какой-то частью он ненавидел Мэддисон и презирал, а какой-то нуждался в ней и внутренне хотел. Но их связь никак не назовёшь естественной. Тейт встал, бросив невольный взгляд на зеркало в полный рост, стоявшее у порога. То, что он там увидел, определённо не вызывало у него восторга. Мэддисон соскочила следом, желая удержать его хотя бы на чуть-чуть. Она обняла его со спины, утыкаясь носом в шею. Тейт видел в отражении её тонкие руки, обвивающие его, подобно ядовитым плющам. — Мне нужно идти. — Останься хотя бы до завтрака, — её шепот словно дурман, но Тейт не тот, на кого это может подействовать. — Извини, я занят, — его голос напоминал зимние стужи, в нём не было ни капли колебания. Мэддисон обошла его и встала напротив, чтобы поймать чёрный взгляд, но Тейт смотрел в сторону. И тогда она потянулась за поцелуем, в сотый раз надеясь на перемены. Тейт тут же отстранился с каким-то болезненным выражением лица. Он никогда не целовал её. — Послушай, — начала было Монтгомери, но он перебил её. — Нет, это ты послушай, — он отошёл, на ходу натягивая свою одежду. — Если ты думаешь, что всё забыто, то ты действительно глупая. Мэддисон тяжело вздохнула, пытаясь удержать свою стервозную натуру при себе, потому что в таких вещах она никогда не помогала ей. Однако запихнуть свой характер подальше она никак не могла. — Уже столько времени прошло! — её голос сорвался на крик. Эти склоки происходили далеко не в первый раз. — Ты просишь у меня невозможного, — твёрдо ответил Тейт, скрываясь за дверью. Грязно выругавшись, Мэддисон вытащила из упаковки тонкую сигарету и закурила прямо в комнате, стараясь хоть как-то успокоиться. Когда он вышел из душа, время едва переваливало за семь часов. До завтрака минимум час, но спать Тейту не хотелось. Он решил выйти на улицу, чтобы проветрить пульсирующие мозги. Интрижка с Мэддисон затянулась уже слишком сильно. Она начинает требовать от него то, что он априори не может дать. Тем более, условия их «встреч» были проговорены обоими ещё полтора года назад. И если чувства Тейта оставались неизменными, то Мэддисон начинала медленно сходить сума: лезла в его дела, пыталась присвоить его внимание одной себе и, естественно, не могла терпеть чужих девчачьих взглядов. Она теряла свою язвительную харизму в попытках проникнуть в его неприступное сердце. Бесшумно спускаясь по лестнице, Тейт размышлял чем он сегодня займётся, как кое-что привлекло его внимание. А точнее, кое-кто. Она кралась по обширному холлу, облачённая в чёрную юбку и цветастый свитер, напоминающий о восьмидесятых. В её руках была снова какая-то книга и картонный стаканчик кофе. Она точно не заметила Тейта, иначе бы уже исчезла поскорее, чтобы не терпеть его присутствие. Немалым усилием воли, Вайолет открыла увесистую старинную дверь, чтобы выйти наружу. Всего на мгновение солнечный свет коснулся её макушки, превращая длинные волосы в жидкое вспыхнувшее золото. Уже через секунду ветер растрепал их, а дверь с тяжёлым свистом захлопнулась, скрывая Вайолет от его слишком внимательных глаз. Тейт уже догадался куда она идёт и, зная пансионат как пять своих пальцев, решил удостовериться в собственных догадках. Через пару минут он стоял у окна, из которого, словно на ладони, была видна та часть двора, где находился чёрный ход. Почему-то она забавляла его. Своими странными, хотя, скорее очаровательными привычками, вроде постоянного стремления к одиночеству или ношения этих фриковых вещей из секондов, которые походили на одежду их родителей в молодости или одеяния каких-то древних субкультур. Однажды он заметил, что она нюхает книги. Звучит странно, но когда эта новенькая читает, она незаметно принюхивается, вероятно кайфуя от запаха бумаги и типографических чернил. Ей совершенно плевать, как на неё посмотрят другие. Она никогда не старается выглядеть лучше, чем она есть, в отличие от кучи девчонок, томно пялящихся на него при любом удобном случае. Новенькая следует своему пути, совершенно не оглядываясь на остальных. Наверно поэтому Тейт счёл её интересной и забавной. Было в ней что-то такое, что не давало Тейту покоя от слова совсем, хоть ему и трудно было себе в этом признаться. Когда она появлялась в любом месте, он невольно приглядывался, пытаясь считать её суть. Но Вайолет далеко не из тех, кого можно назвать открытой книгой. Впрочем, Тейт тоже неплохо идёт на звание сундука с семью печатями. Она снова сидела на тех же самых ступеньках, уставившись в книгу. Лэнгдон едва заметно хмыкнул, явно довольный собой. Теперь он знал место, которое ей приглянулось. Туда редко совались студенты, только если кому-то не нужно было закинуться чем-то запрещённым, хотя большее предпочтение отдавалось туалетам или комнатам личного пользования. Неподалёку от Вайолет обнаружился Сполдинг. Он снова возился с деревьями, на этот раз собирая жёлтые груши, чтобы потом отнести их работникам буфета. Внезапно садовник поднял голову и проницательно посмотрел на Тейта сквозь пыльное окно. Со стороны это смотрелось несколько странно. Вот, совсем недавно он копался среди растений, как резко выпрямился и, не мигая, уставился вверх. Судя по тому, как голова новенькой повернулась к Сполдингу, её привлекла эта странность, потому у Тейта было не больше трёх секунд, чтобы отпрянуть от окна, оставшись незамеченным. Вайолет уловила какое-то смазанное движение, но так и не поняла, кто там был. Однако, этот эпизод оставил внутри неприятный осадок. Ведь если за ней ещё и следят, то это совсем не круто.

***

У Вайолет в этот день не ладилось со сном от слова совсем. Она едва сумела уснуть, как кошмар пробудил её, заставляя вскочить в холодном поту с постели. Самое странное, Вай не могла вспомнить, что конкретно ей снилось. Однако, нутро невольно содрогалось от неприятных ощущений, присутствовавших в этом сне: что-то мерзкое и тошнотворное, много красного и странных линий, напоминавших чьи-то вены. И было кое-что ещё. Белое, словно снег, восковое лицо Джинни. Точно такое же, какое Вайолет увидела на её похоронах в апреле. Не было понятно, почему он приснился именно сейчас, однако Вайолет так и не смогла уснуть. Ранним утром она отправилась читать на любимые ступеньки, а незадолго до завтрака вернулась обратно, чтобы собрать школьную сумку и прихватить с собой Саммер. Лоуэлли не заставила себя долго ждать. Она знала, что Вайолет сегодня не спалось, однако с вопросами не приставала, за что ей были безмерно благодарны. Но тревога в её голубых глазах только усилилась. Саммер и так было не по себе от того, что её приятельница слишком часто взаимодействует с элитой. Но она также стала замечать многочисленные шрамы на молочных запястьях Вайолет, в том числе совсем свежие и довольно глубокие. Саммер считала, что она недостаточно ей близка, чтобы как-то комментировать эту ситуацию. Да и потом, нужно ли это было вообще? Потому Лоуэлли ждала подходящего момента, не особо надеясь на искренность этой странной девчонки. Они вышли из комнаты в начале девятого. Саммер остановилась, чтобы замкнуть комнату, как её взгляд упал на дверь. — Боже, какая гадость, — невольно вырвалось у неё, хотя Лоуэлли приходилось видеть такие штуки раньше. — Что там ещё? — меланхолично поинтересовалась Вайолет. Однако вопрос был лишним, стоило ей посмотреть в ту же сторону. На их дверь был прикреплён большой белый лист, на котором менструальной кровью было выведено ехидное «Проваливай, уродина» с большим, густо закрашенным сердцем. Ничего не вызывало сомнений в плане использованных чернил. Мерзкое и довольно распространённое средство, чтобы довести девчонку до истерики или забрать её душевное спокойствие. Саммер перевела на соседку сочувствующий взгляд, однако Вайолет, совсем не меняясь в лице, подошла и сорвала «послание». Девушки из их крыла, которые тоже направлялись в буфет, оглядывались с вполне объяснимым омерзением. Всё-таки подобные подарки обычно служат предупреждением к более серьёзным мерам. Вайолет смяла этот лист и кинула под дверь комнаты Мэддисон. Ей было совершенно плевать, кто именно это сделал, но она знала наверняка, что за этим стоит местная королева. — Я на минуту, вымыть руки, — оповестила Хармон, оставляя Саммер в полнейшем замешательстве. Вскоре они спустились на первый этаж, теряясь среди плетущихся на завтрак студентов. И тогда Вайолет почувствовала что-то странное. Пансионат гудел, словно огромный пчелиный улей. Каждое утро в этом месте было наполнено новыми сплетнями, грязными впечатлениями и недосказанностью. За столь небольшой период времени Вайолет начала замечать то, как звучит это место. И она могла сказать наверняка — что-то грядёт. Некоторые студенты выглядели не так беспечно, как в любой другой день: издевательства элиты не то чтобы прекратились, но подонки меньше доставали несчастных соплежуев, а люди, вроде Квентина Брауна, наоборот смотрели на вещи так, будто знали всё наперёд. Тоже самое относилось к Тейту Лэнгдону, который выглядел слишком задумчивым. К слову, его приятель Доминик тоже выглядел озабоченным, хотя ленивая беспечность его второе имя. Тоже самое относилось к грубой Амбер Филлипс и мерзкой Стефании. — Что-то случилось, — отозвалась Вайолет, пока они шли к своему месту. Саммер кивнула. — Да, я тоже чувствую это. Сегодня Саммер приносила завтрак, потому она скрылась в очереди у раздачи, а Вайолет достала из сумки ветхий скетчбук с погнутыми страницами. Она старалась игнорировать обстановку, потому что это уже начинало напоминать ей коллективное бессознательное. Этот скетчбук был заполнен меньше, чем на треть. Вайолет, полностью погружённая в свои мысли, начала листать его. Вот их дом в Нью-Орлеане, обвитый цветущим плющом и с ковром золотых листьев под ногами, а здесь набросок Пайпер, приятельницы из прошлой школы: стоит у доски и решает логарифмическое уравнение. На следующей странице Вивьен, пересаживающая фиалки, коих в их доме было больше, чем остальных цветов, далее Бен в своём кабинете: он водрузил очки на переносицу и работает над планами к своим сессиям. Потом глупый Джеффри, играющий в компьютер. По мнению Вайолет, один из самых бесполезных набросков, которые ей приходилось делать, но вот почему-то захотелось. Затем искривлённое дерево во дворе дома тётушки Джо, молодой Моррисси с цветами в карманах штанов, в руках и вообще повсюду. Последний рисунок был датирован апрелем этого года. На нём была изображена красивая девушка с веснушками и копной длинных волнистых волос. Каждый штрих был сделан со знанием дела и с доскональной точностью. Он не был раскрашен в рыжие, персиковые и голубые цвета, но всё было понятно и без этого. Далее рисунки заканчивались. Некоторые страницы были вырваны, а некоторые одиноко пустовали. Вайолет не могла больше рисовать. Хотелось, но не удавалось из себя выдавить хоть что-то определённое. Всё раздражало: дрожащая рука, слишком острый карандаш, качество бумаги, но что самое главное, невозможность преодолеть себя и наконец сделать это спустя столько времени. Как будто после смерти Джинни внутри Вайолет что-то оборвалось, не давая ей двигаться дальше. Так бывает, когда испытываешь слишком сильное потрясение. Это словно инстинкты. Ты можешь сражаться с тем, что ломает или пугает тебя, и быть готовым получить травмы, но твоя жизненная энергия сильнее всего иного. Или ты можешь исчезнуть. Бежать без оглядки, не обращая внимание на остальное. И это тоже движение. Самое дерьмовое, когда ты останавливаешься в ступоре и не можешь пошевелиться. Смотришь на окружающий пиздец, не в силах сделать хоть что-то. Это напоминает самую настоящую смерть. Вайолет так же замерла несколько месяцев назад, потрясённая смертью Джинни, как будто не способная сдвинуться с мёртвой точки. И только недавно она начала ощущать что-то ещё. Ей захотелось рисовать по-настоящему, но она не представляла с чего начать. Просто хотелось перенести какой-нибудь образ на бумагу. Ваойлет тяжело вздохнула и убрала скетчбук в сумку. Как-то глупо получалось. Она завидела вдалеке Саммер, спешащую к их месту с подносом, полным еды. Внезапно, она столкнулась с стоящим на её пути Квентином Брауном, который, судя по всему, её даже не заметил. Вайолет обратила на это внимание. Точно, этот Квентин, странный тип, который против Тейта и его подонков. Интересно, что он за человек такой и почему решил быть на другой стороне? Наверняка их с Тейтом связывает какая-то давняя история. Может, не поделили подружку? Или Квентин, будучи адекватом, не понравился мистеру Таинственность и Загадочность? Всё-таки Тейт совсем не тянет на нормального человека с хоть какими-то нравственными принципами. Мисти и Саммер говорили, что Браун на другой стороне, судя по всему, вполне весомой. Это значит, что у него есть сторонники, люди, которые его поддерживают и уважают. А отсюда следует, что Квентин должен обладать стержнем, чтобы люди шли за ним. Вот только вряд ли он пользуется теми же путями, что и Тейт. Вайолет не очень хотелось ломать голову на этот счёт, но её почему-то заинтересовала эта история. Ей казалось, будто за всей этой таинственностью действительно есть что-то стоящее. Но признавать, что Тейт Лэнгдон может быть интересным персонажем, всё равно что признать, что он заинтересовал её. В конце концов, он псих и преследует собственные цели. Им лучше держаться друг от друга подальше, хоть Вайолет и всегда привлекали мрак и тьма. Она повернула голову и посмотрела внимательным взглядом на Лэнгдона. Тот о чём-то разговаривал с Мэддисон и Домиником. Вайолет едва удержалась от того, чтобы не сощуриться. Затем она перевела взгляд на Квентина и Саммер. Лоуэлли о чём-то говорила с очаровательно-виноватым лицом, и Вайолет ни секунды не сомневалась, что она извиняется. Она не видела выражения Квентина, но кажется он уверял её, что всё в порядке. Неожиданно на задворках сознания Вайолет шевельнулась и исчезла какая-то странная мысль. Что-то очень важное, относящееся к Саммер, но почему-то её мозг мигом заблокировал её. «Что это было?» — удивилась Хармон. Не получалось вспомнить, как она не старалась. А буфет всё продолжал гудеть о своём, всё больше уверяя Вайолет, что грядёт какое-то событие. Пока ей не удавалось прорваться сквозь этот гул и услышать что-то важное. Саммер наконец отошла от Квентина и спустя секунды уселась рядом, громче обычного стуча подносом о стол. Первой фразой, которую она обронила со своего возвращения, было: — Управляющая приезжает в пансионат.