***
— Ваше величество, я прошу вас о заступничестве! — сир Саймон Рут практически кричал. — Я только что узнал, что люди лорда Хостера снимают солому с крыш домов в моем городе, а моих селян и скот гонят за Трезубец. Ваше величество, дом Рутов поддержал Риверран, когда ваш брат поднял мятеж против Таргариенов. Чем же мы навлекли такую немилость, что с нами обращаются как с побежденными? — Тайвин Ланнистер идет сюда со всей своей мощью, сир Рут. А приказ отдал я. — ответил Станнис. — И ваш долг, подчиниться воле своего короля. Я не собираюсь оставлять Ланнистеру ничего, чем бы он мог воспользоваться. — Вы и паром сожжете?! — рыцарь побледнел. — Мой король, но это… как же так? Переправа здесь была еще со времен старого короля Андагара, чей герб мы с гордостью носим до сих пор. — Это не обсуждается, сир. — отрезал король. — Вы, и все, кто может держать оружие, отправляются на запад, к Риверрану. Неповиновение будет расцениваться как акт измены. Можете идти. Что-то удалось переправить за Трезубец, что-то удавалось взять с собой. Рут стоял и смотрел как солдаты поджигали его город. Не вражеские солдаты, не иноземные захватчики, но люди его сюзерена и его короля. Когда языки пламени поднялись выше опоясывавшей город стены, Саймон Рут, казалось, онемел от горя. Бледный, он глядел на пламя, словно не видя и не слыша, что происходит вокруг. Внезапно, среди отрывистых команд и ржания лошадей послышался смех. Властитель горящего города смеялся, а затем бросился к уже охваченным пламенем воротами. На какой-то момент можно было подумать что он желает броситься в огонь, сгореть вместе со своим домом, но Рут лишь выхватил факел у одного из солдат и зашвырнул его в один из и так горевших домов. — Пусть горит! — донесся его исступленный крик до короля. — Эх, пусть сгорит все!***
— Тайвин уже занял Дарри и поворачивает на запад. Как мы и полагали, форсировать Трезцубец он не стал, — доложил Бринден Талли. Станнис прекрасно понимал, что в сложившиейся обстановке командиром аръергарда должен стать Черная Рыба — за него говорили его опыт и знание местности, по которой им пришлось отсупать. Пока армия стояла у Харренхолла, брат лорда Трезубца собирал несколько отрядов из числа местных межевых рыцарей и вольных всадников — одни должны были следить за войском Тайвина, в то время как другие отлавливали вражеских лазутчиков. Эти группы состояли при войске и раньше, но Талли увеличил их численность в полтора раза, в немалой степени за счет авангарда. — Значит, он уже на пути сюда. — ответил Баратеон. В воздухе тяжело пахло гарью. Поднимавшийся от сожженого города столб дыма, казалось, можно было видеть и в давно оставленном Дарри. Там вышло проще. Замок немало пострадал еще во время его штурма силами Талли в самом начале войны, а из всех мужчин рода, войну пережили лишь малолетний Рейман Дарри «гостивший» в Риверране, да исчезнувший Виллем Дарри, бывший мастером над оружием в Красном Замке. Остальные погибли на Трезубце, так что решение об оставлении и поджоге замка опротестовать было некому. Давно ли, маршируя по Простору, он возмущался тому, как лорд Рован жег собственные владения, лишь бы лишить врага крова? Теперь пришел его черед взяться за факел. Король, сжигающий поселения собственных вассалов мало кому придется по душе, учитывая «добрую» память, которую оставил после себя Эйерис. Вот только Станнис, помимо короны, носил еще и меч и рассуждал как солдат. В конце концов, разве не от победы в войне зависела судьба его короны? Даже в походе он желал оставаться в курсе событий, происходящих в той части Вестероса, что признавала его своим королем. Идущая за ним армия Ланнистеров встала между ним и Королевской Гаванью, но вести оттуда продолжали приходить, пусть и с запозданием — не в последнюю очередь из-за мер предосторожности. А новостей хватало. Эстермонт писал, что Тайвин разорил земли вокруг Королевского Тракта, что корабли с драконом и морским коньком регулярно заходили в Черноводный Залив, что количество кораблей, приходящих в Гавань из-за Узкого Моря резко сократилось, что его старший сын Эймон выбил Тальберта Баклера из занятых им Бронзовых Врат. Набранный наемником-ренегатом гарнизон состоял из таких же наемников и разбежался, стоило только первым разъездам Эймона появиться в близи замка. Новоявленный «лорд» Баклер продолжал выкрикивать имена своих сбежавших компаньонов, даже когда его уже выводили из замка. Согласно законам Семи Королевств, изгнанника, вернувшегося в родные пределы, ждала смерть, а захват замка и казнь его законного владельца уж точно не могли служить оправданием его поступка. Тальберта казнили, а малолетнего Раймунда Баклера дед Эймона, Эдрик*, распорядился отправить в Нефрит, родовой замок Эстермонтов на одноименном острове. Последнее настораживало. Насколько Станнис мог понять из письма десницы, замок Баклеров не был разрушен или сожжен, а войск Ланнистеров в Штормовых Землях не осталось вовсе. Что же могло заставить юного лорда покинуть родной замок, только-только освобожденный от захватчиков? Возможно, следовало изменить вопрос. Кто мог заставить юного лорда покинуть родной замок? Через земли вокруг Бронзовых Врат, проходил Королевский Тракт, соединявший Штормовой Предел с Королевской Гаванью и Баклеры, как и прочие лорды пользовались этим, взымая налоги с множества путников и постоялых дворов. В открытую захватывать замок лорд Нефрита бы не стал, тем более что владения Баклеров выхода к морю не имели, но уж точно мог бы найти для себя выгоду. Возможно, невежливо было бы так думать об отце своей матери, но Станнис имел слишком хорошее представление о том, каким человеком был его дед. Со смерти их дядя Харберта, последнего «взрослого» Баратеона, не прошло и месяца, а лорд Эдрик уже прибыл в Штормовой Предел для того, чтобы «помочь дорогим внукам в мудром правлении». Помощь эта, проявлялась в основном в том, что споры и тяжбы, попадавшие на стол к Роберту Баратеону, решались в пользу его дорогого дедушки. Правда вскоре Роберт решил вернуться в Долину, а Станнис уже реже прислушивался к разного рода «мудрым советам», так что лорду Эдрику вскоре пришлось вернуться домой. Его сын Элдон показал себя с куда более лучшей стороны, чем отец — иначе Баратеон бы не доверил ему пост десницы. Он регулярно посещал Штормовой Предел и, как казалось Станнису, видел в нем, Роберте и Ренли племянников, детей своей сестры, а не наследников великого дома, которыми можно управлять. И все же… он был сыном и наследником своего отца, искавшего выгоду во всем. Даже брак его родителей был договорным — Баратеоны желали упрочить свои позиции на море, а Эстермонты — заручиться поддержкой на материке. Нет, доверять своему деду Станнис не мог и не желал. Но также понимал, что сейчас он ничего не может сделать. Армия бывшего десницы Эйериса — куда более важная проблема, чем интриги штормового лорда, тем более, что в родных краях у Станниса осталось не так много людей, заслуживавших его доверия — и большинство из них были в Штормовом Пределе. Тем не менее, Баратеон копил вопросы, которые намеревался задать по возвращении с войны — вопросы и деду, и дяде. Сыновья не должны отвечать за отцов, но что сделает человек, которому, возможно, придется выбирать между семьей и долгом? Станнис знал человека, сделавшего такой выбор, и он должен был убедиться, что выбор его дяди-десницы будет иным. Вести пришли и из Близнецов — кастелян замка Халис Хорнвуд писал о том, что оставшиеся в замке Фреи настойчиво требуют объявить наследника Близнецов. С учетом того, что одних только Фреев обоего пола в замке было едва ли не столько же, северян, решение нужно было принять как можно скорее. Официальным наследником покойного лорда Уолдера Фрея числился его первенец Стеврон. В отличие от своего старшего сына Римана, он пережил осаду, но за свое прямое участие в битве у Трезубца** он был отправлен на Стену. Второй сын Стеврона, носивший имя Эйгона-Завоевателя, по злой иронии был слаб умом и мог править Близнецами лишь как марионетка одного из его куда более хитроумных родичей. В то же время, второй сын Уолдера Фрея, Эммон, был женат на Дженне Ланнистер, родной сестре Тайвина Ланнистера. Его отсутствие в Близнецах в какой-то мере спасло дом Фреев — многие в войске желали им всем если не смерти, то изгнания. Потребовалось напомнить им о десятке Фреевев живших за пределами Близнецов и Речных Земель, Фреях, ставших членами множества домов, представители которых встали под знамя сначала Роберта, а затем и Станниса, чтобы предотвратить бойню, которая могла бы сравниться лишь с той, что Эйерис устроил в Сумеречном Доле. Помимо условий, выдвинутых тогда еще лордом Штормового Предела, Фреи потеряли часть владений в пользу Чарлтонов — древнего дома, ставшего вассалами Близнецов «по какому-то недоразумению» несколько сотен лет назад. Освободив сира Саймона Чарлтона от присяги Близнецам, лорд Трезубца обескровил и без того ослабевшего вассала, некогда способного выставить армию большую, чем их сюзерен. Но даже в таком состоянии Переправа и земли вокруг нее представляли немалую ценность. Вопросы наследования и в «обычных» семьях нередко сопровождались спорами и склоками, что уж говорить о доме, известном своей обширностью? Младшие сыновья и внуки Уолдера Фрея, что избежали смерти или ссылки, считали себя достойными владеть родовым замком. Они собирали вокруг себя своих детей, родных братьев и сестер, — дело уже доходило до драк и мелких стычек. Кроме того, за сыновьями вставали семьи их матерей, родственники жен Уолдера Фрея. Именно поэтому в Близнецах стоял гарнизон, целиком и полностью состоявший из людей Эддарда Старка — по какой-то причине Старки из Винтерфелла никогда не горели желанием родниться с Фреями из Близнецов. Безвластие длилось до тех пор, пока Джаред Фрей, четвертый сын лорда Уолдера, не был найден мертвым — после того как отведал «пирога с морковкой, луком, репой, грибами, и свининой в густой подливе». Фреевский мейстер уверял Хорнвуда и остальных, что Джаред скончался от желудочных колик — чему, собственно, не поверил никто. Хостер Талли предложил вызвать из Долины Уолтона Фрея — третьего сына Стеврона Фрея. Эммон может и был старше, но он провел с десяток лет под крылом Ланнистеров. Уолтон же жил в Долине Аррен в браке с Диной Хардинг, скорее всего и не помышляя вовсе о Близнецах — точно также как двоюродный брат Дины, малолетний Гарольд Хардинг скорее всего не думал о том, что однажды станет единственным наследником Джона Аррена. Станнис согласился с предложением лорда Трезубца и у Переправы появился новый лорд. Одной проблемой меньше, но сколь много их осталось?***
Отступление само по себе никогда не являлось благородным тактическим маневром. Рыцари и лорды, жаждущие славы, побед и трофеев, тяготились отсутсвием сражений, солдаты, уже исходившие все дороги Семи Королевств, уставали от длительных переходов, горячие головы требовали от короля «дать наконец бой проклятым львам». Чуть ли не во время каждого привала Станниса посещал тот или иной рыцарь, возомнивший себя Юным Драконом. И все они как один предлагали одно и то же: остановиться сейчас, окопаться, дать бой Ланнистерам. Их ни смущало ни то, что Тайвин может просто обойти их, ни то что Тайвин Ланнистер не станет тратить людей в бессмысленной атаке. Тайвин был опытным, закаленным в боях командиром и дать отпор ему могли только такие же опытные, закаленные в боях командиры. Такие, как Хостер и Бринден Талли, как его отец или Барристан Селми. Рыцари и лорды, однажды воевавшие плечом к плечу с Тайвином. И тем не менее, за время пути Станнису довелось выслушивать с десяток мелких лордов и ленных рыцарей с их грандиозными планами. После всех битв, сражений и потерь, они должны были понять, что в войне мало места славе и доблести — их место как правило занимает смерть. В песнях и балладах герои если и умирают, то красиво, благородно, совершив подвиг. Но жизнь непохожа на песни и баллады. Певцы редко рассказывают об осадах — что благородного в двух армиях разделенных рвом и парой стен? Кто захочет слушать о голоде, о том как кожа людей белеет и через нее начинают проступать кости? И о болезнях тоже — они интересуют лишь мейстеров их врачующих. О стертых в кровь ногах, об оставленных больных, о дезертирах, о пьяных драках и поножовщине среди солдат — обо всем этом приходится думать на войне. Первоначальный план сражения пришлось изменить — встречать Ланнистера решили у стен Риверрана. Во-первых войска смогли бы отдохнуть после долгого перехода и лучше подготовиться к битве. Во-вторых, гарнизон Каменной Мельницы уже подошел к родовому замку Талли. Силы железнорожденных были стянуты к Ланниспорту, так что удара с тыла можно было не опасатся. Местность также подходила — с севера обороняющихся прикрывал Трезубец, а запад — Красный зубец. — Это закончится там же, где и началось. — сказал сам себе Станнис, глядя на знакомые стены из красного песчаннка. Его противостояние с Тайвином Ланнистером началось не здесь, а на востоке, в дважды сгоревшем Дарри, но здесь, надев корону, он в открытую выступил против бывшего десницы. Здесь же и решится исход их войны.***
Группа всадников ехала по залитому солнцем полю. Со стороны их можно было принять за патруль или отряд фуражиров — только вблизи можно было понять, что эти люди могли быть кем угодно, но не солдатами. В колонне из двух десятков человек лишь пятеро были вестеросцами и лишь один — рыцарем. Робар Артойн возвращался домой. — Хорошо светит родное солнце, а Лорм? — Как будет угодно господину. — ответил Лорм, убийца с глазами ребенка, оруженосец, телохранитель и нянька в одном лице. — Господином я был в Эссосе. — нахмурившись ответил рыцарь. Здесь, дома, я помазанный рыцарь, сиречь сир. — Как будет угодно господину, сир. — сказал слуга. — Пять лет я не был в родных краях, Лорм. — сказал рыцарь. — Пять лет прошло с тех пор, как мои неблагодарные родичи изгнали меня. Изгнали за сущую безделицу! — он повернулся к слуге. — Вот скажи, Лорм, разве можно изгнать благородного человека, за такую безделицу как кошель какого-то безымянного купчишки? — Никак нельзя, сир. — Вот, нельзя, а моя дорогая тетушка Маргарет считает что можно. Счтает, что можно обворовать родного племянника, обобрать до последнего гроша, а затем выставить прочь, будто последнего воришку. И все только потому, что мой благородный батюшка изволил свалиться с лошади раньше, чем дед — сгинуть где-то на Ступенях. По законам богов и людей наследником должен быть старший сын — что же мне тогда отписал его милость, лорд-десница Тайвин Ланнистер? — Что же, сир? — спросил слуга, слышавший эту историю уже много раз. — «Пусть упомянутый Робар почитает упомянутую леди Маргарет как свою любимую тётку, а упомянутая леди почитает упомянутого Робара как своего дорогого племянника!» «Почитать», как же! Почитать эту воровку, эту подкупщицу, эту змею, укравшего мой родной край! Эка невидаль, подсунуть королевскому судье кошель с золотом, да заявить, будто «бумаги нет, следовательно нет и прав». Но я-то знаю, что она была, я видел как дед составлял ее вместе с мейстером Терри, перед тем как отправиться в поход. Он-то, дурак старый, и не знал, что мейстер с тетушкой уединяться любил, а потому бумаги и след простыл. — Неужто украли, сир? — спросил один из его спутников, ехавший впереди. Несмотря на то, что Робар рассказывал о своей неудачной тяжбе всем и каждому, его компаньоны уже успели уяснить, что раз рыцарь вновь начинает свой рассказ, то не грех и поддержать разговор — лишаться расположения их главаря мало кому хотелось. — Украли говоришь? — переспросил Робар. — Ха, конечно же украли! Украли и сожгли, а пепел по ветру развеяли, чтоб им обоим в Пекле гореть! Ну да ничего, кончилось ее времечко. Тайвин Ланнистер мне не указ — я сюда за своим возвращаюсь, за землей да за золотом, а уж точно не за тем, чтобы сдохнуть где-нибудь у Риверрана, верно я говорю? — Верно! — отозвались его спутники, пересекшие Узкое Море уж точно не ради того, чтобы героически умереть. — Там, — рыцарь указал на север, — король-олень будет драться с лордом-что-золотом-срет. Так пожелаем же им обоим успеха во взаимном истреблении друг друга! А здесь мы будем жить припеваючи. Я свое слово держу, вы меня хорошо знаете. Будете работать на меня и защищать мой дом — я буду платить вам больше, чем вы могли бы получить служа жирным купцам или жадным лордам. Те, же кто хотят вернуться — пусть уходят сейчас и немедля. Я никого не держу. Никто не ушел, как Робар и рассчитывал. С кем-то из них он успел «сработаться» еще в Эссосе, охраняя купцов. Остальных же удалось завербовать на корабле или уже здесь, в Вестеросе. Битва на Королевском Тракте пусть и была выиграна, но король сбежал на север, а добыча оказалась скудной. Золота не было, серебра было мало, пленники оставались добычей тех, кому они сдались. А когда стало ясно, что богатсва Королевской Гавани так и останутся за ее стенами, а за золотом Утеса Кастерли придется с боями пробиваться через весь Вестерос, многие уже начали жалеть о своем решении отправиться на запад. И если в относительно крупных отрядах в сотню-две бойцов, дисциплину и порядок еще можно было сохранить, то одиночки открыто роптали. Именно таких и выискивал Робар, ведя с ними задушевные разговоры, о том, сколь несправедлива жизнь. Его отряд вырос в три раза, и когда пришло время, он начал действовать. Сославшись на свое знание местности, он вызвался отправиться в разведку. Ему и его людям дали коней и оружие, после чего отпустили. Вряд ли в десятитысячном войске кто-то отправит погоню за парой десятков никому не известных наемников. «Вторжение» оказалось легким. Мужчины, способные держать оружие уже давно воевали вдали от родного дома, так что первую деревню, стоявшую на земле Артойнов удалось захватить без боя, — единственной жертвой стал деревенский староста, который попытался сбежать «к госпоже». В остальном же, сир Робар вел себя, как великодушный завоеватель, то есть не сжигал и не убивал без ясной на то причины. Что же до участи нескольких крестьянских дочек, да хранившегося деревне серебра, что же, разве не имеет благородный сюзерен права отблагодарить своех верных слуг?