Вот так мы и живем, и так мы и умрем. Удобрим эту гору собой, став ее углем. В недобром этом городе рабом ли, бунтарем. Oxxxymiron.
Его должны были разбудить на рассвете, с первыми лучами солнца. Рефлексы, выработанные на фронте, позволили раскрыть полусонные глаза раньше, чем деревянные половицы заскрипели под ногами вошедшего. Еще до того, как чужая рука коснулась с виду неподвижного плеча, Отец Джозеф полностью проснулся. Тело наконец-то смогло по-настоящему отдохнуть. После недели непрерывных боевых действий, бесчисленных погребальных обрядов, долгих проповедей, трех неудачных попыток покушения и невыносимых ночных самобичеваний – он заслужил право на сон. Не снимая изорванной сутаны, обессиленный проповедник рухнул на кровать и погрузился в хаос собственного подсознания. Кровь и песок. Боль и смерть. Он никогда не разговаривал во сне, не ворочался и не вскакивал в холодном поту, терзаемый жуткими видениями. Потому что убил слишком много людей. После такого какая-то часть человечности постепенно отмирает. В ней попросту отпадает нужда. – Святой Отец, за Вами приехали, – уловив легкую озадаченность на вечно строгом лице лидера, добросовестный прислужник счел своим долгом напомнить: – Вы забыли? У Вас через несколько часов должно состояться интервью. Тяжелый вздох вырвался из груди против воли. Популистская машина союзников требовала еще порцию захватывающих сентенций. Иначе священную войну перестанут финансировать. Любовь к неприкрытой истине – это незыблемое реноме каждой уважающей себя интернациональной организации глобальных масштабов. Их представители и не подозревали, как сильно походили на своих кровных врагов из Республики. Точно такая же радикальная прямолинейность, быстро разрушающая искусственную накладку в виде либерально-дипломатической вежливости. Жаль, что никому из них не удалось заполучить Рокуэлла в качестве очередной послушной марионетки без моральных устоев. Потому что он давно поменял их, избавившись от наивности, жалости и слабости. Когда перерезал горло невинному старику, обычному мирному жителю, случайно заметившему передвижение засекреченной группы. – Отмени сегодняшний обряд посвящения. Мне понадобится больше времени для молитвы, – поднявшись с продавленного матраса, Джозеф направился в соседнюю комнатку, чтобы смыть с себя всю грязь последних дней. – Я знаю, что Ты не позволишь им забрать меня. Я нужен Тебе. Ведь все идет согласно Твоему плану? – прислонившись лбом к бетонной стене, мужчина закрыл глаза. Холодная вода струилась по его угловатым плечам, залечивая новые и старые шрамы. – Я стою на распутье. Помоги мне не впасть в искушение, – своеобразная лесенка из красно-белых полос на спине отдала тянущей болью, вынудив вздрогнуть. – Помоги мне преодолеть этот путь. Лишь с Тобою я не убоюсь греха, – изуродованная кожа на левом бедре пылала под ледяными струями. Пулевое ранение, полученное в годы давно забытой войны. – Ты испытываешь меня? – короткие завитки темно-каштановых волос прилипали ко лбу, вызывая раздражение. Все это мирское. – Я чувствую, что становлюсь Смертью, разрушителем миров. * Мышцы живота напряглись. Пальцы прошлись по шершавой поверхности серой стены. Попытка вспомнить о чем-то далеком. Испуганный взгляд семилетней девочки, чье лицо прострелили в долю секунды, горы трупов, накрытых изодранными простынями, бесконечные автоматные очереди… Сжав кулаки, Джозеф не выдержал. Удар пришелся в небольшую трещину по самому центру стены. Костяшки покраснели, но крови не было. Он простоял в таком положении больше десяти минут. Сбившееся дыхание – единственное, что выдавало в нем живого человека. Подняв голову к потолку, Рокуэлл втянул сырой воздух через ноздри. – Прости меня, Отец. Я поддался гневу. Я усомнился в Тебе. Этого больше не повторится. Клянусь. В последний раз, взглянув на собственное отражение, Пророк отметил, что синеватые круги под глазами стали гораздо глубже. Густая борода легкого рыжеватого оттенка снова разрослась, при этом заключив потрескавшиеся губы в ловушку. Следовало бы побриться, но облегчать шакалам задачу определенно не входило в его планы. Упершись ладонями по обе стороны белой раковины, Джозеф почувствовал дрожь во всем теле. Заброшенная военная база посреди пустыни. Вокруг ни души. Только они втроем. Теперь же он совершенно один. Брошенный на растерзание зверю. Облачившись в выглаженную сутану – для особых случаев – лидер секты привел себя в порядок. Ряд красных отполированных пуговиц тянулся вдоль всей ткани, подпоясанной темным поясом с золотистыми нашивками. Раньше он носил белые пиджаки, испачканные кровью невинных. А сейчас играет в благочестивого мученика, простирающего длани к бело-голубому флагу. ** – Приветствую вас, дети мои, – выйдя на встречу не по-зимнему согревающим лучам, Рокуэлл не стал отгораживаться от них рукой. Вместо этого он вдохнул свежий воздух, осеняя себя крестным знамением. Солдаты, именующиеся предвестниками, повставали со своих насиженных мест у подножия невысокого холма. – Царство Божие внутри вас, – все прибывающая толпа людей в бронежилетах и с автоматами наперевес окружила жилище духовного наставника. – Я чувствую это… – не успев раскрыть книгу с пожелтевшими страницами, Джозеф заметил подъезжающий автомобиль. – Что-то надвигается. Вы тоже это ощущаете, не так ли? – в конце он почти перешел на шепот. Облокотившись на заднее сидение подскакивающей на кочках машины, пастырь с равнодушием наблюдал за вереницей выжженных дотла полей, искорёженных деревьев и полуразрушенных строений. На дорогу всегда уходило много времени. Но раньше виды из окна были живописнее. До полномасштабных военных действий на спорной территории. Еды не осталось совсем. Воды хватило бы на сорок восемь часов. Для троих отрезанных от цивилизации солдат – этого мало. Ничтожно мало. Прислонившись лбом к стеклу, Джозеф тут же провалился в беспокойный сон. Убийцы. Они оба. Тот, другой, убил. А он ничего не предпринял. Просто стоял там и смотрел. Переднее колесо, угодившее в глубокую яму, привело к мощной встряске. Открыв покрасневшие глаза, мужчина провел ладонью по заспанному лицу и огляделся по сторонам. Почти приехали. Так называемая демилитаризированная зона приветствовала гостей высокими электрическими ограждениями и вооруженными патрулями, расположившимися в импровизированных башенных гнездах. Совершенно голая долина, припорошенная легким снежком, представляла собой почти идеальный полигон для притаившихся снайперов, неискушенных практикой. Международные соглашения еще не являлись пустым звуком для Этой Стороны. Жаль, что трактовались они, как правило, по-разному. В зависимости от личного интереса. Смиренно сложив ладони на коленях, пророк старался не обращать внимания на медленно приближающихся пограничников. Их лица, меланхоличные, с налетом апатии, инстинктивно задержались на главном пассажире. Впрочем, их должны были предупредить о визите такого важного гостя. – Бог мой послал Ангела Своего и заградил пасть львам, и они не повредили мне, – улыбнувшись в бороду, Рокуэлл молча кивнул водителю. Перед ними уже разверзлись врата Чистилища в виде скрипучей конструкции, обклеенной железными пластинами. – Царство сплина. *** Нельзя было лучше охарактеризовать это место. Дурная слава закрепилась за ним по воле случая и злого геополитического рока, как его именовали ханжи с ученой степенью. По трагическому стечению обстоятельств, этот регион оказался зажатым в тиски. С одной стороны его поджимала объятая порочным пламенем преисподняя, где развращенные черти кричали о том, что Господь мертв, а вместо икон носились с портретами кровожадного деспота. С другой же стороны зияла пустота блаженной обители, одновременно никем не признанной и тревожившей всех. Колонна мира, исходящая слезами. Опора всей светоносной системы, противостоящая тьме. А ее лидер – полубезумный священник, нелепый фигляр в сутане, блюститель мертвого Писания. Ведь над ним так долго потешались. Фанатик с сектантскими брошюрками, возомнивший себя ровней падшим ангелам? Их общий брат по оружию до последнего цеплялся за свою жизнь. Как и всегда. Бившись в конвульсиях на песке, он не сдавался. Отчаянно хватаясь окровавленными пальцами за шнурок, сдавливающий покрасневшее горло, мужчина клацал зубами, выплевывал слюну и предсмертно хрипел. Однако Джозеф не мог считать себя падшим. И ангелом тоже. Господь всего лишь избрал его в качестве орудия. Наградил пощечиной и насильно вложил в руки автомат. Такое могло произойти с любой душой, уязвимой в периоды страшного упадка. Почему-то многие из них считают себя избранными. Им подарили бесплатные билеты в Рай. Нужно только привести с собой ближнего. Лучше несколько. Рокуэлл в подобных акциях не участвовал. Не считал себя избранными, не претендовал на канонизированные приставки Святой или Блаженный и не прибегал к помощи заманчивых обещаний о загробной жизни. Он вообще не верил в Бога. – Святой Отец, мы прибыли, – припарковавшись возле откоса, поросшего скрывающим равнину кустарником, водитель заглушил двигатель и вышел наружу. Его кобура, закрепленная в области подмышек, сходилась ремнями на груди, изображая крест. – С Вами все в порядке? – отрешенно кивнув, Джозеф закрылся ладонью от нещадных лучей солнца, пробившихся сквозь небосвод. – Вы готовы? – Не более чем Седекия, встретивший халдеев на пути к Иерихону, – беззвучный смех вырвался из уст проповедника, стоило группе сопровождающих появиться из ниоткуда. Они должны были провести гостя дальше, к засекреченной базе. – Саранча. **** В этом интервью не было никакого смысла. Как и во всем остальном. Но он должен примерить на себя роль покорного исполнителя чужой воли и воздержаться от таких замечаний. По крайней мере, в этой маленькой комнатке, уставленной огромным количеством оборудования с метрами разноцветных проводов. Они отчетливо выделялись на фоне тускло-желтых стен. Единственное, что отличало это помещение от сугубо аппаратного – жутко неудобная мебель. Два расшатанных стула были вплотную придвинуты к круглому коричневому столу с отслаивающимся лаком, в то время как третий находился в самом дальнем углу, около штатива. На все приготовления ушло не менее получаса. Пока правильно настроили освещение, поправили хромакей, проверили все камеры и дополнили антураж раскиданными по столу бумагами. – Осталось пять минут до эфира! – главный редактор, предпочитающий скрываться в тени штор, изредка напоминал о причинах, по которым так много людей собрались под одной крышей. Он стоял, скрестив руки на груди, отчего напоминал неподвижную статую. – Две минуты! – почти не поднимая прищуренных за очками глаз, мужчина поглядывал на наручные часы, показывающие точное время. – Все. Я пускаю новости. Мгновенно все пришло в движение. Камера заработала, выводя нужную картинку на экраны. С микрофонами все должно быть в порядке – их тщательно проверили. Прежде, чем начать интервью, они наложили поверх изображения монотонный голос, вычитывающий события недели. Ничего нового в мире не произошло. Западные страны по-прежнему накладывают санкции на соседей, Соединенные Штаты требуют более активных действий, а другие страдают от их амбиций. Рано или поздно все это закончится. – В эфире программа "Отголоски Правды", на единственной антиправительственной радиостанции на территории Республики! – очередная репортерская уловка. Они очень далеко от границ великой державы. Иначе куски их выпотрошенных тел давно были бы раскиданы по сточным канавам. – Приветствую наших зрителей и слушателей со всех регионов! С вами Кэролайн Вудсток, и гость нашей сегодняшней программы – преподобный Джозеф Рокуэлл, лидер религиозной общины "Предвестники Апокалипсиса". Здравствуйте и добро пожаловать! – Хвала, – безучастным тоном изрек Пророк, перебиравший бусинки на четках. Их пятьдесят. Не больше, не меньше. Так и положено по канону, в этом нет ничего необычного. – Благословен день, месяц, лето, час… – выдержав непродолжительную паузу, Рокуэлл оторвал безжизненный взгляд от пола и слабо улыбнулся. Он привык к камерам. Привык к выступлениям на публике. – И миг, когда мой взор те очи встретил. – Признаться, святой отец, Вы умеете удивлять, – облегченно вздохнув, ведущая откинула назад одну из светлых прядей, переглянувшись с редактором. Он не спешил ей на помощь. – Я думала, Вы читаете молитву. – Нет, это сонет Петрарки. Один из моих любимых. Любую проповедь можно извратить, переиначить и использовать для личных целей. Проверено на практике. Если слушатели, воодушевленные хвалебными или злободневными речами, готовы идти за апологетом в самое пекло, то вряд ли смогут отличить сонет от прямого приказа взорвать себя вместе с половиной города. Джозеф понимал это как никто другой. Поэтому его и выбрали. Бог, в которого он не верит. Да, он не верил в Их Бога. Где-то внутри него все еще жил мальчик-бунтарь, отправившийся на чужую войну во имя максималистских представлений о добре и зле. И выкуривавший по пачке сигарет в день. Сейчас он бы не отказался и от одной. – Не так давно Ваша организация взяла на себя ответственность за серию взрывов на ипподроме, – размеренная, оточенная и плавная манера речи женщины вкупе со сдержанными жестами не позволяли отвлечься. – Скажите, какую цель Вы преследовали? – Предупредить всех трусов, предателей, маловеров, идолопоклонников, убийц и стяжателей о том, что их эра подходит к концу. Они слишком долго поклонялись ложному божеству. Страдали от тщеславия, предавались блуду, блаженствовали в чревоугодии, скучали в унынии, срывались в гневе, утопали в сребролюбии, кичились печалью и злоупотребляли гордостью. Жили в грехе и наслаждались этим. Они забыли, что Всевышний наблюдает за ними. Я хотел напомнить им об этом. – Почему Вы считаете, что вправе говорить от Его имени? Это Ваша личная миссия? Нет, он просто привык проповедовать везде, даже в собственных сновидениях. Слово Божие не входило в перечень обязательной реабилитирующей литературы для солдат, потерявших семью и страну за один день. Рокуэлл хотел обрести новый смысл жизни. После всего пережитого. Ведь он – убийца. Убитый не двигался. Крест, опутавший шею, оказался на удивление крепким. Кто бы мог подумать, что Божий атрибут окажется орудием убийства. С тех пор он оставался у Джозефа, намертво обвив его запястье, словно вросшая в тело нить. Дополнительная вена. – Он все совершает по собственному замыслу. Так Он пожелал, – сжав крест между пальцами, священник приподнял голову, тем самым указывая наверх. – Я здесь. Вы – тоже. Значит, это было угодно нашему Отцу. Ложь номер два. За сегодня. – Безусловно, – профессиональная улыбка попала в крупный план. Вудсток знала, как направить беседу в правильное русло. Потенциальные зрители не хотят вникать в отвлеченную метафизику с примесью теологии. Для этого есть отдельные съемочные павильоны. Тут же все придерживаются строгого регламента. – Вы не единожды выступали против режима действующего президента Республики Кассиуса Маунтана. Почему? – Почему? – переспросил служитель церкви, будто не поняв вопроса. Печаль на лице сменилась уверенностью, черты разгладились, приобрели уже такое привычное выражение телевизионной авторитетности. – Их власть устарела. Проблема этих людей в том, что они живут прошлым. Они – пережитки истории, – когда-то у него была своя радиостанция, вещавшая по всей территории Предвестников и за ее пределами. Но ее быстро взяли под контроль любезные псевдо-союзники – не могли допустить своеволия. – Представьте себе одинокую женщину. У нее двое детей, ради которых она трудится по семнадцать часов в сутки. На двух работах и каких-то подработках. Все ради того, чтобы купить им подарки на Рождество. Ее муж погиб на войне в Ираке или еще какой-то окраине мира. И она должна воспитывать своих малышей в одиночку. Разумеется, она хотела бы порадовать их игрушкой. – выждав секунду для более трагичного эффекта, Рокуэлл выпрямил спину и торжественно провозгласил: – И она заработает на нее. Она это сделает. Но при этом Вы, как представители страны, должны будете, глядя ей в глаза, объявить, что вступаете в очередную войну. Желаю Вам удачи с этим. – Некоторые люди думают, что история не важна. Что религия не имеет значения, – продолжил Джозеф, игнорируя попытки собеседницы прервать монолог. – По их мнению, единственное, что играет роль – это деньги. Отчасти, они правы, – следует отдать должное профессионализму мисс Вудсток – паника мелькнула в ее глазах лишь на мгновение. – Именно жажда денег уничтожила наш мир. Стала новой религией. Подменила нашу реальность. – спрятав лицо в ладони, пастырь просидел в таком положении не меньше минуты. Его никто не прерывал. – Вы прокляты, жители павшего Вавилона! – резко повернувшись к камере, Рокуэлл наклонился вперед, заглядывая в бездну чужих душ. – Из-за вас весь мир сгорит в огне. Вы будете страдать от ошибок прошлого и медленно разлагаться изнутри. Вы не получите прощения, не познаете райского блаженства, не увековечите свое имя. Это ваша вина! – "это твоя вина". Слова, с которых все началось. – Но вы не молите о прощении, не падаете на колени и не посыпаете голову пеплом! Нет, вместо этого вы восхваляете ложное божество. Превозносите того, кто когда-то пренебрег главной заповедью Божьей – не убий, – ложь номер три. Они убили вместе. – И того, кто даже не с вами в час расплаты. Он покинет вас в момент истины. Оставит на произвол судьбы. Как и сейчас, – редактор впервые за все интервью подал признаки жизни: поправив очки, он жестом велел транслировать все только крупным планом. – Слушай меня, презренный Ахав, отвергнувший Всевышнего. – Четвертая по счету ложь. Он тоже его отверг. – Хотел бы я спросить тебя, помнишь ли ты хоть что-то? Такие грехи не забываются, – прикрыв тусклые серые глаза, мужчина мысленно посчитал до двадцати. Он мог легко зайтись в проповедническом экстазе. Приступ нужно предупредить до его начала. – Он был не прав. Твой главный грех – это гордыня, а не гнев. Ты скорее позволишь миру сгореть дотла, чем смиришься со своим поражением, – стиснув челюсти, он выдохнул. – Что же, да будет так. Я сделаю все, чтобы ты понес заслуженное наказание. Я найду тебя, где бы ты ни скрывался. Господь поможет мне в этом, – молитвенно сложив руки, Джозеф приставил кончики пальцев к подбородку. – Но у твоих последователей, сбитых с толку ложными истинами, еще есть шанс на спасение. Впустите Господа в свое сердце и присоединитесь к моей пастве. Примите правильное решение, ибо от него зависят ваши жизни, – вновь подняв голову к потолку, фанатик прошептал: – Прости их, Отец, ибо не ведают, что творят. *****Эта Сторона.
– … ибо не ведают, что творят. Вот их долгожданный финал. Символ разваливающегося на куски мира. Нарушенного баланса и поврежденной психосферы. Возможно, приверженцы фатализма были правы – им всем все-таки стоит дружно взяться за руки, как одной большой счастливой неблагополучной семье, и просто самоликвидироваться. Избавить перегруженную планету от тленных игрищ мелкого масштаба. В сущности, этот полоумный изувер не сказал ничего концептуально нового. Но местные каналы уже воспользовались заголовками "Сенсационное откровение". Или "Шокирующее разоблачение". Кто бы мог подумать, что одно единственное интервью просочится сквозь информационную блокаду, нанеся непоправимый вред благородной лжи. Люди узнали, что их многоуважаемый Президент исчез. Страна, де-юре, осталась без легитимного руководителя, де-факто – без власти вообще. Волкера несравненно позабавил тот факт, что международное сообщество уже давно обладает всеми необходимыми сведениями для дальнейшей дискредитации Маунтана. Конечно, все еще оставался шанс, что их марионетка, подвешенная за гвоздики на кресте, играла на опережение и забыла уведомить дражайших союзников о полученных новостях. Иначе объяснить тотальное равнодушие со стороны НАТОвских соглядатаев нельзя. – Субтильная субстанция демократии, – наклонив голову вбок, Арман переключил канал, лишь бы избавить себя от досужих домыслов продажных репортеров. По несчастливой случайности и совершенно немилосердному провидению он попал на трансляцию выступления Мастерса. Тот требовал привлечь к ответственности всех мракобесов, способствующих распространению лжи о пропаже Всеотца. – Старый козел. – Государственный Секретарь, ухватившийся за возможность прибрать к рукам бразды единоличного правления, не прекращал вещать о гражданском долге и коллективной безопасности. – Я пью за эпоху Мастерса, к которой испытываю абсолютное и блаженное отрешение! С этими словами он запрокинул голову и влил в себя остатки бутылки. Телевизор замолк, уступая место разрывающей барабанные перепонки музыке. Но ему было плевать. Голос исполнителя наряду с оглушающими ударными и волчьим воем на заднем плане буквально дробили стены и стекла. Есть вероятность, что соседи вызовут полицию, хотя не рискнут. Последняя такая выходка окончилась ночной перестрелкой личной кардинальской гвардии со служителями порядка на фоне выбрасываемых из окна купюр. Гори оно все синим пламенем. Весь этот прозелитизм и мессианизм вместе с другими извращенными формами "изма". Блаженствуя в наполненной до краев ванне, Мануэль одновременно поливал себя содержимым другой бутылки, подаренной израильским атташе восемь лет назад. Достойное развлечение для одного, празднующего конец долбанного мира. Конец периода Регентства. Выбравшись из помещения, исторгавшего клубы горячего пара, Волкер облегченно вздохнул. Он назвал бы это истинным перерождением, если бы не начал испытывать отвращение к разному роду теологическим концепциям. Направившись к стеллажу с алкоголем, умышленно выставленном на всеобщее обозрение, политик слегка пошатывался. Наркотическая дымка окольцевала сознание – как он скучал по этим непередаваемым ощущениям. Колонки едва не разрывались на части от исступленного крика. Потрясающе. Вакханалия обостренных чувств могла длиться всю ночь. До тех пор, пока рассвет не ударит по красным глазам, испещренным лопнувшей сеткой капилляр. И его вполне устраивала такая перспектива. Неожиданный звонок в дверь прервал все веселье, заставив короля прекратить одиночный пир в своем импровизированном королевстве. Бутылка, брошенная в телевизионную тумбу, разлетелась на осколки. Ее заменил стакан с бурбоном и не потушенная сигарета. Арман мог бы снять халат, дабы проявить чудеса гостеприимства, но решил не переступать черту в плане добрососедства. В этот раз. Кружась в необузданном танце, изобретенном благодаря кокаину и коллекционному алкоголю, Регент, не удосужившись взглянуть в домофон, распахнул входную дверь настежь. Сочтем это немым вызовом обществу в лице бесполезных обывателей с нижних этажей. Однако увиденное настолько сильно разошлось с ожиданием, что показалось искаженной реальностью. Перед ним возникло видение, наваждение. Мотнув тяжелой головой, оберегающей затуманенный рассудок, мужчина с трудом впился взглядом в зелень чужих глаз. – Твою мать, – едва удержавшись на подкашивающихся ногах, Волкер отставил бокал на тумбу у стены, но замешкался из-за сигареты. Нервно оглядевшись по сторонам, он утробно зарычал и бросил ее в бокал. – Что произошло? Сердце Виктории бешено забилось в груди. Внезапная вспышка, промелькнувшая в нездоровом подсознании, привела к пониманию всей ситуации – он всегда был рядом. В темные времена, в светлые времена. В часы надежд и разочарований. В эпоху веры и безверья. В жизни и смерти. Пусть пьяный, пусть обдолбанный или выживший из ума в порыве злости, но рядом. Даже сейчас в его безжизненных на вид глазах читалось искреннее беспокойство. Им аккомпанировал вопль тысяч адских волков, завывающих о вечном одиночестве. Волки – однолюбы. В подтверждении этой невольно мелькнувшей мысли Арман круто повернулся и хлопнул в ладоши, затыкая всю воющую аппаратуру. Все стихло. Слышалось лишь слабое потрескивание искусственного камина и легкое поскрипывание балконной двери. – Я убила собственного отца. Четыре слова. Четыре гребаных слова эхом разнеслись по полутемному залу. Он замер в нерешительности, явно переваривая услышанное. Опустив потухшие глаза, Кардинал молчал. Ему потребовалось время, чтобы покинуть Кокаиновый Рай и компанию из двенадцати апостолов-игроков в покер. Побочный эффект. Окончательно придя в себя, Мануэль поддался вперед и, схватив женщину за локоть, притянул к себе. Значит, так с ними бывает. Ладью можно вывести из игры при помощи простых человеческих… эмоций? Но ведь они бессмертные твари, самопровозглашенные небожители, строители вечных империй. Нет, они не герои, не спасители и не блаженные инсургенты. Просто ошибки системы, программные дефекты. В каждом из них изначально был заложен стандартный набор кодов, постепенно заразившийся вирусом. – И самое ужасное, что я до сих пор не испытываю к нему жалости. Ни капли, – она почувствовала обжигающее мужское дыхание в области оголенной шеи. Волкер покрывал ее лицо страстными, подчас беспорядочными поцелуями, слизывал солоноватые капли на щеках, прикусывал участки кожи, не защищенные тканью пальто. Если не знать его, то можно перепутать все происходящее с нежностью. – Я убила его… – Он получил то, что заслужил, – без тени сомнения прошептал Советник, попутно пятясь куда-то назад вместе с прижавшейся к нему вдовой. Не вписавшись в поворот, он опрокинул тумбочку с ранее поставленным на нее бокалом. Плевать. – Он хотел уничтожить тебя. Ты опередила его. Не кори себя за то, что правильно. Значит, ты уже обо всем знаешь? Когда-то она хотела уничтожить и его. Ведь он причинил ей гораздо больше боли. Но никогда не делал этого первым. За долгие годы знакомства именно поведение Виктории приводило к столь печальным последствиям, становясь катализатором очередного срыва. И все ради возбуждения, получаемого от каждого нового вызова судьбе. Ей нравилось наблюдать за тем, как его внешне привлекательные черты искажаются маской неподдельной ярости, как непроизвольно холодеет взгляд, а кулаки сжимаются до хруста. В конце концов, провокатор становится жертвой. – Ты должен радоваться. Я стала такой же, как ты, – у нее началась истерика. Обхватив любовника за шею, Перри уткнулась ему в грудь. Ее била мелкая дрожь, а психику рвало на части. Коренной перелом всего. – Это невыносимо. – Это то, кто мы есть. Любимая фраза, ставящая под сомнение все верования и устоявшиеся каноны. Как же иначе. Да, так с ними действительно бывает – в какой-то момент их попросту ломает. Волкер переживал это тысячу раз, но ни разу не смел прийти к ней за помощью. Она бы вдоволь насладилась моментом его слабости, после чего окрестила бы слабохарактерным кретином и установила бы гегемонию Своры. Или ему хотелось так думать. – Успокойся, – Мануэль закусил трясущуюся женскую губу, попутно расстегивая пуговицы пальто и касаясь пальцами ледяной кожи, покрытой мурашками. – Я не позволю тебе утонуть в этом блядском чувстве вины. Оно было ему знакомо. Это один из тех невидимых рубцов, въевшихся в сердце и причиняющих нестерпимую боль. Они снова пересекли этот Рубикон. Вдвоем. Добровольно заклеймили себя нетленными мятежниками, лишенными любого намека на сострадание или сочувствие. Ко всем, кроме друг друга. Кто бы мог подумать, что их судьбы так тесно переплетутся. Особенно в пункте убийства собственных родственников. Подхватив Викторию на руки, Регент понес ее в спальню. Что это? Попытка отогнать ненужные воспоминания? Явно не увенчалась успехом. Он все равно вернулся в тот проклятый день, больше пятнадцати лет назад.***
Мальчишка стоял на коленях, раскачиваясь под лучами палящего солнца. Кровавые реки стекали по израненным мышцам живота, насквозь пропитав рубашку. Он отключался. Гремящий на фоне салют напоминал звуки разрывающихся снарядов. Революция восторжествовала. А Волкер был слишком далеко. Возле места, которое когда-то называл домом. Где рос в ненависти и отчаянии, не подозревая о блистательном политическом будущем и головокружительной карьере. Просто юнец, подвергшийся влиянию деспотичных наставников. Достаточно амбициозный, чтобы затем уничтожить половину из них, и в меру жестокий, чтобы забыть о второй. Влюбившийся в одну из самых непредсказуемых женщин этого увядающего мира. Быть может, все еще имеющий шанс стать родоначальником их общей династии, которой будет суждено просуществовать много лет. У него было все. Кроме желанного покоя. Но тогда, ощущая под собой медленно растекающуюся лужу собственной крови, Арман не задумывался о последствиях. Его тошнило. Нужно убираться отсюда. Больше его тут ничего не держит. Прикрыв глаза, уже тогда впитавшие в себя толику уныния, неудавшийся революционер накренился в сторону. Тело изнывало от многочисленных кровоподтеков, треснувших ребер и неглубоких ран. Все ведь не может закончиться вот так. В центре разверзшейся пучины Ада, куда его уверенно затягивала чья-то невидимая рука. Следует попытаться найти в себе силы, потому что у него еще осталась одна незавершенная миссия. Она заключалась отнюдь не в поздравлениях новоизбранного – иногда результаты выборов можно было предсказать с математической точностью – Президента. Нет. Скорее в долгожданном часе расплаты. – Ты вернулся? – слегка озадаченный, но по-прежнему грубый голос отца напомнил о реальности. Даже не спросишь, как я себя чувствую? Не обратишь внимания на кровавое месиво, некогда имевшее вид цельной человеческой плоти? – Хочу забрать деньги. Пожав плечами, мужчина не стал препятствовать. Лишь критически осмотрел общее состояние возвратившегося сына и, по всей видимости, остался удовлетворенным, так как сразу отправился за очередной бутылкой. Дверца открывшегося холодильника протяжно заскрипела – сколько он себя помнил, ее никто не удосуживался починить за двадцать лет – в результате чего оттуда была извлечена почти нетронутая бутылка водки. В сущности, его нельзя винить за такие пристрастия. Не то чтобы Мануэль не был знаком с таким понятием, как осознанное саморазрушение, совсем наоборот. Однако есть большая разница между систематическим неудачником, вечно ноющем о несправедливости жизни, и невинным мальчишкой, понимающим, что так жить нельзя. Потом это переросло в осознание, некое просвещение. Сформировало совершенно противоположную адвайту. – Конечно, тебя всю жизнь только деньги и беспокоили, – для поддержания равновесия Волкер-старший облокотился на дверной косяк и скрестил руки на оголенной груди, при этом наблюдая за действиями сына. – Когда в последний раз ты навещал ее просто так? Ты знал, что она болела. Сохраняя то же ледяное молчание, Арман продолжал собирать разбросанные по полу купюры с изображенным на них суровым лицом Президента. Бывшего. Потянувшись за сумкой, лежавшей возле старого дивана, юноша на секунду задержался. Перебитая нога заныла еще сильнее, когда он наклонился вперед и, придерживаясь ладонью за подлокотник, поцеловал умершую маму в лоб. Ее сухая, истрескавшаяся кожа пропахла дешевыми медикаментами. Но на лице оставалась до странности безмятежная улыбка. Какую он будет помнить до конца. Квинтэссенция смерти. Ее безоговорочный триумф и радость от того, что она наступила. Невероятно. Тогда он внезапно все понял. Это было второе откровение за сегодняшний бесконечный день. В последний миг наступает принятие неизбежного. А затем – явное облегчение. Сначала они боятся. Но этот страх мимолетен. Ведь с ним так легко покончить. Зато они увидели, кем были все это время. И поняли, что не стоило так отчаянно цепляться за жизнь. – Неужели он недостаточно хорошо тебе платит, раз ты решил вернуться? Перенеся вес на здоровую конечность, будущий Регент взглянул на отца. Биологического. Их не связывало ровным счетом ничего, кроме клеток ДНК. Это даже не их выбор. Свой Арман сделал давным-давно. Не совершая резких движений, он осторожно выпрямился. Ломота во всем теле уже воспринималась как данность. Он колебался. Остатки совести пытались отогнать подступающий к сердцу мрак. Дай мне повод не делать этого. Молю тебя. – Во всяком случае, ей повезло. Она умерла прежде, чем увидела, в кого ты превратился. Видит Бог, он пытался. Одного резкого прыжка вполне хватило, чтобы добраться до застывшей фигуры в дверном проеме. Адреналин разогнал кровь до непозволительной скорости, заглушив боль, страх и милосердие. Вонзив острые края бутылочного осколка в незащищённое мужское горло, Волкер задрожал. Он уже делал так раньше. Это не первое убийство. Казалось, жертва подозревала о грядущей катастрофе – отсутствие удивленного выражения свидетельствовало об этом. Вцепившись в локоть собственного убийцы, мужчина захрипел. Стекло вошло под кожу, не щадя артерий. Через минуту все помещение залилось кровью, брызжущей фонтаном. Отверстие в горле, изорванном на части, то сжималось, то разжималось. И снова этот необъяснимый миг принятия. Какого-то нездорового смирения. Сделав два шага назад, Арман рухнул на испачканную плитку. Все закончилось так быстро. Тело убитого сползло по стене, все еще дергаясь в предсмертных конвульсиях. Отвратительное зрелище. Он так долго прятал за спиной подобранный заранее осколок, так отчаянно жаждал выбросить его подальше, избежать печальной участи отцеубийцы. Но рука предательски дрогнула. Он не сожалел. Просто закрыл глаза и облокотился на сумку с деньгами, позволяя себе отключиться. Наконец-то. Мышцы живота немного напряглись, почувствовав прикосновение теплых женских пальцев. Протяжно вздохнув через сжатые зубы, Волкер постепенно расслаблялся. Она целовала его зигзагообразный шрам. Тот самый, нанесенный неумелой рукой полупьяного халдея. Виктория нечасто акцентировала на нем внимание. Лишь в самые мрачные времена. Всего лишь попытка сбежать от ненавистного мира, переполненного внутренними конфликтами. Но так лучше. Значит, она доверяет ему настолько, что не скрывает свою уязвимость. – Я тоже убил своего отца, – прошептал Мануэль, прежде чем ощутил на себе изучающий взгляд. Он сам не знал, почему вдруг решил открыть одну из своих самых страшных тайн, погребенных в залежах подсознания. Вместо ответа – длительный поцелуй. Такой же неразрывный, как и их связь.Эта Сторона, Эдем.
– Сраные ублюдки! Ебаные козлы! – с каждым новым глотком ругательства Долана становились все изощренней. Не находя себе места среди многочисленных пустующих кресел в главном зале, мужчина просто наматывал круги по узорчатому ковру и, периодически возвышаясь над другим безмолвным зрителем, яростно жестикулировал: – Меня одного это раздражает? Одного просто бесит это поганое бездействие? И эти долбанные часы? – Может, ты все же присядешь? – вежливо поинтересовался Лоуренс, апатично перебрасывая трость из руки в руку. Он сам не переносил затянувшейся тишины, нарушаемой треском камина. Кто-то постоянно подкидывал в огонь свежих поленьев и смятых бумажек. – Ты раздражителен и раздражаешь других. – О, давайте подумаем над причинами вместе! Может, это потому что у меня пытаются отобрать весь бизнес? Потому что одно из самых доходных казино этой говенной страны, принадлежащих мне, было сожжено дотла? Или потому что из-за ебучего комендантского часа я не могу сходить домой и элементарно принять душ? – Чем тебя не устраивают наши хорошо оборудованные ванные? – не отрываясь от презанятной книги, Маркус демонстративно закинул ногу на ногу и перевернул пожелтевшую страницу. Очки, небрежно приспущенные на переносицу, выгоднее подчеркивали его волкоподобный профиль. – Или ты не можешь уснуть без привычного смрада от соседствующего квартала со шлюхами? – Я смотрю, мои проблемы забавляют тебя, Марк? Так давай посмеемся вместе, – Кларк рискнул нарушить личное пространство незаинтересованного в беседе Консультанта и почти наклонился над книгой. Их глаза встретились: равнодушная зелень и полыхающий каштан. – Клянусь Богом, если ты еще раз дотронешься до этой херни, я разобью ее об твою голову! – не оборачиваясь, Долан сделал предупредительный жест эдемовцу, потянувшемуся к песочным часам, чтобы еще раз запустить механизм. – Послушай, мы уже много раз это обсуждали. Виктория попросила нас всех оставаться здесь, до особого распоряжения. Мне очень жаль, что твоя собственность немного пострадала, но выйти отсюда ты не можешь. Наших людей выслеживают и систематически отстреливают на улицах. Я бы солгал, если бы сказал, что буду скорбеть о тебе, но приказ есть приказ. – Так ты у нас стал законопослушным подданным? Виктории же здесь нет. В прошлый раз тебя это не остановило. Почему сейчас не приберешь власть и не избавишься от меня? Или союзников поубавилось? – Долан! – Боунс, не спешивший принимать чью-либо сторону, все же повысил тон. Его грузное тело, продавившее кресло, казалось скорее нелепым, чем внушительным. – Продолжай играть со своей тросточкой, Ларри! – пригладив уложенные волосы, полицейский отошел к массивному кованому столу посреди комнаты и подобрал одну из пачек сигарет. Здесь их оставляют сердобольные курильщики, на любой вкус и цвет. – Каждый приносит пользу этому миру. Наша несравненная Королева отправилась на поиски спасательной шлюпки для тонущего корабля под названием "Эдем". Отец Джо объявил крестовый поход двадцать первого века. Ты прочел уже четвертую книгу подряд, если я не сбился со счета. Этот парень почти дописал свою, – кивком головы Кларк указал на Господина Никто, безмятежно погруженного в царство сюжета и безуспешно пытающегося незаметно перевернуть часы. – Надеюсь, я в ней не окажусь. Впрочем, вы все – мои идейные вдохновители. Глядя на вас, просто не хочется сидеть без дела. – Ты много говоришь, – констатировал Салливан, игнорирующий очевидные выпады мятежника. Его самого итак отстранили от командования. Ухудшать положение не стоит. – Зато ты впервые послушаешь кого-то, кроме себя самого, – поставив ногу на перегородку стола, Кларк извлек из кармана помятого пиджака серебряный значок и принялся рассматривать. Дым от сигареты мгновенно затянул все пространство вокруг, создавая безопасный купол. – Жаль, что я остался взаперти с ханжами, нытиками и безумцами, – утомленный взгляд прошелся по лицам всех присутствующих, внезапно зацикливаясь на человеке в дальнем темном углу. – Джекпот, не так ли? – приблизившись к черному кожаному дивану, на котором, вытянувшись, расположилось мужское тело, Долан облокотился на стенку и взглянул на слушателя сверху-вниз. – Эй, Гудвин! Скажи-ка мне, а ты с оружием обращаться умеешь? – По официально подделанным документам я принимал участие в одной из тех войн на Востоке, но, по совести говоря, предпочитал заниматься валютой и контрабандой. Знаешь, сколько я мог заработать на перепроданной гуманитарке? – не открывая глаз, Себастьян подложил руки под голову и размял шею. – А когда официальной валютой стал доллар… славные были времена. Но стрелять все же приходилось, однако не возлагай на меня особых надежд. Я тебе не чертов Джон Уик. ****** – То есть, ты преимущественно разглагольствуешь о жизни? – А еще я пью. И, как видишь, до сих пор выживаю. – Это легко исправить, – затянувшись, бывший шеф полиции снова окутал себя сизым дымком, после чего затушил окурок об пепельницу. – Поднимайся. Сегодня твой счастливый день. Устроим увеселительную поездку по моим любимым местам. Хочу напомнить этим провластным уебкам, на что способны разъяренные псы. – Боюсь, я не могу этого допустить, офицер, – нарочито официальным тоном заявил Маркус, тут же отложивший чтение и поднявшийся с кресла навстречу двоим неожиданным сподвижникам. – Ты можешь распоряжаться своей жизнью, как тебе захочется, Кларк. Но вот ставить под угрозу жизнь нашего кандидата в мэры ты права не имеешь. – Разве его кандидатура была официально выставлена? – приобняв Гудвина за плечи, мужчина едва ли не повис на нем. Словно не хотел расставаться с родственной душой. – Или ты подделал и эти документы, разбойник? – Я не расположен к шуткам, офицер. Оставь Гудвина в покое и сядь на место, – адвокат с трудом сдерживался. Раньше обширные полномочия заместителя вожака давали ему право диктовать правила игры. Но не сейчас. – Ты меня слышал? – Марк, я давно хотел тебе сказать – сходи нахуй, – выговорив последнее слово по слогам, Долан широко улыбнулся и слегка поддался вперед. – И перестань называть меня офицером. У нас тут аристократическое сообщество, а не прокуренный полицейский участок, – лицо Салливана чуть вытянулось, усиленно контролируя первые признаки ярости. – Что такое, Марк? Хочешь ударить меня? Не забывай, что насилие над своими в стенах клуба запрещено. Ты придумал эти правила, не я. – сжав кулаки, Консультант склонил голову, неотрывно глядя на зарвавшегося участника. – Давай лучше спустимся вниз, на псарню. Решим все проблемы там. Или ты боишься заснуть во время процесса? Нарастающее напряжение можно было терзать клыками. Невольные свидетели конфликта сразу затихли, образуя зону безмолвия. Господин Никто, жадно впитывающий каждый жест будущих героев своей многотомной трагедии, попутно исписывал чистые листы бумаги. Боунс усиленно пытался найти выход из сложившейся ситуации, но так не вовремя занывшая искалеченная нога серьезно осложнила задачу. Гудвин, находящийся под действием вредных примесей, все же собрал недостающие детали мозаики и осознал, во что ввязался. Предусмотрительно отойдя на два шага назад, он избрал роль стороннего наблюдателя. Остальные поддержали его позицию. – Я устал сидеть взаперти и пялиться на твое вечно недовольное ебало. Мне осточертела вся эта подпольщина. Хочу на свежий воздух. Хочу отправить парочку ублюдков следом за всей нашей павшей братией, а заодно и привести дела в порядок. Хотя бы номинально. Разве я не имею на это право? – Возьми мою машину, – неожиданно громкий голос, словно спасительная молитва, разнесся по всему центральному залу, заставив многих вздрогнуть. Кларк, не особо впечатленный маневром непрошеного гостя, все же соизволил развернуться, чтобы поймать летевшие в него ключи. – Ты выбрал удачный момент для вылазки. Недавно объявили штормовое предупреждение. – Томас спустился на несколько ступенек ниже, чтобы показаться перед благородной публикой. Все глаза были устремлены на него, новоявленного лидера Своры. – Не боишься утонуть в море? – Это я – море, – сжав ключи в кулаке, Кларк умышленно поклонился благодетелю, признавая, таким образом, его незыблемый авторитет. – Идем со мной, Себастьян. Выберешь себе ошейник по вкусу. Придерживаясь рукой, спрятанной под перчаткой, за перила, Том заложил другую руку за полу выглаженной полосатой жилетки. Традиционная белая бабочка лишь усиливала образ второго Эдемского Бога, стоявшего вполоборота и провожающего удаляющиеся фигуры уставшим, немного апатичным взглядом. Впоследствии он перевел его на Маркуса, все еще стоявшего посреди комнаты. Сняв очки, юрист задумчиво поднес их к губам и закусил наконечник. Нужно принять таблетки. Поймав на себе изучающий взгляд Ридуса, он расправил плечи и вернулся к своему креслу. Им не о чем разговаривать. Ничто не связывает их, кроме непримиримой вражды за одно из самых желанных мест во всей Республике. И Виктория предпочла отдать его ограниченному мальчишке, едва знакомому с положением вещей. Абсурд.