"Рыба гниёт с головы, вокруг все враги, бунтуют рабы Новый виток холодной войны, двойные стандарты диктата во лжи Кто ещё жив, без оглядки бежит; гайки всё туже, кровавый режим Спиздили всё, что не ровно лежит; водка по-прежнему стоит гроши..."
Та Сторона
Постукивая пальцами по столу, Джозеф равнодушно смотрел на покрытое дождевыми каплями оконное стекло, загнанное в убогую потрескавшуюся деревянную раму. Крохотное помещение, специально предназначенное для важных переговоров, пропиталось запахом сырости. До такой степени, что в нем невозможно было находиться больше нескольких часов – начинала кружиться голова, а на языке возникал привкус крови. Подходящее место для бесстрашных репортеров, не гнушавшихся ничем ради экстраординарного сюжета. Такими бы гордились любые пропагандистские каналы. Возможно, он уже работал на один из таких, просто не кичился подобным. Раскладывая на круглом столе скромные пожитки в виде исписанного блокнота, нескольких ручек и гаджетов, репортер проделывал все это с нарочитой брезгливостью профессионала, привыкшего к исключительному комфорту. Не достает мягких кожаных кресел? – иронически усмехнувшись, Рокуэлл откинулся на спинку скрипящего деревянного стула в ожидании очередных нелепых вопросов. Евросоюз настаивал на регулярных репортажах, которые впоследствии можно было бы использовать против властей Республики. Обычно священник игнорировал диверсионные идеи-фикс от союзников, однако временами они становились непреклонными. Приходилось считаться с мнением спонсоров. Без их финансовой поддержки договор с Протекторами – другой антиправительственной группой, – вряд ли состоялся бы. Только благотворительным вливанием это назвать нельзя – за все нужно платить. Долги приходилось отдавать с процентами. – Мы уже можем начать? – голос неприятный. Совершенно не успокаивает. А часто щелкающий колпачок вызывал нервную глазную дрожь. Впрочем, Джозеф ограничился вежливым кивком. Прошло не меньше пяти лет с тех пор, как Соединенные Штаты и Европейский Союз объединили усилия и создали так называемый Западный фронт, ограничив к нему доступ отсталым странам. Затем их представители создали коалицию в Организации Объединённых Наций, таким образом установив своеобразную диктатуру справедливого большинства. Не допуская в свой узкий круг потенциальных конкурентов, они все же поддерживали их финансово. Иными словами, держали врагов ближе. Ни один военные переворот на континенте или за его пределами не проходил без детального инструктажа со стороны поборников легальности и легитимности. Республика могла войти в эту печальную статистику, если бы не умелое руководство властных структур. – Вы не возражаете, если я закурю? Что Бог говорит о сигаретах? – насмешка или попытка завести в лице жертвы американо-европейских интриг доброго товарища? Рокуэлл не стал углубляться в бессмысленные размышления. – Если верить слову Божьему, то плоть курящего подвергнется гниению, после чего утратит он связь с Отцом нашим, – подперев голову рукой, фанатик с интересом глядел в округлившиеся глаза сидящего напротив журналиста. – Но мне, безусловно, все равно. Чувствуйте себя как дома и наслаждайтесь. Не до конца оправившись от шока, мужчина сглотнул и отложил пачку подальше. Неужели спесь можно содрать огромными слоями, если упомянуть священное имя Творца? Заинтригованный сектант оперся руками на стол и слегка подался вперед. Занятно. Каков на вкус страх очередного западного прихвостня? За какие заслуги именно его отправили на отшиб Вселенной, в Господом проклятые земли, чтобы поболтать о жизни с главным рецидивистом страны? – Благодарю, но мне всегда казалось, что Вы должны разделять Божьи заветы. Без заветных сигарет гость чувствовал себя неуверенно: постоянно оглядывался, оттягивал ворот рубашки и щелкал ручкой намного чаще. Тяжело было найти более подходящую иллюстрацию всей прозападной системы ценностей. Готовые распылять их везде и всюду, они моментально теряли авторитет при малейших колебаниях маятника личного комфорта. Обструкция выбивала у них почву из-под псевдолиберальных флагов. – Никто никому ничего не должен. В особенности я, – не обращая внимания на замешательство собеседника, Отец Джо схватил лежавшую невдалеке пачку вместе с зажигалкой. Наконец-то. – Я не верю в Бога. Что это мелькнуло в чужих глазах? Изумление? Отчаяние? Точно такие же чувства переполняли Западную коалицию нового образца, когда она узнала о возникновении Восточного аналога. Вот только возглавил ее один из опаснейших геополитических оппонентов – Российская Федерация. Тогда весь некогда многополярный мир вздрогнул, предчувствуя скольжение прямо на дно всей истории прогрессивного человечества. Кто бы мог подумать, что на горизонте за такой короткий промежуток времени появится настолько мощный противник, сгрудивший вокруг себя почти все обиженные страны третьего мира. Несмотря на то, что два новообразованных лагеря отстаивали разные принципы, цель была одна – мировое господство. И государство Республика так некстати оказалась в центре событий. Главная фигура великой шахматной доски. – Прошу прощения… Боюсь, я не очень хорошо Вас понял… Вы говорите, что… не веруете? Лидер Предвестников опустил голову, попутно пересчитывая бусинки на кресте. Единственный священный атрибут, который остался при нем. Броская черная сутана и умышленно потрепанное Писание остались в руках ревностных прихожан. Незачем таскать с собой такие ценные вещи на интервью без камер. После недавнего одиозного репортажа, вызвавшего негодование в кругах всевозможных политикумов, от видеосъемок предпочли отказаться. Негоже безумному изуверу открыто угрожать власть держащему. Ставить под сомнение статус небожителя – плохой тренд. – Вы все правильно расслышали. И я не то чтобы не верую, я презираю любое проявление религии. Во всех ее формах, – долгожданная затяжка – воистину, прямое доказательство существование Бога, – привела к настоящему фурору. Апатичная легочная вечеринка внезапно поддалась ритму отравленной музыки. – Не надо на меня так смотреть. Вы сами подумайте: на протяжении очень длительного промежутка времени люди пребывают в массовом заблуждении, что где-то там, на недосягаемых просторах, существует некто или нечто, что решит все их проблемы. Вы представьте: целое миллиардное скопление истинно верующих эгоцентриков, чье самосознание настолько сильно зажато в тисках разрастающегося самолюбия, что им кажется, будто весь гребаный свет клином сошелся на решении их вопросов. Что их должны выслушивать, успокаивать, потчевать обещаниями стабильности и умиротворения. Хотя на самом-то деле, это иллюзия, пустота. И все мы – ничто. Бесформенная масса на задворках умирающей вечности, – маленькая комната наполнилась удушливым никотиновым дымом. Как же приятно пропускать его сквозь все дыхательные пути. Спустя столько лет. – Вы записываете? – Признаться, Вы меня немного смутили, – дрожащими губами промямлил корреспондент, явно неподготовленный к таким экстравагантным изречениям. – И часто Вас посещают такие мысли? – После бойни в Афганистане – довольно часто, – поднеся сигарету ко рту, Рокуэлл решил, ради забавы, заняться самобичеванием и отвел руку в сторону. Сколько он продержится? Интересно. – Когда я рассказываю своей пастве о нестерпимых адовых муках, я точно знаю, о чем говорю. Сказки об общем благе и всепрощении – сплошная чушь, которую Вы от меня никогда не услышите. Ибо в них нет нужды. По крайней мере, для моих прихожан. – Что вы подразумеваете под словом "сказки"? – собравшись с мыслями, журналист прокашлялся и перешел на более деловой тон. – Все, во что вы так яростно веровали вопреки законам логики и здравого смысла, – не выдержав и минуты, Джозеф снова потянулся к дымившейся сигарете. – Будучи рядовым солдатом, я не единожды присутствовал на этих религиозных собраниях. Юность и боязнь пойти против правил вынуждали меня быть там, – невольно погрузившись в воспоминания о прошлом, священник зациклился на одной точке – маленькой трещинке на стене, медленно ползущей вверх. – Знаете, что я там встречал? Фанатичную преданность. Яростные вопли одобрения. Склонность жить фантазиями. Но на деле в их телах прятались… монстры. Настоящие твари. Без эмоциональных привязанностей и каких-либо благопристойных рамок. Они стали теми, кого боялись в собственных же кошмарах. Религия не сдержала их первобытные инстинкты, пробудившиеся на войне. Так какой в ней смысл? – Если она не сдержала Ваших боевых товарищей, то это не значит, что все остальные люди точно такие же. Подумайте сами: весь мир уже давно погрузился бы в хаос, если бы не успокаивающее влияние религии. Вас же окунули в атмосферу, непригодную для человеческого существования. Вот и результат. Поэтому наше правительство категорически против любого… – Значит, единственное, что останавливает Вас от совершения греха – благоприятная атмосфера и ожидание Божественной награды в конце пути? – замешкавшись, репортер не сразу осознал, что попал в умело расставленные сети. – Таких людей я встречаю чаще, чем хотелось бы. Считаю их кусками никчемного дерьма, – потушив остаток сигарету о деревянную столешницу, Рокуэлл аккуратно отложил окурок и поднялся на ноги. Заложив руки за спину, он подошел ближе к окну. – По крайней мере, я не лицемерю. Не внушаю людям, что они – богоподобные создания, дабы сподобить их на убийства. Можно убивать и без воодушевляющих лживых напутствий. – Не для записи, – вовремя спохватившись, несчастная жертва чужих откровений отключила все записывающие средства и отложила ручку. – Несколько месяцев назад Вы организовали теракт на ипподроме Республики. – Между прочим, на деньги Вашего правительства. Которое категорически против любого… чего именно? – не оборачиваясь, пастырь наблюдал за буйством стихии. Весенняя пора настала. Даже она посетила мертвую пустошь. – У меня в Республике есть одно незавершенное дело. И страны Альянса приближают его к завершению. Вот истинная причина, по которой мы сотрудничаем. До всего прочего мне дела нет. Как и до высокой политики. Есть цель, и я к ней иду. – И в чем она заключается? – вернувшись в профессиональное русло, журналист вновь включил диктофон и любезно подвинул к краю стола полупустую пачку. – Ну же, святой отец, наставьте и меня на путь истинный. – Вы, как и большинство среднестатистических смертных, не представляете из себя ничего. У Вас ничего и нет, кроме стандартного набора общечеловеческих потребностей вкупе с верованиями в обещания чудесного завтрашнего дня. Вам кажется, что вот оно, то недосягаемое вечное. Стоит Вам протянуть руку и эта доселе неизведанная субстанция останется в Вашей ладони. И неважно, что это будет – власть, деньги, женщины, или нечто более возвышенное. Как Вы себя убедите. И не нужно так смотреть, Вам уж точно не привыкать убеждать себя в чем-либо. Мы ведь делаем это каждый день, – стоя к слушателю вполоборота, фанатик неустанно пересчитывал бусинки на четках. Пятьдесят. Число не изменилось. – Убеждаем себя в том, что мы чего-то стоим. Что еще есть смысл просыпаться по утрам, заводить новые знакомства, устраивать личную жизнь. Разве не в этом суть нашего существования, как они любят говорить? А еще в непоколебимой, почти что сверхъестественной уверенности, что завтра все изменится. Все будет по-другому. И мы все себя реализуем, – не устояв перед искушением в виде второй сигареты, Отец Джо, тем не менее, не изменил позы. Все та же хладнокровная непреклонность на фоне печальной неизбежности. – Но Вы упускаете суть. Самое важное заключается в том, что все мы грешны. В этом весь смысл. И весь ужас самой жизни, – задумчиво кивнул пустоте Рокуэлл. Безжизненный взгляд прошелся по скудной обстановке комнаты. – Гнев, гордыня и печаль. Три моих любимых. Но Вы пришли ко мне из-за моей алчности. Так скажите, в чем заключается Ваш грех? – наклонившись, священник испытующе вглядывался в растерянного корреспондента. – Конечно, Вы грешны. Ибо все согрешили. Все лишены славы Божьей. И никто себя не реализует, – замерев на мгновение, Джозеф сделал последнюю затяжку, а затем потушил сигарету об оконную раму. – Так что покайтесь, – странная улыбка блуждала на заросшем мужском лице. Прежде чем покинуть общество смущенного гостя с нелепым диктофоном, лидер секты осенил его крестным знамением и насмешливо добавил: – Аминь, брат мой. Ублюдки начали рвать Республику на части, напрочь игнорируя ее исторический нейтралитет. Со времен Первой мировой войны, проигранной вместе с зачинщиками, непокорное государство просило прощения у всего мирового сообщества и клятвенно божилось держаться подальше от любых диверсий глобального масштаба. В обмен коалиция победителей пообещала уважать суверенитет проигравшей стороны. И все было замечательно. Большевистский переворот, вылившийся в создание одной из серьезнейших проблем двадцатого века, не затронул хрупких Республиканских границ. Тогда Запад одобрительно кивал, обещая свято блюсти неприкасаемость смиренного соседа. Вторая мировая война отметилась долгими годами оккупационного нацистского режима и огромными потоками эмигрантской рабочей силы. Наличие выхода к Балтийскому морю поставило страну в один ряд с важными стратегическими объектами, к которым свозили военнопленных, насильно выдавая лопаты с кирками. К счастью, освобождение началось за полгода до окончания самой войны, а в качестве спасителей явились Западные подразделения. – Проводите нашего гостя на базу, – встретившись с двумя вооруженными телохранителями, чьи полуголые тела были сплошь усеяны татуировками с крестами, Джозеф сжал в руке священную пачку сигарет. О его мирских увлечениях не должны знать. Пока что. – Интервью окончено. Холодная война стала символом настоящего испытания для пострадавшей от действий нацистов Республики. И без того являясь пристанищем для представителей различных национальностей, бежавших от разрушительного шовинизма, страна тонула в экономическом кризисе. Президент не справлялся, регулярно направляя в заграничные министерства запросы о помощи, оформляя их красивым завуалированным дипломатическим языком. С тех пор Республика получила статус одного из самых продвинутых в плане ведения переговоров государств, специализирующихся в области вежливых отказов, извлечения максимальных выгод и прекращения конфликтов между сильными игроками. Умело лавируя на международной арене, среди бесспорных гигантов мира политики, сравнительно молодая страна получала определенные преференции. – Мой старый религиозный друг! – низкий, хриплый голос, ворвавшийся в скованный мыслями разум фанатика, заставил того обернуться. Он и не заметил, как оказался неподалеку от вышки, почти полностью уничтоженной в ходе недавней военной операции. – Скажи, ты ведь уже достиг возраста Христа? Гуру редко выбирался из выгребной ямы, которую именовал штаб-квартирой Протекторов. Для него солнечный свет представлялся ключевым врагом, жаждущим атаковать великого генерала. Но сегодняшний день стал исключением из общих шизофренических правил. Расположившись на отлогом холме, среди искорёженных железных остатков, он кромсал мечете небольшой дуб, оставляя на нем заметные рубцы. По всей видимости, безумцы тоже устают от своего фиглярства и берут кратковременные перерывы. – Очень давно. Теперь предаюсь ностальгическим воспоминаниям, – усиливающийся дождь не стал помехой для употребления третий сигареты. Одолжив у соратника зажигалку, неизвестно для каких целей спрятанную в кармане армейских штанов, Рокуэлл блаженно затянулся. – А ты что здесь делаешь? Разве твои люди не должны захватывать аванпост и продвигаться к границам Стены? – Кого и куда поведу, я потерян сам… – пригрозив вымышленным врагам лезвием, Гуру стряхнул с влажных кудрей дождевые капли. – Даже Господь отдыхал на седьмой день. Воскресенье или же суббота… не знаю точно… все переплетено… это круговорот природы… – Но сегодня вторник. Революционер прервал свое лишенное смысла бормотание, тряхнул головой, точно уставший от зноя пес, и молча встретился с отстраненным взглядом священника. Они представляли занятный тандем. Сгусток силы, противодействующей мировому порядку. Два недобитых войной солдата, переживающих посттравматический кризис по-своему. – Поведай же мне, любезный Эрра, помнишь ли ты хоть что-то из той жизни? – запустив пальцы в густую бороду, окаймляющую весь массивный подбородок и нижнюю часть щек, Гуру впервые дерзнул нарушить негласно установленные рамки и задать личный вопрос. – Или Господь умер для тебя гораздо раньше? * – Откуда такая заинтересованность моими догматами? – Совпадений ноль… я так, представил… просчитал вероятности… провел параллели… несколько лет назад ты бесследно исчез. Залег на дно, как они передавали по радио… отсиживался в своем городишке, как утверждало твое радио… но ведь его полностью стерли с лица земли… не так ли? А потом ты… возродился. Так… внезапно. С большим количеством сторонников и экипировкой… профессиональной военной техникой… Словно тебе кто-то помог… ангел-хранитель в пиджаке… как у тебя самого, – поднявшись на ноги, мужчина вонзил мачете поглубже в дерево и, расправив плечи, стал напротив собеседника. На какую-то эфемерную долю секунды в глазах мутного болотного оттенка мелькнула искорка адекватности. Однако, едва загоревшись, она потухла, уступив место прежнему умопомешательству. – Впрочем, я не понимаю всех своих теорий… но каждый в своем теле одинок, – снова бессвязный поток слов, обращенный вдаль. – А знаешь, у меня возникла… идея! – резко повернувшись, очнувшийся генералиссимус обхватил Рокуэлла за плечи, вынудив уронить сигарету, и приблизил его лицо к своему. – Какая идея, Лукас? – лидер секты нарочно употребил настоящее имя пресловутого вояки. Пусть не заигрывается и не ворошит осиное гнездо. Попытка приподнять завесу тайны происхождения основателя антиправительственной секты не должна остаться безнаказанной. – Мне бы очень хотелось… чтобы мы с тобой… разрушили Стену! – в конце концов он наклонился к пасторскому уху и перешел на заговорщический шепот. Никак не отреагировав на произнесенное имя, Лукас продолжал улыбаться. – И мы сможем вернуться домой! О чем всегда и мечтали… – Большой риск. Нам не позволят… – Кто не позволит? Ведь Бог давно мертв. Кто нас остановит? – вытащив холодное оружие, солдат вложил его в набедренные ножны. – Я хочу увидеть, как Она горит… Ты же не откажешь старику в последней просьбе? Это мое финальное сражение…Эта Сторона
Президентский кабинет перетерпел несущественные, но заметные изменения. На месте картин, изображавших умиротворяющие морские пейзажи и сцены королевской охоты, резко возникли работы итальянских мастеров Боттичелли и Караваджо. Не всегда уместных для помещения, чей белый мраморный пол сверкал белизной, а деревянная обшивка на стенах отдавала желтизной. Таким образом помесь различных стилей подтверждала теорию о полном отсутствии вкуса у тех, кто занимает официальные должности и подпадает под влияние аляповатой пошлости. Если во времена Маунтана кабинет представлял собой скромную обитель одного из самых влиятельных людей Восточного полушария, который отдавал предпочтение приемам на дому, то под началом Мастерса ситуация ухудшилась. Кроме откровенно безобразных безделушек, Премьер-министр выделил целый ряд шкафов под свои награды. Даже спортивные достижения не остались в стороне от блистательной выставки. Любой входящий, оставивший надежду еще при первом кордоне охраны, поражался открытым самолюбием нового правителя и вежливо, но довольно холодно хвалил перестановку. Правила игры поняли все. Тем не менее, находились и те, кто высказывал презрение и требовал вернуть все на свои места. Однажды незадачливый гость посмел уточнить, куда делись охотничьи шкуры и головы, населявшие огромное пространство и создающие некий уют. В тот день сфера образования осталась без обещанных государством дотаций. Единственное, что осталось нетронутым в разрушенном царстве бежавшего с поля боя Магистра, были террариумы с пауками. Мастерс испытывал неподдельное удовольствие при одном виде этих мерзопакостных лапчатых тварей, отчаянно жаждавших возвращения хозяина. Разумеется, от его внимания не ускользнула пропажа одного из любимейших питомцев Кассиуса, но ничего с этим нельзя было поделать. Оставалось наслаждаться лучами славы. Наконец-то все мировое сообщество признало в нем равноценного партнера, с которым возможно вести дела на уровне государств. Конечно, они настаивали на проведении досрочных выборов, полной смене старого руководства и постепенной демократизации общества. Если все требования будут исполнены, то руководство Западного альянса поддержит кандидатуру Дуайта и окажет пассивную помощь в его становлении как нового лидера Республики. При условии волеизъявления народа. Мастерс, в свою очередь, довольно быстро освоил искусство пустых политических обещаний, в особенности правдоподобного отрицания. Демонстративно пожимая руки американских коллег, он тем временем вел переговоры с Восточным блоком, дабы впоследствии просчитать выгоды от союза с тем или иным. Придерживаться нейтралитета больше никто не собирался. Это глупая политика прошлой власти едва не завела Республику в экономический тупик. И хотя маунтанизм – официальная державная идеология, – подразумевала верное следование догматам Маунтана, это отнюдь не означало точное их копирование. Настало время перемен. – Вы – полнейший кретин, если думаете, что я это подпишу, – с достоинством, присущим любому представителю судебной власти, мужчина швырнул заявление об отставке обратно на широкий стол. – На эту должность меня назначил Президент. Он и только он имеет право меня снять. Хотя по Послереволюционной Конституции исполнительная и судебные ветви разделены. Про такое не слышали? – Господин Новак, Вы горячитесь. Уверяю, это простая формальность, – попытавшись улыбнуться в знак расположения к старому, прожженному судейскому волку, Мастерс тут же поник, стоило ему уловить на себе немигающий взгляд из-под очков. – Большинство министров подписали этот документ. И все остались при своих должностях. У Вас же неприкосновенность. Так чего Вам бояться? – Неприкосновенность? – переспросил невысокий лысый посетитель, нахмурив остатки бровей. – Скажите это тем деятелям политики, которых я лично отправил за решетку за их сомнительные авантюры против нашего государства. Думаете, они не кричали о неприкосновенности? Можете скармливать эти чудесные юридические сказки кому угодно, но я – судья Верховного Трибунала. И я знаю, чего стоят Ваши хваленые обещания, – предварительно сняв пиджак и повесив на одно из кресел, Фабиан закатал рукава белой рубашки – профессиональная привычка – и навис над министром, словно над подсудимым. – Я прошел две войны как врач. Одну из них – с Кассиусом. Мы много чего пережили вместе. Нам есть, за что друг друга презирать, ненавидеть и обожать. Но он отдал эту должность мне, и так мы существуем уже больше пятнадцати лет. И не тебе, змей, рассказывать мне о простых формальностях. Что ты сделал с Кассиусом? – Для человека, прошедшего через две войны, Вы чересчур суетливы, – скрываясь в темном углу комнаты, подальше от людских глаз, Гровер наконец решил вмешаться в конфликт двух вечных соперников. И неудивительно, ведь сторонники Маунтана всегда считали себя выше других. – Я сам воевал. Но не в качестве врача. – А, достопочтенный Брэм, – не оборачиваясь, презрительно выплюнул Фабиан. Имя одиозного коррупционера, бежавшего из страны с поджатым хвостом, отдавало терпкостью на языке. – Не знал, что Вы здесь. Мне докладывали, что Вас восстановили в должности и повысили, хотя это и противоречило всем законам. А я с самого начала требовал люстрации. – Законы, безусловно, хорошая вещь. А в правильных руках – тем более, – проигнорировав все попытки задеть социальный статус бывшего беглеца, министр внутренней безопасности сложил руки на слегка выпирающем животе и улыбнулся. – При принятии присяги я упомянул, что страна находилась в критическом состоянии. Она нуждалась в тех, кто прочувствовал ее давным-давно, кто знает кухню изнутри, и готов поделиться бесценным опытом. Разве это противозаконно? – с подчеркнутой воодушевленностью изрек Гровер, при этом вставая напротив нерадивого гостя. – Вы же приехали в Столицу не ради голословных обвинений. – Все верно. Я не для этого ехал семь часов на поезде из соседнего округа, чтобы выслушивать пустые бравады, которые вы придумали для оправдания ваших мерзостей. Я… – Вы приехали, чтобы помочь нам, – перебил Брэм, постепенно расстающийся с маской доброго слушателя. В вечно прищуренных темно-коричневых глазах плескались искорки необузданной ярости человека, привыкшего к безоговорочному подчинению. – Вам позвонили и попросили о помощи. Из офиса самого Президента. Вы откликнулись на зов. И теперь Вы здесь. Вас просят подписать одну жалкую, ничего из себя не представляющую бумажку. В чем проблема? Медленно и методично разглаживая листок с заявлением, Гровер вытащил ручку из подставки, положил ее на стол и указал пальцем. К несчастью для узурпаторов, Новак был из той категории людей, что будет противиться до конца. Из банального упорства. В сущности, предложи ему не расписываться на бумаге, он тут же вцепится в ручку и начнет чертить различные иероглифы. Все из исключительно детского желания досадить. И на сей раз линия поведения не отклонилась от привычного курса. Оголив ряд старческих кривоватых зубов, судья взял заявление и, не отрывая глаз от немых наблюдателей, порвал его на несколько частей. Не дожидаясь реакции, он сразу же принялся натягивать темный пиджак. – Подавитесь. Меня может снять лишь тот, кто назначал. Когда будете готовы поделиться любой информацией относительно местонахождения Президента – позвоните еще раз. С удовольствием буду сотрудничать. – Скажите, Ваша честь, а Вы не допускаете мысли, что господин Маунтан давно мертв? – Гровер успел произнести это прежде, чем скандалист дошел до огромной двери. Замерев на месте, тот вздрогнул, но разворачиваться не спешил. – В конце концов, никто не вечен. – Как и вы все, – не удосужившись взглянуть на новоявленных королей бала, Фабиан размял шею и, открыв дверь, остановился в проеме перед вооруженной охраной. – Ваше время тоже уйдет. Мастерс фыркнул, провожая оппонента пренебрежительным взглядом. Мало кто смел открыто бросать ему вызов и ставить под вопрос лидерство. А уж напрямую допытываться о геолокации Маунтана – вверх наглости. Неужели приспешники Магистра до сих пор верят, что он вернется? Что их вертикаль власти обретет прежний авторитет и позволит навязывать свои условия? Пора расстаться с глупыми фантазиями. Четверть века они сидели у кормушки, не допуская до нее никого, кроме представителей своего узкого кружка. Пришел их черед довольствоваться объедками где-то на отшибе политического спектра и тихо поскуливать о былом. – Второй отказник за сегодня? Это рекорд, друг мой, – Дуайт наигранно улыбнулся, хотя в душе поддался ярости. Его дергало от любой формы вольнодумства и неповиновения. – Что будем с ним делать? – Я поговорю на этот счет с Санденсом. Не зря же он ест свой прокурорский хлеб. Будем думать, как выйти из создавшегося положения. Кто следующий? – Весьма интригующий персонаж, – осклабившись, Секретарь провел рукой по гладко выбритому подбородку. Ранее там красовалась длинная полуседая борода с усами, но теперь имидж играл важную роль и приходилось мириться с изменениями. – Мартин Кинахан, министр обороны. Он ведь занял твое некогда желанное место? – Позволь мне поговорить с ним, – коричневые зрачки расширились, оставляя темную пустоту, а кулаки непроизвольно сжались до побелевших костяшек. Сам Брэм заметно напрягся, весь как-то неестественно съежился и оскалился. Иными словами, трансформировался в животное, каким всегда являлся. Человеческое общество вынуждало скрывать истинную натуру, но когда на кону стояли нереализованные амбиции – все вокруг меркло. – Ты меня слышишь? – Развлекайся, но не увлекайся. И постарайся сделать это быстрее. Нам еще нужно обсудить пару моментов. Вышеупомянутый Кинахан, по мнению опытных экспертов, не производил впечатление грозного защитника державных границ. Впрочем, он отвечал сугубо за финансовую сторону вопроса: мало кто мог за сравнительно короткий период времени закупить армейского снаряжение на целые полки и не разворовать половину суммы еще до ее поступления. Его скорее можно было назвать эффективным менеджером, нежели представительной фигурой в погонах. Даже сейчас, зайдя в кабинет, он нервно переминался с ноги на ногу и постоянно отводил глаза. Квадратные стекла в широких очках придавали лицу толику комичной доброты. Трудно было поверить, что этот с виду невзрачный и кроткий мужчина пробился на вершину пищевой цепочки благодаря мгновенной зачистке всех конкурентов. Так, за его почти что благородной смиренностью, подчас граничащей с флегматичностью, скрывалась расчётливая, бесчувственная машина. Он умел промолчать, когда того требовали обстоятельства, и отстаивать собственные интересы до последнего. – Здравствуйте, – вежливо наклонив голову, Мартин не переставал улыбаться одними губами, в результате чего на щеках образовались ямочки. Гровера раздражало подобное притворство. Он хорошо знал, чего стоила эта поганая улыбка, уничтожившая его карьеру. – Чем могу помочь? – с особым наслаждением Брэм вытащил очередное заявление об отставке и метнул в центр стола прямо с ручкой. – Прошу прощения, я не совсем понимаю… – Подписывай! Не задавай лишних вопросов и радуйся, что этим все ограничилось. Пока что. – Господин Премьер-министр… – Нам нужны гарантии того, что прошлая власть не будет ставить препоны нынешней, – Мастерс, от природы не любивший марать руки самостоятельно, предпочел бы вовсе не вмешиваться, но все же нарушил правило: – Своеобразная страховка на непредвиденный случай. Вы, как человек Маунтана, должны понимать наши опасения. – Если быть до конца честным, я не вижу ни одного повода… – Кинахан не успел закончить мысль – подошедший сзади Гровер схватил его за затылок и приложил головой об стол. От неожиданности политик захрипел и вцепился руками в край столешницы. – Я переломаю тебе все пальцы, если издашь хоть один звук. Не понимаю вашей откровенной тупости. Какого черта просто не взять и не подписать эту бумагу? Подписывай! – отпустив жертву, министр безопасности вытер капельки пота с облысевшего лба, после чего еще раз предоставил коллеге треснувшую ручку. – Не испытывай мое терпение, – Мартин, надменно поправив очки и растрепавшиеся волосы, не спешил исполнять приказ. – Значит, хочешь по-плохому? Что же, не вопрос… – характерный звук взведенного назад курка четко дал понять, что перевести ситуацию в шутку уже не получится. – Брэм, успокойся, это лишнее! – вскочив с кресла, Дуайт сделал шаг в направлении соратника, однако тот уже приставил дуло к голове несговорчивого министра. Убийственное равнодушие в глазах пугало больше, чем всепоглощающая ярость. – Ты думаешь, я не знаю, на кого он работает? – рявкнул Гровер, попутно наклоняясь к уху врага, все еще хранившего гордую невозмутимость. – Слушай внимательно. Я сожру твоего Волкера и его суку – дай лишь немного времени. Но сначала я выпотрошу тебя. Либо подписывай документ сейчас, либо я впоследствии отправлюсь на все городские каналы и расскажу им трогательную историю о том, что министр обороны ворвался в кабинет Президента и вышиб себе мозги прямо на глазах Государственного Секретаря. Потом я возглавлю твое министерство и тогда скандалы с некачественными бронежилетами покажутся тебе легким мошенничеством. Такой расклад тебе подходит? Подпись с многочисленными завитушками была тщательно выведена на заявлении. Кинахан не стал комментировать произошедшее и делать вид, будто ничего не случилось. Поднявшись с кресла, он демонстративно погладил измявшийся пиджак и, не попрощавшись, хлопнул за собой дверью. Мастерс, обрадованный тем фактом, что удалось избежать ненужного кровопролития, забрал подписанный листок и спрятал в ящик с остальными. День выдался тяжелым. За окнами виднелись сгущавшиеся тучи. Легкий весенний дождик немного взбодрит этот мрачный Город. – Насчет Волкера ты погорячился. Точнее, насчет суки, как ты изволил выразиться. Понимаю, что тебе, как вновь облеченному властью, хочется ее применить, но давай без самодеятельности? – не обращая внимания на угрозу, исходившую от напряженного военного, Секретарь обошел стол и извлек из небольшого комода два стакана и нетронутую бутылку виски. – Чивас. Не поверишь, но срок выдержки у него гораздо больше, чем ты продержался на своем посту. – Я смотрю, тебе очень весело, – спрятав оружие в кобуру, Брэм уперся ладонями в столешницу и сверкнул грозным взглядом из-под очков. – Посмотрим, как ты будешь веселиться после того, как Волкер… – Волкер скоро перестанет быть проблемой. Он льстит сам себе и думает, что является сильным игроком. Но настоящей силой обладает только Виктория. Она об этом еще не знает. Именно по этой причине я хочу сохранить ей жизнь. Отныне она под моей особой протекцией. Так что будь с ней вежливым. – Ты переоцениваешь ее способности… – Не я. Кассиус переоценил способности Волкера больше двадцати лет назад. И где наш славный преемник сейчас? Отсиживается в ее же клубе, собирая по кусочкам остатки своего могущества. Мой человек, которого я внедрил в это чудесное заведение много лет назад, докладывает мне обо всем, включая состояние господина Волкера. Если верить отсчетам, он с трудом напоминает прежнюю версию себя. Знаменитый Кардинал потерял влияние! – ухмыльнувшись, Дуайт разлил содержимое вскрытой бутылки по стаканам и оттолкнул один из них от себя, позволив ему путем скольжения по гладкой поверхности стола оказаться в руках молчаливого Гровера. – Воистину, Маунтан поставил не на того. Я же подобных ошибок не совершаю. Пора играть на повышение, – облокотившись на государственный флаг, Мастерс поднес стакан к лицу и вдохнул нежный аромат виски. – В ближайшем будущем о Волкере никто не вспомнит. Он отправится на свалку истории, став еще одной ее печальной страницей. Без Виктории он – никто. А вот она без него… – замолчав, Министр погрузился в размышления. – Я уже отправил ей приглашение на встречу с нами. Думаю, будет интересно. Поговорим о жизни. О планах. О ее взглядах на тандем Волкер-Маргулис, обреченный на провал. – Я недавно провел встречу с нашими кандидатами, – все еще не притрагиваясь к напитку, Брэм не выпускал собеседника из поля зрения. Доверие между ними установилось исключительно из-за наличия общих врагов, но не более. – Один из них произвел впечатление. Натренированный профессионал. С легкостью порвет их претендента на предстоящих выборах. – Ну вот видишь. Пока что все складывается в нашу пользу, – полуулыбка-полуоскал блуждала на влажных от виски губах Мастерса. – Мы уничтожим их кампанию. Покончим с Волкером. А потом обратим их в нашу веру, – загоревшийся азартом взгляд Гровера свидетельствовал о готовности содействовать столь амбициозным планам. Подойдя ближе, Дуайт протянул руку со стаканом и торжественно провозгласил: – Или пусть весь мир сгорит в огне. – Да правите Вы долго, господин Президент, – обменявшись многообещающими улыбками, оба заговорщика чокнулись стаканами, позволяя победному звону разнестись по всему кабинету. Начало смеркаться. Ратуша, погруженная в пугающе спокойную дремоту среди отростков серых зданий, лениво пробуждалась от долгого сна. Выкрашенная в белый цвет, она все равно впитала в себя все мрачные краски этого дурного мира. Преимущественно красные. Разнообразия ради, можно было выбрать черные оттенки. Но суть оставалась неизменной – громадный, уродливый монумент рано или поздно нуждался в подпитке. В свежей диссидентской крови с приправой в виде чистого энтузиазма. И жертвоприношения проводились регулярно. При любой власти. Вся Республика может обратиться в пепел, но Ратуша выстоит. Раскинувшись на обширной площади, струившийся пирамидальными выступами замок плотоядно облизывался, вглядываясь во тьму – туда, где скрывался последний оплот сопротивления. Неприметное трехэтажное кирпичное строение замерло в предвкушении грядущего. Табличка, прибитая к красной стене, сегодня подсвечивалась особенно яркими цветами. Она оповещала случайных прохожих и долгожданных гостей о собственном названии. До начала затяжных войн с половиной Республики традицией зажигать сигнальные огни стали пренебрегать. Не стоило в особо критические моменты рисовать у себя на груди мишень, а затем удивляться наличию тех, кто уже вскидывает винтовку для прицела. Как бы там ни было, но жизнь в клубе забила ключом. Остатки недобитых идейных революционеров, предвкушающих хорошую борьбу, возвращались в лоно семьи. Продажные полицейские, снятые с должностей чиновники, выпущенные под залог нарушители порядка, лишенные лицензии журналисты, несговорчивые омбудсмены, писатели, финансисты, мизантропы, профессора, архитекторы – все они, прозревшие смертные, внезапно осознали, что страна катится в пропасть. – Если Маунтан хотя бы пытался поддерживать имидж всенародного просветителя, то Мастерс пошел ва-банк. Решил не заморачиваться подобными формальностями. На что он рассчитывает? – негодование Виктории периодически выливалось в потоки риторических вопросов. Разумеется, ответ на них дать никто из троих присутствующих в кабинете не мог. – А возвращение Брэма Гровера? И его назначение на одну из важнейших должностей? Это полнейший бред. – Ты говоришь абсолютно правильные вещи. Для человека, совершенно незнакомого с Дуайтом, – не удосужившись приоткрыть глаза, вальяжно развалившийся на диване Волкер лишь хмыкнул. Удобно устроившись на мягких подушках еще в начале дня, он предпочитал вести диалог оттуда. – Я же проработал с ним больше четверти века и могу с точностью предсказать любой его шаг. – Не лги ни мне, ни себе. Ты был так же шокирован назначением Гровера, как и я. – Назначением – нет. Тем фактом, что он до сих пор жив – да. Но это еще одно очко Мастерсу. Так умело скрывать разыскиваемого преступника все это время? Браво. – Так что вы предлагаете? Сидеть и ждать, пока все наладится? – Томас впервые за два часа подал голос. Вечно хриплый, немного приглушенный, но вполне уверенный. Его едва тронутый жизнью взгляд блуждал от одного собеседника к другому. – У нас есть план? – Я лично собираюсь провести остаток дней на этом ложе богов. Сет, наверное, заснет в обнимку с отчетами и графиками, – финансист, не отрывавшийся от экрана ноутбука уже больше четырех часов, никак не отреагировал на попытку пошутить. – Дорогая, скажи, а диван раскладывается? – театрально закатив глаза, Маргулис опустилась в кресло и подлила себе побольше виски. Они вчетвером провели весь день под одной крышей, надеясь придумать оптимальный вариант решения возникшей проблемы. Или хотя бы приблизиться к видимости работы. Однако каждый переживал собственный кризис, мешающий включиться в обсуждение. Все понимали, что Свора терпит поражение. И никакое объединение с силами изгнанного Волкера ей не поможет. Можно было с уверенностью сказать одно: Премьер-министр, узурпировавший власть в государстве, их обыграл. Тщательно продумывая все последующие удары, он наносил их с точностью опытного политического зверя, медленно уничтожавшего свою добычу. И никто не мог его остановить. – А вы просто идеальная иллюстрация романа Достоевского "Униженные и оскорбленные", – трио возмущенных эдемовцев едва взглянули на ухмылявшегося Армана. Из всеобщего оцепенения их вывел отчаянный собачий скулеж. Он напомнил им о том, что время все еще идет, а материя существует. – План у нас все-таки есть. Гудвин уже публично выставил свою кандидатуру? – Том утвердительно кивнул, по-прежнему не отходя от любимого места – балкона. – Вы проиграете, – на этот раз послышались взбудораженные возгласы, ставшие причиной новой улыбки. – Мне сообщили, что Дуайт недавно выбрал своего кандидата. Он порвет вашего. Выборы через пару месяцев. Вы ни черта из него не слепите за такой короткий промежуток времени. Либо продайте добрую половину клуба и оплатите грамотного политтехнолога, либо выставьте другого претендента. Не такого откровенного дилетанта с нулевым рейтингом. – В одной из соседствующих с нами стран действующий Президент объявил о вступлении в гонку за полгода до выборов, – избавившись от сигаретного окурка, Ридус закрыл балконную дверь и, дрожа от холодного пронизывающего ветра, поспешил к растопленному камину. Пес, скуливший без перерыва, наконец решил замолчать и выбраться из темного угла следом за человеком. Эта странная пара идеально гармонировала друг с другом. – Значит, у нас тоже есть шанс. Предвыборные кампании мы уже проводили, и весьма успешные. Гудвин – новое лицо. Люди такое любят. Новшество без труда компенсирует непрофессионализм. Таким образом мы свою часть сделки выполним. Остальное за тобой. Что ты готов предложить? Кардинал неспешно приподнялся на локте и молча взглянул на доселе безмолвного Тома, в чьем разуме определенно следовало покопаться. Его понимание жизни граничило с абсурдными идеями скрытого мечтателя. Оценив такой маневр по достоинству, Арман соизволил подняться с места. Виктория, безмолвно наблюдавшая за разыгравшейся сценой, втайне восхитилась тем, как брат ловко сумел повернуть ситуацию в их пользу. При этом не прибегая к угрозам, крикам и прочим бессмысленным методам. По всей видимости, он один сумел найти подход к упрямому Регенту. – В нашем распоряжении находятся существенные экономические резервы. Сет уже разбирается с накопившейся документацией и упорядочивает ее. Деньги у нас есть, – Воннегут кивнул в знак согласия, не отрываясь от экрана. – До недавнего времени мы располагали услугами нашего же издательства, но его подожгли, – выдержав паузу, Ридус погладил массивный собачий череп. – Впрочем, мы уже выделили средства на его восстановление, а пока все работники обосновались здесь и уже подготавливают агитационный плацдарм. Как видишь, мы справляемся. Вопрос: что нам готов предложить ты, раз пользуешься нашим покровительством и ночуешь в этом доме? – Признаю, я впечатлен, Томми. Это твой новый рекорд по части сказанных слов. Полагаю, лимит на сегодня исчерпан? – поинтересовался Мануэль, обходя собеседника по левому флангу, чтобы добраться до балкона и спокойно покурить. – А вы непотопляемый сброд, да? Столько проблем, а вам все мало, – достав сигарету, политик затянулся, тут же скрываясь за объемным куполом дыма. – Даже после того, как подставили меня, смогли удержаться на плаву. – Считай, что мы квиты. После всего пережитого можно забыть о старых обидах, – дипломатично предложила Виктория, пользуясь запрещенным приемом в виде обворожительной улыбки. Не стоит недооценивать силу их связи. Прокламации Томаса – лишь половина дела. – Это твоя любимая фраза, не так ли? – едко осведомился Волкер, попутно выдыхая клубы дыма. – Дайте подумать. Чем же я могу отплатить за гостеприимство и сотрудничество? – изобразив на лице задумчивость, он ни на секунду не переставал потешаться над собравшимися. Имея право на защитный механизм, мужчина им не пренебрегал. – Как насчет публичной поддержки вашего кандидата, да будет он трижды проклят? И, конечно же, переговоры со своими депутатами, дабы те поучаствовали финансово или упомянули его имя на каких-нибудь каналах и передачах. Я как раз собирался заявиться на одну из таких – могу взять с собой Гудвина. Произведем фурор. Такое распределение обязанностей приемлемо, Ваше величество? – Королева небрежно кивнула, что разозлило Кардинала, но заставило ограничиться простым фырканьем. Он не у себя дома, чтобы диктовать условия. – В таком случае я поеду в офис и основательно подготовлюсь, сделаю пару звонков и отправлю сообщения, – подобрав со спинки кресла пальто, Арман быстро накинул его на себя и оправил воротник. – Оставляю всю охрану с вами. Со мной поедет только Артур. – Пусть Том составит тебе компанию, – едва не вскочив с кресла, Маргулис вовремя одумалась и приняла безразличный вид. Замедлив шаг, она подошла к любовнику вплотную и улыбнулась. – На улице небезопасно. – Ты беспокоишься обо мне? Как трогательно, – выпрямившись, Волкер игриво подмигнул. – Ты же не забыла? Мы с тобой бессмертные твари, – рассмеявшись, Виктория позволила Советнику чуть податься вперед и прошептать: – Мне стоит возвращаться? – в безжизненных глазах все же зажглись искорки озорства. Получив в ответ легкий утвердительный кивок, Арман ухмыльнулся. – Так диван все-таки раскладывается? – Береги себя, – положив ладонь на мужскую щеку, Перри не сразу ощутила вкус чужих губ. Для них время переставало иметь значение в такие моменты. Оно слишком быстротечно, а их союз нерушим. Сет умышленно отвернулся к окну, чувствуя резкую боль в глазах. Том, прокашлявшись, обошел пару с противоположной стороны и направился в свою комнату за курткой. Собака намеревалась последовать за ним, но передумала и прилегла возле согревающего камина. – Раньше мне приходилось остерегаться твоих людей, – Кардинал не переставал блаженствовать в улыбке. – Что же изменилось? – Политика партии. Забавно. Точно так же он ответил ей на той пресловутой вечеринке полугодичной давности. Время действительно беспощадно. Поклонившись, Советник круто развернулся и вышел из помещения под громкий треск догорающих в камине бревен. Оставшись наедине с финансистом, Виктория не спешила начинать разговор. Ей нужно было подумать обо всем, включая этот странный союз. – Я так и не успела спросить, как ты долетел? – Без приключений, – оторвавшись от бесконечных вычислений, Воннегут часто заморгал, чтобы избавиться от нестерпимого жжения. – Но потом мне посчастливилось встретиться со старым знакомым. Хорошо, что Гровер меня не узнал, иначе вы бы лишились грамотного специалиста, а я бы сидел в тюрьме и придумывал, как связаться с посольством США и попросить о помощи. – Окунулся в прошлое? Когда мы познакомились, Мастерс тоже пытался потопить тебя вместе с твоей фирмой. – Старый придурок. Я всегда уважал Маунтана за гуманный налоговый кодекс. Только благодаря моей фирме иностранные корпорации обратили внимание на эту Советскую вотчину. Облигации сразу повысились в цене. Были привлечены многомиллионные инвестиции. И все ради чего? – раздраженный брокер откинулся на спинку кресла и прикусил нижнюю губу. Он редко проявлял эмоции, однако воспоминания о первой неудаче навевали тоску. – Ублюдок Мастерс захотел половину. Не пятнадцать процентов, не двадцать, а половину! Жадная тварь. И вы допустили такое к власти? – Нашим мнением не особо интересовались, но в тебе сразу чувствуется хваленая американская душа, – поставив перед экономистом наполненный виски стакан, вдова вернулась в свое кресло. – Может, предложишь нам создать новую декларацию о независимости Республики с правом на восстание? – тяжко вздохнув, Воннегут едва притронулся к алкоголю. – Ты уже поплатился за такие мысли однажды. И американское гражданство тогда не особо тебе помогло. ** – Все верно… Мне помогла ты, – перебрасывая стакан из одной руки в другую, Сет игнорировал внешние факторы. На пару секунд он ушел в себя, перебирая в памяти черно-белые кадры своей жизни. Они изобиловали тотальной депрессией и полным отсутствием любой надежды. Гонения, убийства, грязь, голод и слепое поклонение. Поэтому он и сбежал. – За это я прилежно отмывал деньги для твоей общины. Ты не жаловалась. Я не подводил. И все было прекрасно. До тех пор, пока ты не вытащила меня из уютного семейного гнездышка. – Это не я, Сет, это все Республика, – мрачная тишина повисла в комнате. Нарушаемая слабыми потрескиваниями тлеющих бревен и редким плачем одинокой собаки, лишившейся хозяина из-за бездействия закона, она начинала угнетать. – Знаешь, мне иногда хочется верить в изменения. В то, что мы можем как-то повлиять на ситуацию… сделать мир лучше. Или хотя бы не топить его дальше. Но со временем ты начинаешь понимать, что иначе нельзя. Общеизвестная прописная истина: "либо ты, либо тебя" вдруг становится не просто плодом чьего-то параноидального воображения, а печальной реальностью. И ничего уже изменить нельзя. Все как было, так и осталось… – Ты не единственная, кого печалит судьба нашего дивного мира. – Правда? И где же все эти люди? – В бегах, – флегматично заявил Воннегут, закрывая ноутбук и откидываяcь на спинку кресла. – Все они бегут как можно дальше. Бегут без оглядки. Потом находят безопасное пристанище… и уже ничего не помнят о той жизни. И ничего не могут в ней изменить. Для них это становится сродни сну… о котором они так долго грезили. Сон о жизни, которую они так и не прожили… и никогда не проживут, – сцепив руки в замок на уровне подбородка, финансист неотрывно наблюдал за пламенем, медленно умирающим в недрах камина, но все еще отчаянно борющимся за жизнь. – С тех пор лишь дождь в пустынный зал по лорду слезы льет. *** Они допили остатки виски, не проронив ни слова. Их пропитанное горестной безысходностью молчание все же прервал вошедший без предупреждения Лоуренс. Послышалось беззвучное рычание, доносившееся из мощной собачьей груди. Реакции не последовало. Извинившись за доставленные неудобства, эдемовец, сопровождаемый неизменным стуком трости, дошел до главного стола и протянул письмо в невзрачном конверте. Не дожидаясь последующих распоряжений, Боунс с трудом опустил свое грузное тело в одно из кресел и выжидательно глядел на хозяйку клуба. Та не стала медлить. – Помяни Дьявола, – пробежавшись уставшими глазами по четырем коротким строчкам, Перри тут же бросила бумагу в огонь и перемешала угли. – Приведите сюда Курца.