***
— Я тебе что говорила? Что это убийца! Не расслабляйся в его присутствии! А ты что? Ты села к нему спиной и начала читать! Ну вот у тебя есть чувство самосохранения хоть чуть-чуть? — причитала Наталья, достаточно свирепо поставив передо мной чашку с горячим чаем, и села напротив меня. — Не знаю… — ответила я, сделав небольшой глоток. Мои руки до сих пор дрожали, не давая спокойно держать кружку в руках, поэтому я предпочла сразу же ставить чай на стол, чтобы случайно его не разлить, и именно по этой же причине мне приходилось склоняться почти к самому столу, чтобы чашку с кипятком высоко не поднимать, рискуя чистым и абсолютно белоснежным больничным халатом и моими пока что здоровыми коленями. — Вот и я не знаю, — вздохнула девушка, после чего взяла меня за руку и заглянула в глаза. — Пожалуйста, будь осторожнее. Не хватало, чтобы и ты здесь лежала с нервным срывом. Он на полном серьезе может довести тебя до этого, — встревоженно сказала она, на что я кивнула и сделала очередной глоток из чашки. — Вот все-то ты понимаешь, да что-то ничего не делаешь. Ладно, посиди здесь еще какое-то время, потом уже обед будет, — тяжело вздохнув, сказала она, сев на свое рабочее место. — Ох, уж этот доктор Дэнни с его жалостью! Мы итак новеньких стараемся в тринадцатую палату не водить, а тут тебя постоянным надзирателем сделали, — бурчала она себе под нос, после чего повернулась ко мне. — Только, прошу тебя, не позволяй своим эмоциям брать над тобой верх в его присутствии. Ни к чему хорошему это не приведет. Это был второй человек, который мне говорил эти слова, а я, вообще, не предполагала, что все может быть настолько плохо. У Натальи я сидела ровно до тех пор, пока не прекратила дрожать, все это время улавливая на себе ее печальные взгляды. Да уж, этот человек, действительно, не был так прост, как могло бы показаться на первый взгляд, в момент нашей первой и второй встречи. Какой же всё-таки нужно быть доверчивой, чтобы не суметь вовремя почувствовать опасность, которая достаточно медленно подбиралась ко мне. Чуть расслабилась и тут же получила, как знак того, что нужно всегда быть настороже. К нему я не заходила вплоть до обеда, предпочитая лишний раз с ним пересекаться, поскольку теперь, когда меня только посещала мысль о том, что скоро к нему нужно будет идти, в голове всплывала та картинка с горящими в темноте глазами, что были готовы испепелить тебя дотла на месте, хотя и помучить тебя ещё какое-то время тоже бы доставило ему то ещё удовольствие, от которого ему отказаться было бы крайне сложно. Мне, честно сказать, было неприятно видеть его с этой стороны, со стороны ужасного маньяка, который больше по повадкам и поведению был похож на животное, хитрое и такое же опасное, словно дикий зверь. И от этих мыслей меня снова пробирала дрожь, а я же все это время пыталась отвлечься на что-нибудь другое, но лишь бы прекратить вспоминать все те ужасные чувства, перемешанные в непонятную и своеобразную кашу. И вот я снова стою перед тринадцатой дверью, но уже почему-то не колеблюсь и смело открываю ее, снова входя в этот мрак, к которому я уже успела привыкнуть за это время. Он по-прежнему сидел на кровати, но мысли его были, как мне казалось, гораздо дальше этой палаты, больницы, а может быть, и этого мира, да вот только о содержании своих великих дум он вряд ли со мной поделится, но меня это даже не сильно расстраивало, хоть и по какой-то непонятной для меня причине он был мне интересен. В сознании четко и ясно крутилась фраза, говорящая красноречивее, чем что-либо ещё, а состояла она всего лишь из двух слов: «он псих», а из этого плавно и абсолютно не спеша вытекало, что проявлять любопытство к нестабильным личностям — плохо, ведь это не говорит о тебе ничего хорошего, раз ты захотела пообщаться с одним из них. Но перебороть себя мне уже удавалось плохо, если, вообще, удавалось, а тяга к нему сейчас могла как и оборваться, если он сейчас снова поведет себя точно также, так и перерасти во что-то большее, если я ему все же понравлюсь. Хотя такой исход заставлял меня больше плакать, нежели радоваться, поскольку веселого, хорошего и крайне замечательного здесь было мало даже для меня. — Обед, — также тихо, как и в те разы, сказала я, отчего парень еле заметно вздрогнул и большими от удивления глазами посмотрел на меня, будто бы не ожидая, что я, вообще, приду. — Снова ты? — как-то даже с некой радостью и, почему-то с неким уважением спросил он, поудобнее устраиваясь на кровати, но я предпочла молчать, чем слегка обескуражила его, просто начиная того кормить. Он некоторое время смотрел на меня недоверчиво, с недовольным прищуром, после чего тяжело вздохнул и закатил глаза. — Значит и ты теперь будешь молчать, как и все они? — тихо произнес он, видимо, надеясь все же услышать от меня хоть что-нибудь, но я продолжала молча сидеть, зачерпывая ложкой еду и чуть ли не запихивая ее ему в рот. — Скучные вы все. Один раз напугаешь, и все — официально ты ужасный человек. Он тихо усмехается, поднимая глаза к потолку. — Ладно тебе, прости. Я не думал, что ты, действительно, меня испугаешься. Я же говорю, чувство юмора у меня испорчено моим образом жизни. Только не прекращай со мной разговаривать, пожалуйста. Он почти прошептал эти слова, но все из-за той же тишины, которая всегда находилась в этой палате, все было отчётливо слышно, из-за чего я невольно улыбнулась. — Ты единственная, с кем мне удалось хотя бы парой фраз перекинуться за несколько лет. Без этого я точно здесь с ума сойду, сидя в четырех стенах. — Хорошо, но чтобы без этого всего, ладно? — строго сказала я, но после того, как получила утвердительный кивок головы, улыбнулась, прокручивая все это у себя, в голове; а свои действия со стороны я бы назвала странными и абсолютно нелогичными. Человек же всегда бежит от того, что, как ему кажется, может как-то навредить, а я же, наоборот, бегу с распростёртыми объятиями навстречу боли и разочарованиям, хотя у меня выбора, в общем-то, и не осталось. Он появится только через месяц, когда мне можно будет уйти отсюда в другое место, а то есть обратно в мою поликлинику, без всех этих проблем, и пусть там даже платят меньше, и пусть там Магистр, вечно до всех докапывающийся, но я хочу вернуться туда, ведь там хоть и шумно, но всегда спокойно и даже не в самом здании, а на душе, не то, что здесь…***
Прошла неделя с того момента, как я начала там работать, и была она, можно сказать, что тихая и мирная, даже не смотря на то, что я, как и раньше, продолжала ходить к Заку. Он все это время держался и вел себя относительно нормально, вежливо и находился всегда в приподнятом настроении, как и в те разы, да вот только это могло показаться сначала, если особо в это не углубляться. Когда бы я к нему не зашла, он всегда как-то потерянно смотрел в сторону окна, тяжело вздыхая и абсолютно ничего не замечая, даже меня, вплоть до того момента, пока я не подойду к тому вплотную, а иногда и это не помогало. Я прекрасно видела, что этому человеку, действительно, здесь очень плохо, что ему до ужаса надоели монотонные дни без какого-либо разнообразия, да вот только и его «свободу» я осуждала, все эти убийства и резню, представляя, как же трудно потом спасти какую-нибудь жизнь даже опытному врачу, которую попытался забрать какой-нибудь психопат. Но чем больше я общалась с эти парнем, чем больше я его узнавала, как мне казалось, тем родней он мне был, тем больше мне хотелось проводить с ним время, тем больше хотелось слышать его голос… Но после того, как я пережила сильнейшее потрясение для себя той, которая была сейчас, я поняла, что в какой-то мере стала от него зависеть ровно столько же, сколько и он зависит от меня, пока находится здесь. И меня это пугало… — Зак, ты уже голоден? — с легкой улыбкой на лице спросила я, аккуратно закрывая за собой дверь, но ответа я так и не услышала. Я повернулась в сторону кровати, но поняла, что на ней никого не сидит с ехидной улыбкой, которой он всегда встречал меня, после чего улыбался во все тридцать два. В палате стало еще тише и мрачнее, чем до этого, и поэтому у меня началась паника. Он сбежал? Но как? Когда? Снова польется эта кровавая река? — Зак! Ты здесь? В ответ была все та же тишина, но тут же пришла мысль, что нужно здесь для начала все тщательно проверить, прежде чем поднимать тревогу. Я по привычке включила фонарик, что все это время носила с собой в кармане, да и тем более я до сих пор понятия не имела, где находится выключатель, и начала медленно ходить по комнате, осматривая каждый угол, почему-то до ужаса боясь, что он убежал. И даже не потому, что он может еще кого-то убить, и не потому, что мне сделают выговор за это и, возможно, вычтут из зарплаты. Я боялась, что он оставил меня. Откуда у меня брались такие мысли я даже не стала разбираться, мне просто хотелось, чтобы он сейчас был здесь, чтобы также, как и обычно смотрел на меня, отпускал какие-нибудь даже порой ужасные, доводящие меня до испуга шутки, но это был он, такой, какой есть, и он все это время находился здесь. В какой-то момент остановившись, я услышала тихое, еле различимое шуршание и почему-то обрадовалась. Я снова начала все осматривать, даже шкаф и тумбочку, но заглянуть под кровать я додумалась только несколько минут спустя. — Зак! Вылезай оттуда, — попросила я, но он никак не реагировал ни на мои слова, ни на мои движения, после чего я начала того трясти, чтобы разбудить, но и это не давало никаких результатов. Тогда я начала пытаться вытащить эту тяжелую для меня тушу из-под кровати, чтобы суметь оценить его состояние, что получалось у меня очень плохо, да и это было понятно с самого начала. Но почему-то тогда, когда я начала потихоньку вытаскивать его, я услышала легкое звяканье чего-то, и решила разобраться с этим чуть позже. Вытащив того в середину комнаты, я начала его осматривать, приходя в тихий ужас от того, что и малейшего представления не имею о том, что с ним происходит. Дыхание было, сердце билось, но он не просыпался, хотя я уже успела заметить за все то врем, пока я была с ним, что спит он достаточно чутко. И вот тогда-то у меня и началась самая настоящая паника, сопровождаемая дрожью в руках и быстро бьющимся сердцем, что к тому же еще и отдавалось в висках неприятной пульсацией. Я снова начала лазать под кроватью в поисках хоть чего-нибудь, но когда я нащупала предмет, то тут же выскочила в коридор, громко хлопнув дверью, и побежала на регистратуру в поисках помощи. — Наталья! — я кричала, как ненормальная и бежала к девушке, что огромными глазами начала на меня смотреть, пытаясь хотя бы догадаться, что сейчас произошло. — Что случилось? — испуганно спросила она, быстро осмотрев меня. — Зак таблеток наглотался!***
Я уже какое-то время сидела в его комнате рядом с ним, а в голове упорно крутилась одна и та же мысль: он не принял меня, а когда и почему я успела сделать такой вывод, причина этого улетучилась из моего головы также быстро, как и появилась, отказываясь, задерживаться хотя бы на минуту-другую. Хотя свои мысли меня начинали теперь пугать сильнее, чем попытка суицида Зака, которая, все же не увенчалась особым успехом. Разве что он смог растормошить местных медсестер, работающих здесь довольно давно, тем самым привнося некие изменения в это абсолютно мертвое и совсем уже никому не нужное место. Порой мне даже казалось, что эта больница — черная дыра, в которую если ты все же попадешь, то вряд ли сможешь выбраться без каких-либо последствий; а вернее, выйдешь уже совсем не ты, будь ты пациентом, медсестрой, врачом, или же просто обычным сантехником, эти стены все равно будут по-своему на тебя влиять. Именно это и было самым страшным в этом странном месте, так я считала…