Зов Бестии

Плавно покачиваясь, карета бежала вперед. Прейсс, укутавшись плащом, выглядывал в узкое окошко, но не для того, чтобы полюбоваться пейзажем, а чтобы не смотреть на Фотера. Оба князя и их телохранители расположились в отдельных каретах, поэтому они были вдвоем. Смотреть на старика Прейссу не хотелось, потому что эти взгляды незамедлительно превращались в неловкое молчание. А говорить не хотелось тоже. Снежный князь вспоминал вчерашние вечер и ночь, пытаясь понять, были ли они реальными. Шум, гам, изумление отцов, смиренная скорбь Дориссы, ужас в глазах Нальмеры… Насмешливо-удивленный взгляд Ксеона. Все переплелось. Стоило Прейссу закрыть глаза, как перед ним начинал плясать водоворот этих взглядов, то осуждающих, то понимающих, и в центре этого безумного танца — глаза его жены. Она ничего не сказала и постаралась как можно быстрее осветить всех вежливой улыбкой, а холодными пальцами в знак поддержки сжала его ладонь. Никто из посторонних не должен был догадаться, что княгиня осуждает решение мужа. Конечно, позже, за закрытыми дверями их спальни его ждала буря: она заламывала руки, плакала, упрекала его и спрашивала, как ей быть, когда она останется вдовой с тремя маленькими детьми, ни один из которых не готов стать правителем. Прейсс сначала устало отшучивался, потом уговаривал ее, потом попытался надавить, сказав, что это дело князя решать, предпринимать ли такого рода поход или нет, и что свое решение он уже принял. Как ни странно, это ее наконец убедило — или она просто устала от упреков. Оставшуюся ночь она неистово и страстно отдавалась мужу, словно стремясь наверстать все то время, которое они будут в разлуке, насытиться на много-много ночей вперед. Конечно, это было невозможно. Но он старался об этом не думать. Они уснули ближе к рассвету, совершенно изнеможенные, раскрасневшиеся, совсем как в юности, когда они наслаждались друг другом до потемнения в глазах. Во сне Нальмера всхлипывала. Но они спали не больше получаса, а потом их разбудила возня, поднявшаяся в замке: слуги бегали, собирая вещи князя, на дворе готовили кареты и телеги, солдаты разминали ноги, готовясь к долгой поездке. В какой-то момент явственно послышался громогласный и совершенно бодрый голос Ксеона, при звуках которого Нальмера раздраженно поморщилась. Это не ускользнуло от внимания Прейсса, но он постарался сразу же об этом забыть. Приготовившись встать, князь напоследок обхватил плечи любимой женщины и заглянул ей в лицо, пытаясь запечатлеть в памяти каждую деталь. Да, она выглядела не лучшим образом — с опухшими глазами, растрепанная и невыспавшаяся, но даже в этот момент она была самой красивой женщиной, что он когда-либо видел. А осознание того, что растрепанной и заплаканной она была именно из-за него, но в то же время находила силы с нежностью улыбаться, умножало его любовь к ней стократно. Это лицо и сейчас стояло у него перед глазами, хотя за окном проносились заснеженные дома. Он вспомнил свой вчерашний разговор с Хеддриком и подумал, что тому, наверное, очень интересно наблюдать за дорогой — ведь дома на Снежном острове и правда отличались уютом и хоть каким-то разнообразием. Они всегда были заметены снегом, но даже сквозь сугробы чувствовалось, что в каждый этаж вложены забота и стремление навести уют. Прейссу нравилась эта часть острова: они уже выехали из Центрального квартала, где жили отцы в нелепо-огромных домах с искусной резьбой по фасаду; проехали Солдатский квартал, дома в котором хоть и не были похожи на казармы, разнообразием тоже не отличались; они выехали уже из Малых ворот и неслись по той самой части острова, где кипела настоящая жизнь. Здесь не было правителей, не было воинов, здесь жили люди — ремесленники, рыболовы, моряки… Заметив княжеский экипаж, патрулирующие солдаты выпрямлялись и провожали его взглядом, прохожие замедляли шаг. Князю вдруг подумалось, что ему хотелось бы остановить карету, выйти на улицу, поговорить с кем-то из проходящих мимо, спросить, как и чем они живут. Подумать только, ведь каждый дом, который они проезжают, наполнен людьми, целыми семьями, и у каждой семьи — своя история, своя жизнь, свои радости и печали. Он сейчас едет в карете в Леса, не до конца сознавая, зачем, подвергает себя немыслимой опасности… Что, если он никогда уже не сможет сюда вернуться и поговорить с этими людьми?.. Это был один из тех моментов, когда что-то совершенно пустяковое становится вдруг удивительно важным. Если бы Снежный князь на минуту задумался над этим желанием, он понял бы, что оно совершенно пустое и глупое, что ему все равно не обойти каждый дом сейчас, и что это, в сущности, ему совершенно не нужно. Но он не задумывался. Он просто хотел, чтобы процессия остановилась. В этот момент карета плавно замедлилась и действительно встала посреди дороги. Прейсс потряс головой и вопросительно взглянул на Фотера. Может, он настолько сильно задумался, что отдал приказ остановиться? Но телохранитель выглядел таким же удивленным. На секунду в его лице промелькнуло мрачное решительное напряжение, и он положил ладонь на рукоять меча. Что бы ни заставило карету остановиться, если это угрожало жизни князя, Фотер был готов встретиться с этим лицом к лицу. Этим оказался Ксеон. Человек, вытащивший Прейсса на смертельно опасную прогулку, весьма добродушно улыбался. Он распахнул дверь кареты и раскинул руки, словно для объятий. — Прейсс, дорогой лис, — прогремел он. — Прошу меня извинить, но мне хотелось остаток пути проделать с тобой вдвоем. Если ты не возражаешь, — говоря это, он разминал ноги. Очевидно, долгие поездки были для него большим неудобством. — Фотер, — обратился Прейсс к телохранителю. — Думаю, я буду в порядке. Поедешь во второй карете? Фотер нахмурился и учтиво наклонил голову. — Я поеду в телеге, со своими людьми, князь, если вы не возражаете. — Да, конечно, езжай. Пусть Хеддрик побудет один, он все равно ужасный молчун, — подмигнул Ксеон, похлопывая выходящего солдата по спине. Он шумно залез внутрь, захлопнул дверцу и развалился напротив Прейсса. Остаток поездки обещал пройти беспокойно. Но когда карета снова тронулась, Ксеон повернул голову к окну и стал с любопытством разглядывать проносящиеся мимо дома. Прейссу стало интересно, как он относится к тому, что здесь было гораздо уютнее, чем на родном острове Ледяного князя, но он был настолько благодарен за молчание своего соседа, что не решился нарушить тишину. Невольно он стал рассматривать Ксеона, который, в отличие от дисциплинированного Фотера, расположился настолько вольготно, насколько это было возможно, единолично заняв скамью для троих человек. В его взгляде сквозил неприкрытый интерес — похоже, пейзаж за окном действительно его развлекал. Но усталость подвижного князя от поездки выдавало подергивание ноги, которую он закинул на другую ногу. А ведь они были только в начале пути… Прейсс переводил взгляд с окна на Ксеона, не решаясь заговорить, но чувствуя себя неловко. Казалось, если его попутчик хотел пообщаться, он должен был заговорить первым, но этого не происходило — и Прейсса стал мучить вопрос, не нужно ли ему завязать беседу. Однако он понятия не имел, как можно было это сделать. Наедине с Ксеоном ему всегда было как-то неловко, потому что он не чувствовал между ними ни единой связующей нити — в отличие, например, от того же Хеддрика, с которым он говорил вчера. Ксеон был словно из другого мира, вернее, он словно создавал вокруг себя новый мир — мир, где только Фотер и ему подобные чувствуют себя комфортно — и то не всегда. Прямо сейчас, наверное, даже Фотер не нашелся бы, что сказать, настолько невероятным и авантюрным было все предприятие, затеянное одним безрассудным князем. — Есть какие-то мысли насчет нашей поездки? — не выдержал Прейсс. Подергивание ноги прекратилось, но Ксеон не отвернулся от окна. — Да, есть одна мыслишка, которая не дает мне покоя. Я думаю, тебе нужно было остаться дома. Прейсс почувствовал себя глупо. — Дома? — Да. В замке, — наконец Ксеон повернул голову, чтобы встретиться с Прейссом взглядом. — Я был так удивлен, когда ты согласился, что даже ущипнул себя за руку. Довольно ощутимо, кстати сказать, — он неосознанно потер рукой запястье. — Ты Снежный князь. У тебя жена… и трое маленьких детей. И ты ненавидишь холод, — на этих словах Ксеон мельком окинул взглядом плащ Прейсса. Тому моментально захотелось скинуть тяжелое одеяние, но он не выдал себя ни единым жестом. Ксеон же странно скривил лицо, пытаясь, видимо, изобразить одновременно осуждение, удивление и восхищение. — Признаться честно, я уговаривал тебя скорее из азарта. Я думал, ты просто поддержишь меня… Осознаешь серьезность ситуации. Выделишь несколько солдат. Фотера, может быть, тоже. Эх, Фотер… Чудесный старикан, мне его не хватает порой. Можно я заберу его себе? Я отдам тебе Хеддрика. Я видел, как Сангуэла на него смотрит. — Сангуэла? — переспросил Прейсс, немного ошарашенный. — Слушай… Нет, стоп. Сангуэла, Хеддрик и Фотер подождут. Ты считаешь, что я должен был остаться? Ксеон пожал плечами, но промолчал. — Ты убедил меня, что это важно. Из всех людей на острове я доверился тебе больше всех, посчитав, что все остальные слишком осторожны и не могут рассуждать объективно. Но тебя все знают как человека, который всегда говорит, что думает, и именно это заставило меня поверить, что поездка совершенно необходима. А теперь ты говоришь мне… Что ты этого даже не хотел?... Совершенно неожиданно Прейссу стало жарко. Он отчетливо почувствовал, как по его спине сползает раздражающая капля пота, и ощутил порыв сбросить меха, но вновь удержался. Он не хотел показывать Ксеону своего волнения, хотя и осознавал, что его щеки предательски горят. И нехотя он признался себе, что слова князя его обрадовали. Он думает, что ему не нужно ехать! Он уговаривал его из азарта! Он поступил совершенно безрассудно, и это безрассудство передалось самому Прейссу, но не значит ли это… Что он может вернуться? Перед глазами Прейсса вновь встало лицо Нальмеры. Он представил, как войдет в замок, отыщет ее — может быть, она с детьми, а может, осталась в спальне, чтобы выспаться наконец… Ах, как будет прекрасно, если она спит! Он тихонько войдет в спальню, сбросит с себя одежду, нырнет под одеяла и прижмется к ней, наслаждаясь после этой холодной поездки ее теплом. Она откроет глаза, посмотрит на него с удивлением… Губы Прейсса сложились в нежную улыбку. — Не хотел, это правда. Честное слово, я не ожидал, что так все получится — клянусь Матерью, не ожидал. Но то, как ты это сделал… Просто взял и решил. Не спросил даже совета отцов… Я всегда считал тебя хорошим князем, но теперь проникся к тебе огромным уважением. Улыбка Прейсса потухла. — Это, конечно, несколько безрассудно… И мне странно быть не единственным безрассудным князем островов, — Ксеон коротко хохотнул. — Но это был сильный жест. Отважность я ценю. Тем более твою отважность, Прейсс, — ох, она нам пригодится! Мы все тут не трусы — и я, и Фотер, и Хеддрик, и все эти вооруженные ребята — каждый из нас, я уверен, готов замахнуться мечом на волка или даже медведя, если потребуется. Но ты, Прейсс, ты совсем другой. Твоя отважность сочетается с мудростью, рассудительностью. Я думаю, ты тоже не побежишь от хищника. Но в первую очередь сделаешь все возможное, чтобы не встречаться с ним вовсе. В этот момент во взгляде Ксеона сквозил такой неприкрытый восторг, что горечь Прейсса от мимолетного видения Нальмеры в теплой постели притупилась. Он был польщен. Эта была, конечно, похвала из ряда тех, какими награждал его оружейник, когда он был подростком. «Вы прекрасно владеете мечом, юный князь», — говорил он ему, и щеки Прейсса пылали от удовольствия. Конечно, сейчас, милии спустя, он совершенно точно понимал, что эти похвалы ничего не стоили. Но они все же были удивительно приятны. Настолько, что, услышав подобную похвалу теперь, будучи зрелым мужчиной, он зарделся. — Ты правда набросишься на хищника с мечом? — спросил Прейсс первое, что пришло ему в голову. — Не будет ли разумнее отступить за спины своих солдат? — Вот! Об этом я и говорил! — Ксеон хлопнул в ладоши. — Это мудрая отважность — быть рядом со своими людьми перед лицом опасности, но не кичиться своими навыками владения мечом, а отступить и позволить им сделать то, для чего они тренировались много лет. Да, Прейсс, ты хороший князь, мудрый князь. Но давай признаем — я-то не такой. Я не уверен, что когда-нибудь смогу считать себя мудрым. — Знаешь, Ксеон, — Прейсс усмехнулся. — Я даже завидую тебе. Ты так легко живешь. Неужели тебя совершенно не заботит, в чьих руках окажется Ледяной остров, если с тобой что-то случится? — Скажу тебе откровенно, Прейсс. И предупреждаю — ты первый и, возможно, единственный, кому я это говорю. Я зачастую не уверен, что он должен быть в моих руках даже сейчас. Ну подумай сам. Разве я похож на князя?.. Прейсс внимательно посмотрел на Ксеона, хоть в этом и не было необходимости: он понимал, что Ксеон говорит правду, пусть и не ждал от него такой откровенности. Пусиль остался в замке на попечении Дориссы, что привело детей в восторг, но не только белка выдавала неординарную натуру Ксеона. Это сложно было описать, но это чувствовалось — в его суетливых и порой неуклюжих движениях, громком голосе, постоянных фамильярностях, в его мягких чертах лица, выдающих в нем любителя поболтать за кружкой эля вместо обсуждения серьезных дел. И, в отличие от Прейсса, он не стремился придать своей одежде какую-то внушительность — его плащ был самого обычного серого цвета, и притом не настолько теплый, как у Снежного князя. Ксеон походил больше на солдата, причем такого, который точно не станет любимчиком командира, потому что будет опаздывать заступить на пост и отлучаться с него, чтобы выпить в ближайшем кабачке. — Мне постоянно кажется, что я как будто не на своем месте, — продолжал Ксеон. — Может, если я не вернусь домой, это будет данью какой-то высшей справедливости. — Это так странно, — Прейсс не удержался и хмыкнул. — Если подумать, ты настолько на своем месте, что ни один правитель не может с тобой соревноваться. Взгляд голубых глаз обжег Прейсса, но Ксеон тут же отвернулся к окну. Он снова дергал ногой и молчал. А Прейсс разглядывал его, вспоминая всю непростую историю Ледяного князя, которую он знал. Когда у старика Винната наконец родился первенец, Ледяной остров ликовал, пил и гулял на протяжении многих ночей. Это было удивительным событием. Князь Виттер очень долго ждал этого: он был уже стар. Казалось, его держит в живых само осознание того, что у него нет сына, который мог бы править островом после его смерти. Он был женат второй раз — первая княгиня с трудом выносила их единственное дитя и скончалась при родах. Этот вымученный ребенок был девочкой, которую назвали Дориссой. Виттер женился снова, не раздумывая, и вскоре острова потрясла новость о наследнике. Прейсс не помнил этого, потому что его с Ксеоном рождение разделяло совсем немного времени, но об этом часто вспоминали. Говоря о шикарном застолье, часто произносили фразу «пир, как у Виттера». Это было грандиозное событие. Мальчик, названный Ксеоном, правда, оказался копией княжеского советника Оллуэна: бледный, с огромными голубыми глазами, он совсем не походил на смуглого князя, предки которого жили в жаркой столице. Пошли слухи. Прейссу было немногим меньше шести милий, когда Виттер снова всех удивил: он объявил, что Ксеон был усыновлен. Старый князь утверждал, что его супруга родила мертвого младенца, но Оллуэн, который в довольно юном возрасте уже имел двоих сыновей, отдал своего младшего, только родившегося ребенка на воспитание. История казалась совершенно невероятной, и многие посчитали, что князь просто устал от слухов и догадок про интрижку княгини с советником. Впрочем, даже если мальчик был усыновлен, это оказалось кстати — Виттер явно не был предназначен для продолжения рода. После рождения первенца, живым он был или мертвым, княгиня сильно подорвала здоровье и уже не могла забеременеть. Поэтому Ксеон так и остался наследником острова. А спустя несколько милий он женился на своей сводной сестре. Трудно представить себе князя, правительство которого было узаконено столькими причинами сразу. И — какая ирония! — именно он настолько для этого не подходил… — Ты знаешь мою историю, Прейсс, — вдруг проговорил Ксеон, не отрывая взгляда от окна, — но ты, наверное, понятия не имеешь, как все это давило на меня в юности. Сначала мне просто казалось странным, что я не чувствую никакой близости с Виттером. Я чувствовал себя чужаком. Спустя какое-то время я понял, как устроен мир вокруг, и начал подозревать мать в неверности. Наше сходство с Оллуэном слишком бросалось в глаза. Сперва я смотрел только на цвет волос и глаз — но этого недостаточно — я начал замечать, что у нас одни черты лица, мимика, фигура, походка… Я рос и постепенно превращался в маленькую копию советника своего отца, и какое-то время я презирал и Оллуэна, и свою мать. Я не понимал, как они могли поступить так, но в то же время Виттера я воспринимал только как князя. Я уважал его безмерно и испытывал сочувствие, потому что его так жестоко предали… Но любви к нему не было. Всю мою юность рядом со мной не было человека, которого я бы считал отцом и искренне любил. Ксеон опустил голову и уставился в пол. Прейсс понял, что на самом деле его взгляд блуждает где-то в глубинах воспоминаний. Ему стало неуютно. Как бы ни был Ксеон открыт для всех, таких откровений Прейсс не ждал. — Ты говоришь, что завидуешь мне, — взгляд голубых глаз снова опалил Прейсса, а Ксеон печально улыбнулся. — Так вот, пока я рос, я даже не знал, кто я такой. Я будущее двух семей, сын двух главных людей на Ледяном острове, но я никогда не верил, что достоин этого, ведь я считал, что рожден в результате бесстыдной интрижки. Наверное, поэтому я никогда не мог смириться со статусом князя. И если со мной что-то случится, — он прикрыл глаза и устало откинул голову назад, — делами острова займется тот, кто был хорош в этом всю жизнь. Оллуэн. Прейсс не знал, что ответить. Он перебирал в уме фразы, которыми можно было нарушить молчание, но все они казались совершенно не к месту. Но потом он вспомнил… — Сангуэла и Хеддрик? — вырвалось у него. Ксеон резко открыл глаза, словно проснувшись. — Что? — Ты сказал… Сказал, что Сангуэла смотрит на Хеддрика... как-то по-особенному. Это была шутка? — Ммм… Нет. Я понимаю твое смущение, Сангуэла почти никогда не поднимает глаз, поэтому кажется, что она живет в своем маленьком мирке. Но я заметил, как она поглядывала на него в первый вечер. А еще она смотрела, как он тренируется. Уверен, это удивительное зрелище. Мальчишка управляется с мечом так ловко, что я бы даже не понял, если бы он решил пронзить меня им. — Сангуэла и Хеддрик, — задумчиво повторил Прейсс. — Первый меч — неплохая партия для княжны. Правда, я не заметил между ними никаких взглядов. Но я слишком много думал о походе… А я давно обеспокоен тем, что Сангуэле, должно быть, одиноко. Бедная девочка так много перенесла. Ей нужна любовь. — Ха! — выплюнул Ксеон, отчего Прейсс вздрогнул. — Ты совсем не знаешь свою сестренку, князь. Сангуэла кажется тихоней, но она… дикая. Не нужна ей любовь. Ей нужен хлыст, — эти слова он подкрепил взмахом руки, изображая, будто стегает лошадь. Прейсс поморщился. — Ксеон, ты утомился. Сангуэла — чистое создание, которое слишком запугано, чтобы проявлять себя слишком ярко. Тебе хочется думать, что под этим скрывается что-то еще? Я знаю ее с самого ее рождения, и, поверь мне, — это не так. И прошу… Не говори так о моей сестре, — голос князя дрогнул. — Никогда. — Прости, Прейсс. Я… Наверное, я перешел черту. В этой карете так тесно и уныло, что я начинаю сходить с ума, кажется. Между тем, они еще не проехали и половины пути.

***

Примерно через час процессия снова ненадолго остановилась, и в карету вошел Хеддрик, деликатно потеснив своего князя. Первый меч рассказывал, как именно они будут путешествовать по Лесам, поскольку он бывал здесь больше всех. Прейсс слушал напряженно, как прилежный ученик, Ксеон же со скучающим видом кивал — даже в окно уже было неинтересно смотреть, ведь дома давно кончились, и все, что можно было увидеть, — снега и льды. Экипажи двигались от острова к «берегу», если так, конечно, можно назвать клочок суши, куда можно спокойно доехать на лошади. Когда-то между островами и Лесами шумел океан — по крайней мере, так говорилось в легендах, — но все живущие ныне, да и многие их предки, застали здесь уже толстый лед, покрытый снегом. Вода, настоящая, живая вода, не покрытая коркой, была в другой стороне — на пути в столицу. Чем дальше они ехали, тем холоднее становилось, и Прейсс кутался в плащ, пытаясь отвлечься речью Хеддрика, но получалось плохо. Пейзаж за окном тоже не спасал: Прейсс не так часто выезжал с острова, но к этому виду можно было привыкнуть за полчаса. Сначала путника окутывало очарование, казалось, что он попал в пушистое облако, настолько все вокруг было белым и воздушным. Но даже к жизни в облаке можно привыкнуть. Глаза, утомленные белыми просторами, мучаются и жаждут увидеть хоть одну черную точку. Наконец они приехали. Их целью — увы, пока еще не конечной, — был своеобразный постоялый двор. Все охотники первым делом приезжали именно сюда, чтобы последний раз отдохнуть перед охотой, взять провизию, сменить лошадей… Прейсс завороженно смотрел на длинное крепкое здание, в котором почти не было окон — при всей своей простоте оно казалось ему величественным. Он рассматривал «охотничий домик», как его называли, позабыв даже, что мороз щиплет его щеки, а конечности немеют от холода. Его сердце часто забилось, когда он осознал наконец, что сейчас будет участвовать почти что в настоящей охоте — и это осознание, какой бы ни внушало ему страх, пробудило в его душе какой-то мальчишеский восторг. Тем временем Хеддрик, подошедший к дверям, громко постучал. В этом, впрочем, не было необходимости — ржание замерзших коней и общий гвалт, видимо, уже заставили местного «трактирщика» спуститься, и теперь он торопливо отпирал двери. — Венар! — Хеддрик похлопал вышедшего по плечу. — Поторопись, у нас много замерзших лошадей… И два князя, о которых нужно позаботиться. Прейсса немного смутила последовательность существ, требующих заботы, но он отбросил эту мысль. В конце концов, это же не он вез на себе дюжину человек, увязая по колено в сугробах — лошади потрудились на славу и действительно требовали внимания. — О лошадях я бы позаботился в первую очередь, Венар, — Ксеон словно услышал его мысли. — Мы с Прейссом освоимся сами, — с этими словами он сделал приглашающий жест и направился к дверям. Князь поспешил за ним. Зайдя внутрь, Прейсс поморщился, потому что в нос ему ударил тот крепкий мужицкий запах, который непременно должен был скопиться за столько времени в этом помещении с множеством охотников и почти полным отсутствием окон. Было теплее, чем на улице, но гораздо прохладнее, чем в Снежном замке, и невыносимо душно. Прейсс расстегнул воротник. Пару часов назад он хотел выйти из кареты, чтобы быть ближе к своим людям, но сейчас он был к ним настолько близко, что невольно дернулся. Ему захотелось незамедлительно выйти обратно, но он вспомнил про мороз, и из двух зол пришлось выбрать меньшее. Он в отчаянии взглянул на Ксеона, надеясь заметить в том хотя бы каплю отвращения к окружающей обстановке, а тот вел себя как ни в чем не бывало — конечно, он моментально вошел внутрь и затребовал эля. «Эль — это неплохая мысль», — подумал Прейсс, сам себе удивляясь. В конце концов, он помог бы согреться и, возможно, немного притупить обоняние. Не заботясь о мнении окружающих, Прейсс устроился у самого камина, где наконец почувствовал себя почти счастливым. Единственная женщина на весь дом, которую, по забавному совпадению, звали Дориссой, подавала кролика на обед. Из кухни доносились ароматы приготовления пищи и шел пар — для экспедиции готовили небывалый запас еды. Хозяйка пиршества была дородной, просто огромной женщиной с сильными руками — Прейссу подумалось, что, будучи иного телосложения, она бы просто не выжила в этом холоде. Он вспомнил женщин, оставленных в замке: Нальмеру, Сангуэлу, Дориссу, — и подумал, что любая из них на здешнем морозе просто рассыпалась бы, подобно ледяной скульптуре. Но эта Дорисса была не такой. Она громко разговаривала, убеждаясь, что гостям комфортно, тяжелыми шагами мерила пол, переходя от одного стола к другому, но краснела, как девочка, поглядывая то на одного, то на другого князя — очевидно, к таким гостям она не привыкла. — Князь, не желаете ли клюквенной настойки? Она поможет согреться. Прейсс вздрогнул. Да сколько можно упоминать о том, что он мерзнет! Насмешливый взгляд Ксеона, подкреплявший предложение хозяйки, начал его раздражать. Ну неужели это настолько очевидно? С языка Прейсса готовилось сорваться множество острых слов, но он сдержался и улыбнулся. Эта женщина просто пытается о нем позаботиться. А Ксеон… Что ж, Ксеон — это Ксеон, и с этим нужно смириться. Тоскливо князь подумал, что впереди не одна ночь бок о бок с этим человеком. Впервые в жизни он почувствовал к Ксеону какую-то бурлящую неприязнь, граничащую с желанием незамедлительно уйти. Он покачал головой и отвернулся к камину.

***

В Лесах темнело раньше, чем на острове, и Прейсс потерял счет времени. Казалось, что наступала ночь, хотя на самом деле только-только закончился обед. Отсутствие сна накануне наконец ударило по нему, и его глаза стали слипаться, а мысли превратились в огромных неповоротливых жуков. Он с трудом понимал, о чем говорят люди вокруг, но с радостью услышал, как решили заночевать здесь. Хеддрик рвался в бой с небывалым упорством, но Фотер охладил его пыл, резонно заметив, что через пару часов будет уже ночь, и лучше выспаться в тепле, а потом весь день быть в пути, чем ночевать в сугробах. Ксеон не принимал в споре никакого участия, небрежно развалившись подальше от камина и потягивая эль — он не изменил любимому напитку и отказался от настойки. — Прейсс, ты когда-нибудь ездил на олене? Неповоротливые жуки в голове Прейсса схватили эту фразу, с трудом услышанную им в общем гомоне, и начали лениво жонглировать ей. На-о-ле-не… Ез-дил-на-о-ле-не… Забавно звучит… Но что бы это значило?.. — Прейсс! — раздалось над самым ухом. Жуки разбежались, напоследок кинув неуклюжую фразу прямо ему в темечко. Прейсс встрепенулся. — На… олене? — переспросил он. — На олене, — подтвердил Ксеон, усаживаясь напротив. — Хеддрик много чего рассказывал, когда мы подъезжали, и я уверен, ты все запомнил и будешь прекрасно себя чувствовать в походе. Но он кое-что забыл. Лошади не ездят в Леса. — Простите, князь, — Хеддрик закусил губу. — Я совсем не подумал, что нужно об этом сказать. — Лошади не ездят в Леса, — повторил Ксеон. — Они увязают в снегу, замерзают, в общем — слишком ненадежны. Им даже здесь находиться не стоит — как только они как следует отдохнут, их отправят обратно на острова. А мы поедем на оленях… — ...на этих бестиях, — выплюнул Фотер. Ксеон обернулся и посмотрел на солдата, лениво ковыряющего в зубах. Тот, кажется, перебил князя абсолютно машинально, и сейчас не обращал внимания на его пристальный взгляд. — Бестиях? — переспросил Ксеон, не дождавшись реакции старика. — Бестиях, именно. Когда я был здесь впервые, мне потребовался битый час, чтобы только залезть на эту зверюгу. Они мелкие, капризные и глупые. Я тогда знатно извалялся в снегу. Охотники одобрительно загудели. Им, конечно, было смешно, ведь они седлали «бестий» постоянно, и с завидным успехом, но откровенность Фотера и его высокий статус заставили их удержаться от смеха. — Они не глупые, Фотер. Они гордые, — Ксеон наклонил голову и заглянул молчащему Прейссу в лицо. — Прейсс, ты же помнишь, олень был символом Маллидеров. Это не просто так. Они тоже были гордые, и не позволяли никому себя оседлать… Может, поэтому и кончили так печально. Это особенное животное. Да, олень похож на лошадь, только он меньше, и к нему нужен особый подход. Вот посмотрите на Дориссу, — Ксеон указал на дородную хозяйку. — Она — как лошадь. Она знает, что должна работать, потому что рождена для этого, и будет делать все, чтобы выполнять свое предназначение, лишний раз просить ее не нужно. А попробуйте взять хрупкую барышню и заставить ее, скажем, мыть полы? Конечно, она будет брыкаться. Причем совершенно неважно, княжна она или дочь трактирщика, — Князь выразительно усмехнулся. — Хрупкие барышни думают, что работа — не для них. Самое главное — правильно их объездить… — Тебе легко говорить, Ксеон, — заметил Фотер, вытирая губы рукавом. — Если моя память меня не подводит, тебя эти звери слушаются. — Я просто знаю к ним подход, — Ксеон развел руками, словно уличный фокусник после бурной овации. — И к барышням тоже, — он загоготал, охотники и Фотер присоединились к нему. Прейсс поморщился. Оленей Снежный князь видел, но не много — на островах прекрасно обходились лошадьми. Он даже не знал, что на этих коренастых животных можно ездить. Подумать только, как наплевательски, оказывается, он относится к собственным людям и к тому, чем они занимаются! Прейсс пообещал себе по возвращении домой первым делом вплотную заняться изучением всех промыслов, которые водились на островах. Нельзя управлять людьми, не зная, чем они живут. А его еще считают хорошим князем… На этой мысли он зажмурился, пытаясь задвинуть ее куда-нибудь подальше. Здесь он может узнать только об охоте, так что стоит сосредоточиться на этом. Слово «барышни» словно растопило лед, и все начали оживленно говорить о женщинах. Шум, гам, смех, выпивка — привычное дело для этого дома, просто прибытие князей выбило всех из колеи. Но теперь все шло своим чередом. Охотники, располагавшиеся за небольшими, тесно расставленными столами, то и дело чокались кружками и обгладывали кости. Ксеон вернулся к ним: он сел почти в центре и активно включился в разговор. Время от времени он подзывал к себе Дориссу и шептал ей что-то на ухо, а когда она отходила, шлепал по объемному заду. «Вот где место такому, как он», — подумал Прейсс не то с осуждением, не то с завистью. В этой комнате только двое выделялись молчанием и отсутствием интереса к алкоголю — он сам и Хеддрик. Камин, возле которого так уютно расположился князь, находился в противоположном конце зала, поэтому гомон не так сильно его донимал, но все же он чувствовал себя уставшим. Осторожно поднявшись, Прейсс незаметно проскользнул к лестнице и поднялся в комнату, которую ему предстояло разделить с Ледяным князем. В этом массивном здании была только одна просторная чистая спальня, и, несмотря на заверения правителей, что они готовы довольствоваться малым, Дорисса приготовила ее по всем правилам и распорядилась поставить в ней еще одну кровать. Прейсс рассудил, что внизу по нему никто не будет скучать, а спать лучше лечь пораньше, чтобы сгладить бессонную ночь. К тому же, кто знает, насколько будет холодно в спальне и сколько потребуется времени, чтобы согреться и заснуть… Но внутри ярко горел камин, ничуть не уступающий тому, что был внизу — единственная «княжеская» комната располагала всеми удобствами. Освободившись от мехов, Прейсс устало сел на кровать. Ему невероятно хотелось спать, голова сама клонилась к подушке, но одновременно с этим ему не хотелось ложиться — он понимал, что, стоит ему закрыть глаза, в следующую секунду нужно будет вставать и собираться в поход. Ему хотелось оттянуть этот момент, насколько возможно. Даже если ради этого придется пожертвовать сном… Но ведь эта секунда настанет. Рано или поздно, она настанет. Он может измучить себя, просидеть без сна много часов, но все равно нужно будет ехать. Ему нужны будут силы… — Мне нужны будут силы, — сказал Прейсс вслух. Прозвучало заторможенно, но убедительно. — Сейчас не время вести себя, как ребенок… У него начали рождаться какие-то новые аргументы, и он уже приготовился серьезно их себе высказать, как вдруг в дверь постучали. На приглашение Прейсса войти в спальню заглянул Хеддрик. — Хеддрик? — удивился Прейсс. — Я хотел спросить, как вы, князь, — тихо ответил военачальник, не переступая порог. — Может, я могу что-нибудь для вас сделать? — Я в порядке, — рассеянно ответил Прейсс. — Зайди, Хеддрик. Лучше закрыть дверь, внизу слишком шумно. Если честно, я к такому не привык. — Как ни странно, я сам никак не привыкну, — Хеддрик прошелся по комнате и нерешительно сел в кресло. — Я с ними всю жизнь, но, кажется, Фотеру там куда веселее. Даже странно. Прейсс окинул молодого военачальника оценивающим взглядом. Да, Хеддрик здесь, наверху, в тишине и вдали от толпы, выглядел куда более спокойным и расслабленным. Парадоксально, как порой человек вынужден идти по тропе, совершенно ему не предназначенной. — Они отличные ребята, — тут же поправился Первый меч. — Опытные, надежные — идя с ними на охоту, я спокойно встречусь с любым хищником. Но перед охотой… — Им нужно как-то расслабляться, — Прейсс пожал плечами. — Но я тебя понимаю. Мужицкие разговоры о женщинах… Мне как-то не по себе от них. В моей жизни всегда была только одна женщина, и ее я не намерен обсуждать ни с кем. Когда-нибудь, наверное, ты поймешь. Хеддрик сделал неровный вздох и опустил голову. — Ты знаешь, это довольно забавно. По пути сюда Ксеон в шутку предложил мне поменяться с ним военачальниками. Шутки шутками, но в какой-то момент я даже задумался. Мне кажется, мы с тобой поладили бы куда лучше. Иногда я уже не понимаю этого старого вояку. — Уверен, что Фотер отлично бы справился с охотниками и солдатами Ледяного острова, — скорее из вежливости ответил Хеддрик. — А я вот не уверен. Ты рассказывал за ужином в день вашего приезда, что ни один охотник не погибал в Лесах уже давно — и я наслышан, что так и есть. Это достижение. Но его можно добиться только дисциплиной, а не совместными застольями и пошлыми шутками, — Прейсс помолчал. Мысль, которую он собирался высказать, с первого вечера засела в его голове, но он не знал, как ее подать этому угрюмому мужчине, чтобы не задеть и лишний раз не потревожить. — Знаешь, Хеддрик, я понимаю, что ты… Ты беспокоишься о Фотере. И о том, как он к тебе относится. И… И он относится к тебе именно так, как ты думаешь. Но рано или поздно разум победит и он поймет, что винить тебя за промахи твоего отца бессмысленно. Ты проделал огромную работу, а ведь командуешь охотниками меньше милии. Я бы счел за честь иметь рядом с собой такого командующего. Хеддрик поднял голову. В его взгляде светилось что-то среднее между радостью и непониманием — казалось, он не верил, что князь говорит всерьез. Прейссу же каждое новое слово давалось проще, чем предыдущее. Когда в тебе копошится нечто несказанное, это доставляет массу неудобств, а желание говорить об этом никуда не исчезает, лишь становясь все сильнее. И когда берешься высказать такую мысль, засевшую в голову, словно гвоздь, остановиться сложно. Но Прейссу не нужно было останавливаться: он видел, что Хеддрик не обижен и не раздосадован. «Невинная душа», — про себя удивленно подумал Снежный князь. — Конечно, Ксеон это говорил не всерьез, да и оставить охотников без такого командира — просто безрассудно, — завершил князь. — Знай, что… Если тебе начинает казаться, что ты не на своем месте, знай, что это не так. — Спасибо, князь, — почти прошептал Хеддрик. Его щеки покраснели. — Так, значит, — задумчиво добавил Прейсс, — в твоей жизни пока еще не было той самой, ради которой хочется оставить разговоры обо всех остальных? — Не было, — признался солдат несколько смущенно. — Впрочем, у меня были мысли… В последнее время… Он медленно проговаривал слова, словно пытаясь оттянуть «момент истины». Прейсс понял, что Хеддрик хочет сказать ему нечто важное, нечто, что его гложет, и напряженно всматривался в его лицо. Но договорить не получилось. Дверь распахнулась. — Хо-хо, Хеддрик, вот ты где, — громовой голос Ксеона раскатился по комнате, отчего оба собеседника вздрогнули. — Я думал, ты сбежал обратно на Ледяной остров, чтобы Дорисса к тебе не приставала, — с этими словами Ледяной князь прошагал прямиком к свободной кровати и начал раздеваться. — А ты, оказывается, что-то затеваешь здесь с моим любимым снежным лисом. Признавайся, ты хочешь уйти к нему? Выражение лица Хеддрика внушало жалость, и хорошо, что Ксеон не смотрел на него. Солдат беспомощно переводил взгляд с одного князя на другого и, очевидно, не собирался заканчивать то, что начал говорить. Глаза его выражали разочарование. Кажется, Ксеон, сам того не подозревая, помешал какому-то важному разговору, но был, как обычно, весел и беззаботен. — Нет, князь, конечно же, нет, — ответил Хеддрик, придя в себя. — Я просто хотел убедиться, что князю комфортно. — Этому князю комфортно везде, где есть теплый камин, — рассмеялся Ксеон, стягивая верхнюю одежду. — Пожалуй, нам стоит поспать — я хочу получить перед походом столько сна, сколько возможно за одну ночь. Ты не против, Прейсс? — Нет, не против. — Отлично. Хеддрик, проследи, чтобы твои ребята завтра не проснулись с похмельем — иначе никакого похода нам не светит. Командующий кивнул и вышел из комнаты. Прейсс проводил его задумчивым взглядом, но почувствовал, что его клонит в сон, и без лишних слов и действий залез под одеяло. Ксеон все же бывал прав, и эта ночь действительно могла стать единственной комфортной ночевкой за долгое время. Веки князя сомкнулись, и он даже не вспомнил, как страстно желал отсрочить ту минуту, когда нужно будет просыпаться.

***

Спал Прейсс беспокойно и почти измученно: его преследовали олени. Целое стадо оленей выстроилось перед ним в очередь. Тот, что стоял первым, большими грустными глазами смотрел на князя, а потом вдруг сказал: «Ты не оседлаешь меня». «Почему?», — спросил Прейсс разочарованно. «Ты не знаешь к нам подход», — пояснил олень. Князь не успел ничего ответить, потому что животное развернулось и пошло прочь, а очередь подвинулась, и уже следующий олень заглядывал Прейссу в лицо. «Это как с барышнями, — пояснило животное голосом, подозрительно похожим на Ксеона. — Важен подход. Ты так не сможешь, Прейсс, в твоей жизни была всего одна барышня… И ты, кажется, не слишком старался, чтобы ее заполучить!» В душе Прейсса поселилось смятение, он смахнул пот со лба и жалобным голосом сказал, хватая оленя за загривок: «Но дай мне хотя бы попробовать!». Тот послушно развернулся боком, но, стоило Прейссу занести ногу, крутанул задом и сбил несостоявшегося ездока на землю. «Конечно, мы будем брыкаться, — нежным женским голосом сказал олень чуть позади. — И совершенно неважно, княжна я или дочь трактирщика… Важен подход!» — Важен подход! — подхватил олень с голосом Ксеона. — Важен подход! Подход! — загудели остальные. — Княжна или дочь трактирщика! — Дочь трактирщика! Дочь трактирщика! Дочь трактирщика! Животные не унимались, крича все громче и громче, и при этом они все же продвигались вперед, по мере того как Прейсс пробовал залезть на каждого из них, и с каждого неизменно падал. — Важен подход! — Дочь трактирщика! — Княжна! — Дочь трактирщика! Наконец остался один олень. Он не кричал, а просто смотрел грустным взглядом каштановых глаз. Все его товарищи уже ушли, и их крики постепенно затихали, а этот переминался с ноги на ногу и, кажется, не хотел, чтобы Прейсс даже подходил к нему. — У тебя не получится, — сказал он, и тут Прейсс заметил на его голове маленькую изящную корону. — Кто ты? — спросил князь. — Ты их король? — Я был королем, пока твои предки не предали меня, — сурово ответил олень. Печаль исчезла из его глаз, уступив место злобе. — Я Ксавьер Маллидер, помнишь? Ты читал обо мне в книжках по истории. Ты и сам писал про меня. Помнишь, что ты про меня написал? — Я написал, что тебя свергли, — пролепетал Прейсс, отступая назад. Олень с короной постепенно вставал на задние ноги. Его глаза из каштановых становились синими, а черты — морды? лица? — делались все суровее. — Ты написал, что меня свергли, именно так, — тихим голосом произнес Ксавьер, в котором становилось все больше человеческого. — Ты написал так, чтобы тебя не мучила совесть? Чтобы вина прадеда не лежала на твоих плечах? Меня не просто свергли, Прейсс, меня убили! Меня и всю мою семью! И благодаря этому ты теперь правишь Снежным островом, и ты даже не удосужился правдиво это описать! — Я описал! — закричал Прейсс. — Я описал, но… Зачем описывать все так подробно? Я писал, чтобы книгу могли читать дети, чтобы в ней не было лишней жестокости… — У меня была семья: жена, трое детей, совсем как у тебя, — вымолвил олень, снова приобретая животную форму и печальное выражение каштановых глаз. — Это была настоящая бойня. А ты не написал об этом ни словечка. Моя семья, правившая островами столько декад, просто исчезла, а ты… Не уделил этому… Внимания… Вни-мееее-ния… Меее… По лицу Прейсса катился пот, который он уже не успевал утирать. Его захватило отчаяние. Неужели он приехал сюда, чтобы не суметь взобраться на оленя и этим погубить поход? Это же просто смешно! Он схватил «короля» за холку и попытался на него взгромоздиться, но тот уже даже не скидывал его — он словно уходил у него из под ног. Исчезал. Прейсс снова хватал его и снова пытался залезть, и снова его постигала неудача. Олень отошел от него, глядя насмешливыми каштановыми глазами. — Не пытайся седлать того, кого не понимаешь, Прейсс, — проникновенно сказало животное, не подпуская наездника к себе. — Развернись. Езжай домой. Ты здесь не нужен. Сказав это, олень взмахнул копытами и поскакал в том же направлении, куда ушли его собратья. Прейсс остался один. Он беспомощно посмотрел по сторонам, но вокруг был только снег. Еще раз осмотревшись и поняв, что вокруг нет ни души, Прейсс опустился на колени прямо в сугроб и, спрятав лицо в ладони, разрыдался.

***

Прейсс проснулся, действительно, с мокрым лицом и поспешно глянул на соседнюю кровать. Вот чего ему точно не хотелось, так это чтобы его временный сосед видел его в подобном состоянии. Но постель была пуста, и только скомканное одеяло напомнило о том, что в нее кто-то ложился. Свет снаружи в комнату почти не проникал, да и если бы проникал, Прейсс не смог бы сориентироваться, какое сейчас время суток — с вечера и до утра здесь было одинаково темно, поэтому оставалось только гадать. Он вытер слезы рукавом рубашки и перевел дух. Дома ему редко снились тревожные сны, и князь вновь с тоской вспомнил о Нальмере, уверенный, что, будь она рядом, его ночной покой не потревожили бы абсурдные изображения оленей с коронами на головах. Рядом с ней ему всегда было спокойно. С другой стороны, в такие истории он раньше не впутывался. Наверное, ночь все же только началась, потому что Прейсс не чувствовал себя разбитым, как при избытке сна, но в то же время он успел выспаться, а значит, проспал несколько часов. Это его не обрадовало, потому что ясность рассудка вернулась, а вместе с ней — рой раздражающих мыслей, кишащих в мозгу. Со вчерашнего дня этот рой еще и увеличился, ведь теперь князь думал о подробностях поездки, неизвестных ему ранее. Сборы, олени, долгая дорога верхом на морозе, и так ночь, две… Сколько? Сколько ночей они пробудут в Лесах? И ведь там не будет теплых домов, каминов, радушных хозяек с жареным кроликом и кувшином эля, будет только снег… Много, очень много снега. Дверь скрипнула, и Прейсс прикрыл веки. К соседней кровати прокрался Ксеон в одной нижней рубашке. В левой руке он держал свечу, в правой — кружку, и Прейссу не требовалось даже принюхиваться, чтобы понять, что в ней была не вода. Он поразился выносливости князя, который, казалось, даже не хмелел, выпивая одну кружку эля за другой. Лицо Ксеона было сонным, но напряженным: видимо, он все же переживал о завтрашнем походе. Сев на кровать, Ксеон вдруг посмотрел прямо на Прейсса, и тот закрыл глаза, стараясь дышать ровно. Послышался шорох одеял, возня человека, укутывающегося поплотнее, и вскоре все затихло. Снаружи шумел только ветер. Прейссу подумалось, что ему придется теперь лежать и считать овец — или оленей — но закрытые веки и тишина сделали свое дело. Князь уснул.