Зов Бестии

Утро выдалось суматошным. Прислушиваясь к возне сборов, к которым его не допустили — «Отдыхайте, князь, мы обо всем позаботимся» — Прейсс наконец достал теплые вещи, заботливо собранные для него дома. Роскошный плащ пришлось повесить в шкаф его временной спальни, потому что такое одеяние было слишком тяжелым и некомфортным: отчаянный путешественник по Лесам должен быть одет тепло, но удобно. С сожалением Прейсс подумал, что при всей непрактичности княжеского плаща к нему он хотя бы привык, а теплая одежда в больших количествах, необходимая для похода, оставляла у него ощущение, будто его засунули в тесный ящик. Князь осторожно переставлял ноги, пытаясь свыкнуться с новым одеянием. Заодно он вспоминал все, что ему рассказывал Хеддрик накануне: никаким телегам и каретам не место в Лесах, поэтому каждый поедет верхом. Единственное исключение — две санные повозки, которые поедут чуть позади, одна с провизией, другая с вещами для ночевок. Чтобы повозки не слишком сильно отстали, ехать нужно будет с умеренной скоростью; впрочем, это нужно еще и потому, что в глубоких сугробах животные могут слишком быстро утомиться, и придется делать лишнюю остановку. Каждому члену экспедиции нужно позаботиться о том, чтобы при нем всегда было его оружие, а также небольшой запас воды и еды, на случай, если он заблудится или будет изолирован от остальных. Прейсс проговаривал все это про себя, стараясь делать это как можно медленнее и размереннее: так казалось, будто он просто рассказывает это кому-то. Каждое «на случай, если он заблудится», могло относиться к нему, и он сосредотачивался на правильном изложении фактов, лишь бы не представлять себе это, лишь бы не осознавать этих вероятностей. — Пропавшие ребята ехали по белой дороге, — напомнил всем Хеддрик, когда все были в сборе внизу. — Значит, нам нужно следовать за ними. Это он тоже рассказывал накануне. Леса были огромны, и заблудиться в них не составляло труда, особенно учитывая, что пейзаж почти не менялся: деревья и сугробы. Поэтому охотники уже давно разметили территорию крашеными столбиками разных цветов. Белые столбики казались самым странным выбором для места, где снег никогда не таял, но так завелось с древних времен, и охотники просто привыкли к такому положению дел. Белая дорога была для опытных охотников, потому что вела вглубь Лесов — прямиком туда, где когда-то, по легендам, располагались Древоземли. Чем дальше охотники шли по этой тропе, тем холоднее становилось в Лесах, тем меньше времени они видели солнечный свет, и тем свирепее и огромнее становились хищники, которых им нужно было изловить. Правда, до таинственных Древоземель столбы не доходили — именно поэтому, вероятно, никто их не видел. Все жители островов верили, что за последним белым столбом творится что-то невообразимо жуткое. Ходить туда было запрещено. Прейсс подумал, сколько романтично настроенных охотников, останавливаясь в этом «тупике» посреди леса, испытывали желание ослушаться командира и поехать вперед, чтобы узнать, есть ли там действительно нечто, чего стоит опасаться… Но он никогда не слышал, чтобы находились отчаянные, которые исполняли задуманное. Может быть, тринадцать несчастных поддались очарованию древнего запрета. Но в это было сложно поверить. Члены похода вышли из охотничьего домика, но не со стороны «воды», откуда приехали, а со стороны Лесов. Деревья подобрались почти вплотную к дому, раскидывая голые ветви с залежами снега на них. Внизу уже стояли приготовленные повозки, каждая — запряженная одним оленем. Сами животные, ожидающие ездоков, были надежно утеплены и стояли, покорно опустив головы. Прейсс опасливо покосился на них, вспоминая свой сон. Он невероятно боялся опозориться. — Князья, мы все обычно ходим в Леса с мечом и луком — никогда не знаешь, как придется сражаться, — сказал Хеддрик, выжидательно глядя на Ксеона и Прейсса. — Предлагаю вам тоже взять по луку. Может случиться всякое. — Лук не мое оружие, — равнодушно сказал Ксеон, пожимая плечами и даже не глядя на своего телохранителя. — К тому же здесь слишком много метких стрелков, думаю, вы сможете попасть в отдаленного противника при необходимости. Обойдусь мечом, — с этими словами он подошел к самому крупному оленю и забрался на него одним легким движением. Животное даже не пошевелилось. — Я тоже не думаю, что буду полезен с ним, — смущенно признался Прейсс. Он бы взял лук, но вслед за Ксеоном признаться в собственной слабости было проще. — В конце концов, я… не солдат. — Понимаю, — Хеддрик улыбнулся. От Прейсса не укрылся быстрый взгляд Фотера на молодого командующего — казалось, старик ревнует. Но времени на такие мелочи не было — охотники и солдаты рассаживались по седлам. Солдаты забирались на оленей, пытаясь их усмирить, а те, словно чуя неопытных ездоков, начинали перебирать ногами и потряхивать крупом. Охотники, посмеиваясь, помогали товарищам освоиться. — Вот, князь, — Хеддрик подвел к Прейссу еще одного крупного оленя. — Садитесь. Я его придержу. Этот олень был настолько похож на короля из сна, что Прейсс невольно отступил, но взял себя в руки и схватился за холку животного. «Буду называть его Ксавьером», — подумал он и нервно усмехнулся. С помощью Хеддрика князю удалось сесть верхом, что его почти осчастливило, но в ту же минуту олень взбрыкнул — Венар вывел двух собак. Это были огромные, мохнатые звери, настолько устрашающие, что Прейсс задержал дыхание. Но охотник спокойно отпустил их с поводка и взгромоздился на оленя. Наездники двинулись в путь. Князья ехали по центру со своими телохранителями, солдаты и охотники окружали их плотным кольцом. Повозки двигались сзади, чуть поодаль, и Прейсс время от времени оборачивался, чтобы убедиться, что они не потерялись из виду. Никто не произносил ни слова. Все были подавлены серьезностью затеянного мероприятия. Молчал даже Ксеон. Некоторое время Прейсс осматривался. Деревья, невысокие, но с огромными раскидистыми ветвями, стояли довольно густо друг к другу, и приходилось то и дело их объезжать. Сперва это затрудняло путь, но необходимость маневрировать помогла князю довольно быстро привыкнуть к животному, которое он оседлал. Про себя он восхищался ездоками, чьи олени везли повозки с припасами, ведь петлять между стволами для них наверняка было затруднительно. В такой ситуации любой честный правитель неизбежно задумается, что все, что он делает, в сущности, довольно никчемно по сравнению с трудом простых людей; в то же время, у честного правителя есть и другие мысли. Ветви деревьев настолько тесно переплетались друг с другом, что почти не пропускали вниз ни снега, ни солнца, поэтому в Лесах царил полумрак, время от времени разбавляемый настойчивыми лучами, которые все-таки смогли найти лазейку — они приземлялись на снег и золотили его множеством искр. Где-то наверху, над толстым слоем сугробов, лежащих на ветках, свистел ветер, но он казался таким далеким, что заставлял сомневаться в своей реальности; внизу из звуков был только хруст снега. Опытный охотник различал сотни оттенков этого хруста и всегда знал, кто ступил в сугроб — человек, олень или волк, но для Прейсса это было просто аппетитное хрум-хрум-хрум. Время от времени князь замечал, как по деревьям пробегали белки, но они настолько стремительно скрывались из вида, что ни одну он толком не мог разглядеть. Хруст снега, поначалу успокаивающий, спустя какое-то время полностью растворился и уже не воспринимался сознанием. Наездники рассредоточились чуть более вольно, и Прейсс решил поболтать с Хеддриком. Он подъехал к Ксеону и тихо спросил, не против ли тот какое-то время ехать рядом с Фотером. — Ага, ты подумал над моим предложением поменяться, — подмигнул тот. — Конечно, я не против. С этим стариканом будет не скучно. Ксеон поехал рядом с Фотером, и за короткое время солдаты и охотники сгруппировались рядом с ними. Начал раздаваться смех — видимо, вернулись к не оконченному вчера разговору. Прейсс с Хеддриком решили держаться чуть позади, между основной группой и повозками — так им обоим было комфортнее. Нападений хищников Прейсс не боялся — он верил, что солдат сможет его защитить. Честно говоря, в Хеддрика он верил куда больше, чем в собственного телохранителя. — Наверное, тебе нелегко приходится, — сказал Прейсс после недолгого молчания. — Ты охраняешь князя, но в то же время командуешь охотниками и солдатами. Нет ощущения, что все валится из рук? — Было вначале, — неохотно признался юноша. — Но, если честно, могло быть хуже. Еще мой отец предлагал князю разделить обязанности и назначить телохранителем кого-то другого. Князь отказался. Тогда появилась идея назначить двух командующих — над охотниками и над солдатами. Вполне здравая мысль, и ее князь поддержал. Поэтому нужно только выбрать правильных людей. Все остальное они делают сами, — Хеддрик помолчал. — Я, конечно, много общаюсь с самими солдатами и охотниками. Но если бы не было командующих… Наверное, я бы спятил. — Ваши командующие — «правильные»? — спросил Прейсс. — Надеюсь на это, — Хеддрик улыбнулся. — Отец всегда говорил мне, что я не разбираюсь в людях… Но их он выбирал сам. И жаловаться пока не на что. Какое-то время ехали молча, каждый наедине со своими мыслями. Но Прейсс не выдержал. Ему было слишком холодно, а разговор хоть как-то мог его отвлечь. — Вчера, когда ты ко мне заходил, — он старался говорить непринужденно, — ты, кажется, хотел мне что-то сказать… Хеддрик быстро взглянул в сторону Ксеона, но тот ехал достаточно далеко от них и о чем-то увлеченно говорил с Фотером. — Да, хотел, — проговорил воин, уставившись на затылок своего оленя. — Вы говорили о женщинах… О той единственной. Ради которой не хочется говорить об остальных... — он замолчал, собираясь с мыслями. — Скажите, князь, могу я задать личный вопрос? — Конечно, — Прейсс улыбнулся. — Как вы поняли, что княгиня — та самая? Прейсс задумался. Мысль о том, что Нальмера — единственная женщина в его жизни, стала уже настолько привычной, что ему было сложно ответить. — Ты знаешь, Хеддрик, прошло столько времени, — задумчиво протянул Снежный князь. — Мне уже кажется, что я знал об этом всю жизнь. Даже до знакомства с ней. Да, наверное, так и понимаешь — ты смотришь на нее и точно осознаешь, что кроме нее нет никого. А самое главное, никогда и не было. Вся твоя жизнь, которая была до этого, — неважно, пять тебе милий, шесть, декада — становится как на ладони. Ты оглядываешься назад, вспоминаешь всех девушек, которых когда-то знал, и думаешь… Думаешь, так вот почему все они казались не теми, — Прейсс мечтательно улыбнулся. — Когда я познакомился с Нальмерой, меня словно бросили голым в сугроб — это было невероятное потрясение. Но только из сугроба спешишь поскорее выбраться, а вот к ней я возвращался снова и снова. — Вы поняли это сразу? — Почти. О, это было так смешно. Она увидела, как я тренируюсь с мечом. На улице. Мне было холодно, да и оружие никогда не было моей сильной стороной — по сути, я им просто махал из стороны в сторону. Я не видел, как она подошла. А она наблюдала за мной… А потом засмеялась, — князь засмеялся сам, тихо, но заразительно, так, что Хеддрик не удержался от улыбки. — Она была едва ли не единственным человеком в моей жизни, который при виде моих попыток казаться настоящим воином не изображал подобострастный восторг. Еще одним таким был мой отец… Но он хотя бы старался «сделать из меня человека». А она просто веселилась. И глядя на нее, я сначала почувствовал жуткую обиду, но потом… Потом я понял, что этот смех хочу слышать каждый день, даже если ради этого мне придется тренироваться с утра до ночи, — какое-то время Прейсс молчал, улыбаясь, а потом снова взглянул на Хеддрика. — Ну что, Хеддрик? Припоминаешь что-нибудь похожее? — Что-то похожее было, — Хеддрик неловко кивнул. — Я, правда, не знаю, как вы отнесетесь к этому… — Друзья, соратники, не холодно ли вам? — прогремел Ксеон, на удивление незаметно подъехавший к собеседникам. Оба вздрогнули. — О чем вы шепчетесь? Надеюсь, не о том, чтобы сбежать обратно под крылышко к Дориссе? Хеддрик и Прейсс молчали. Ксеон удивительно ловко маневрировал своим оленем, проезжая то с одной стороны от них, то с другой. Ему, видимо, это доставляло несказанное удовольствие — красоваться и демонстрировать свое превосходство в чем-то, что мало кому давалось. — Хеддрик, друг мой, дай нам с князем поговорить наедине, — попросил Ксеон, на ходу свешиваясь вниз и зачерпывая пригоршню рассыпчатого снега. Хеддрик кивнул и отъехал чуть в сторону. — Неужели тебе наскучил Фотер? — деланно удивился Прейсс, раздосадованный тем, что Ксеон снова появился в неподходящий момент. — Немного, — Ксеон скривил губы. — Захотелось, знаешь, порядочного общества. Все эти ребята весьма забавны, но я чувствую, что мои мозги начинают немного ржаветь, если рядом со мной никто не ведет заумных разговоров. Давай, расскажи мне, что все это плохая затея, и мы ведем себя глупо. — Нет, — хмыкнул Прейсс. — Я больше не буду играть в эти игры, Ксеон. Я принял решение, и я буду считать его верным, что бы ты ни сказал. Иначе ты запутаешь меня окончательно. — Значит, поехать сюда — верное решение? — Верное. Я понял это вчера. Осознал, что, даже если наша поездка окажется бесполезной, я хотя бы узнаю, как живут охотники. Когда понимаешь, что ты ничего не знаешь о жизни своих людей, чувствуешь себя паршиво. — Мне нравится твой подход. Я уже говорил, что восхищаюсь твоей мудростью? — Говорил. — Хорошо, значит, повторяю. Эх, Прейсс, сдается мне, ты был бы куда лучшим королем, чем Эбриллиан. Прейсс едва не остановил оленя от неожиданности. — Иногда мне кажется, что ты родился в столице, хоть ты для нее и бледноват, — продолжал Ледяной князь, не замечая замешательство своего спутника. — Ты плохо переносишь холод… Тебя до вчерашней ночи не интересовала охота. Я знаю, что ты любишь вино, хоть вы его и не подавали в день нашего приезда. Но это, конечно, не главное. Ты — настоящий правитель. Ты осознал, что чего-то не знаешь о своих людях, и это в твоих глазах — ошибка, которую нужно исправить. А я, если честно, не удивлюсь, если Эбриллиан даже имени моего не помнит. — Это маловероятно, — пробормотал Прейсс. — Ну… Да, я преувеличил. Хорошо, если он не помнит твоего имени. В конце концов, я умею довольно назойливо напоминать о себе, когда это нужно. — Ты не поторопился напомнить о себе перед поездкой ко мне, — усмехнулся Прейсс. — Ему это будет безразлично, — Ксеон пожал плечами. — Если мы не вернемся из Лесов, он просто назначит новых князей и забудет о нас. Ну и военачальников. Может, запретит охотиться. Или подождет сначала, пока пропадут еще человек двадцать… Потом запретит. Или не запретит. Что он вообще делал в жизни? Ты помнишь хоть одно его деяние? — Я не помню ни одного своего. Вот Хеддрик рассказывал, как он вымуштровал охотников, чтобы они не совались сюда неподготовленными — это серьезно. Может быть, ему нужно быть королем? —Шутишь, значит, — хмыкнул Ледяной князь. — Мне жаль, что ты этого не видишь, Прейсс, но ты был бы идеальным королем. А Хеддрик мог бы стать князем Снежного острова. Для этого ему достаточно жениться на твоей сестре и подождать, пока ты уедешь в столицу. — Ты так часто говоришь о Сангуэле, что мне начинает казаться, что это ты хочешь на ней жениться, — Прейсс устало помотал головой. — Даже если между ними появится симпатия, я не буду решать их судьбы. Разберутся сами. — Разберутся сами? Ты же говорил с ним. Когда речь заходит о дамах, он и двух слов не может связать. А она притворяется мышкой и вообще толком ни с кем не говорит. Пока они разберутся, Трейтон жениться успеет. — Ксеон… Давай не будем об этом. Я не хочу вмешиваться в жизнь взрослых людей. Хеддрик отличный малый, но я не заметил, чтобы Сангуэла как-то по-особенному на него смотрела. Вот Феста явно заинтересовалась. — Феста? — Моя служанка. Ксеон поморщился, но, взглянув на серьезное лицо Прейсса, сменил тему. — Я прочитал твою книгу. Кстати, я взял себе дневник Гиральда, оставил в спальне — по возвращению я заберу его. Он ведь тебе больше не нужен? — Нет, я закончил. Я посылал письмо, но пожалуйста, передай Оллуэну на словах мою благодарность. Это… довольно личное. Он мог отказать. — Что может быть секретного в дневнике старого советника? — равнодушно бросил Ксеон. — Мне все-таки странно, что ты не читал его. — Мне было неинтересно. Я передам твою благодарность. Ксеон, очевидно, не хотел продолжать разговор, и какое-то время князья ехали молча. Прейсс не чувствовал холода. Ему начинало казаться, что он ничего уже не чувствует.

***

Войдя в комнату, Сангуэла поежилась. С отъезда князей огонь здесь не зажигался, и холод успел распространиться повсюду, проникнуть в каждый уголок. Она осторожно поставила на стол свечу и растопила камин. Сангуэла любила уединение: часто она приходила в пустую гостевую комнату, разжигала огонь и просто наслаждалась тишиной и покоем. Никто не стал бы ее здесь искать, а значит, никто бы ее не потревожил. Но эта спальня отличалась от остальных. Здесь был Ксеон. Княжна прошла к аккуратно застеленной кровати и, опустившись на нее, провела рукой по покрывалу. Ее разрывали странные чувства: с одной стороны, она была уверена, что ненавидит этого самовлюбленного князя, с другой — что-то ведь заставило ее сюда прийти. Она растянулась на животе — совсем как тогда — опустила голову и вдохнула запах покрывал. Она хотела бы, чтобы он сейчас был здесь. Здесь, в этой комнате, постепенно наполняющейся теплом, а не где-то в снегах, среди Лесов, с ее братом и оравой охотников. Сангуэла перевернулась на спину и уставилась в потолок. В то же время она понимала, что там его место. Это не тот князь, что будет нежиться у камина. С этой мыслью девушка мечтательно улыбнулась. Какое-то время она просто лежала, слушая треск камина и представляя, как Ксеон едет на коне во главе своего маленького отряда, готовый встретить опасность острым мечом. Она была абсолютно уверена, что любой зверь, который посмеет на них напасть, будет мгновенно изрублен на куски. Потом они зажарят его на костре, чтобы поужинать: так мужчина-воин станет мужчиной-добытчиком. Как жаль, что он успел уже стать мужчиной-мужем. Но, в конце концов, что такое муж, который не любит свою жену? Практически свободный человек. Сангуэла поднялась и медленно зашагала по комнате. Он был здесь, тоже шагал туда-сюда, тоже лежал на этой кровати… Сидел за этим столом. Княжна опустилась на стул и бессознательно провела кончиками пальцев над пламенем свечи. Сидел здесь, читал книгу… Книгу, к которой она не питала никакого интереса, но которую ей вдруг жутко захотелось открыть. Но на столе лежал только какой-то сверток, а книги не было. «Может, он завернул ее, чтобы забрать с собой?» — подумала девушка. Нет, это вряд ли. Прейсс никому не доверит свое сокровище. Если только попросит Брольдана сделать еще одну копию. Он слишком трепетно относился к своему труду, который его сестра считала пустышкой. Впрочем, теперь, зная, что книгой заинтересовался Ксеон, она готова была изменить свое мнение… Опасливо обернувшись, словно боясь, что кто-то может за ней наблюдать, Сангуэла подвинула сверток к себе и развязала его. Внутри оказалась еще одна книга. Она была обернута кожей, без названия, лишь с тиснением в виде вороньего крыла на обложке. Этот знак был легко узнаваем — им обозначалась семья Бейган, семья советника Ледяного князя. Давным-давно самый первый советник решил, что ворон — самая достойная птица, чтобы быть символом семьи, приближенной к королю, и с тех пор этот символ не менялся. Сангуэла раскрыла книгу. На первой странице было крупно выведено: Гиральд Бейган советник короля Гели́да-Те́ррам советник князя Ледяного острова моим потомкам Бумага была старой и пожелтевшей, и рука Сангуэлы слегка дрогнула. Гиральд Бейган! Советник Ксавьера. Девушка перевела дух. Она не знала, что у Гиральда были какие-то записи «для потомков», и ей стало интересно, откуда это в их замке. Может, Ксеон привез? Имя Гиральда заставило ее затрепетать — ведь он был одновременно советником короля, которым она восхищалась, и прадедом Ксеона, которого она… Она сжала руку в кулак, не желая заканчивать эту мысль. Гиральд и какие-то его личные записи — там наверняка будет что-то интересное. Она перевернула страницу и погрузилась в чтение. «Всю свою жизнь, довольно долгую, я писал только летописи. Люди, ведущие дневники, казались мне странными — кому может быть интересна их жизнь после их смерти? Или у каждого из них есть блестящие мысли, которые они хотели бы передать потомкам? Почему-то мне это кажется маловероятным. Все мои блестящие мысли принадлежали Королю. Я всегда был рядом, чтобы дать совет. Что я мог написать? Как успокоить охотников, которые несколько ночей назад видели, как их товарища разорвал медведь? Как рассчитать, сколько дичи нужно отлавливать, чтобы жители не голодали? Все это слишком мелко. Я передал эти знания своим детям из уст в уста, и уверен, что любой мой наследник станет хорошим советником. В конце концов, главное, что им потребуется — это мудрость. Мудрость не ищет готовых решений, а создает свои. Если мои дети будут мудры, я могу считать себя хорошим отцом. В летописях я часто писал о смерти. Сколько жителей умерло за милию. Сколько охотников погибло в Лесах. Я писал о смерти предпоследнего Ледяного короля, которому я помогал советом больше декады, и моя рука не дрогнула, потому что я знал, что он прожил долгую, достойную жизнь и оставил прекрасного наследника — Ксавьера. Но однажды Ксавьера тоже не стало. Этот день назвали Объединением, и мы должны радоваться, ведь теперь мы едины и дружны. Когда мне нужно было записать это в свиток, я полночи смотрел на пустой клочок бумаги, не решаясь взяться за дело: мне казалось, что если я напишу, что Ксавьер Маллидер убит, это станет окончательным. Словно можно еще спасти его, ведь известно: что не записано в летописях, того не происходило. Но я победил это искушение, я записал все, сухо и без подробностей, как обычно. Я не посмел перенести свои чувства на бумагу. Но сейчас я чувствую приближение вечного покоя. Я понял, что не хочу уносить с собой под землю все то, что хранил в себе. Я хочу, чтобы мои потомки читали это и помнили, насколько хрупкой может быть человеческая жизнь, насколько стремительно может порушиться то, что стояло почти вечность. Мой потомок, я обращаюсь к тебе. Пусть ворон ведет тебя.» Сангуэла остановилась. Страница здесь заканчивалась, и она не решалась открыть следующую — ведь это не предназначалось для ее глаз. Конечно, там не могло быть ничего секретного — всего лишь воспоминания старика, пережившего чудовищный переворот. Но ей было не по себе. Ей казалось, что она подглядывает. Но любопытство взяло верх. Девушка перевернула страничку. «Я видел Ксавьера, когда он только родился. Это был удивительный мальчик: он почти никогда не плакал и не кричал. Его глаза часто смотрели на меня печально-задумчиво, и я никак не мог понять, что же могло сделать его таким. Он словно был сделан изо льда...» Сангуэла жадно впитывала каждое слово, забыв о своей нерешительности. Бейган описывал Ксавьера с большой любовью — он относился к нему как к сыну. Строгий взгляд маленького будущего короля вызывал в нем целую бурю эмоций, от недоумения до жалости. Есть такие люди, которые, при всем своем благополучии, всегда выглядят несчастными, и к ним невольно проникаешься сочувствием. Кажется, будто они несут на себе все горести мира. Именно таким был Ледяной принц. Он не изменился, когда занял трон — просто из печального стал скорее суровым. Но он был справедлив. Люди любили его не за то, что он ходил по улицам, улыбаясь и помахивая прохожим рукой, но за то, что он знал о каждой их проблеме и каждую старался решить. Бейгану он доверял безгранично, а тот, в свою очередь, расстраивался, что никак не может обеспечить свою семью достойным наследником — его жена рожала одну за другой слабых девочек, которые умирали, не прожив и милии. Гиральд мучился, и не столько от горечи за свою семью, сколько от осознания, что он может умереть и оставить Ксавьера без советника — и это его убивало. «Конечно, Ксавьер и без меня был бы хорошим королем. Но когда ты правишь двумя островами, на которых живет немыслимое количество людей, не имея верного помощника, можно оступиться, ошибиться — и мне не хотелось думать, что после моей смерти Ксавьер остался бы один. К счастью, Мать смилостивилась над нами, и моя жена подарила мне наследника. Наследника, который родился крепким, здоровым, который стал нашей надеждой… Но эта надежда появилась поздно, она была словно насмешкой судьбы. Спустя несколько ночей предатель Дрейссен сдался без боя фермерскому королю, и мой Король был убит.» Слова «фермерский король» кольнули Сангуэлу. Это, несомненно, говорилось о Тумулде, том самом короле, которому оказалось мало одного острова, и который хитростью и обманом захватил еще два, уничтожив целый правящий род. Но еще сильнее ее кольнул «предатель Дрейссен». Это единственное место в дневнике Гиральда, где он позволил себе так резко высказаться, и это было неожиданно и уничижающе одновременно. Щеки Сангуэлы вспыхнули, на глазах выступили слезы, но она заставила себя продолжить чтение. Гиральд описывал, как гонец принес весть о том, что Дрейссен впустил чужую армию на остров, и что Ксавьеру нужно сдаться, чтобы никто из его людей не пострадал. «Я пытался убедить его в том, что нужно собрать ту часть солдат, которые сосредоточены в центре острова, и дать отпор неприятелю, но он лишь отмахнулся от меня. — Я бы попробовал сражаться, Гиральд, если бы шансы были равны, — Ксавьер хладнокровно развел руками. — Но при такой численности… Это будет просто бойня. Они в любом случае уже победили, зачем жертвовать людьми? — Вы рассуждаете, как Дрейссен, — вырвалось у меня. Сколько раз я жалел об этих словах! Сравнить своего Короля с предателем в последние минуты его жизни! — Нет, Гиральд, — король был серьезен. — Дрейссен, этот подлый лис, рассуждал как трус — он недостоин звания военачальника, но, к сожалению, у меня не было возможности это понять. Я же рассуждаю справедливо. Сражаться при заведомом проигрыше — это благородно, но глупо. Никто не умрет за меня. Я правил не ради себя, а ради людей. Я не предам их сегодня. Он смотрел на меня сурово, сжав губы. Я понимал — кажется, понимал, — что он прав, но не мог этого принять. У меня в голове не укладывалось, как такой славный воин и мудрый правитель может пасть из-за одного трусливого командующего. А главное, как гладко и быстро все это получилось! Я готов был рвать волосы на голове от отчаяния, а он просто стоял и спокойно смотрел на меня. Казалось, умирать или нет было каким-то осмысленным решением, которое он, как правитель, должен был принять. И он его принял… А приняв решение, он никогда в нем не сомневался. На моих глазах выступили слезы. Я попытался придать лицу такое же суровое выражение и сказал: — Я не оставлю вас, Король. На его лице промелькнуло некое подобие слабой улыбки. Он наклонил голову, словно не желая встречаться со мной взглядом, а потом положил руки мне на плечи и заговорил, словно с ребенком. — Гиральд… Ты был мне как отец все это время, пока я правил. Я не представляю, каково мне было бы без твоих мудрых советов. Я хотел знать твое мнение всегда, даже в тех случаях, когда решение мной уже было принято. Но сейчас — сейчас, Гиральд, твое мнение не имеет никакого значения. Тебе я тоже не позволю умереть за меня, — он выпрямился. — Но я не хочу просто смотреть, как они уничтожают декады истории! — в отчаянии вскрикнул я. —Так не смотри, — король пожал плечами. — Они уничтожат их, только если ты им позволишь. Если эти фермеры придут сюда со своими правилами, они погубят наш народ. Они не знают, как им управлять… А ты знаешь. Гиральд, они все — твои дети. Ты должен их защитить. Отпусти одного сына и спаси тысячи других. Я хотел возразить что-то, но в этот момент Ксавьер шагнул вперед и крепко меня обнял. Он обнял меня впервые в жизни, и я почувствовал, как от него исходит тепло — наш правитель не был ледяным, он был живым человеком, и он был готов отказаться от любого шанса на спасение, лишь бы не проливать лишней крови. В этот момент я был готов сам броситься на меч вражеского короля, но понимал, что это ничего не решит. — Ты будешь служить новому королю, Гиральд, — проговорил Ксавьер. — Не ради себя, меня или него, а ради всех тех, кто живет на этих островах, — он отстранился. — А еще — ради памяти обо мне и моих предках. Если ты умрешь, память о правителях Маллидер сотрется, потому что эти фермеры устроят здесь свой порядок. Но ты оставишь мою династию живой. Сохрани ее, Гиральд. Сохрани ее для других. С этими словами Король развернулся и направился к трону. — Если меня будут искать, — бросил он, не поворачиваясь, — я там, где и положено королю.» На этом месте страница заканчивалась, а дальше шли несколько неровных корешков — остатки вырванных страниц. Видимо, Гиральд описал все события той ночи, включая убийство короля и его семьи, но не смог сохранить их в дневнике и уничтожил. После вырванных страниц оставался один лист бумаги с коротким абзацем: «На острове теперь правит князь. Я намерен служить ему до конца своих дней, как завещал мне мой Король. И если в этом дневнике не появится больше ни строчки, считайте, что так и произошло.» Сангуэла долго сидела и смотрела на эту надпись. Казалось, она ждала, что какая-то невидимая рука что-то добавит или исправит, изменит ход истории — и ее прадед перестанет быть предателем, а станет просто бывшим военачальником островов, сами острова превратятся обратно в Гелида-Террам и будут ненавидеть «фермеров» с Цветущего острова, а править здесь будет потомок Ксавьера… Но изменить эти надписи никому уже было не под силу. Она опустила взгляд и увидела строчку внизу страницы мелкими буквами — девиз Бейганов, который сейчас, после прочтения дневника, ей казался больше подходящим королю Ксавьеру. Мелкая надпись гласила: «Светя другим, сгораю сам.»

***

Прейссу казалось, что они ехали уже целую вечность, но никто вокруг не выказывал недовольства, и, стиснув зубы, он старался выглядеть равнодушным. Олени бодро бежали вперед, словно только что вышли из стойла; двое лохматых псов то обгоняли охотников и дерзко поглядывали на них издалека, то начинали барахтаться в снегу, помахивая хвостами и шутливо кусая друг друга за бока. Животные чувствовали себя в Лесах свободно и раскованно, а люди давно привыкли к неприветливым снегам, и только Снежный князь неустанно спрашивал себя, зачем он здесь. Солнце спряталось. Этого можно было и не заметить, поскольку лунный свет создавал внизу примерно такой же сумрак, как и солнечный — это снова были единичные лучи, пробивающиеся к земле. И Прейсс бы мог даже не обратить на это внимания, если бы не пошел снег. Выбирая себе лазейки в сугробах на ветвях, он падал мягкими увесистыми хлопьями. Прейсс неосознанно остановил оленя и завороженно поднял глаза. Он вспомнил, как порой, когда солнце светило особенно ярко, они приоткрывали ставни в замке, и солнечные лучи, падая в комнату, словно засасывали в себя вихрь мелких пылинок, заставляя их кружиться. Примерно та же картина сейчас открылась перед князем, только вместо солнечного луча был лунный, а вместо пыли — армия снежинок, и они не вальсировали на месте, а летели вниз, медленно и тихо, словно боясь нарушить тишину Лесов. Каждая из них сверкала, переливалась и казалась падающим алмазом. Прейсс подъехал к одному из таких лучей и, закрыв глаза, почувствовал, как на его лицо опускаются пушистые хлопья. Он никогда еще добровольно не подставлял лицо снегу, но на острове любой снегопад обычно сопровождался дикими завываниями ветра, нещадно бьющего в лицо; здесь же снег словно гладил его по лицу. — Вот уж не думал, что ты проделаешь такой путь, чтобы наслаждаться снегом, — услышал князь и открыл глаза. На него в упор смотрел Ксеон, удивленно приподнимая брови. — Там о тебе уже забеспокоились, но я пообещал, что верну тебя в стаю. Что-то случилось? — Нет, все в порядке, — тряхнув головой, Прейсс пришпорил оленя и поехал вперед, набирая скорость, чтобы догнать остальных. — Я просто никогда не видел такого красивого снега. Обычно это буря, метель, а здесь все так спокойно… Будь у нас такой снег, я бы не отсиживался во время вьюг перед камином. — Ценитель прекрасного, — хмыкнул Ксеон. — Предупреждаю тебя, что снег здесь даже опаснее, чем дома. Когда в лицо дует ветер, кидаясь осколками льда, возникает куда больше желания двигаться. А этот белый пушистый предатель, — Ксеон смерил лунный луч прищуренным взглядом, — укутает тебя, усыпит и отправит в вечный покой, не успеешь даже вздрогнуть. Прейсс поежился. Судя по тому, что уже стемнело, они ехали не меньше четырех часов, и князь ощутил желание вонзить зубы во что-то более сочное и питательное, чем холодный воздух. В животе тихонько заурчало, и, хоть никто и не мог этого услышать, Прейсс инстинктивно напрягся, безуспешно борясь со своим организмом. Завтрак, который он съел не полностью из-за волнения и отсутствия аппетита, был прочно забыт. Снежный князь изнывал от холода, голода, жажды и усталости, и если уж от холода бежать было некуда, то от всего остального ему хотелось избавиться как можно скорее, пусть даже и ненадолго. Прейсс опустил голову и начал клевать носом, неспособный уже даже отвлекать себя размышлениями или изучением местности. Так или иначе, все заканчивается. Прейсс уже начал дремать; на его счастье, Хеддрик нашел ему оленя, который не только был послушен, но еще и опытен — он уже не раз бывал в Лесах, а потому даже не нуждался в указаниях наездника, просто следуя за остальными. И когда процессия остановилась, животное тоже встало, как вкопанное, отчего сонный князь едва не перелетел через его голову. Прейсс ухватился за поводья покрепче и непонимающим взглядом окинул своих спутников. Молчаливая экспедиция за несколько минут превратилась в муравейник: охотники и солдаты спешивались, группировались и распределяли обязанности. Очевидно, Прейсс дождался привала, о котором так мечтал. С трудом спустившись — почти свалившись — на землю, он начал медленно, но с наслаждением двигать затекшими конечностями и сгибать спину. Что еще ему можно сделать, он не знал, поэтому он последовал за Ксеоном, который уверенно направил своего оленя к ближайшему раскидистому кусту и начал обвивать поводья вокруг крепкой ветки. Прейсс подошел и попытался повторить манипуляции, но у него не вышло — замерзшие пальцы настолько не слушались, что он даже не мог толком накинуть поводья на ветку, не говоря уже о том, чтобы завязать их. Князь приходил в отчаянье. Что он за правитель, в самом деле! Ничего не знает об охоте, боится холода, не может даже привязать оленя к кусту… Самобичевание не помогало — поводья выскальзывали из рук все упорнее, но внезапно мягкие, но настойчивые руки выхватили их и сделали все, что нужно. Прейсс повернул голову и увидел улыбающегося Ксеона, который крепко сжимал губы, видимо, чтобы не засмеяться и не наговорить колкостей. Преисполненный благодарности, Прейсс развернулся и осмотрелся. Повозки успели их нагнать, и Венар, вытащив увесистую флягу, торжественно уложил ее в снегу под самым раскидистым деревом, а сам начал ходить между товарищами и раздавать указания. Охотники обустраивали место для костра, раскапывая снег и устилая землю сухим хворостом, привезенным с собой. Кто-то доставал и проверял оружие. Взгляд Прейсса скользнул по суетящимся людям и остановился на Хеддрике. Наконец князь понял причину остановки. Первый меч стоял чуть поодаль, спиной ко всем, и напряженно вглядывался в ту часть Лесов, которая была для Прейсса еще неизведанной. Рядом с ним возвышался высокий столб грязно-белого цвета — здесь начиналась белая дорога. Именно отсюда, как считали охотники, начиналась по-настоящему опасная часть Лесов — та, где неподготовленный человек мог исчезнуть за считанные минуты, да и подготовленному лучше бы не приходить сюда в одиночку. Свирепые животные, обозленные многими декадами, в течение которых люди истребляли их ради мяса и меха, становились крупнее и злее по мере удаления от спасительного охотничьего домика. Из-за каждого дерева, из-за каждого куста могли наблюдать злые глаза, обладатели которых выживали за счет смертельно опасных когтей и клыков. Хеддрик полностью перевоплотился из княжеского телохранителя в командира — это словно сделало его серьезнее и увереннее. Он подошел к своим воинам, которые тут же сбились вокруг него стайкой, и начал показывать поочередно то на охотников, то на солдат. Потом он похлопал Венара по плечу, и тот тоже указал на нескольких человек. Заинтересованный, Прейсс подошел ближе. — ...я поведу свой отряд налево, — четко описывал командующий. — Венар — ты идешь направо. Все остальные готовят привал. Охотники, не попавшие в отряды, одобрительно загудели — они могли выпить настойки и расслабиться, пока их товарищи будут мерзнуть где-то в глубине Лесов. — Не радуйтесь так сильно, — хмыкнул Венар. — На следующей остановке мы выпьем, а вы пойдете добывать нам медведя. — Эй, Хеддрик, ты ничего не забыл? — Ксеон, разжившийся охлажденной флягой, обиженно сморщился. — Определи куда-нибудь своего князя. Куда мне идти? — Вам? — озадачился Хеддрик. — Ты же не думал, что я приеду сюда, чтобы отсиживаться у этого проклятого столба, — князь развел руками. — Я хочу охотиться и искать наших людей. Хеддрик взглянул на Венара, и тот украдкой, чтобы Ксеон не видел, закатил глаза. Прейсс прыснул в перчатку. — Идемте с моим отрядом, — решился Первый меч, едва заметно нахмурившись в сторону своего помощника. — Отлично, — усмехнулся Ксеон и, откупорив флягу, сделал несколько больших глотков. — Я готов. — Князь… Но охотники не пьют перед охотой, — растерянно сказал телохранитель. — Что? — изумился Ксеон и сделал еще глоток. — Я всего лишь промочил горло. — Нет, так я не могу позволить вам присоединиться к отряду, князь, — твердо сказал Хеддрик, хоть в его глазах и скользила нерешительность. — Никто из охотников не пьет перед охотой, потому что это опасно — и это при том, что у них есть опыт. — Ты ослушаешься своего князя? — Это Леса, князь. Ваше слово здесь не закон. Прейсс затаил дыхание. Все глаза сосредоточились на Ксеоне, который, кажется, от изумления и возмущения потерял дар речи. Он, геройствуя, приехал сюда, чтобы отчаянно ринуться в самую бурю событий, но его заставляют торчать на привале? Зрачки, казалось, вовсе исчезли из его глаз, и он буравил Хеддрика огромными зияющими пропастями цвета чистого неба. Охотники молчали, выпуская морозный пар. Казалось, что воздух между князем и его военачальником превращается в лед, настолько напряженными взглядами они обменивались. Но Ксеон, поняв, что Хеддрик не уступит, пожал плечами и отвернулся. — Ладно, сорванец, здесь ты командуешь, — бросил он. — Возьмешь меня в следующий поход. Я не буду пить перед ним! Во всяком случае, ты этого не увидишь. Прейсс улыбнулся — вид капризничающего Ксеона его невероятно забавлял. На лице Хеддрика тоже появилось некое подобие слабой улыбки. — Амадей! — громко позвал он. Один из псов мгновенно отложил обнюхивание кустов и, приняв максимально серьезный вид, потрусил к хозяину. Хеддрик потрепал собаку за ухом — пес был настолько огромен, что для этого ему почти не потребовалось наклоняться. В черных умных глазах светилось такое слепое повиновение и обожание, а лохматый хвост так яростно раскидывал снег, что очарованный Прейсс подумал, что непременно хочет завести собаку. Может быть, двух. Это вполне может удовлетворить Трейтона — ну пусть не лисичка, а почти что волк, какая разница, какому хищнику доверить своего ребенка… Вспомнив о Трейтоне, Прейсс поник. Он отошел в сторону, рассеянно наблюдая, как отряды расходятся в разные стороны. С тех пор, как он уехал из родного замка, он думал в основном о Нальмере, но случайное воспоминание поставило перед глазами детей, и у него защемило сердце. Он вспомнил, как они иногда вытаскивали его на улицу лепить снеговиков и снежные крепости, кидаться снежками — и это, пожалуй, было единственное время, когда снег, летящий в лицо, не вызывал у него желания спрятаться. Он представил, как Сайла и Лайла бегут к нему, а он растопыривает руки, чтобы подхватить их обеих и кружиться так до тех пор, пока не затуманится взгляд. В такие моменты они клали головки с пушистыми локонами ему на плечи и одновременно галдели, а он ни слова не понимал, но был невероятно счастлив. Прейсс наклонился и зачерпнул руками охапку снега — ему необходимо было заполнить чем-то пустоту. Но снег не помог. Он хотел к семье. Фотер, деликатно выпросив разрешения, тоже приложился к фляге, и теперь помогал солдатам укреплять яркие факелы. Их нужно было установить вокруг привала, чтобы звери сразу понимали, что соваться сюда не следует. В центре уже горел яркий костер, и охотники предусмотрительно организовали возле него сиденье для правителей — построили скамью из снега и застелили ее шкурами. Ксеон, умостившись сверху, смотрел на огонь; рядом лежала фляга, осчастливившая сегодня половину экспедиции. Прейсс, отряхнувшись от снега, подошел и сел рядом. — Точно не хочешь выпить? — моментально спросил Ледяной князь. — Пока нет, — Прейсс помотал головой, стараясь отвечать кратко, чтобы не стучать зубами. — Хочу сохранить ясную голову. — Для чего? Ты ведь, наверное, не собираешься в поход, — равнодушно ответил Ксеон. Его голос, монотонный и сухой, казалось, выдавал тщательно скрываемую злость, но лицо было безмятежно. — Может быть, соберусь, — вырвалось у Прейсса. — Я не знаю. Я ведь уже здесь, все-таки. Безрассудствовать — так до конца, правда? — У Хеддрика иное мнение. — Хеддрик — славный парень. Он просто делает то, что должен. Защищает тебя. Ксеон помолчал. — Защищает, да, — протянул он после паузы. — Сначала я был ребенком — меня защищала мать. Потом я стал князем, и меня защищал Руперт. Теперь за дело взялся его сын. Чувствую себя тепличным помидором, — Ксеон потянулся, насколько ему позволяло тяжелое одеяние, и размял шею. — Я несколько раз бывал в Лесах, в том числе и здесь, на белой дороге. Но поохотиться мне так и не довелось — я не видел ни медведя, ни кабана, ни даже завалящую лису. Они словно избегают меня. — Ну, Хеддрик тут ни при чем, — Прейсс зевнул. — Может, звери просто считают тебя слишком опасным противником. — В позапрошлую сенту Амадей загрыз волка в одиночку. Я не опаснее, чем он, это уж точно. Не найдя, что ответить, Прейсс протянул руки к огню. Спустя несколько минут пальцы, оттаяв, начали нестерпимо ныть, и князь тут же пожалел о своем порыве понежиться у костра. Он согнулся и уставился в снег. Князья помолчали. — Что такого в том дневнике, что ты о нем так печешься? — Ксеон нарушил молчание. — В дневнике Гиральда? — Снежный князь поднял брови. — Я думал, тебе неинтересно. — Ты меня заинтриговал. Ну, и еще меня не взяли в поход, а настойку надо экономить. Давай уж хоть как-то развлечемся. Прейсс покачал головой. — Гиральд писал его специально для своих потомков. Для тебя, в том числе. Он оставил вам послание… — Как спасти свою шкуру, когда убивают короля? — невинно поинтересовался Ксеон. — Ксеон, будь серьезнее — это ведь твое наследие, — не выдержал Прейсс. — Кажется, меня оно волнует больше, чем тебя. — Ладно, я слушаю. — Гиральд… — Князь собрался с мыслями. — Гиральд был верен королю, что бы ты там не думал. Он бы сам бросился на меч, если бы мог спасти Ксавьера, но он не мог! — Отец всемогущий, Прейсс, какой же ты наивный, — сощурился его собеседник. — Если я на старости лет возьмусь писать мемуары, я тоже каждый свой поступок наполню благородством. Может, я и не умею так хорошо писать, как ты, но даже если на своем смертном одре я обделаюсь, я обязательно сообщу потомкам, что это было с благими намерениями. Прейсс схватился за голову. — Я даже не знаю, как бы твой предок отнесся к твоим словам, — проговорил он слабым голосом. — Его бы наверняка порадовало, что ты так печешься о верности королю… прежнему королю. Это было его главной целью. Он хочет, чтобы Ксавьера и всех, кто был до него, помнили… Несмотря на то, что правит островами уже не он. Правда, здесь ты в ловушке — ты же князь. — Да, я князь, потомок захватчиков и варваров, — согласился Ксеон. — Но я помню о Ксавьере. О какой ловушке идет речь? Я сильно сомневаюсь, что Маллидеров забудут когда-либо. Как бы король ни старался, о них постоянно вспоминают. Впрочем, Ксавьер — это прошлое. Я никогда не считал, что Объединение — хорошая идея, но ничего уже не вернуть назад. Как ты считаешь? — Почему ты не считаешь Объединение хорошей идеей? Ну, не считая уничтожения королевской семьи? — Потому что мы разные, Прейсс, — Ксеон жалобно сложил брови домиком . — Гелида-Террам никогда не сможет подчиняться королю-фермеру. Вспомни, что происходило после Объединения. Да, Ледяной замок захватили, пролив кровь всего одной семьи. А сколько потом было восстаний? Сколько жителей отправились в темницы только за то, что не желали подчиниться захватчику? Сколько солдат было убито подло, исподтишка, потому что их называли предателями? Никто их не считал. Ну, кто-то считал, ладно… Я не о том, — запутавшись, Ксеон махнул рукой. — Никому это было не важно. Волна восстаний прошла, — и Гиральд, я тебе напомню, принимал активное участие в их подавлении! — все успокоились, началась новая жизнь. Но нам не суждено быть вместе. Ледяной и Снежный остров были отдельно всегда. Нам не по пути с этими теплокровными… — В дневнике не хватает нескольких страниц, — вставил Прейсс, желая увести разговор в другую сторону. — Может быть, там Гиральд писал о восстаниях. А может, и нет. Я осмелился спросить у Оллуэна, знает ли он, что там было написано. Но дневник достался ему уже таким. Наверное, там было что-то ужасное. — Гиральд, старый кровопийца, возможно, описал в деталях, как никчемные королевские солдаты рубили Ксавьера на кусочки. — Ксеон, ну зачем ты так, — Прейсс подпер ладонью подбородок. — Гиральд сейчас в вечном покое, не стоит тревожить его такими словами. — Скажи, Прейсс, — Ксеон поднял глаза. — А куда бы ты хотел попасть — в вечный покой или вечную битву? Прейсс тоже посмотрел наверх, словно ища ответа. — Это ведь не вопрос выбора, — ответил он. — Я думаю, в вечной битве меня не ждут. Я не солдат. — И после смерти, значит, хочешь быть в тепле и уюте. — После смерти — особенно. — Понимаю. А я хотел бы оказаться в вечной битве, хоть и не воевал толком никогда. Махать мечом с ночи до утра… Не чувствовать усталости… Не иметь возможности быть смертельно раненым… — А будешь говорить плохо о других — попадешь в вечный покой, — поддел его Прейсс и рассмеялся. Вместо слов Ксеон просто кинул в князя горстью снега, но при этом беззлобно улыбнулся.