Зов Бестии

Через пару часов вернулся «правый» отряд, гордо неся груду пойманных зайцев. Венар, едва выйдя к костру, схватился за флягу — после охоты можно было расслабиться, ведь на следующем привале он будет отдыхать в лагере. Охотники и солдаты, утомленные ожиданием, бросились свежевать и жарить добычу. — Ну что? — спросил Фотер, напряженно разглядывая предводителя отряда. — Нашли что-нибудь? — Нет, — коротко ответил Венар, усаживаясь у костра. Глоток настойки заставил его расплыться в блаженной улыбке, которую он спешно погасил. — Никаких следов. Все тропинки были заметены, словно по ним давно никто не ходил… Прошлые отряды туда не совались. — Сколько столбов на белой дороге? — задумчиво спросил Ксеон. — Семь, восемь? — Семь, считая этот, — ответил Венар. — Искать можно долго… Перспектива не из приятных, но зато есть надежда. Впрочем, я не знаю, чем нам поможет находка тел… — Ты думаешь, шансов найти их живыми нет? — Это Леса. Здесь сложно выживать. Рано или поздно закончатся припасы, не из чего будет развести костер. Уйдут силы, охотиться будет невмоготу… Все пропавшие ребята были крепкими парнями. Но жить здесь дикарями столько времени… Немыслимо. Прейсс вгляделся в темноту. Есть ли смысл в их пребывании здесь? Он в который раз задал себе этот вопрос. Что они будут делать, если найдут тела? А если не найдут?.. Отряд Хеддрика вернулся значительно позже. Командир был мрачен и суров, а его бойцы тащили на себе лося. Прейсс заметил, что губы и подбородок Первого меча перепачканы бурой кровью. — Когда охотники ловят сильное животное, они пьют его кровь, пока она теплая, — пояснил Венар в ответ на удивление князя. — Мы верим, что так можно стать сильнее. Конечно, кровь волка или медведя ценится больше, но лось — тоже мощное животное. Уж Хеддрик-то с этим спорить не станет. Прейсс неосознанно впился взглядом в нагрудник воина. Да, лось, символ этой меченосной семьи, безусловно, считался одним из грозных противников. Впрочем, князю не верилось, что кровь животного поможет стать сильнее, но у охотников свои причуды. Хеддрик молча приблизился к костру. На его лице была написана мрачная решимость, и все без слов поняли, что никаких плодов, кроме убитого животного, их поход не принес. Весь отряд, кроме предводителя, отчаянно пытался согреться, хватаясь за флягу и прыгая у костра, и только сам Хеддрик вел себя безучастно, будто не замечая холода. Прейсс присмотрелся к его лицу: испачканное кровью, оно стало более мужественным, а отстраненное выражение и беспокойная складка на лбу завершали образ. Хеддрик уже не был похож на робкого мальчика, он выглядел на свою декаду, а может быть, даже чуть старше. И всего лишь первый привал и первый поход произвели в нем такую разительную перемену. Что же будет дальше?.. Остальные, впрочем, не обращали внимания на преображение Хеддрика: все поглядывали голодными глазами на готовящихся зайцев, потягивая ноздрями. Венар голыми руками рвал беспомощную тушку на части и дразнил сырым мясом псов, а те, высунув языки и капая слюной, ходили на задних лапах и поскуливали. Наконец охотник бросил растерзанную тушку в снег, и собаки кинулись к ней, жадно порыкивая. Удивительное дело, но, добравшись до еды, они не дрались и не соперничали, а отгрызали по куску каждый со своей стороны. — Удивительно, — сказал Прейсс, внимательно наблюдавший за трапезой животных. — Они явно проголодались, но не вырывают зайца друг у друга… Я на секунду испугался, что будет драка. — В Лесах ты либо охотник, либо добыча, — Венар взял еще одного зайца и задумчиво помял его в руках. — Мало кто об этом задумывается, но охотник — не тот, кто ездит на олене, имеет меч или умеет стрелять из лука. Охотник — тот, кто приходит сюда не в одиночку. Тот, кто отделяет своих от чужих, а своим — не вредит. Прейсс почувствовал, будто его только что приняли в какое-то тайное общество. И в самом деле, это ведь не очевидно — но так просто… Ты должен быть не один. И тогда выживешь. Это было настолько прописной истиной, что даже голодные псы это понимали. Впрочем, эти голодные псы знали, что их накормят. А если бы они были вдали от людей, и вынуждены были делить этого зайца без надежды на вторую тушку? Вцепились бы они друг другу в горло или следовали бы правилу не оставаться в одиночку против Лесов? — Мой сын постоянно просит завести лису, — сказал Прейсс вслух. — Но мне эта затея не кажется удачной. А ваши псы меня восхищают. Как думаете, сможет такой зверь ужиться в замке? — Сомневаюсь, — хмыкнул охотник. — Посмотрите на них, князь: резвятся, грызут мясо, почти не выказывают усталости. При этом они несколько часов шли по Лесам, а потом охотились. Здесь холодно и мерзко, и силы кончаются гораздо быстрее, чем на островах, а они работали лапами почти полдня… У этих зверей невероятно много энергии. И если мы их гоняем — это не потому что мы жестокие, просто эту энергию нужно тратить. Пес, который целыми днями лежит у камина, просто зачахнет. Вы ведь не будете гонять его по всему острову?.. — Лучше завести кошку, — вставил Ксеон, в размаху кидая кусок мяса в снег и наблюдая, как псы кидаются за ним. — Вот она как раз будет лежать у камина без вреда для здоровья, на радость детям. Пара охотников фыркнула, но Прейсс задумчиво кивнул. Да, пожалуй, ребенку будет в радость любая зверушка — раньше он об этом не задумывался. Вскоре зайцы были поджарены, и путешественники вгрызлись зубами в мясо. По оленям расселись почти сразу после недолгой трапезы — тянуть время не хотели, тем более, что, по мнению охотников, сидеть на олене — и есть отдых. Снежный князь мог поспорить с этим утверждением, но ему не хотелось жаловаться суровым воинам, поэтому он безропотно отвязал своего послушного скакуна и, кряхтя, залез. В конце концов, не так уж и важно, где сидеть и мерзнуть — на олене или на снегу... С тоской Прейсс подумал, что в ближайшие несколько ночей все, что его ждет — это такое вот чередование ожидания и дороги, и он как никогда ощутил тягучую неторопливость времени. В такие моменты в душе поселяется едкий страх, что это мгновение растянется на вечность и никогда не закончится, что вся оставшаяся жизнь будет выглядеть как заметенный снегом холодный сумеречный лес. Может быть, пропавшие охотники в нем просто растворились? Может, они каким-то образом обрекли себя на вечные скитания среди замерзших деревьев, и даже не могут предупредить новоприбывших об опасности? Может, нужно повернуть назад, пока еще не слишком поздно? На секунду Прейсс подумал, что вместо исторических учебников ему стоило бы писать романы, настолько убедительно он представил себе возможность этого абсурда. На деле же процессия просто ехала вперед, а мимо степенно шли деревья и кусты. Встряхнув головой, отгоняя от себя мрачные мысли, князь тяжело вздохнул и постарался направить свое сознание на что-то менее мрачное. Все-таки его главным достоинством был разум, а что толку с него здесь, если он даже не может отвлечь себя на несколько часов, чтобы не страдать в дороге? Он обратил свои мысли на разговор с Ксеоном и дневник Гиральда. С самого первого прочтения дневника Прейсс спрашивал себя, что могло скрываться на вырванных страницах, и строил предположения. Какое-то время он не решался задать вопрос Оллуэну, ведь если недостающие страницы были у него, значит, в них содержалось что-то важное, возможно, даже секретное. Но Оллуэн прислал ему ответ, в котором, сокрушаясь, признавался, что ему достался дневник уже в таком виде. Возможно, Гиральд сам вырвал эти страницы, и никто из его потомков их так и не увидел — может быть, он писал там что-то слишком компрометирующее (например, резко высказывался о новом короле или князе). Или Ксеон прав, и он действительно описал сцену убийства королевской семьи, но уничтожил ее за ненадобностью… На самом деле Прейсс надеялся, что пропавшие страницы описывали события после Объединения: как острова стали единым целым, как король закреплял свою власть, как сам Гиральд участвовал в этом. Сведения из летописей были слишком сухими, а эмоции советника позволили бы получить более полное представление о том, что тогда творилось. Как жаль, что нельзя там побывать! Прейссу часто хотелось перенестись в какие-нибудь далекие события, чтобы поговорить с прежними королями, их советниками или даже хотя бы простыми жителями, прогуляться по улочкам, какими они были декады назад, вдохнуть тот воздух… Князь был уверен, что воздух каждой эпохи был неповторим. Каким был воздух после смерти Ксавьера? А при его жизни?.. Наверное, Объединение пахло ненавистью. Каждый ненавидел каждого, и ни хитрость Тумулда, ни предательство Дрейссена, ни благородство Ксавьера не уберегли острова от кровопролитий — их просто было гораздо меньше, чем могло бы быть в случае настоящей войны. На Ледяном острове вспыхнул бунт, который был жестоко подавлен. Потом громкие восстания прекратились, но это означало лишь, что недовольные стали умнее — они собирались тайно и не высовывались. Прейсс не раз даже слышал предположения о том, что движение «маллидеровцев» не умерло с течением времени, и в кабаках по-прежнему иногда собираются противники Объединения, ожидая, что сопротивление наберет силу и ударит по княжеской власти. Но предположениям не находилось подтверждений, и в итоге о них все забыли. Что думал Гиральд об этих восстаниях? Чувствовал ли кровь невинных на своих руках? Жалел ли о том, что не отверг предложение князя и остался советником? На эти вопросы не было ответа, а Прейсса прямо-таки прожигало желание их узнать. Но, конечно, существовали и менее романтичные варианты развития событий. Вырванные страницы могли быть пустыми, просто чтобы не оставлять лишнее место в дневнике — так чувствовалась его целостность. Или Гиральд намеренно сохранил интригу, чтобы в потомках просыпался интерес погрузиться во все это полностью. Только знал ли он, что когда-нибудь в череде его потомков появится тот, кто окажется совершенно равнодушным к любым его метаниям? Кто не будет даже пытаться понять его чувства, а будет лишь презирать за «предательство»? Прейсс взглянул на Ксеона, который ехал впереди, переговариваясь с Фотером. Сможет ли он когда-нибудь принять свои корни? Прейсс и сам не понимал, почему его так задевает отношение Ксеона к своему предку. Возможно, дело было в том, что, изучая летописи, Прейсс слишком сильно пытался проникнуть в сознание того, кто их писал. Он словно сроднился с теми советниками, чьи труды изучал, а Гиральд со своим эмоциональным дневником глубоко залез ему в душу. И он явно не того хотел от своего потомства! С горечью князь вспомнил, как Бейган в дневнике описывал свои страдания при мысли о том, что он оставит короля без надежного советника — то есть без собственного наследника. Возможно, это было немного надменно — считать, что только твои дети будут достойны поддерживать короля, но род Бейган тянулся далеко в историю Гелида-Террам, идя об руку с правителями, и, наверное, для него просто не существовало иных вариантов. И вот жена подарила ему наследника, потом этот наследник стал служить новому королю, а еще через пару поколений очередной потомок просто взбрыкнул и сознательно отказался от всей памяти рода! Если в вечном покое царит полное забвение и дух Гиральда не знает о бунтующем праправнуке, ему там хорошо и спокойно. Но если нет… Наконец разум Прейсса выполнил ту задачу, на которую был способен лучше всего — занял сам себя мыслями на все время пути, так что наездник даже не заметил, как пролетела дорога. Когда князь очнулся от своих мыслей, процессия уже снова останавливалась: невдалеке белел высокий столб, и охотники, спешиваясь, готовили место привала. Венар прихлебывал настойку — была его очередь отдыхать. Громко обсуждали, кто поведет отряды, и Ксеон настоял, чтобы ему доверили вести отряд направо. Прейсс озадаченно наблюдал за Хеддриком, который согласился на удивление легко. — А кто же поведет «левый» отряд? — спросил Ледяной князь, осматривая присутствующих. — Я поведу, — глухо откликнулся Хеддрик. Он не притрагивался к настойке и не участвовал в обустраивании лагеря, а только хмуро следил, чтобы соблюдался порядок. — Хеддрик, ты же только что был в походе, — возразил ему Венар, опасливо морщась. — Тебе нужно отдохнуть… — Я не могу отдыхать, пока где-то там наши ребята, — Первый меч покачал головой, бегая глазами по сторонам. — Да и что мне здесь делать? Я буду только метаться, как раненый зверь. Мне нужно быть там. Иначе я сойду с ума. Никто не отважился спорить с командиром, и отряды вновь разошлись. Ксеон, помахивая мечом, с наигранным превосходством поглядывал на Прейсса, видимо, пытаясь раззадорить его и зажечь желание присоединиться, но князь только покачал головой и занял место у костра. Оставшиеся хозяйничать охотники ловко сооружали из снега и шкур небольшие домики, в которых планировалось ночевать, и от мысли о том, что придется спать на снегу — и под снегом — Прейсса передергивало. Уж лучше отправиться лежать в сугробе после теплого костра, чем после долгой и утомительной охоты. Пусть это рассуждение было довольно малодушным, все же князю позволено немного покапризничать — тем более, что его помощь никому не была нужна. Рядом с Прейссом осторожно сел Фотер. — Как вы, князь? — обеспокоенно спросил военачальник. — Довольно сносно, — рассеянно проговорил Прейсс. — А что, ты беспокоишься? У меня слишком несчастный вид? — Да нет, — Фотер слегка улыбнулся. — Видно, конечно, что вы не получаете удовольствия от происходящего, но я бы сказал, что держитесь вы неплохо. Вы настоящий боец. — Не смеши меня, Фотер. Ты говоришь это из вежливости… Я не боец, я просто не отваживаюсь признаться, насколько мне все это уже успело надоесть, — Прейсс внезапно осознал, что из всех присутствующих, пожалуй, только Фотеру он мог открыть свои чувства. — Путь и ожидание, путь и ожидание… Это утомляет. А с отрядом мне идти как-то не по себе — я ведь или заблужусь, или поранюсь, или подставлюсь под лапу медведя. — Вы преувеличиваете. Может, вы и не охотник, и даже не солдат, но вы бы здесь не оказались, если бы были бесполезным трусом, — старик помолчал, глядя на огонь. — Впрочем, попасть под медвежью лапу может даже умелый воин, так что в отряд я бы вас не отпустил. Вы слишком ценны для нас. Прейсс вгляделся в морщинистое лицо, искривленное выражением одновременно решимости и отчаяния. Князь почувствовал укол жалости: старый Кабан, как его называл Ксеон, был еще далеко не дряхлым старцем — ему не исполнилось и двух декад, — но произошедшее с ним несчастье словно избороздило его, внешне превратив в старика. Волосы Фотера побелели, казалось, даже стремительнее, чем у Брольдана, и даже те, кто хорошо знал обоих, иногда не могли понять, кто же из них старше. — Не отпустил бы… Даже под предводительством Хеддрика? — осторожно спросил Прейсс. Глаза солдата сузились. Он не ответил. — Фотер, — продолжил Прейсс, повернувшись к костру, — он ведь не виноват в том, что случилось. Он хороший военачальник, посмотри, как он печется о своих людях. Да он ведь готов не есть и не спать, лишь бы выяснить, что с ними случилось… — Я знаю, что он не виноват, — глухо бросил Фотер. — Но я не могу, князь… Прейсс. Понимаешь, я просто не могу. Он ведь его копия. Копия отца. Я смотрю на него, и во мне закипает ярость. Мне хочется схватить его за шиворот и трясти, пока он не испустит дух… — Я понимаю, — Прейсс потер висок, пряча за широкой перчаткой намокающие глаза. — Вернее, я думаю, что понимаю… — Да, именно, — кивнул вояка. — Я желаю тебе от всего сердца, чтобы ты никогда не понял и не узнал, как себя чувствуешь, когда погибает твой ребенок. И как потом относишься к тому, кто стал тому виной… — Но Руперт ведь был не виноват… — Не виноват? — Фотер вскинулся, скривив губы. — Он отправил их сюда — сюда, на белую дорогу! — без должной подготовки! Завел в самую глушь и отдал на растерзание животным! Я видел в своей жизни и волка, и медведя, и я не понимаю, как можно было привести сюда неопытных охотников и не защитить их от хищника! Прейсс не нашелся, что ответить. Печальная история, навсегда наложившая отпечаток на Фотера, произошла чуть больше милии назад: тогда оба его сына пожелали обучиться охотничьему делу и уехали на Ледяной остров. Фотер, конечно, переживал, поскольку хоть один из них должен был продолжить его дело — защищать князя и командовать солдатами Снежного острова — но юноши пообещали, что один из них обязательно вернется и станет военачальником. Им просто хотелось немного приключений в заснеженных Лесах, и Руперт, отец Хеддрика, взял их под свою опеку. Восхитившись навыками ребят обращаться с оружием, он вскоре познакомил их с белой дорогой, уверенный, что они смогут себя защитить. Но они не смогли… Окровавленные растерзанные тела привезли к замку под покровом ночи, чтобы не шокировать его обитателей — детей и женщин. Фотер радушно встретил Руперта, который не стал посылать писем, а решил сообщить трагические вести лично. Прейссу навсегда запомнилось выражение лица Фотера, когда он услышал о произошедшем: каким-то чудом ему удалось сдержаться и не броситься на Руперта с обнаженным мечом, но вид его был страшен. С тех пор он ненавидел военачальника Ледяного острова. И даже когда сам Руперт погиб, а на посту его сменил Хеддрик, Фотер продолжал нести это яростное чувство с гордостью и даже каким-то благоговением. Казалось, ненависть к Ледяному военачальнику стала смыслом его жизни, и ему было совершенно безразлично, что новый командующий не имел отношения к смерти его сыновей. Собственно, этим и объяснялись все злобные взгляды Фотера, его непривычная молчаливость и нескрываемая неприязнь к молодому лосю. Он еще сдерживал себя, когда Ксеон со свитой только приехал, но, услышав, что с охотниками вновь происходят какие-то несчастья, он словно получил удар под дых. — Хеддрик оказался в непростой ситуации, — осторожно сказал Прейсс наконец. — Он уверен, что ты его ненавидишь — и, надо сказать, не так уж он и неправ, — но ты ведь для него пример для подражания. — Что? — нахмурился Фотер. — Это он так сказал? — Нет. Это я знаю от Брольдана. А он — от Оллуэна. Хеддрик восхищается тобой со времен королевского турнира… — С чего бы? — хмыкнул солдат. — Он ведь выиграл тогда. — Ну, во-первых, ты тоже хорошо себя показал. Тебя ведь обошел тогда только Ордвиг… Возможно, он сам пожалел потом об этом, ведь проиграть закаленному вояке не так стыдно, как мальчишке. Но дело даже не в этом. Хеддрик тогда общался со многими воинами со Снежного острова — твоими воинами. Они все считают тебя вторым отцом, потому что ты всегда заботился о них. А Руперт… Все знают, что он был не таким. Он каждого своего солдата считал расходным материалом, снежинкой в огромном сугробе — да и к себе, надо заметить, относился не лучше, — Прейсс зачерпнул горсть снега и помял пальцами. — Смерть солдата или охотника его не слишком трогала — он говорил, что каждый, кто ступил на этот путь, должен быть готов умереть. В чем-то он, может, и прав, но, если честно, я немного удивлен, что его не убили его же люди. Фотер молчал. Было непонятно, как он относится к этим известиям, но Прейссу хотелось достучаться до военачальника. — Представь, что он чувствует: он точно знает, что именно небрежность Руперта отняла у тебя сыновей. А он, сын равнодушного командира, жив, здоров и командует столькими людьми… И отчаянно пытается быть похожим на тебя. И преуспевает в этом! Он ведь действительно подтянул дисциплину охотников до небывалого уровня. И тут он приезжает, встречается лицом к лицу со своим кумиром, а тот его… Ненавидит. — Чего ты хочешь, Прейсс? — устало спросил старик. — Чтобы я простил его отца? Проникся к нему самому уважением и любовью? Обнял его, когда он вернется? — Прекрати смотреть на него так, будто хочешь выколоть ему глаза — с этого бы я начал. Насчет остального посмотрим… Ему сейчас очень тяжело. Он чувствует, что подвел своих людей, он сходит с ума, пытаясь их разыскать — ему нужна поддержка. Отеческая поддержка, — с этими словами Прейсс положил руку Фотеру на плечо. — После того, как я лишился родителей, ты был мне как отец. Но сына у тебя было два… В твоем сердце хватит места еще для одного юноши? — Перестань, Прейсс. Я… Я постараюсь изменить свое отношение. Но ты должен понимать, что это будет непросто. И я не смогу относиться к нему, как к сыну, это уж точно. — Хорошо. Отнесись к нему, как к союзнику. Сходи с ним в поход на следующем привале. — И оставить тебя здесь? — Со мной ничего не случится. Здесь будут еще охотники, солдаты и десяток факелов. Звери меня не тронут. Фотер напряженно вздохнул. — Хорошо, я схожу. Но учтите, князь, я не буду ничего обещать. Некоторые чувства сильнее человеческой воли.