Великое призвание Джесси Кастера

Потом эти двое вдруг начали ругаться. Так, из-за ерунды, конечно, беззлобно, но чем дольше это продолжалось, тем становилось неприятнее и тем сильнее выносило мозги нам всем. Сначала я не поняла, в чём дело, думала как обычно — когда они пособачатся, а через пять минут уже сидят, мелкому изюм из булки выковыривают и на пару жирафов из изюминок складывают. Но тут всё выглядело иначе. Именно тогда Джесси стал сбегать к пастве, а после работы не спешил домой, бродил по улицам и предпочитал просидеть лишний час со мной в кино, чем вернуться и опять напороться на обвинения в собственных косяках. Меня их ссоры тоже не вдохновляли. Это было не круто от слова совсем. Что здесь что-то не другое, до меня дошло не сразу, а как дошло, так я даже подавилась хлопьями за завтраком и надолго закашлялась. К счастью подошедший Джесси хорошенько треснул мне в тот момент по спине, и хлопья прошли в пищевод на ура. Но вывод из моих измышлений никуда не прошёл и явился, как откровение: Кэссиди сходил с ума от недотраха. На самом деле, по-серьёзному. Прямо мучился, бедняга. Не удивительно, что на всякие миролюбивые в общем-то альфовы «почему деталька от лего на полу?» Кэсс огрызался аки киношный вампир из фильма тридцатых годов, закрываясь от солнца и угрожая покусать. В те периоды, когда его всё-таки отпускало, Кэссиди как-то весьма пространно рассказывал мне о всех подряд девушках в его жизни. Он сбивался с одной на другую, забывал, что только что говорил. В итоге из его рассказа, рождённого замутнённым передозировкой гормонов рассудком, я твёрдо запомнила только то, что у каждой из его девушек была огого какая грудь. Возможно, большая половина историй была им выдумана. Возможно — наоборот, большей половины не помнил. Короче, это смахивало на бред, что бы там на самом деле ни было. Но то ещё полбеды: параллельно с извержением сексуально-ориентированного бреда Кессиди бросил употреблять лечебные травы, пиво и сигареты, и, когда не говорил со мной, только и делал, что возился с Моби, обучая его треньканью на укулеле или тому, как делать из зелёного йогурта сопли. Словом, пропадал человек за ни за что! Честное слово, я готова была уже сама его бахнуть, лишь бы его отпустило, но, при своей бесспорной ко мне любви, Кэсси меня не хотел, а хотел он, как это ни ужасно (кажется, его даже тошнило от осознания сего факта) Джесси, который, в свою очередь, в девяноста девяти процентах случаев не проявлял к нему ровным счётом никакого интимного интереса. «Хорошо же», — подумала я и решила взять дело в свои руки. Подгадав как-то благоприятный момент, я задала интересовавший меня вопрос Джесси, и тот мне ответил, что как-то вот оно всё не так да с подвыподвертом хитро устроено, что он сам не поймёт и мне объяснить не может. Я впала в прострацию, но через секунду уже грозно обвинила его в доведении до суицида. Джесси выронил изо рта сигарету, шокированный таким обвинением, и, пошумев немного, крайне стыдливо признался, что не может потому, что Кэссиди мужик. — У вас ребёнку полтора года! — напомнила эдак между прочим я, тыкая пальцем куда-то в сторону дома, к которому мы шли из кино. — И что-то не святым духом его как будто надуло! — Я знаю, знаю, — фыркнул Кастер в сторону. — Так чего же ты жмёшься, я не пойму-у… Джесси заткнулся, покраснел и надулся, как индюк. Пришлось сменить тактику прямого проникновения на тактику «у подружки на пижамной вечеринке» — я взяла его за ручки, заглянула в глаза и пообещала, что никому-никому не скажу, типа, это будет наш с ним секрет. И после я повторила вопрос. Кастер молчал как Гамлет, а потом, слава богам, заговорил по существу: — Понимаешь, — сказал он снова, бородатая моя подруженька, — Кэсс — он мужик. Я молчала и глядела ему в глаза. — Ну он такой же, как я, — добавил Джесси. — У него щетина вечно, грязь под ногтями… Я подумала — как ты, пижон с маникюром? Но снова промолчала, слушая. —…изо рта несёт, немытый, нечесаный, на пузе пятна… «Эгеге! — подумала я. — Это совсем не как ты, это твоя полная противоположность, милый». — И он ухаживать тоже привык как мужик, и в сексе себя вести как мужик… Я распахнула глаза как можно шире, ожидая рационального зерна. — Ну вы же с ним целовались, — как звонкая фея Динь-динь, напомнила я. — Только по пьяни! — поднял Джесси палец вверх. «Сло-ожный случай», — подумала я, но, не торопясь отступать, мысленно закатала рукава. — А если он себя в порядок приведёт? — предположила я. — Помоется там, зубы почистит. — Не поможет, — сказал Джесси. — А что поможет? — Если он будет вести себя как омега, а не как второй долбаный альфа! — выпалил, наконец, святой отец. Я выдохнула. — Ты собакин сын, Джесси Кастер, — отпуская его руки и потирая лицо, я повернулась, чтобы идти в сторону дома. — Ты не мог как-то намекнуть ему раньше? — Только не говори, что ты ему всё расскажешь! — Обязательно расскажу! — сердито выкрикнула я. — Я тебе по секрету сказал, — с обидой, как маленький, буркнул Джесси. — Ну, от тебя не убудет, — решила я. — А так, может, выгорит чего… — Всё равно он не изменится, — пытался настаивать на своём Джесси. — Поживём — увидим, — проговорила я тоном, который заставил Кастера напрячь его бублики. Кэссиди перед зеркалом с внутренней дверцы платяного шкафа примерял новую художественно подранную ещё в магазине (а не об гвоздь во дворе) футболку. — Может мне просто не дано, а? — спросил он, оборачиваясь в мою сторону. — Ну натурально же как пидор! — Не говори глупостей! — отмахнулась я. — Нормально! Кэсс вздохнул и снова уставился в зеркало. — Ну волосы ещё ладно, волосы — не зубы… — изрёк он, глядя на отражение. — Давай штаны надевай, хорош вертеться, — велела я. — Да зачем? Они же такие же, как мои! Ты сама говорила. — Они чистые. — Ну ё-ёпта, — вздохнул Кэсс, принимаясь переодевать грязные замызганные, но родные штаны на те, которые лежали рядом. Натянув штаны, Кэссиди куда-то подорвался, но я остановила его и заставила надеть сперва носки. — Мне теперь что, всегда так ходить придётся?! — чуть не плача, спросил он. — Смотря чего ты по жизни хочешь вообще, — выдала я двусмысленный ребус. Кэссиди ненадолго задумался и — гулять так гулять — решил погладить шнурки, хотя это явно был перебор. На мой взгляд, хватило бы и того, чтобы он хотя бы пару раз в неделю принимал душ. Дальше — больше. Я учила его, как надо не быть всегда мужиком. —…если же любую из твоих частей тела ласково трогают рукой, то вовсе не обязательно под горяченькое шутить пошлую шутку и гыгыкать, чтобы снять напряжение, — говорила я. — Лучше, однако, потерпеть и помолчать. Кэссиди, сидя за детским столиком на детском стульчике, конспектировал. Он поднял руку. — Да, — разрешила я вопрос. — А нахрена? — спросил Кэсс. — Просто делай, как я говорю — мне виднее! — авторитетно заявила я. — Да, сэнсей, — покорился Кэссиди моему неоспоримому опыту бытья не-мужиком. — Можно ещё уточнить: почему, если он хочет эдак, а я не согласен, нельзя просто втащить? — Потому что бить людей плохо, — сказала я и сама была в шоке от того, что я сказала. — А! — будто внезапно вспомнив, воскликнул Кэссиди. — Ну да. В итоге, выслушав всё, что мне было ему сказать, он посмотрел в свои записи, почесал затылок с озадаченным видом и сказал: — Хреновая из меня омега. Сам вижу. Кажется, он понял далеко не всё из сказанного. Это открылось буквально сразу, стоило Джесси в очередной раз наступить на детальку от лего… Я в полной мере ощутила себя бездарным сенсеем и с горя пошла разделывать рыбу на ужин. Поздно ночью, вырубившись в детской вместе с Моби на полу под мультики, я вдруг проснулась от странного шума. Судорожно соображая, есть ли в доме клюшка или бейсбольная бита на тот случай, если в дом забрались воры, я оглядывала пространство детской, скупо освещённой телеком. Но внезапно до меня медленно начало доходить, что за стеной, кажется, вовсе не воры, а если даже и они, то, стало быть, ворвавшись с грохотом в спальню Джесси и Кэссиди, воры нашли там офигенно крутую кровать и с мазохистским упоением принялись ею громко ритмично скрипеть. Послушав немного скрип, я с видом заговорщика уткнулась носом в кулак и тихонько захрюкала от смеха, чтобы не разбудить спящего рядом Моби. Аве! Я — сенсей! Силища! Успокоившись, я закинула ногу на стоящий рядом стул в ожидании, когда скрип придёт к своему логическому завершению. Но всё оказалось не так просто, как я думала! Скрип утих. И через минуту всё заскрипело с новой силой, и это продолжалось (с краткими перерывами) добрых четыре часа, за которые я успела раза два задремать. Я с удивлением думала: у альф с омегами всегда так или просто у них масть пошла?.. К четвёртому часу, когда я всё ещё пыталась одним глазом смотреть какой-то фильм про жизнь каракатиц, из спальни по соседству послышался глухой рёв альфа-тушкана и соответствующие возгласы мышекрылого омеги. Видимо, на тот момент господ пёрло уже не по-детски. Под такие звуки накаляющихся страстей я даже проснулась, решив на всякий прикрыть спящему рядом со мной клопышу ушки. С финальным звоном разбившегося торшера всё затихло и в доме наступила полнейшая тишина. Только маленький телевизор на тумбочке в детской тихо-тихо рассказывал про то, как кормятся каракатицы. Я убрала ладони от ушей Моби и легла обратно на ковёр, подкладывая ящичек для лего под голову. Через минуты три стукнула дверь спальни, в коридоре послышался топот босых ног, дверь открылась и на пороге появился полумёртвый Кэссиди со всклоченными волосами и в одних трусах. — С лёгким паром, — шепнула я, не придумав так сразу, что ему такому потрёпанному сказать. Кэсс прошёл в детскую, прикрыв дверь и, дошагав до нас с мелким, упал на ковёр рядом с ним, обхватил его рукой, растягиваясь на полу и, кажется, мгновенно заснул. Вскорости таким же макаром до нас дошёл и Джесси, на ходу застёгивающий джинсы, и, пройдя по детской, улёгся с другой стороны от меня, заметил, что ящичек для лего уже занят и подоткнул под голову большого мягкого медведя. От него несло табачищем, но это было ничего. Полежав немного, Джесси зевнул, прикрывая рот костяшками пальцев. Доподлинно неизвестно, где на жизненном пути я повернула не туда, но в три часа ночи я лежала в чужом доме в тёмной детской на ковре под передачу про каракатиц. Сопя и похрапывая слева от меня спал Кэссиди в обнимку с Моби, по правому борту — Джесси чесал рёбра. Когда началась реклама, я повернулась к святому отцу. — Ну что, — сказал он серьёзно, перехватив мой взгляд, — как второго-то назовём? Мои губы непроизвольно поползли складываться в улыбку, да и его, что уж скрывать, тоже. Мы поулыбались друг другу, как два идиота, и он поцеловал меня от избытка эмоций, а потом улёгся башкой мне на плечо. Я приобняла его, подползла поближе к Кэссиди, обняла и его с Михаилом-Робби-Бобби тоже, и выдохнула. Вроде немного грустно, а вроде — чего грустного? Некогда. Спать надо. Мне ещё завтра трубу в ванной чинить… Эх, кто бы только встал да вырубил уже тупых каракатиц!